Прусское государство. 
История германии с конца средних веков

В этот период господство Германии принадлежало областным суверенам, в первую очередь князьям, которые в одинаковой мере были неспособны и не хотели содействовать национальным интересам или хотя бы только охранять их.

Во всей мировой истории, пожалуй, не найти другого класса, который столь долгое время обнаруживал бы такую бедность умом и силами и был бы столь расточительно богат всяческой низостью, как германские государи 17 и 18 века. Позорно выродившиеся, они буквально купались во всевозможных пороках и грехах. Своим суверенным правом вступать в союзы с иностранными государствами они пользовались для того, чтобы продавать заграничным деспотам, как пушечное мясо, тело и кровь своих подданных, и таким способом добывали средства для своей крикливой роскоши, для бессмысленной расточительности, в которой они хотели соперничать с королем Франции.

Но в Германии не было ни одного класса, который мог бы или хотел бы оказать действительное противодействие этой захолустной тирании князей. Помещики жили вместе с князьями, как их камергеры, или камердинеры, или даже как сводни. Крестьяне, на которых лежал страшный гнет, скорее прозябали, чем жили, а города падали по мере того, как падало германское ремесло, германская торговля и германская промышленность.

Конечно, были отдельные города, как, напр., Гамбург и Лейпциг, в которых сохранились остатки прежнего благосостояния, но в многочисленных столицах богатой государями Германии безалаберщины было не меньше, чем при самих дворах государей. Они существовали только затем, чтобы дать пышный фон для княжеского всемогущества. Лишенные всякого подобия коммунального самоуправления, они были переполнены пресмыкавшимися придворными, раболепными чиновниками, грубыми солдатами и иностранными авантюристами. Поэтому здесь нечего было и думать о самостоятельном возникновении буржуазного образования. Если же в Германии и были некоторые его зачатки, они были получены из-за границы и находились в полной зависимости от милости государей; чтобы добиться терпимого к себе отношения, князьям должны были льстить даже наиболее свободные умы своего времени, как, напр., Лейбниц и Томазиус.

Но вот буржуазные историки уверяют, будто нашлось одно германское государство и одна германская династия, которые указали нации спасительный выход из этого злосчастного положения, и будто это были прусское государство и династия Гогенцоллернов. На этот счет существует две легенды, из которых более древняя изображает в ослепительном свете национальную миссию Гогенцоллернов, а более новая — их социальную миссию. Более старая легенда была выдвинута приблизительно два поколения тому назад, в половине 19 века, германской буржуазией, требовавшей в то время, чтобы прусским штыком было создано национальное единство, в котором она нуждалась для своих капиталистических целей, но для которого она не хотела жертвовать своими костями и кровью. Согласно этой легенде, прусское государство, в противоположность другим германским государствам, в особенности Австрии, всегда оказывало активную поддержку национальной идее и тем самым приобрело право на возглавление всей Германии. Новейшая же легенда, легенда о социальном королевстве Гогенцоллернов, о «королях бедноты», вынырнула в то время, когда рабочий класс Германии начал сознавать свои классовые интересы; так как старая легенда уже сделала свое дело и с ней можно было расстаться, то теперь, согласно прямому распоряжению прусского министра народного просвещения, отечественной истории в народных школах учат по этой легенде.

Обе легенды в одинаковой мере не выдерживают критики. Первая сфабрикована германской буржуазией в своих собственных интересах, вторая — господствующими классами вообще для того, чтобы водить пролетариат за нос. Единственная заслуживающая признательности сторона этих легенд заключается в том, что они уничтожают друг друга. Если Гогенцоллерны в течение нескольких веков до крайности напрягали все силы своей бедной страны для того, чтобы, преисполнившись национальной гордостью, выступить против заносчивости заграницы, то они никак не могли одновременно источать кровь своего сердца ради бедных и нищих. Если же, наоборот, они веками истекали кровью ради бедных и нищих, то невозможно понять, каким это способом могли бы они по отношению к загранице разыгрывать роль благородных рыцарей национальной идеи.

В действительности одинаково измышлено и то и другое. Прусское государство выросло благодаря постоянным предательствам по отношению к императору и империи, и не в меньшей мере вырастало оно благодаря обиранью и обдиранью своих трудящихся классов. Нет ни одного германского государства, которое превзошло бы его в том и в другом отношении. Его главной базой искони были области к востоку от Эльбы. Бранденбургская марка первоначально была саксонской колонией, землей, отвоеванной у славян, — как Мекленбург, Померания, Силезия, Восточная и Западная Пруссия. Все эти части составляли оплот против славянского мира, давление которого воспрепятствовало тому, чтобы они распались на такие мелкие осколки, как южная и западная Германия. По своему возникновению прусское государство было похоже на австрийское, которое сначала было баварской колонией, но как оплот против турецкой опасности развивалось много быстрее и с большей силой. Пользуясь враждебной противоположностью Австрии с другими редкими державами Европы, в особенности с Францией, вырастало прусское государство, которому оказывалось искусственное содействие, так как оно представляло кол, вбитый в тело габсбургской династии, «элемент национального расстройства». Уже в эпоху реформации бранденбургский курфюрст Иоахим I был пенсионером французского короля; такое же положение занимал курфюрст Фридрих Вильгельм после Вестфальского мира; единственной исключительно благодаря помощи франции король Фридрих прусский отнял Силезию, наиболее ценную провинцию австрийского государства. Для французской политики этот «великий» прусский король был просто королем-куклой, королем-марионеткой, которая беспрекословно танцевала под французскую дудку. Когда же однажды он отказался от этого и не хотел дать французскому королю затребованной военной помощи против Англии, Франция соединилась с Австрией и Россией, чтобы проучить, зазнавшегося вассала. Так возникла в половине 18 века семилетняя война (1756—1763 г.), вновь самым жестоким образом опустошившая Германию, которая едва лишь начала оправляться от страданий, порожденных Тридцатилетней войной. Семилетняя война окончательно уничтожила бы прусское государство, если бы король Фридрих не вступил в вассальную зависимость от России, еще более позорную, чем была вассальная зависимость от Франции.

Социальная миссия Гогенцоллернов представляет плод такого же измышления, как их мнимая национальная миссия. Когда они явились в страну, бранденбургские крестьяне находились в сравнительно удовлетворительном положении. Чтобы заселить земли, отнятые у славян, приходилось заманивать фризских, саксонских, рейнско-франконских крестьян, ставя их в благоприятные условия. Но как раз при Гогенцоллернах положение этих крестьян столетие от столетия все более ухудшалось, пока, наконец, после Тридцатилетней войны курфюрст Фридрих Вильгельм не отдал крестьян на полный произвол помещиков, получив за то от них разрешение создать постоянную армию и взимать постоянные налоги. Но и это разрешение юнкера (помещики) ограничили таким образом, что сами они сохранили свободу от всех налогов, но зато оставили за собой все офицерские места во вновь создаваемой армии.

Если является развязной бессмыслицей говорить о народолюбивой политике Гогенцоллернов, то, хотя нельзя оправдывать их враждебную крестьянам политику, все же в ее извинение можно сказать, что не в их силах было защитить крестьян от помещиков. Эти слабые и в своем большинстве совершенно неспособные государи никогда не были господами по отношению к помещикам, а помещики всегда были их господами. Не даром второй же курфюрст из дома Гогенцоллернов в самоубийственном ослеплении помог помещикам в подавлении и разграблении городов, которые и без того не были ни достаточно сильными, ни достаточно многочисленными. Точно так же помещики, дав курфюрсту Фридриху Вильгельму разрешение на создание постоянного войска и на взимание постоянных налогов, без чего государство сделалось бы слишком легкой добычей соседей, позаботились о том, чтобы все это не повернулось к их невыгоде. Они бесстыднейшим образом обдирали армию посредством пресловутых ротных хозяйств, и в то же время отвратительными средствами варварской дисциплины превращали ее в свое покорное орудие.

Даже при короле Фридрихе, всесильный и просвещенный деспотизм которого так превыспренно прославляется прусскими историками, прусское государство не было действительной монархией, не было современным классовым государством. Это было средневековое сословное государство, втиснутое в рамки трех наследственных сословий: всесильного дворянства, не достигших зрелости городов и несвободных крестьян, — феодальная развалина, которую сохранить со всей ее феодальной гнилью никто не старался так усердно и неусыпно, как именно король Фридрих.

У этого государства не было никакой возможности самому себя реформировать, — о том же, чтобы оно сумело проложить путь для национальной реформы Германии, и говорить нечего. Сначала необходимо было растерзать его в клочья, — только тогда и могла вздохнуть германская нация, освобожденная от этого мучительного кошмара.