Отдел третий. 
ФРАНЦУЗСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ И ЕЕ ПОСЛЕДСТВИЯ

Французская революция

Великая французская революция, разразившаяся в 1789 г., благодаря ее воздействию на Европу опять возвратила жизнеспособность Германии, пропадавшей в болоте феодализма.

В этой революции боровшиеся между собою классы и партии впервые отбросили всякое религиозное облачение и сражались в чисто светских формах, открыто заявляя о своих чисто светских целях. Благодаря этому христианство, как всемирно-историческое явление, вступило в свою последнюю стадию. Утратив способность служить идеологическим знаменем для какого бы то ни было исторически-прогрессивного класса, оно все более переходило в монопольное владение господствующих классов. С этого времени они пользовались им исключительно как орудием господства, при чем не составляет никакого различия, веровали ли они сами в ту религию, которую хотели сохранить народу, или нет.

В эпоху 1648—1789 г., в то самое время, когда абсолютная монархия в Германии представляла только отпугивающую карикатуру, во Франции она развилась до высшей формы, какой только вообще достигала в истории. Здесь государственная власть представлялась не непосредственным орудием классового господства, а вела по видимости самостоятельное существование над экономическими классами и политическими партиями, из которых ни один (или ни одна) не был достаточно силен для того, чтобы захватить господство. Абсолютная монархия подчиняла себе каждый из существующих классов угрозою остальных, всем им предлагала состояние перемирия, все их заставляла служить себе.

Однако, ее независимость была только кажущаяся. Пользуясь феодальными классами против современных и современными — против феодальных, она должна была считаться то с одними, то с другими. Она не могла допустить, чтобы какой-нибудь из них сделался слишком сильным, но именно потому ни один из них не могла осудить на полное бессилие. Она должна была оказывать содействие земледелию, торговле, промышленности, коротко говоря, всем капиталистическим производительным силам хотя бы из-за того, чтобы получить средства на содержание своего административного аппарата и постоянного войска, но она не могла порвать и с феодальными сословиями, которые были необходимы для нее, как противовес буржуазии, и в особенности не могла порвать потому, что абсолютный монарх обыкновенно являлся крупнейшим землевладельцем страны, а следовательно, связывался общими интересами с другими крупными землевладельцами — с дворянством и духовенством.

Таким образом в груди абсолютной монархии в известном смысле жили две души: одна просвещенная, буржуазная, которая старалась по возможности развивать капиталистический способ производства, а другая феодальная, средневековая, которая помышляла только о том, чтобы как можно больше выжать из нации и добытое потребить в интересах феодальных классов общества. Но эти две души не могли жить в постоянном мире между собою. Абсолютная монархия не могла удовлетворять требований дворянства, не нарушая интересов буржуазии, и наоборот; чем более с ходом исторического развития нарушалось равновесие между дворянством и буржуазией к невыгоде дворянства и к выгоде буржуазии, тем более шаткой становилась абсолютная монархия, которая основывалась как раз на равновесии между господствующими классами.

Совершенно нестерпимым сделалось существование абсолютной монархии для подчиненных классов. При французском абсолютизме сельские и городские рабочие жили в ужасающей бедности. Буржуазные историки уверяют, будто абсолютная монархия возникла благодаря тому, что она давала защиту слабым против сильных. Но под этим они разумеют исключительно вмешательство абсолютной монархии в экономические отношения, при чем задачей этого вмешательства было развитие так называемого национального богатства, т. е. товарного производства. Это вмешательство шло на пользу не трудящимся классам, а капиталистическому способу производства, отчасти прямо — посредством монополий, таможенных пошлин, финансовой поддержки, отчасти косвенно — посредством уничтожения или смягчения крепостных отношений, посредством улучшения школ и т. д. Абсолютизм никогда не заботился о трудящихся классах как таковых. Поскольку он проявлял к ним видимость некоторого интереса, он имел целью не сделать из раба человека, а всего лишь превратить объекты феодальной эксплуатации в объекты капиталистической эксплуатациии.

Осужденные на пожизненный голод, крестьяне скоро научились закладывать руки за спину. Все новые обширные пространства земли превращались в пустоши. Уже в 1750 году вышло из-под обработки более четверти пригодной к возделыванию земли. В таких же принижающих условиях жили и городские рабочие. Промышленность и торговля на всем протяжении государства находились в оковах строжайшего цехового принуждения. Мало-по-малу самые незначительные отрасли промышленности превратились в цеховые ремесла. Монополизация ремесла сделала невозможным для многочисленных подмастерьев достижение звания мастера. Они бродили по всей Франции, не находили места, где им позволили бы поселиться и, наконец, возвращались на родину, чтобы потихоньку и крадучись, гонимые и преследуемые полицией, жить трудами рук своих. В конце концов приходилось мириться с тем, что в этой несправедливой и бессмысленной организации национального труда постоянно прокладывались новые и новые бреши, и это многим служило выходом. Как для должников и даже для преступников существовали убежища, в которых прекращалось действие законов, так и здесь приходилось создавать своеобразные убежища для бесприютных и бесправных рабочих. В Париже были два таких прибежища, — округ Тампль и пригород Сент-Антуан. В последнем пригороде накануне революции жило до 70.000 рабочих. Каждый утолок и каждый закоулок были переполнены отверженными, для которых уже на находилось места на официальной арене общества. Пригород Сент-Антуан был истинным очагом революции. Из его недр вышли толпы осаждавших Бастилию, и он же был тем валом, о который разбились удары контрреволюции.

Если таким положением сельских и городских работников достаточно характеризируются будто бы отеческие попечения абсолютизма, то оно делает совершенно понятным, почему все более расшатывалась приверженность буржуазии к этой государственной форме. Растущий развал земледелия препятствовал развитию так называемого национального богатства, между тем как его постоянный рост — вопрос жизни для буржуазии; все усиливающееся окостенение цехового строя мешало ей свободно распоряжаться рабочими силами, из которых она могла бы высасывать прибавочную стоимость. И в то самое время, как она встречала помехи развитию своих производительных сил, требования, предъявлявшиеся абсолютной монархией к денежному кошельку буржуазии, увеличивались в беспримерной, в неслыханной для тогдашних условий степени. Чем дальше, тем менее понимали французские короли буржуазную сторону абсолютной монархии. Они оказались в полном плену у феодальных сословий дворянства и духовенства, и до того довели придворную расточительность, что французское государство пришло к полному банкротству.

Чтобы избежать этого банкротства, королевская власть была вынуждена весной 1789 года, созвать Генеральные Штаты, — представителей дворянства, духовенства и буржуазии. Но здесь буржуазии принадлежал уже такой перевес, что она быстро сумела превратить эту феодально-сословную корпорацию в буржуазное Национальное Собрание, при чем ей очень пошли на пользу расколы внутри дворянства и духовенства. Старинный опыт вообще показывает, что чем дальше заходит внутреннее разложение реакционных классов и партий, тем больше и их внешнее разложение, а это обыкновенно облегчает дело революционных партий. В ночь с 4 на 5 августа 1789 года Национальное Собрание покончило со всем феодальным и цеховым хламом, — с крепостными отношениями, господскими судами, десятинами, побочными доходами, куплею должностей и т. д.

Эта ночь сделалась знаменитой в истории, и эта слава заслуженная, поскольку здесь в несколько часов был устранен мусор, на расчистку которого в Германии потребовалось не менее шестидесяти лет. Напротив, было бы совершенно неправильно говорить о «самопожертвовании», будто бы проявленном привилегированными сословиями в ночь 4 августа. Они отказались только от того, что было уже совершенно уничтожено сотнями крестьянских восстаний, бушевавших летом 1789 года во Франции, и они сделали это лишь с той целью, чтобы сохранить хотя бы только свои притязания на вознаграждение.

Конечно, сил одного крестьянства было недостаточно для того, чтобы обеспечить буржуазии победу; крестьяне были слишком разбросаны, слишком неорганизованны, слишком далеки от Парижа, где сосредоточивалось политическое движение, так что они были не в состоянии определять исход своим внезапным вмешательством. Главным лагерем революции сделались пригороды Парижа: здесь были тесно скучены наиболее решительные и активные элементы страны, которым уже нечего было терять, но которые могли приобрести все: мелкие буржуа, рабочие, а также босяцкий пролетариат, который еще сохранял достаточно нерастраченных сил для того, чтобы с энтузиазмом броситься в водоворот революции.

С тенденциозными целями эту революционную массу сравнивали с современной социал-демократией. Само по себе это — полная бессмыслица, так как для пролетарского рабочего движения в современном значении этого слова тогда отсутствовали всё необходимые предпосылки. Но социал-демократии нечего стыдиться этого сравнения. Если санкюлоты, — как они назывались по своему пролетарскому костюму, — или якобинцы, как они назывались по своей наиболее сильной организации, — и не были современными социалистами, они были, во всяком случае, настоящими революционерами.

Они уничтожили все контрреволюционные покушения двора и феодальных сословий, — они спасли Францию, когда европейские державы пошли на нее войной, чтобы задушить революцию.