Хорошую религию придумали индусы?

Религия, непохожая на другие

Индуизм, как и сама Индия, воздействует сразу на все органы чувств: завораживающая красота изваяний богов, аромат пряных благовоний, шероховатость странных скульптур, тепло каменных храмовых плит, по которым нужно ступать босиком: в храмы в обуви не пускают. Он будоражит мысли, задевает потаенные струны души и — что, может быть, самое существенное — опрокидывает многие устоявшиеся стереотипы, связанные с представлениями о религии. Нам, людям западного мира, больше знакомым с христианством, иудаизмом или исламом, эта религия при первом взгляде на нее может показаться чрезмерно экзотической, хаотичной, нелогичной, неорганизованной и даже необъяснимой.

В самом деле, мы не обнаружим в ней ни образа страдающего распятого бога, ни мифа о грехопадении, ни фатального противопоставления грешного тела и бессмертной души, ни строгой церковной иерархии, ни всеми признанного священного текста, как, впрочем, и многого другого. Даже такие общие понятия, как «бог», «религия», «знание», «философия», наполнены в индуизме иным содержанием, нередко противоречащим тому, что вкладывает в них наша родная культура.

Так что рассматривать индуизм с привычных позиций не стоит. И даже к строчке из известной песни Высоцкого, вынесенной в заглавие, надо подходить осторожно. Если следовать научной въедливости, то придется опровергать в ней каждое слово или, по крайней мере, придираться к каждому из них, за исключением первого: оценивать религию мы не вправе, хорошая она или плохая — не нам судить. Но вот дальше… Религию? Придумали? Индусы?

Начнем с самого начала, со слова «религия», где, кажется, трудно ожидать подвоха. Сам термин означает то, что связывает человека с богом. Но это — у нас. А у индуистов религия — то, что помогает проявлению в человеке божественного начала, уже существующего в нем, и для этого необходим ритуал, медитация, философия или безграничная любовь к богу, хотя и это все не обязательно — есть и другие пути.

Что касается термина «индуизм», то вот его-то действительно придумали, но не сами индийцы. Его искусственно сконструировали сначала их соседи, персы, а потом колонизаторы-англичане. Персы называли хинду тех, кто жил по другую сторону реки Инд, которую индийцы называли Синдху, а персы — Хинду. Отсюда же, кстати, происходит и название Индии, попавшее через персов в Грецию, а оттуда — во все европейские языки.

Сами же индийцы традиционно называли свою страну иначе. Жители индоарийского севера именовали ее Арьявартой, т. е. Страной ариев. Другое традиционное название, Бхаратварша, т. е. Страна потомков Бхараты, древнего легендарного царя, отчасти вошло в состав названия Республики Индии.

Но с известным нам названием главной индийской религии, индуизмом, эти наименования страны никак не связаны. Как религиоведческий термин в русский язык попал индо-иранский гибрид со скучным обезличивающим суффиксом -изм, провоцируя специалистов на незатухающие бесплодные споры по поводу того, какое же название для адептов этой религии является единственно правильным и истинно научным: индус или индуист.

Как бы то ни было, слово «индуизм» прочно ассоциируется с названием страны и народа. Сразу же подчеркну, что национальная привязка здесь очень важна, и она ни в коей мере не свидетельствует об узости или провинциальности индуизма. Скорее наоборот, его национальные черты придают ему поистине универсальный размах, и не стоит забывать, что все общечеловеческое может проявляться только как национально окрашенное.

Строго говоря, религией национальной индуизм тоже можно назвать с некоторыми оговорками, поскольку нет такой нации — индусов или индийцев, как нет и нации христиан или европейцев. Приверженцы индуизма относятся к разным народам и говорят на разных языках. В северной половине Индии преобладают индоарийцы, а юг субконтинента почти сплошь заселен дравидами: эти две непохожие группы включают в себя все самые распространенные в стране языки. Тем не менее за всем этим иногда пугающим многообразием стоит скрепляющее его глубинное единство культур, общность исторической судьбы и природно-экологическая связанность — то, что позволяет считать народы Индии неким наднациональным образованием, проникнутым общим духом.

В этом смысле показательно, что название главной индийской национальной религии по способу его образования отличается от названий других религий, например конфуцианства, даосизма, синтоизма, зороастризма, буддизма, христианства. Все они происходят либо от имени основателя вероучения, как конфуцианство, либо от его титула, как буддизм, либо от центрального понятия, как даосизм. Слово же «индуизм» ассоциируется только со страной и ее народом, и уже одно это неопровержимо показывает, что религия эта никем и никогда не придумывалась: она естественно взросла на индийской почве.

Сами индийцы, кстати, называют индуизм не религией, а законом: хиндусамая или хиндудхарма, т. е. «вера индусов» или «закон индусов», а также санатана дхарма или просто дхарма, т. е. «вечный закон» или просто «закон». Слово «дхарма» имеет много значений, но в самом общем виде предполагает прежде всего опору, поддержку, то, что удерживает в жизни и за что можно держаться. Вот и получается, что не придумывали индусы своей религии, да и религией ее называем только мы на Западе, создав для этого искусственный термин.

Сложности, связанные с восприятием индуизма, как, впрочем, и с его описанием, этим не исчерпываются; они и дальше будут подстерегать нас на каждом шагу. Для христианства, например, мы можем выбрать несколько главных, определяющих характеристик, но для индуизма это сделать невозможно. Пытаться дать ему четкое определение, равным образом всех удовлетворяющее и всем понятное, — дело совершенно безнадежное. Кажется, ни в самой Индии, ни за ее пределами еще никому не удалось однозначно ответить на вопрос, что же можно относить к индуизму, а что — нет; кого можно считать индуистом, а кого — нет. Более того, ответы на эти вопросы могут порой оказаться шокирующе противоположными.

Можно попытаться определить индуизм — следом за Махатмой Ганди — как религию ненасилия, и с этим определением многие быстро согласятся. Но от него сразу же придется отказаться, стоит лишь взглянуть на отнюдь не благостное изображение богини Кали, украшенной ожерельем из отрубленных человеческих голов. А если еще вспомнить, что в Средние века туги-душители во славу ее удавливали людей специальным белым платком, получаемым при посвящении? Какое уж тут ненасилие!

Столь же противоречив и образ индуиста. Для многих из нас это прежде всего аскет, отшельник с посыпанной священным пеплом головой, живущий в лесном уединении и предающийся размышлениям о бренности всего сущего. Он спит на ложе из голых досок, утыканных гвоздями, истязает себя под палящими лучами солнца и совершает другие не менее впечатляющие подвиги по усмирению плоти. Но этот расхожий образ сразу же потускнеет, как только мы обратимся, скажем, к тантризму, предписывающему совершать винные возлияния, есть мясо и предаваться другим плотским утехам.

И так — почти во всем. Любой собирательный образ индуизма или индуиста рассыпается при столкновении с реальностью. Едва ли найдется в нем хотя бы одно учение, равным образом разделяемое всеми его адептами. Сходное положение существует и с его многочисленными богами. Божество, которому как высшему или единственному будет поклоняться один индуист, в глазах другого может выглядеть второстепенным, малозначительным. С подобными противоречиями и сложностями мы будем сталкиваться каждый раз, пытаясь втиснуть главную религию Индии в прокрустово ложе привычных понятий.

Эта особенность индуизма очевидна и самим индийцам. Ее отметил, например, Джавахарлал Неру, в свое время хорошо известный в нашей стране политический деятель. Он писал: «Индуизм как вера расплывчат, аморфен, многосторонен; каждый понимает его по-своему. Трудно дать ему определение или хотя бы определенно сказать, можно ли назвать его религией в обычном смысле этого слова. В своей нынешней форме и даже в прошлом он охватывает много верований и религиозных обрядов, от самых высших до самых низших, часто противостоявших или противоречивших друг другу».

Все эти «странные» черты индуизма, свидетельствующие о его большой исторической глубине, насчитывающей не одну тысячу лет существования, закономерны и неизбежны. Они присутствуют во всех его сферах: в теологических построениях, в социальных установлениях, в бытовой обрядности…

Этот сложный синтез причудливо переплетающихся ритуальномагических взглядов, древних мифов, религиозных догм, философских систем, психофизиологических предписаний и многого другого порой самым затейливым и неожиданным образом проявляет себя во множестве местных традиций и исторических вариантов.

Но каким бы непонятным и запутанным ни казался индуизм, он всегда был пригоден для жизни древних и современных поколений, богатых и бедных, старых и молодых, горожан и сельских жителей, профессоров университетов и неграмотных нищих. Он гибко отвечал на любые изменения в жизни и порождал из своих недр именно то, что в наибольшей степени соответствовало настоящему моменту.

Нет никакой возможности хотя бы беглым взглядом окинуть бесконечно пеструю и разнообразную палитру неисчислимого множества местных традиций и вариантов индуизма, тем более описать ее в небольшой книге. Ясно и то, что каноническая религия, которой в основном и посвящена эта книга, отличается от ее практического воплощения, как отличается живой человек от запечатлевшей его фотографии или картины. Однако этот нормативный индуизм, как правило, просвечивает сквозь все его варианты подобно тому, как просматривается дно глубокой реки сквозь толщу воды.