Законодательное решение вопросов необходимой обороны в послеоктябрьский период

В советский период в силу известных причин многие дореволюционные научные наработки были преданы забвению. Однако новое законодательство строилось не на пустом месте, в качестве образца использовалась модель Уголовного уложения 1903 г., о чем можно судить на примере норм о необходимой обороне. Впервые в отечественном уголовном праве советского периода о необходимой обороне упомянуто в ст. 15 Руководящих начал уголовного законодательства 1919 г. Правомерной необходимая оборона считалась лишь в случае защиты от преступного посягательства своей личности (самозащиты) и личности других лиц. В Руководящих началах, по утверждению Н. Н. ПашеОзерского, предпринималась попытка определить пределы правомерной обороны «необходимостью средства»^[1] отражения или защиты в данных условиях нападения и обороны. Также этот документ содержал общее требование: совершенное при защите насилие не должно превышать меры необходимой обороны (ст. 15). Статья 19 УК РСФСР 1922 г. допускала защиту не только личности, но и ее прав. Статья 9 Основных начал уголовного законодательства 1924 г. и ст. 13 УК РСФСР 1926 г. закрепляли возможность обороны и при защите интересов «Советской власти и революционного порядка»^[2].

Происходящие в стране социально-экономические преобразования не могли не отразиться и на институте необходимой обороны. Уже в Основных началах уголовного законодательства 1924 г. является очевидной тенденция к укреплению государственности и борьбы за власть и, как следствие этого, приоритет защиты государственных интересов в УК 1926 и 1960 гг. В период действия УК 1922 и 1926 гг. необходимая оборона фактически характеризовалась как общественно опасное деяние, что явно ухудшало формулировку этого института уголовного права даже в сравнении с Уголовным уложением 1903 г. При этом Уголовный кодекс 1922 г. (ст. 19), а затем и Основные начала уголовного законодательства (ст. 9) ограничивались лишь одним, весьма общим, требованием: при необходимой обороне не должно быть допущено превышения ее пределов.

Что касается Основ уголовного законодательства Союза ССР 1958 г., то ст. 13 этих основ и ст. 13 УК РСФСР 1960 г., близкие по содержанию к действующей редакции ст. 37 УК РФ, устанавливали:

• (ч. 1) «Не является преступлением действие, хотя и подпадающее под признаки деяния, предусмотренного Особенной частью настоящего Кодекса, но совершенное в состоянии необходимой обороны, т. е. при защите интересов Советского государства, общественных интересов, личности или прав обороняющегося или другого лица от общественно опасного посягательства путем причинения посягающему вреда, если при этом не было допущено превышения пределов необходимой обороны;
• (ч. 2) Превышением пределов необходимой обороны признается явное несоответствие защиты характеру и опасности посягательства».

Но если ст. 13 УК РСФСР 1926 г. также лишь в самой общей формулировке определяла условия правомерности акта обороны и требовала, чтобы «при этом не было допущено превышения пределов необходимой обороны», то Основы уголовного законодательства 1958 г. впервые дали материальное определение превышения пределов необходимой обороны.

Практическое решение вопроса о превышении пределов необходимой обороны вызывало, по утверждению отдельных авторов^[2], немало трудностей. Определился круг проблем, которые возникали перед правоприменителем при установлении допустимых пределов обороны по конкретным уголовным делам.

При обосновании необходимой обороны в науке советского уголовного права главным аргументом являлась общественная полезность оборонительных действий. Поскольку защитное действие, по утверждению В. Ф. Кириченко, направлено на нейтрализацию общественно опасного действия, которое посягает на советский строй и правопорядок, установленный советской властью, оно с объективной стороны является общественно полезным. Другими словами, основанием для защитительной деятельности является общественно опасное нападение. Она предпринимается в ответ на него, в связи с ним, для отражения его. Таким образом, эта деятельность по мотиву не может рассматриваться в качестве преступной и «не порицается социалистическим правом и моралью»^[4].

Однако оборона будет признана необходимой в том случае, если, при защите от общественно опасного нападения на интересы Советского государства, на общественные интересы, на личность и ее права, вред, причиненный нападающему или его интересам, будет соответствовать интенсивности нападения и не отличаться резко по своему значению от угрожаемого вреда. Отрицая субсидиарный характер права на необходимую оборону по отношению к деятельности государства, официальная доктрина признавала защитительные действия непреступными только при наличии определенных условий, которые, в свою очередь, обычно разбивают на две группы: условия, относящиеся к нападению, и условия, относящиеся к защите.

В. Ф. Кириченко считал более правильным иное разделение: условия, относящиеся к возникновению и прекращению права необходимой обороны, и условия, определяющие пределы допустимой защиты.

Установление пределов защиты является наиболее важным практическим вопросом разграничения правомерной деятельности защищающегося и неправомерной. Этим и вызвано большое внимание к нему со стороны ученых и практиков. Не случайно в работах В. Ф. Кириченко, И. И. Слуцкого, Н. Н. Паше-Озерского, М. И. Якубовича, И. С. Тишкевича, В. Н. Козака, В. И. Ткаченко, посвященных проблемам необходимой обороны, эти вопросы подверглись наиболее тщательному исследованию и практической проработке. Работа, начатая еще в конце 40-х гг., внесла неоценимый вклад в теоретическую разработку и практику применения института необходимой обороны и разрешения вопроса о превышении ее пределов. Вместе с тем, нормативно-догматический метод исследования необходимой обороны уже не дает ожидаемых результатов: нужны новые подходы. Следует учитывать конкретную ситуацию преступного поведения, в которой жертва давала отпор нападающему.

Многообразие таких ситуаций служило одной из причин того, что законодательство не всегда правильно понималось и применялось следственными и судебными органами. Имели место далеко не единичные случаи неосновательного осуждения граждан, активно боровшихся с преступными посягательствами, за якобы имевшее место превышение пределов необходимой обороны. Пленум Верховного суда СССР в разное время принял три руководящих постановления по вопросам следственной и судебной практики по делам данной категории: «О недостатках судебной практики по делам, связанным с применением законодательства о необходимой обороне» от 23 октября 1956 г., «О порядке применения судами законодательства о необходимой обороне» от 4 декабря 1969 г. и «О применении законодательства, обеспечивающего право на необходимую оборону от общественно опасного посягательства» от 16 августа 1984 г.^[5]

Нетрудно заметить, что в нормах о необходимой обороне ясно описываются только те условия, при которых возможна необходимая оборона. Подобная ясность отсутствует в определении условий правомерности самих защитных действий. А именно это важно при принятии решения о реализации права на необходимую оборону. Избрав путь общего определения правомерности необходимой обороны (на все случаи жизни), законодатель тем самым поставил потенциального субъекта необходимой обороны в ситуацию, при которой тот должен не только дождаться нападения, но и определить его направленность (на жизнь или другие блага), выяснить интенсивность применяемого к нему насилия. Т. е., решить те вопросы, которые вызывают трудности даже у специалистов и которые без разъяснения Пленума Верховного суда однозначно толковаться (и, следовательно, применяться) не будут. Цена же ошибки общеизвестна: конфликт с уголовным законом со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Законодатель в полной мере не учитывал ситуацию преступного поведения, особенности ее восприятия жертвой нападения, субъективную оценку последней возможности своей защиты. А самое главное — боялся допущения активной самообороны, граничащей с самосудом.

Варианты решения проблемы законодательной регламентации института необходимой обороны предлагаются самые различные: от перенесения в закон всего теоретического материала, касающегося условий правомерности необходимой обороны, до полного исключения из закона института превышения пределов необходимой обороны. В каждом есть свои плюсы и минусы.

Так, при рассмотрении в Верховном Совете бывшего СССР в 1991 г. Основ уголовного законодательства Союза ССР и республик предпринимались попытки восстановить историческую справедливость, «реабилитировав» тем самым институт необходимой обороны. Народные депутаты посчитали, что норма о необходимой обороне ограничивает право граждан на защиту, и поэтому предлагали исключить в ч. 1 ст. 24 Основ положение о превышении необходимой обороны. В частности, депутат Ф. Бурлацкий предлагал исключить из определения понятия необходимой обороны слова «если при этом не было допущено превышения пределов необходимой обороны», считая, что это компенсируется термином «необходимая оборона». Выступивший на сессии с докладом о проекте Основ народный депутат СССР, председатель подготовительной комиссии Верховного Совета СССР В. Н. Кудрявцев сумел убедить членов Верховного Совета СССР, что без положений о превышении пределов необходимой обороны она может превратиться из обстоятельства, исключающего преступность деяния, в самосуд. В результате оживленных дебатов из текста ч. 1 ст. 24 проекта Основ обоснованно были исключены слова «хотя и подпадающие под признаки деяния, предусмотренного уголовным законом». Часть вторая той же статьи была поставлена на первое место и начиналась с положения: «Каждый имеет право на самозащиту»^[6].

Своеобразным компромиссом между этими точками зрения стала ст. 13 УК РСФСР в редакции Федерального закона от 1 июля 1994 г. Статья 13 УК РСФСР в этой редакции гласила:

«Каждый имеет право на защиту своих прав и законных интересов, прав и законных интересов другого лица, общества, государства от общественно опасного посягательства независимо от возможности избежать посягательства, либо обратиться за помощью к другим лицам или к органам власти.

Правомерной является защита личности, прав и законных интересов обороняющегося, другого лица, общества и государства путем причинения любого вреда посягающему, если нападение было сопряжено с насилием, опасным для жизни обороняющегося или другого лица, либо с непосредственной угрозой применения такого насилия.

Защита от нападения, не сопряженного с насилием, опасным для жизни обороняющегося или другого лица, либо с угрозой применения такого насилия, является правомерной, если при этом не было допущено превышения пределов необходимой обороны, т. е. умышленных действий, явно не соответствующих характеру и опасности посягательства".

В ней, несмотря на справедливую критику отдельных положений статьи в научной литературе^[7], избрано в целом верное направление: дается более или менее подробная характеристика этого института с одновременным исключением превышения пределов необходимой обороны в отношении посягательства, сопряженного с насилием, опасным для жизни человека. Да и вряд ли возможно, не превращая уголовный закон в наставление по его применению, дать исчерпывающую характеристику условий правомерности необходимой обороны.

В конце XX в. институт необходимой обороны, как и в целом институт гражданской самозащиты, подвергся серьезным испытаниям. С одной стороны, общество, наконец, осознало безусловную ценность и важность естественных и неотчуждаемых прав человека, присущих ему от рождения, с другой — оно не было в состоянии обеспечить их полное осуществление. Уголовная политика России, признавая приоритет личности над всеми другими объектами уголовно-правовой охраны, пыталась учитывать опыт зарубежного уголовного законодательства в этом направлении. Уголовное право США, Англии и Франции при регламентации условий правомерности и пределов защиты идет по пути их казуального закрепления в отношении стандартных ситуаций, что, кстати, значительно упрощает решение вопроса о правомерности необходимой обороны. В этой связи предложения отдельных авторов о возможности применить данный опыт в российском законодательстве звучали не раз^[8].

Правовые модели и институты зарубежных стран, безусловно, заслуживают изучения и использования в ходе правовой реформы уголовного законодательства России. Вместе с тем, частные решения при этом должны соотноситься со многими переменными: с концепцией широких социальных преобразований, затрагивающих экономическую, политическую и духовную сферы, и концепцией правовой реформы, изменениями криминальной ситуации в стране и системы борьбы с преступностью, состоянием правовой культуры общества, его историческими традициями.

Однако в реформировании уголовного законодательства вообще и законодательства о необходимой обороне в частности, прежде всего, следует учитывать богатейший отечественный потенциал, накопленный в законодательных источниках русского права. Наиболее приемлемые в современных условиях конструкции помогут, с учетом центрального положения личности и ее интересов, реформировать институт необходимой обороны с точки зрения доступности закона для основных адресатов и его реального применения.

С другой стороны, в обосновании социальной сущности неотъемлемого права на необходимую оборону должна занимать центральное место идея естественного права.

Порядок предписаний естественного закона, по утверждению К. Н. Яроша, следует порядку естественных наклонностей человека^[9]. По мнению Э. Фромма, механизм оборонительной агрессии «вмонтирован» в мозг человека и животного и призван охранять их жизненно важные интересы от угрозы^[10]. Поэтому человеку от рождения присуща первая основная и всеобщая наклонность к самосохранению. Согласно этому, естественный закон предписывает все, служащее сохранению человеческой жизни, и запрещает противоположное. Регулированием необходимой обороны государство совершает ответственный шаг — закрепляет естественное неотчуждаемое право граждан на защиту от нападений других лиц. Право обороны, таким образом, не даруется властью, а признается и санкционируется ею.

Характеризуя право на необходимую оборону, А. Ф. Кони исходил из того, что человеку чувство самосохранения присуще от природы. Оно не оставляет его почти никогда: человек стремится к самосохранению, с одной стороны, инстинктивно, а с другой — сознавая свое право на существование. Поэтому человек старается избежать опасности и принимает все меры к ее предотвращению: он имеет это право, и притом право, которое должно быть рассмотрено как прирожденное^[11].

Направленность и содержание регулирования права на необходимую оборону зависит, прежде всего, от правового положения личности в государстве. С развитием государства и права защита и репрессия упорядочиваются. На место осуществления притязания и расправы с нарушителями собственными силами потерпевшего, по утверждению Л. И. Петражицкого, сменяется деятельностью определенных государственных органов, направленной на защиту права, принудительное исполнение, наказание нарушителя. При этом государство, предоставляя гражданам защиту и осуществление их прав, стремится сделать право применения силы своим «исключительным атрибутом, монополизировать силу»^[12], а значит, ограничить субъективное право на ее применение со стороны отдельных граждан. Однако политико-правовая практика демократических государств свидетельствует, что лучшая защита прав человека в любой стране осуществляется ее собственными гражданами. В этом отношении еще в Уложении 1845 г. по данному вопросу существовало исконно русское воззрение на право обороны, которое не допускало никаких искусственных ограничений права обороны, требуя только того, чтобы употребление силы или причинение последствий посягающему оправдывалось действительной опасностью.

К сожалению, в конце XX столетия российское государство оказалось не в состоянии обеспечить полное и реальное осуществление естественных и неотчуждаемых прав человека. Это замечание в полной мере относится и к естественному праву каждого человека на самозащиту: безысходная криминальная реальность, террористические акты, похищения людей, захваты заложников и прочие обстоятельства понуждали власть составлять расчеты на чрезвычайные меры, что бывало чаще; либо давать исключительные права обороняющимся, что случалось изредка.

Данное трудноразрешимое противоречие становилось все более острым и болезненным, выступало сильнейшим раздражителем общественного сознания, источником недовольства людей. Высокие идеи и суровая действительность расходились.

Таким образом, поскольку соответствие позитивных законов тому, что рассматривается как суть права, реализуется не иначе как в рамках самого позитивного закона, постольку законодательство о необходимой обороне, отвечающее нормам естественного права, создает надежный режим правопорядка и стимулирования индивидов, их сообщностей и прочно обеспечивает осуществление прав человека, их охрану и защиту^[13].

Подводя итог изложенному выше, можно сделать следующие выводы:

• • условия правомерности защитных действий и допустимые пределы причиняемого ими вреда находятся в прямой зависимости от положения личности в государстве. Если в государстве достоинство личности, ее естественные права и свободы зависят от волевой деятельности законодателя, судов, прокуратуры, административных органов, то нельзя и говорить о праве на необходимую оборону как об абсолютном субъективном праве человека;
• • история наглядно показала, что при сосредоточении государственной власти в руках абсолютного правителя, а именно такого рода личное всевластие господствовало в России как в до-, так и в послереволюционный период, вряд ли можно было говорить о придании институту необходимой обороны той социальной роли, при которой право на необходимую оборону относится к числу основных субъективных прав граждан. В противном случае, это могло спровоцировать активную самозащиту людей от нарушений законности, допускаемых государственными органами и должностными лицами по отношению к своим гражданам;
• • имплементация норм международного права о необходимой обороне, как показал исторический опыт России, может носить положительный характер только при взвешенном «цивилизационном» подходе с учетом доминирующей концепции правовой реформы и опыта отечественного законодательства на всех исторических ступенях его развития. Механический перенос отдельных формул без учета их принадлежности к определенной правовой системе в этом процессе недопустим;
• • в обосновании социальной сущности неотъемлемого права человека на необходимую оборону идея естественного права должна занимать центральное место. Взаимосвязь норм естественного права на самозащиту и позитивного права на защиту от посягательства следует расценивать как соотношение идеала и социальной практики. С учетом центрального положения личности и ее интересов следует формулировать норму о необходимой обороне с указанием не только конкретных объектов уголовно-правовой охраны, но и применительно к наиболее типичным ситуациям обороны. Закон должен быть доступен для понимания его адресатов и его реального применения;
• • в связи с обострением криминогенной обстановки, ростом корыстной и насильственной преступности и неспособностью правоохранительных органов обеспечить надежную защиту граждан от посягательств на их личность и имущество возрастает актуальность проблемы необходимой обороны. Однако нормативно-догматический метод исследования этого юридического феномена уже не обеспечивает решение насущных задач повышения эффективности реализации института необходимой обороны, нужны новые подходы.

Каждое юридическое явление следует анализировать в связи с конкретной исторической действительностью и непременно сопоставлять с реальными фактами правоприменительной деятельности. В представленном пособии ставится задача не только проанализировать и сопоставить научные направления о социально-юридической природе необходимой обороны в разные исторические периоды, но и выяснить, какое место этот институт занимает в системе российского законодательства на современном этапе. Об этом и пойдет речь в следующем параграфе.

• [1] См.: Паше-Озерский Н. Н. Необходимая оборона и крайняя необходимость по советскому уголовному праву. М.: Гос. изд-во юрид. лит., 1962. С. 63.
• [2] См.: Вороблевский А. В., Утевский Б. С. Уголовный Кодекс (ред. 1926 г.). М., 1927.С. 40, 294—296; Пионтковский А. А. Уголовное право. Особенная часть. Преступленияпротив личности. М.: Юрид. изд-во НКЮ СССР, 1938. С. 32—35.
• [3] См.: Вороблевский А. В., Утевский Б. С. Уголовный Кодекс (ред. 1926 г.). М., 1927.С. 40, 294—296; Пионтковский А. А. Уголовное право. Особенная часть. Преступленияпротив личности. М.: Юрид. изд-во НКЮ СССР, 1938. С. 32—35.
• [4] См.: Кириченко В. Ф. Основные вопросы учения о необходимой обороне в советском уголовном праве. М.-Л.: Изд-во Академии наук СССР, 1948. С. 15.
• [5] См.: Сборник постановлений Пленума Верховного суда СССР. 1924—1963 гг.М.: Изд-во юрид. лит., 1964. С. 178—183; Бюллетень Верховного суда СССР. 1970. № 1.С. 15—20.
• [6] Приняты Основы уголовного законодательства // Вестник Верховного суда СССР.1991. № 12. С. 11.
• [7] См.: Меркурьев В. В. Институт необходимой обороны (проблемы и решения) //Человек: преступление и наказание / Вестник Ряз. ин-та права и экономики МВД России. 1995. № 4/9. С. 18—21.
• [8] См.: Звечаровский И., Чайка Ю. Законодательная регламентация института необходимой обороны // Законность. 1995. № 8. С. 33—35.
• [9] См.: Ярош К. Н. История идеи естественного права. Часть 1. «Естественное право"у греков и римлян. СПб., 1881. С. 256.
• [10] См.: Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. М.: Республика, 1994.С. 164.
• [11] См.: Смолярчук В. И. Анатолий Федорович Кони (1844—1927). М.: Наука, 1981.С. 33.
• [12] Петражицкий Л. И. Очерки философии права. СПб., 1900. С. 24, 35.
• [13] См.: Яковлев А. М. Конституционный строй: социально-правовой аспект //Вопросы философии. 1995. № 10. С. 7.