Использование приемов сравнительно-исторического метода в историческом синтаксисе

О возможностях применения сравнительно-исторического метода в синтаксисе с обобщением результатов, полученных в этой области до середины 50-х годов XX в., в свое время была опубликована блестящая статья Г. С. Кнабе^[1], чуть ли не единственная в своем роде. Поэтому, имея в виду реализованные в науке опыты сравнительно-исторического изучения синтаксиса, а также возникающие при этом проблемы, мы и будем опираться на убедительный разбор их Г. С. Кнабе.

Общепризнанно, что для методики сравнительно-исторических исследований непреложными являются два положения (принципа): 1) звуки и их сочетания в одном языке должны соответствовать звукам и их сочетаниям в другом или других языках, генетически близких ему; именно на основе соответствий реконструируется общая для них всех праязыковая форма; 2) сами звуковые соответствия в силу того, что они складываются закономерно, являются немотивированными в каждом из языков.

Что же касается синтаксиса, то здесь оба этих важнейших положения оказываются лишенными смысла. Например: известно, что во всех новых индоевропейских языках существуют так называемые односоставные безличные предложения, оформляемые по-разному, но выражающие типологически сходное, сопоставимое значение. Типологическая сопоставимость их значения не дает основания, однако, сводить сами эти предложения к единому архетипу, поскольку компоненты, составляющие их в каждом из родственных языков, лишены закономерных соответствий, следовательно, и немотивированности. Или еще пример: во всех древних индоевропейских языках отмечены составные именные сказуемые с глагольными связками. Если применить к ним с целью реконструкции их праязыкового состояния приемы сравнительно-исторического анализа, показавшие свою эффективность в фонетике и морфологии, то следовало бы ожидать надежных результатов о сказуемом этого типа в языке-основе. В действительности же этого не получается: выясняется, что в каких-то древних языках глагольная связка проявляет себя как формальный компонент, подвергшийся глубокой грамматикализации, в других — в той или иной степени сохраняет свое лексическое значение, благодаря которому вопрос об отнесении глагольной формы к составному именному сказуемому или к глагольному сказуемому с предикативным атрибутом не поддается однозначному решению. Это значит, что по таким противоречивым данным, не удовлетворяющим принципу соответствия, не может быть реконструирован языковой прототип. Что это так, подтверждается противоположными выводами, к которым пришли, напр., Б. Дельбрюк и А. А. Потебня. Для Б. Дельбрюка характерная черта индоевропейского праязыка — это наличие в нем именного сказуемого с абсолютной связкой вроде быть. А. А. Потебня же утверждал, что древнейшим является глагольное сказуемое с предикативным атрибутом, на базе которого по мере грамматикализации глагольной лексемы формируется именное сказуемое со связкой. Таким образом, принятые в фонетике и морфологии приемы сравнительно-исторического метода в их обычном смысле неприложимы к синтаксису.

Внедрению их в синтаксис сопротивляется и тот факт, что необходимое для сравнительно-исторического исследования материальное совпадение сравниваемых явлений в синтаксисе в силу его большей проницаемости, в отличие от фонетики и морфологии, может быть результатом заимствования.

Отсюда не следует, что сравнительно-историческое изучение синтаксиса вообще невозможно. Речь идет лишь о том, что применительно к синтаксису необходимы иные подходы и иные приемы для сравнительно-исторического его изучения. Предпринимались и такие попытки, в результате которых сформулированы соответствующие методики. К их числу относятся:

• 1. Метод А. А. Потебни. Метод этот практически реализован Потебней в его докторской диссертации, ставшей классическим трудом по историческому синтаксису, — «Из записок по русской грамматике». Смысл его сводится к тому, что Потебня отказывается от распространенного в свое время приема, согласно которому синтаксические конструкции рассматривались изолированно с привлечением аналогичных явлений из других языков. При таком подходе, по его мнению, трудно проследить закономерности в синтаксических изменениях, ибо факты оказываются вырванными из того языкового контекста, в составе которого и вместе с которым они изменяются. Вместо подобных наблюдений, которые не могут не быть случайными, А. А. Потебня предлагает:
  • а) в центр исторического синтаксиса поставить изучение, исследование синтаксических тенденций, действующих на протяжении длительных отрезков времени, так как в этом случае поддаются закономерному обоснованию изменения, происходящие в языке исподволь и непрерывно; каждый факт или группа фактов при этом становится материализацией тенденций, т. е. обеспечивается необходимым научным объяснением. Та или иная тенденция, возникающая в языке, приводит в движение значительные массы языковой системы, с разной степенью очевидности актуализируя ее. Следовательно, для того, чтобы научно осмыслить соответствующую тенденцию как синтаксическую закономерность, необходимо опираться на массовый, значительный по количеству, языковой материал;
  • б) исходя из этого, метод А. А. Потебни в качестве фактической базы опирается прежде всего на фронтально привлекаемый материал отдельного языка во всех его конкретных разновидностях в максимально возможной хронологической и пространственной перспективе. При этом привлекаются данные и письменных памятников, относящихся к разным периодам истории, и литературного языка, и фольклора, и диалектов и т. д. Они тщательно классифицируются структурно, а также для установления относительной хронологии. Так, прослеживая исконный синтаксический смысл отмеченных в древнерусских текстах сочетаний типа церковь Спасъ, люди мужскъ полъ, квалифицированные им как паратаксические субстантивные сочетания с атрибутивной функцией, Потебня восстанавливает этапы в их изменении: на первом этапе аппозитивное имя, стоящее перед определяемым, как бы сливается с ним, что выражается в их одинаковом оформлении; следующий этап — это когда два имени, стоящие в одном падеже, реализуют не аппозитивно-атрибутивные, а аппозитивно-предикативные отношения; еще позже именная группа с аппозитивно-предикативными отношениями все чаще чередуется с паратаксически присоединяемыми глагольными придаточными; и, наконец, эти сочетания заменяются придаточными гипотаксическими предложениями.

В принципе аналогично решаются и вопросы, связанные, например, с эволюцией частей речи, членов предложения, предложения, грамматических категорий;

• в) после тщательного и фронтального анализа материала одного языка, в частности русского, и выявления той общей тенденции, которой были вызваны соответствующие изменения, А. А. Потебня направленно привлекает данные других древних и новых языков: восточнославянских, южнославянских, западнославянских, балтийских, германских, греческого, латинского, санскрита и т. д. В процессе подобного историко-сравнительного исследования устанавливается, является ли выведенная по данным русского языка тенденция ограниченной только рамками этого языка или же она охватывает и другие языки, тем самым проявляясь как общая закономерность синтаксического развития;
• г) в итоге формулируются общие закономерности синтаксического развития, а также функционирования синтаксической системы того или иного исторического периода. Так, древнейшая стадия характеризовалась, согласно Потебне, общей паратаксичностью речи, проявлявшейся в преобладании аппозитивной связи, в наличии беспредложного управления, в большей автономии слов, отсутствии единства и централизации предложения и т. д.^[2] Соответственно основная тенденция развития синтаксической системы сводится к вытеснению паратаксиса гипотаксисом, к иерархической организации предложения, централизующегося вокруг глагольного слова^[3].
• 2. «Морфологический метод» Б. Дельбрюка. Крупнейший представитель младограмматического направления в языкознании Б. Дельбрюк исходит из того, что сравнительно-исторический метод универсален и может использоваться в исследовании всех уровней языка. В своем обобщающем труде «Сравнительный синтаксис индоевропейских языков» (Страсбург, 1893. Ч. 1) он писал: «Необходимо применить к синтаксису ту самую методику исследования, которая уже привела к значительным успехам в области этимологии, фонетики и морфологии»^[4]. При этом он исходит из тезиса о неразрывной связи между морфологией и синтаксисом, что позволяет распространить методику морфологических исследований и на синтаксис. Вместе с тем Б. Дельбрюк считает, что это лишь вынужденный шаг в направлении поиска собственно синтаксического метода. Смысл использования методики морфологических исследований в синтаксисе он видит в том, чтобы, отталкиваясь от данных морфологии, попытаться осветить вопросы сравнительноисторического синтаксиса. Г. С. Кнабе справедливо обращает внимание на противоречивость исходных позиций, на которых строится «морфологический метод».

Содержание «морфологического метода» включает в себя следующие понятия и приемы:

• а) в основу сравнительно-исторического изучения синтаксиса кладется учение об «исконных значениях», которые делятся на «относительные» и «абсолютные»;
• б) под «относительными исконными значениями» имеются в виду функции языковых праформ, выявляемых в результате сравнения значений, представленных в древних памятниках;
• в) «абсолютные исконные значения» устанавливаются путем разложения анализируемой формы на этимологические ее компоненты, выражающие лексическое или грамматическое значение. Если удается выявить смысл этих компонентов, то становится ясным «исконное абсолютное значение» формы или синтаксического сочетания, на базе которого она выросла. Именно этот прием и является собственно морфологическим. Он разрабатывался не только Б. Дельбрюком, но и многими другими представителями компаративистики, начиная от ее основоположников. В частности, уже одно из первых крупнейших достижений индоевропейской компаративистики — объяснение генезиса глагольного спряжения в индоевропейских языках Ф. Боппом — служит убедительным подтверждением эффективности «морфологического метода». Что касается приема установления «относительных исконных значений», то он во многом оказывается субъективным и не вписывается в структуру и логику сравнительно-исторического метода в целом^[5].
• 3. «Аналогический метод» А. Мейе. Смысл данного метода, как это явствует из его названия, состоит в том, что выводы, касающиеся функций или структуры праязыковых форм, основываются на поиске аналогичной функции или структуры синтаксического оборота в сравниваемых родственных языках. Если одна и та же (аналогичная) функция или структура обнаруживается во всех либо во многих родственных языках, то эта функция или структура оборота экстраполируется на праязык. Методика А. Мейе имеет много общего с приемом установления «исконных относительных значений», предложенным Б. Дельбрюком, и получила достаточно широкое распространение в последующем языкознании. Тем не менее «аналогический метод» не решает ряд существенных проблем, возникающих при сравнительно-историческом изучении синтаксиса: выявляемые с его использованием «соответствия, во-первых, могут быть результатом параллельного развития в каждом отдельном языке, во-вторых, могут объединять явления лишь внешне аналогичные»^[6].
• 4. «Комбинированный метод». Необходимость комбинированного подхода к сравнительно-историческому изучению синтаксиса обосновывает Г. С. Кнабе, опираясь на опыт и достижения компаративистики XIX—XX вв. К числу таких достижений относятся, в частности, отчетливо сформулированная теория развития строя предложения от паратаксиса к гипотаксису, положение о преобладании в древнейший период аппозиции и примыкания над другими типами связи между словами, о соотносительности процесса становления частей речи и членов предложения, о формировании предложения от простого к сложному и т. д.

Компонентами «комбинированного» метода, по Г. С. Кнабе, могли бы быть метод Потебни и «морфологический метод» Дельбрюка. Хотя специально о «комбинированном методе» и не говорили, практически активно пользовались им многие лингвисты, начиная от А. Мейе. Комбинированный метод, опираясь на приемы, с использованием которых получены наибольшие результаты, может лучше удовлетворять запросы сравнительно-исторического синтаксиса^[7].

5. Параметры изучения исторического синтаксиса. Вопросы, связанные с изучением исторического синтаксиса, разработкой и совершенствованием методики его исследования, в полной мере сохраняют свою актуальность и для русского языка.

Справедливый тезис, согласно которому предметом исторического синтаксиса являются изменения в синтаксическом строе языка, должен быть уточнен в соответствии с тем, что сами эти изменения могут протекать на уровне словоформы, части речи, словосочетания и предложения. Следовательно, исторический синтаксис изучает такие исторические изменения, которые, во-первых, охватывают динамику валентности словоформ, во-вторых, характеризуют диахронию словосочетаний, в-третьих, относятся к синтаксическому употреблению частей речи и, в-четвертых, ведут к выявлению инноваций в структуре и функционировании предложения. Все эти аспекты охватываются исследователями в области русского исторического синтаксиса, но без должной строгости и последовательности. Обычно в одной и той же работе наблюдают за разнородными фактами, начиная от словоформы и кончая предложением, но с принципиально разных позиций.

В результате получается, например, что история простого предложения сводится к обзору форм, выступающих в роли его главных членов, а история употребления падежей — к довольно произвольной классификации глаголов, при которых выражается объект (ср.: «выражение объекта при глаголах физического действия», «выражение объекта при глаголах восприятия», «объективные формы при глаголах с отрицанием», «падежные формы объекта при глаголах обладания», «объектные формы при глаголах мысли и речи», «глаголы эмоционального отношения с формой дательного падежа объекта», «глаголы эмоционального отношения с винительным падежом объекта», «объектные формы при глаголах страха» и т. д.), или к перечню падежных форм, служащих для реализации того или иного значения (инструментального, социативного, обстоятельственного и т. д.), снабжаемому иллюстрациями из разножанровых и разновременных произведений русской письменности XI—XVII вв. При этом важной оказывается не столько идея о развитии (изменении) синтаксических форм на протяжении XI—XVII вв., сколько мысль о самобытности древнерусского синтаксиса, противостоящего в силу этого синтаксису XVIII—XX вв. Таким образом, исторический синтаксис в исследовательской практике предстает не в виде непрерывности изменений, а в виде двух сопоставляемых между собой синхронных срезов — XI—XVII и XVIII—XX вв. В этом и состоит главным образом его описательность.

Признание четырехуровневой структуры предмета исторического синтаксиса не означает, однако, что для адекватного его описания и осмысления одинаково существенны все его уровни. Изучение синтаксических изменений, связанных с сочетательными возможностями словоформ, функциями частей речи и динамикой словосочетаний, обретает свою подлинно научную значимость тогда, когда становится в контекст важнейших тенденций в развитии (или движении) предложения, а изменения в структуре предложения не ограничиваются сдвигами, происходящими в строе составляющих его компонентов разных уровней.

Чтобы правильно понять синтаксические изменения на уровне предложения, необходимо предварительно определить их характер. Являются ли они такими, какими их описывают в исторической фонетике или морфологии? Едва ли. Если бы они были подобны фонетическим или морфологическим изменениям, они бы укладывались в рамки обычных результатов, получаемых с помощью сравнительно-исторического метода. На самом деле методика реконструкций, строго говоря, неизвестна историческому синтаксису.

Синтаксические изменения, если не брать больших промежутков времени и не ограничивать их теми хронологическими срезами, в рамках которых перестраиваются фонетико-фонологическая и морфологическая системы языка, вовсе не связаны с зарождением конструкций, материально-грамматически отличающихся от исходных. Они представляют собою иную компоновку наличных элементов синтаксиса, иную актуализацию действующих в языке семантических связей между ними, распространение одной и той же грамматической связи на новые лексико-тематические группы слов, новые акценты в синтаксической «аранжировке» целых классов слов, культурно-исторически обусловленных для разных периодов, направления централизации или децентрализации предложения и т. д. Отсюда следует, что в зависимости от того, каков хронологический объем исторических этапов, в рамках которых рассматриваются синтаксические изменения, эти последние могут интерпретироваться либо с грамматической точки зрения (чем грамматически нова последующая конструкция относительно предыдущей), либо с точки зрения стилистики. Малые хронологические срезы языка не дают формально-синтаксических изменений, а дают лишь модификации в пределах традиционных формальных схем синтаксиса соответствующего периода. Разграничение указанных двух аспектов при изучении исторического синтаксиса приобретает принципиальное значение для правильного осмысления сдвигов, отмечаемых в синтаксических построениях языка.

В трудах по историческому синтаксису русского языка справедливо подчеркивается тот факт, что древнерусский язык существенно отличается от современного по степени употребительности, например, номинативных предложений. Увеличение их количества в памятниках русской литературы и публицистики XVIII—XX вв. вызвано не синтаксическими причинами, а художественно-эстетическими потребностями бурно развивавшихся повествовательных жанров русской литературы. Несколько по-другому обстоит дело с конструкциями представления, которые совершенно не отмечаются в работах по историческому синтаксису и, может быть, поэтому квалифицируются как один из показателей развития русского синтаксиса в советский период, хотя они достаточно активны уже в XVIII в. Употребление их в речи обусловливается тем, насколько речь эмоционально насыщена. Это значит, что появление или активизация тех или иных типов синтаксических структур обнаруживает не только очевидную связь с характером речи и жанрами литературы, но и вполне объяснимую зависимость от последних. В целом это проблема, решение которой может дать многое не только для исторического синтаксиса, но и для синтаксиса вообще, а также для теории словесности, исторической поэтики и т. д. Поскольку все сведения по историческому синтаксису мы черпаем главным образом из письменных памятников, принадлежащих к определенным жанрам и стилям, то, таким образом, исследования, посвященные синтаксическому строю русского языка, не могут не быть жанрово-стилистическими. И тогда едва ли у кого-нибудь будут основания сомневаться в том, что синтаксис тоже изменчив, хотя изменения его и специфичны. В этой связи представляется исполненным глубокого смысла замечание А. Шлейхера, помещавшего синтаксис как отрасль науки между языкознанием и филологией и тем самым подчеркивавшего своеобразие синтаксиса и синтаксических изменений.

Итак, на каком бы уровне ни велись наблюдения над историческим синтаксисом, они должны быть либо структурно-синтаксическими, когда выявляются структурные инновации в синтаксисе языка, либо стилистико-синтаксическими. В этом случае синтаксические изменения будут сугубо количественными, связанными с расширением сфер употребления наличного состава синтаксических структур или, наоборот, со специализацией каких-то структур в определенных направлениях, с увеличением или уменьшением их объема за счет распространения тех или иных компонентов и т. д. Смешение этих двух планов недопустимо: оно дает искаженное представление об историческом синтаксисе в целом.

Для совершенствования методики изучения исторического синтаксиса важное значение приобретает внедрение принципов системного анализа, нашедших широкое применение, например, в исторической фонологии и морфологии русского языка. Только с помощью системного анализа можно преодолеть тот эмпиризм, который в течение долгого времени утверждался как чуть ли не господствующая черта синтаксических исследований. Системный подход к фактам исторического синтаксиса означает прежде всего учет того, какими активно действующими тенденциями в языке они вызваны к жизни и каковы направления этих тенденций. Такой подход в русском языкознании наилучшим образом был реализован в трудах А. А. Потебни, который, как известно, почти все явления, связанные с развитием синтаксического строя простого предложения в русском языке, объяснял как проявления общего процесса перехода от паратаксиса к гипотаксису. Движение предложения по пути развития гипотаксиса неизбежно вело к преодолению линейности в синтаксических построениях, углублению их содержательной структуры, утверждению строгой иерархичности как важнейшего конструктивного принципа синтаксиса, выдвижению глагола в центр предложения и т. д. Это было ведущей тенденцией, имевшей для русского исторического синтаксиса такое же значение, какое отводится в русской исторической фонологии падению редуцированных. Системный анализ явлений русского исторического синтаксиса предполагает необходимость учета этой тенденции.

Своеобразие синтаксических изменений состоит в том, что синтаксическая инновация чаще всего не ведет к отрицанию того, что ей предшествовало: старое не исчезает, уступив место новому; старое и новое сосуществуют, соответствующим образом распределившись по центру и периферии синтаксической системы, причем в центре сосредоточиваются активные, распространенные и широкоупотребительные синтаксические построения. Периферийность синтаксических форм может выражаться и в локализации их (тогда они переходят в разряд синтаксических диалектизмов), и в закрепленности за отдельным стилем языка, что придает ему некоторую замкнутость и изолированность (ср., например, синтаксис современного делового стиля), и в жанровой ограниченности и т. д. Имея в виду последний случай, сошлемся хотя бы на синтаксический строй русской народной эпической поэзии, неотъемлемым жанрово обусловленным признаком которого является его паратаксичность в широком смысле слова. В качестве подтверждения нельзя не обратить внимания и на достаточно часто встречающиеся случаи употребления двойных падежей (двойного именительного, двойного винительного и др.) в художественной речи русских писателей XIX в., использования паратаксических словосочетаний в художественно-эстетических целях и т. д. В этом проявляется специфика функционирования синтаксической системы языка. В силу этого важнейшая задача изучения исторического синтаксиса состоит в выявлении, во-первых, синтаксического центра и синтаксической периферии в тот или иной период истории языка, во-вторых, экстралингвистических и интралингвистических причин или условий, приведших к соответствующим синтаксическим сдвигам.

Таким образом, исторический синтаксис как научная дисциплина в его современном варианте недостаточно историчен. Ему необходимо преодолеть этот недостаток, чтобы дальше развиваться в правильном направлении.

• [1] Кнабе Г. С. О применении сравнительно-исторического метода в синтаксисе //Вопросы языкознания. 1956. № 1. С. 76—85.
• [2] См.: Савельева Л. В. Паратаксические субстантивные словосочетания в древнерусском языке XIV—XVII вв.: Автореф. дис… канд. филол. наук. Л.: Изд-во ЛГУ, 1963. С. 319.
• [3] О методе Потебни см.: Тарланов 3. К. К характеристике научно-исследовательского метода А. А. Потебни // Творча спадщина О. О. Потебш й сучасш фшолопчшнауки: Тези республжансько! конференцй. Харюв, 1985. С. 11—13.
• [4] Цит. по: Кнабе Г. С. О применении сравнительно-исторического метода в синтаксисе. С. 77.
• [5] Кнабе Г. С. О применении сравнительно-исторического метода в синтаксисе. С. 82.
• [6] Кнабе Г. С. О применении сравнительно-исторического метода в синтаксисе. С. 83.
• [7] Там же. С. 83—84.