Переименование этноисторического пространства

Пострадали собственные географические имена — топонимы, называющие города, поселки, деревни (ойконимы), а также районы, улицы, площади (городская топонимия). Административным решением новых властей они переименовывались с необычайной легкостью, притом в течение всего советского периода.

Между тем историческая и культурная ценность топонимов необычайно высока. Это объясняется, прежде всего, их специфической устойчивостью и долговечностью по сравнению с нарицательными именами в естественных условиях жизни языка. Будучи явлением нашей истории и культуры, топонимы, как правило, связаны с целым рядом различных исторических событий и исторических лиц, они обогащают наши знания и наш внутренний мир, формируя историческое сознание каждого в отдельности и этноса в целом. Эту мысль замечательно выразил одной фразой А. С. Пушкин: «Москва! Как много в этом звуке для сердца русского слилось, как много в нем отозвалось!!!».

Переименование, к тому же частое, — это верный путь к стиранию памяти народной, к отторжению народа от творимой им истории, от национально-исторического пространства обитания.

Вдумаемся: переименовать современный город — это не просто объявить соответствующий указ и сменить вывеску при въезде-выезде. Это значит отказаться от уже укоренившихся в языковом сознании наименований всех хозяйственных организаций и комплексов, образовательных и культурных учреждений, многих печатных изданий, транспортных артерий, всевозможной документации, затрагивающей жителей не только этого города, но и всей страны, и, наконец, это означает неизбежное неудобство длительного полуофициального хождения обоих дублетов во всей длинной цепочке переименований. Однако именно в советский период свободные манипуляции с топонимами стали возможными и даже обычными — прежде всего потому, что новая идеология устанавливала слишком прямую, а потому примитивную связь обозначения географического объекта с политикой. Так, заметно пострадали названия, в которых усматривалась «монархическая крамола»: Петроград (заменено на Ленинград), Петровск (порт на Каспийском море, основанный Петром I в Персидскую кампанию, переименованный в Махачкалу в честь революционера Махача Дахадаева), Екатеринбург (Свердловск), Екатеринослав (Днепропетровск), Екатеринодар (Краснодар), Императорская Гавань (Советская Гавань),

Новониколаевск (Новосибирск), Царицын (Сталинград, позже Волгоград), Елизаветград (, Зиновъевск, позже Кировоград). В предпоследнем случае исконный топоним подвела народная этимология — ассоциативная связь с «царицей», хотя на самом деле здесь случайное фонетическое совпадение.

Среди идеологически чуждых и потому попавших под языковую вивисекцию оказался и высоко почитаемый в России духовный центр православной культуры Сергиев Посад. Этот подмосковный город получил свое название по типу заселения вокруг знаменитого ТроицеСергиева монастыря (с 1774 г. — лавры), основанного святочтимым на Руси иноком Сергием Радонежским. Великая обитель за более чем шесть веков своего существования оказала поистине могучее влияние на развитие отечественной истории и культуры. Она всегда была оплотом объединительной и оборонительной политики московской власти. Так, героя Куликовской битвы великого князя Дмитрия Донского на решающую битву за освобождение отечества благословил сам Сергий Радонежский. Позже, в тяжелую годину Смутного времени, отважные защитники крепости-монастыря (в основном, крестьяне и монахи) с честью выдержали 16-месячную осаду польско-литовских интервентов. Еще позже, в 1689 г., Троице-Сергиевы стены укрывали юного царя Петра — будущего преобразователя России — от притязаний властолюбивой царевны Софии и руководимых ею стрельцов.

Веками в Сергиевом Посаде, ставшем настоящей жемчужиной русской культуры, складывались художественные школы иконописцев, ювелиров, ваятелей, зодчих, традиции мастеров уникального художественного шитья. К примеру, именно для иконостаса главного Троицкого собора была создана знаменитая «Троица» гениального русского иконописца Андрея Рублева.

Здесь, в центре духовной жизни отечества, писались, переписывались, собирались и хранились книжные сокровища Руси и России.

И что же?

В 1930 г. Сергиев Посад был переименован в г. Загорск по фамилии одного из секретарей Московского комитета партии — ЗагорскогоЛубоцкого В. М., «преестественно украсившего» (выражаясь словами Салтыкова-Щедрина) этот город своим рождением. Так с карты России была стерта общерусская святыня.

И это — только один пример топонимического варварства советской администрации!

Очень часто целью переименования было не столько уничтожение историко-культурной традиции, сколько внедрение в быт и массовое сознание новых идеологических ценностей. Именно отсюда проистекало массовое тиражирование символических наименований типа Советск, Октябръск, Первомайск, Восход и подобных, а также неуемная административная энергия по увековечиванию фамилий организаторов и героев Октябрьской революции и гражданской войны на всей территории СССР, включая национальные окраины. Так, например, возникло шесть городов Орджоникидзе (два из них в Азербайджанской ССР, по одному — в Грузинской ССР, в Днепропетровской области УССР, в Кустанайской области РСФСР, а также был вторично переименован древний Владикавказ (столица Северной Осетии), который к моменту переименования в Орджоникидзе назывался г.Дзауджикау); три города Дзержинска (Горьковской, Донецкой, Житомирской областей); четыре города с названием Киров (Кировской, Мурманской, Калужской, Гомелевской областей, а также Юго-Осетинской АСР), три города с названием Куйбышев и пять населенных пунктов Куйбышево, два города с названием Щорс и один Щорск и т. д. Множество одноименных населенных пунктов не только нецелесообразно, но в силу антиисторичности, случайности выбора названия вызывало и вызывает обратную реакцию носителей языка — ироническое восприятие навязываемых авторитетов. Так, по подсчетам исследователей, разносуффиксальных топонимов от фамилии Киров у нас было порядка 150, от фамилии Калинин — около 100, от фамилии Куйбышев — примерно 40. Более 200 топонимических названий связано с именем Ленина (только городов — свыше 30). В сочетании с названиями районов, улиц, площадей, учреждений городов это порождало тавтологических уродцев: Ленинский район г. Ленинграда, Ленинградский ордена Ленина метрополитен им. Ленина и т. п.

Бессмысленность и бездарность такой топонимической политики состояла в том, что из возносимых ею самой фигур выхолащивалось историческое содержание и они превращались, говоря словами Герцена, в «лики революционного иконостаса».

Антиисторическая тенденция к переименованию, как правило, бездумно активизировалась в связи со смертью очередного политического руководителя, что в последние десятилетия особенно вызывало естественный протест жителей, нередко высмеивавших казенную угодливость неотопонимов: «Алло, Брежнев, вас вызывает Устиновы.

Любая знаменательная дата в жизни страны могла обернуться, благодаря мемориальному усердию властей, навязыванием миллионам людей практического неудобства, нелепыми «услугами» действительно достойным именам, заслуживающим глубокого почитания. Общеизвестен факт резкого неприятия М. Горьким переименования в его честь Нижнего Новгорода. Новые названия такого же типа: Маяковский (Багдади), Белинский (Чембар), Пушкин (Царское Село, затем Детское Село), Гагарин (Гжатск) и др., искажая историко-культурную ауру, в которой начиналась или протекала жизнь почитаемого великого человека, создают лишь иллюзию уважения. Если же обрываются нити, связующие с прошлым, то, значит, закладываются основы будущего невежества и равнодушия к собственной культуре.

В собственно языковом отношении топонимическое словотворчество советской администрации бесконечно обедняло и унифицировало отшлифованные веками разнообразные принципы топонимической номинации (называния). Так, например, на карте оказывались вычеркнутыми памятные свидетельства межэтнических контактов (типа Пермь, Корела, переименованные в Молотов и Приозерск, свидетельства древнейшего способа расселения по водным путям: города Тверь (по реке Тверь), Вятка (по реке Вятка), Самара (по реке Самара), Луганск (по реке Лугань), Сновск (по реке Снов), Ижевск (по реке Иж), переименованные соответственно в Калинин, Киров, Куйбышев, Ворошиловград, Щорс, Устинов; языковые свидетельства архитектурных и духовных центров городов (типа Беднодемьяновск Пензенской области вместо Спасск по церкви святого Спаса, вокруг которой шла застройка города); запечатленные в топонимах промысловые характеристики местности (Набережные Челны, Рыбинск были искусственно заменены на ныне уже отмененные Брежнев и Андропов).

Языковое невежество переименования зачастую проявлялось и в том, что новое название противоречило словообразовательным закономерностям русского языка. Как, например, назвать школу, расположенную в поселке Маяковский или в городе Белинский? Неужели «Маяковская» и «Белинская», подобно Урицкому району Орловской области? А как различить по названиям фабрики в городах Щорс и Щорск? Как именовать жителей г. Белинского? Мичуриной Ленино? Неужели белинсковцы или белинчане? мичуринцы? ленинцы? Но ведь слова ленинцы, мичуринцы известны совсем в другом смысле!

Таким образом, никто не подумал об удобстве названия города как производящей основы для обычных моделей русского словопроизводства.

Искусственное вторжение в топонимическую экосистему порой оборачивалось унылым словообразовательным однообразием, а значит, недопустимым обеднением великого и свободного в своих возможностях языка. Так, при обращении к современной карте Крымского полуострова никакие потуги административного воображения в отношении способов номинации (а значит, внутренней мотивировки географических имен) не смогли преодолеть искусственную заданность в топонимических обозначениях: Октябрьское, Гвардейское (дважды), Красногвардейское, Первомайское, Батальное, Пионерское, Морское, Черноморское, Портовое, Азовское, Межводное, Амурское, Садовое, Верхнесадовое, Шелковичное, Насыпное, Далекое, Укромное, Чистенькое, Почтовое, Славянское, Доброе, Приветное, Изобильное, Раздольное и т. д. И поэтому разве не понятно, что рядом с искусственным и усредненным топонимом Планерское останется неувядаемым исконный Коктебель, вобравший в себя культурные наслоения своей многовековой истории и весь аромат своего солнечного, поэтического прошлого?!

В отношении городской топонимии (урбонимов) особенно пагубной оказалась волна переименований центральных, то есть обычно древнейших городских улиц, районов, проспектов, площадей, которые по всей стране получали стандартные названия Советский, Октябрьский, Пролетарский, Первомайский, Комсомольский, Пионерский и т. д., а также по именам Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, Свердлова и других революционных деятелей, по номерам пятилеток (см., например, улица 4-й пятилетки в Тамбове), партийных съездов и конференций, даже в честь годовщин этих съездов. Тем самым в огромной степени было разрушено уникальное языковое микропространство каждого из наших городов, все те страницы этнографического прошлого, которые из поколения в поколение хранила людская память — об особенностях рельефа, о растительности, о характере застройки, об улицах — дорогах к храмам, о местоположении этих прекрасных храмов, о процветавших ремеслах, о характере торговли и торговых путях, о первых жителях и владельцах домов, о знаменательных событиях и замечательных людях и еще о многом, многом другом, что было характерно именно для этой конкретной улицы конкретного города.

Топонимические нововведения столичных властей не уступали местным по своему произволу, невежеству, отсутствию воображения. Приведем несколько примеров таких переименований. В Санкт-Петербурге ул. Галерная, место постройки галер, была переименована в ул. Красную; ул. Прядильная, где первоначально находилась слобода прядильщиков, — в ул. Лабутина; пл. Троицкая, названная по Троицкой церкви, переименована в пл. Революции; Бассейная ул. (где с XVI в. находились знаменитые Лиговские бассейны) — в ул. Некрасова (причем рядом расположенный Мальцевский рынок бестактно стал именоваться Некрасовским); Архиерейская улица, где еще при Петре I находилось подворье архиерея Феофана Прокоповича, получила новое название ул. Льва Толстого, бывшая Большая Дворянская (позже I ул. Деревенской Бедноты) вторично переименована в ул. Куйбышева^[1]. В далеком Якутске ул. Орджоникидзе получила новое название вместо Казарменной, где с древнейших времен размещались солдатские казармы, название Октябрьская улица введено как повторное переименование Николо-Преображенской улицы, на которой находились две церкви — Свято-Никольская и Преображенская, современная улица Амосова переименовывалась трижды, хотя изначально у нее было самобытное название Собранской улицы — по красивому старинному зданию Общественного собрания^[2].

Однако, пожалуй, более всего пострадала урбонимическая экосистема Москвы, которая, несмотря на более чем восьмивековую историю, ярко запечатленную в сотнях названий проспектов, улиц, переулков, и несмотря на бурное строительство новых районов, представляющих большой простор топонимическим инициативам, стала настоящим полигоном для разного рода экспериментов с переименованиями^[3]. Не только переименование, но и его последующая отмена (как было, например, с топонимами от имен Сталина, Молотова, Кагановича, Микояна, Шверника и др.) стало обычным явлением, отражающим сиюминутный политический заказ.

По образцу столицы беспощадно разрушались экосистемы малых городов.

В целом масштабы бездумных топонимических новшеств оказались столь велики, что вызвали массовые выступления в печати деятелей культуры, науки, просвещения, поднявших голос в защиту веками складывающихся названий как национально-исторического достояния. Выступавшие потребовали признать статус географических имен как памятников национального культурного генофонда. При фонде советской культуры по инициативе его председателя академика Д. С. Лихачева был создан Топонимический совет, куда вошли видные историки, лингвисты, географы, краеведы. Д. С. Лихачев обозначил острую проблему экологии топонимов и выдвинул идею создания «Красных книг» исторических названий географических объектов. В качестве главных задач топонимистов были выдвинуты, во-первых, строгий учет и охрана топонимов, представляющих историко-культурную ценность; во-вторых, выявление уже утраченных наименований и поэтапное их возрождение.

В 1989 г. Отделение русского языка АН СССР совместно с Советским фондом культуры собрали свыше 200 участников из 87 городов тогда еще Советского Союза на Всесоюзную научно-практическую конференцию «Исторические названия — памятники культуры». На ней была предложена идея четкого законодательства о правовых нормах и процедурах наименований и переименований различных географических объектов. Конференция выработала рекомендации по созданию и практической деятельности топонимических советов и комиссий во всех административных центрах с участием лингвистов, историков, краеведов, журналистов.

Активно содействовать созданию «Красных книг» русских топонимов на территории города, области, края — благородный долг нашего учительства и прекрасная возможность действенного воспитания детей в духе уважения к слову и заботы о нашей земле как национальном культурном наследии^[4].

Проблема же возрождения исторического названия любого конкретного топонима всегда является очень острой и деликатной.

Едва ли не самый настоятельный и животрепещущий характер носило обратное переименование в русле рекомендаций еще Советского фонда культуры Ленинграда в Санкт-Петербург. В свое время при основании новой столицы Российской империи Петр Первый не только назвал ее в честь своего небесного защитника, но и подчеркнул нерусским звучанием ее обращенность к Европе. Русификация этого топонима (с 1914 г. Петроград) была вызвана противостоянием России и Германии в Первой мировой войне, однако через 10 лет, в 1924 г., город на Неве был снова переименован, но на сей раз уже в честь пролетарского вождя — организатора и вдохновителя свержения царского режима в тогдашней столице России.

В последующее время Ленинград заслужил глубокое уважение всего мира своим мужеством и жертвами в страшные 900 дней фашистской блокады в годы Отечественной войны. Естественно, что ветераны войны и защитники города, как и многие советские люди, хотели сохранить память о городе трех революций и о его героической защите во Вторую мировую войну и активно сопротивлялись новому переименованию: жаркие дискуссии, статьи, жалобы, пикеты и т. д. Многие не могли расстаться с именем города из-за идеологических соображений, воспринимая основателя советского государства прежде всего как важный советский символ. В поисках общественного согласия звучали примирительные варианты Невоград, Питер, Свято-Петроград (предложение Солженицына). При этом президент М. С. Горбачев не поддерживал идеи переименования и возвращения исторического имени, данного Петром Первым. Однако через год (12.06.1991) по этому вопросу, бурно дискутировавшемуся во всех средствах массовой информации, состоялся опрос горожан в день выбора городского мэра. С небольшим перевесом пришедшие на выборы жители города на Неве высказались за возвращение исторического наименования. Поскольку результат опроса не имел юридической силы, старое историческое название города на Неве было утверждено указом Верховного Совета РСФСР (06.09.1991) только после событий, связанных с ГКЧП, когда политическая ситуация в стране в корне изменилась. И снова это имя стало знаковым и поворотным в социально-политическом отношении.

В Москве городская топонимическая комиссия с конца 80-х гг. активно взялась за восстановление исторических микротопонимов центра столицы, и уже в 1990—1993 гг. были массово переименованы площади, улицы и бульвары в пределах Садового кольца (150 объектов). При этом целью переименования разумно была объявлена не столько десоветизация, сколько возращение исторической памяти. Например, вместо Арбатской площади — площадь Арбатские ворота, вместо улицы Горького — Тверская улица, вместо площадей 50-летия Октября и Белорусского вокзала — Манежная площадь и Тверская Застава и др. Возвращены были из забвения улицы с бесценной исторической памятью о ремесленных рядах прежних жителей столицы: Охотный ряд, Гончарная, Мясницкая, Поварская (рядом переулки Хлебный, Скатерный, Ножевой), Большой Каретный (бывший Тележный ряд) и пр.; об оборонных сооружениях вокруг Кремля (улица Земляной Вал, Валовая, Зацепский Вал); о разных переселенцах (Немецкая слобода, где жили чужеземцы; Маросейка, ранее Малоросейка; Большая и Малая Дмитровка — местожительство выходцев из северного подмосковного городка Дмитров); о большом количестве церквей и монастырей (например, Богоявленский, Крестовоздвиженский, Большой и Малый Трехсвятительский, Никольский и пр. переулки), причем реставрация многих из них послужила стимулом реконструкции соответствующих православных храмов для нужд прихожан.

В те же годы аналогичные обратные переименования прошли и в Санкт-Петербурге. Были возвращены, например, многие прежние и часто все еще не забытые старыми петербуржцами названия: Биржевой мост (мост Строителей), Троицкий мост (Кировский), Троицкая площадь (площадь Революции), Сенная площадь (площадь Мира), Кронверкский проспект (проспект Максима Горького), Каменноостровский проспект (вместо Кировского), Большая Морская улица (вместо улицы Герцена), Монетная Большая (вместо улицы Скороходова), Лафонская улица (вместо улицы Пролетарской Диктатуры), в свое время названная в честь начальницы Смольного института благородных девиц, и т. д.

В последующие годы обратное переименование территориальных единиц Москвы и Санкт-Петербурга продолжилось, но более замедленными темпами, так как целесообразность потребовала еще более строгого подхода к замене привычных городских ориентиров для комфортного самоощущения и передвижения в них жителей и гостей обеих столиц.

Политики десоветизации, таким образом, по-прежнему нет, но есть более твердая концепция поэтапного возрождения национально-исторической памяти. Городские власти имеют право переименования только по трем причинам: особая культурная ценность старого названия, необходимость избегать дублетных именований и изменение статуса территориальной единицы. Но даже при соблюдении этих ограничений не только в Москве и Петербурге, но и во множестве городов остается огромная очередность внесенных в Красную книгу памяти топонимов.

Однако острота проблемы преодоления лингвоэкологического нарушения из-за волюнтаризма советской эпохи этим не исчерпывается. Поскольку подавляющее большинство топонимов, во всяком случае по оценке наиболее решительно настроенных историков, представляют собой идеологемы, не утихают жаркие дискуссии по поводу их сохранения. Так, фонд «Возвращение» (председатель Ю. К. Бондаренко) полтора года добивался исторической справедливости, чтобы железнодорожной станции «Володарская» было возвращено историческое название «Сергиево» (16.03.2010). Эта железнодорожная платформа по дороге из Санкт-Петербурга в Петергоф была открыта в 1857 г. и получила свое название от Троице-Сергиевой пустыни, находящейся в километре от платформы. Если в этом случае, как и в других, фонд сумел добиться возвращения имени «Сергиево», то много лет он безуспешно борется, например, за отмену имени троцкиста Войкова — участника расстрела царской семьи, добивавшего безвинных дочерей штыками, и организатора продажи на Запад сокровищ Алмазного фонда, — имени, которое и сейчас носят район Москвы, станция метро, улица и 5 переулков. Но отмена одиозного имени в данном случае противозаконна, так как у этих территориальных единиц нет старых названий большой историко-культурной значимости.

Ждут приведения в соответствие со своими центрами (СанктПетербург и Екатеринбург) и обозначения на картах Ленинградской и Свердловской областей. В день 90-летия расстрела царской семьи губернатор Эдуард Россель обратился к собравшимся: «Мы приветствуем участников Царских дней на нашей святой Свердловской земле!», невольно ярко отразив создавшийся топонимический парадокс.

Как нам представляется, замедленность новых волн переименований как в центрах, так и на периферии России вполне правомерна, так как учитывает прежде всего отсутствие гражданской солидарности в этих вопросах, да и недостаточную целесообразность момента в экономическом плане.

Вместе с тем советизмы все более превращаются на наших глазах в обычные историзмы, отражая в топонимическом пространстве исторические реалии России XX века и вписываясь в этом качестве в общую панораму ее социальной истории.

• [1] Горбачевич К. С., Хабло Е. Л. Почему так названы? Л., 1985.
• [2] Самсонов Н. Г., Самсонова Л. Н. Имена говорят. Якутск, 1993. С. 86 и след.
• [3] Смолицкая Г. П., Горбаневский М. В. Топонимия Москвы. М., 1982.
• [4] Подробнее об этом: Смолицкая Г. П. Экология топонимов // Она же. Занимательная топонимика. М., 1990.