Семейное законодательство. 
История государства и права россии в 2 ч. Часть 2. Вторая половина xix — начало xxi века

Семейное законодательство пореформенной России продолжало «свято сохранять» порабощенное, униженное состояние человеческой личности. Сохранялось деление детей на законных и незаконнорожденных. Только законом 12 марта 1891 года было разрешено узаконение детей, рожденных вне брака, последующим браком. Но это положение не распространялось на детей, рожденных от прелюбодеяния. Отдельный вид на жительство женщина могла получить только с разрешения мужа. Иск о присуждении средств на содержание внебрачного ребенка с фактического отца мог быть удовлетворен только после рассмотрения в уголовном порядке в отношении обеих сторон дела о незаконном сожительстве (прелюбодеянии). Разведенная женщина обязана была носить фамилию бывшего мужа. По-прежнему единственной формой брака признавался церковный брак, рассматриваемый как таинство.

Поскольку разработка проекта Гражданского уложения принимала затяжной характер, а жизнь требовала выработки новых законодательных подходов к разрешению порождаемых ходом развития гражданского оборота и производства юридических коллизий, всемерно возрастала роль Сената как толкователя закона, особенно его гражданского кассационного департамента. Благодаря активной правотворческой деятельности высшего судебного органа Империи, восполнялись пробелы в законодательстве, вносилось единообразие в понимание некоторых законоположений. Посредством сенатской практики создавались новые институты гражданского права^[1].

Пореформенное бытие обычного права

Гражданско-правовая жизнь крестьян в значительной степени, как и прежде, регулировалась не положительным законодательством, а нормами обычного права, юридическими обычаями данной местности. В чем заключались эти обычаи, в каждом конкретном случае выяснялось усмотрением суда. Согласно ст. 13 Общего положения о крестьянах, крестьяне в порядке наследования должны руководствоваться своими обычаями. Крестьянское имущество, входившее в состав крестьянского надела, завещательным распоряжениям не подлежало. При заключении многих сделок крестьяне руководствовались своими юридическими обычаями. В сельской местности в полную силу действовал зародившийся в древнейшие времена неписаный закон общественной «помочи». Разделы крестьянского имущества также производились на основе обычаев. Обычно — правовыми установлениями регулировались земельные наделы, распределение между домохозяевами предназначенных к вырубке участков общественного леса^[2]. Следует подчеркнуть, что в пореформенный период сила юридических обычаев не только не ослабевала, но распространяла свое действие на новые сферы жизни. Так, экономист А. А. Исаев в монографии «Артели в России» указывает на непререкаемую силу действовавших в Архангельской губернии обычаев, на основе которых регулировались отношения капиталистов и артельщиков. «Место помещика-дворянина, — отмечал исследователь, — заступает кулак, место крестьянина землевладельца, крестьянин-рыболов или зверолов, место писаного закона — обычай, действующий в жизни поселян с такой силою, какую редко имеет закон. Как закон, при существовании крепостного права установляет между сторонами взаимно-обязательные отношения, как закон признает господина ответственным за точное исполнение крепостными общественных повинностей, так в Архангельской губернии обычай, в лице волостных судов обязывает капиталистов выдавать артельщикам „на пропитание“ или „уплату податей“, а последних подчиняться тем условиям, которые хозяин ставит при заборе»^[3].

Крестьянские волостные суды шли на удовлетворение просьб крестьянских жен о выдаче им отдельных видов на жительство, что, как известно, находилось в прямом противоречии с законодательством того времени, запрещавшим подобного рода «женские вольности». Такая юридическая обычно-правовая практика служит убедительным подтверждением того, что народное правоубеждение способно противодействовать жестокому, идущему вразрез с человечностью, закону. Продолжали сохраняться, оказывая влияние на законодательство, и некоторые уголовно-правовые обычаи. Примером усвоения законодателем народного правосознания, проводившего довольно ощутимую черту между кражей как таковой и похищением произрастающих в поле даров природы, является отнесение в «Уставе о наказаниях, налагаемых мировыми судьями» посягательств на продукты чужих полей к разряду полевых нарушений^[4]. Особенно широко востребовался обычай быстро развивавшимся торговым оборотом. В конце XIX и начале XX в. нормы обычного права в сфере торговли зачастую имели преобладание над законом. «…В настоящее время, при постоянном возникновении новых форм сделок в торговле, — писал Г. Ф. Шершеневич, — законодатель едва поспевает за жизнью и потому, собрав и утвердив часть торговых обычаев, сохраняет за обычаем правотворческую силу»^[5]. Этот крупнейший специалист в области торгового права прямо указывал на то, что в России при отсталости законодательства обычаю открыто широкое поле действия: «Право на форму, чеки, страхование, текущий счет, перевозка пароходами — все это держится на общем обычае»^[6].

• [1] См.: История отечественного государства и права. Часть 1. М., 2000. С. 370.
• [2] См.: Никонов С. П., Якушкин Е. И. Гражданское право по решениям Крестобогородского волостного суда Ярославской губернии. Ярославль, 1902.
• [3] Исаев А. А. Артели в России. Ярославль, 1881. С. 262—263.
• [4] См.: Белогриц-Котляревский Л. С. Творческая сила обычая в уголовном праве //Временник Демидовского юридического лицея. Ярославль, 1890. Кн. 55. С. 28.
• [5] Шершеневич Г. Ф. Учебник торгового права. М., 1994. С. 44.
• [6] Там же. С. 44.