Лекции о свойствах спинного мозга

Лекция первая. ОБЩИЕ СВОЙСТВА НЕРВНОЙ СИСТЕМЫ

СОДЕРЖАНИЕ. Предварительные соображения. — Общая цель курса. — Влияние нервной системы на все акты жизни. Нервные корешки разделяются на чувствительные и двигательные. — При современном состоянии науки это различие недостаточно. — Физиологические свойства живых тканей перед полным исчезновением испытывают ряд очень важных изменений, которые необходимо знать. — Действие болезней изменяет наши ткани постепенно, а не сразу. — Быстрая экстирпация какого-нибудь органа не дает правильного представления о патологических явлениях. — Пример, заимствованный из изменений чувствительности. — Свежие раны. — Различие между тканями, обладающими чувствительностью, и другими, ее не имеющими; между ними существует лишь различие в степени. — Различия в чувствительности связаны всегда с функциями задних корешков. — Блуждающие нервы лишены чувствительности у животных натощак; они становятся чувствительными во время акта пищеварения. — Изменения, происходящие в свойствах нерва, связаны обычно с состоянием тканей, в которых он распространяется. — Эффекты от перерезки симпатического нерва. — Усиление мышечной активности является одной из главных причин, обусловливающих чувствительность некоторых областей тела. — Нервные впечатления могут выражаться только посредством движений. — Указания кардиометра в сомнительных случаях.

Господа, после того как в прошлом семестре мы разобрали общие вопросы, связанные с предпринятым нами изучением, следовало бы теперь прямо приступить к существу дела. Следовало бы последовательно рассмотреть главные аппараты организма в отношении различных поражений, которым они могут подвергаться. Программа была бы неизмеримо велика, и мы, конечно, не претендуем выполнить ее во всем объеме; подобное намерение было бы, конечно, невыполнимо. Достаточно того, что на наших предшествующих лекциях мы показали, что экспериментальную патологию нужно всегда основывать на предварительном знакомстве с физиологическим состоянием и никогда не терять из виду живого существа в полном здоровье, если хотят понять процессы, совершающиеся в больном живом существе. В данный момент нам, очевидно, невозможно приступить к этим патологическим исследованиям органов, физиология которых нам еще недостаточно известна. В этом отношении нужно бы прежде всего заполнить пробелы в науке. Вот почему в экспериментальной патологии нельзя претендовать на охват во всей полноте всей обширной области научной нозологии: мы удовлетворимся рассмотрением некоторых отдельных пунктов и будем счастливы, если в течение наших занятий нам удастся поставить несколько вех на поле, которое может быть распахано только работой многих последующих поколений. Я полагал, что введением к этим изысканиям следует избрать изучение нервной системы. При этом изучении функций организма нет надобности следовать какомунибудь определенному порядку; мне только показалось удобным предоставить первое место аппарату, имеющему наиболее универсальный характер. Итак, мы рассмотрим свойства нервной системы, заранее устанавливая условия опытов, служащих к освещению ее деятельности в нормальном состоянии, а также и изменений, вызываемых в ней патологическими нарушениями, которые мы попытаемся вызвать искусственными приемами. Знакомство с функциями этого аппарата, приводящего в гармонию явления жизни, будет служить необходимым руководством при изучении болезней, ибо было бы невозможно следить за сцеплением ряда болезненных симптомов, если не знать заранее того участия, которое принимает в этом нервная система.

Нервная система обладает у всех животных значением, которое возрастает по мере поднятия их на высшую ступень; так что можно сказать, что у человека и у важнейших млекопитающих она является первым источником всех явлений жизни. Но этот великий аппарат сам имеет много различных функций, и работам Ш. Белля, и опытам Мажанди обязаны мы самыми прекрасными завоеваниями современной физиологии, а именно знанием, что нервы разделяются на чувствительные и двигательные. Но этот первый успех нисколько не может удовлетворить нас; требования физиологии, и в особенности патологии, заставляют нас идти дальше.

Однако анатомы и физиологи как будто свели к этому всю проблему. Перережьте нерв — произойдет потеря чувствительности; значит, скажете вы, этот нерв чувствительный. Перережьте другой нерв — на ваших глазах наступит паралич движений, — значит, нерв двигательный. Ознакомившись таким образом с функциями спинномозговых нервов, стали тем же приемом различать функции головных нервов; наконец, тот же анализ перенесли внутрь головного мозга. Одним словом, можно бы сказать, что вся история нервной системы нам стала как бы известной с того момента, как мы с уверенностью научились отличать чувствительные нити от двигательных волокон. Однако опыт столь же элементарен, сколь груб и сам прием, ибо между локализацией функции и ее объяснением еще большое расстояние, а физиолога и врача специально интересует объяснение функций. Только, изучив постепенное прекращение функций, мы сможем постигнуть механизм смерти. В самом деле, болезнь никогда не убивает наши органы сразу; она их сначала изменяет, и смерть наступает лишь после длинного ряда болезненных изменений как последнее звено этого постепенного расстройства. Итак, чтобы хорошо понять болезненное явление, недостаточно повредить орган или его экстирпировать и затем констатировать то, что произойдет в организме после этого изувечения; нужно проследить шаг за шагом появление и ход функциональных расстройств, параллельно изучая изменения, претерпеваемые аппаратом до достижения его полной дезорганизации. Только тогда можно польстить себя тем, что мы постигли природу на деле.

Нервная система служит для связи индивида с внешним миром, и в то же время она, реагируя, вызывает самые различные изменения во внутренних органах в соответствии с тем особым состоянием, в котором она находится. Впечатления, воспринятые чувствительными нервами, например, выражаются почти всегда движениями, в особенности, в отношении животной жизни; очевидно, что интенсивность этих различных движений может колебаться в очень широких пределах. Но свойства чувствительной системы как таковой нам еще совершенно неизвестны. В самом деле, если мы называем возбудимостью способность этих нервов быть возбуждаемыми при соприкосновении с внешними агентами, то кто объяснит нам столь замечательные вариации этой возбудимости? Кто скажет нам, почему одни и те же агенты вызывают у разных индивидов столь различные впечатления? Наконец, как происходит то, что ощущение появляется иногда, когда возбудителя нет?

Мы уже говорили вам об изменениях, испытываемых нервной чувствительностью при некоторых данных условиях. Свежая рана менее болезненна в момент рассечения тканей, чем когда специфические изменения произошли в окончаниях перерезанных нервов; эти специфические изменения объясняют нам острую боль, ощущаемую в патологическом состоянии в тканях, обычно лишенных всякой чувствительности; они, без сомнения, должны быть также приняты во внимание при объяснении противоречивых результатов, полученных разными наблюдателями при их опытах с возвратной чувствительностью; так, щипание, раздавливание и даже простое прикосновение чуждого тела могут стать невыносимыми у окончаний нерва через некоторое время после перерезки, тогда как в первую минуту они едва ощущаются животным, которое к тому же очень ослаблено долгой и мучительной операцией. Теперь понятно, почему различие, установленное Галлером между чувствительными и нечувствительными частями тела, могло породить бесчисленные споры; каждый опыт может привести к различным результатам в зависимости от условий, при которых он проводился. Но во всяком случае повышение чувствительности неизменно возникает в результате чрезмерной деятельности задних корешков, ибо, как только их перерезают, всякая чувствительность исчезает в соответствующих частях, будут ли то нервные или другие ткани.

Желая объяснить эту серию явлений, относящихся к чувствительности, мы стоим перед тем же затруднением, как и в вопросе о капиллярах, которые так быстро развиваются в воспаленных органах при патологическом состоянии. Нужно ли предположить, что создались, так сказать, новые капилляры на месте воспаления, или что уже бывшие раньше сосудистые ходы, но слишком узкие для прохождения кровяных шариков, внезапно расширились и таким образом симулировали новое образование сосудов, не существовавших до появления болезни? Мы видим, что тот же вопрос можно поставить по поводу чувствительных нервов, когда они гиперэстезированы. Есть ли это ненормальное развитие нервных нитей или же нужно предполагать простое усиление свойств задних корешков? Можно было бы привести веские доводы в пользу обеих гипотез. Можно предположить наличие нервной капиллярной сети, а с другой стороны, доказано, что чувствительность задних корешков может даже в физиологическом состоянии подвергаться значительным колебаниям у одного и того же индивида в зависимости от особых условий, в которых он находится. Известно влияние сосредоточенного внимания на периферическую чувствительность, доходящую почти до полного ее исчезновения, без всякого при этом нарушения здоровья индивида. Известно также, что всякое очень сильное ощущение заставляет на известное время замолчать параллельные ощущения, согласно знаменитому афоризму Гиппократа: «Duobus doloribus simul obortis non in eodem loco vehementior obscurat alterum». Но пример еще более физиологический, если можно так сказать, являет нам легочно-желудочный нерв. В самом деле, я заметил, что этот большой ствол можно совершенно безнаказанно раздражать у животных натощак, не вызывая тем ни малейшей боли, тогда как самое легкое раздражение, причиняемое во время пищеварения, тотчас же вызывает мучительные ощущения, выражающиеся у животного визгом и конвульсивными движениями, между тем здесь, наверно, не имеется болезненных изменений.

Итак, существуют чисто физиологические изменения чувствительности, изменения, которые нам тем более важно знать, что чувствительные нервы являются, как мы видели, одними из самых могущественных посредников при возникновении болезни и что двигательные центры получают во многих случаях возбуждения от периферий. Причину того, что двигательный нерв при различных состояниях организма более или менее легко подвергается возбуждению, нужно искать не в центре, а на периферии нервной системы. Возвращаясь к только что приведенному примеру, разве причину этого столь выраженного различия возбудимости легочно-желудочного нерва во время пищеварения и натощак нужно искать в головном мозгу? По всей вероятности, нет, а на периферии, у окончаний нерва, в слизистой желудка, которая разбухает и краснеет от соприкосновения с пищей, тогда как при пустом желудке она остается бледной и бескровной. Прилив крови вокруг этих последних разветвлений будет в этом случае истинным возбудителем, действующим на чувствительность нерва.

Без сомнения, так же нужно объяснить глубокое различие возбудимости нервов при гальванизации. В самом деле, некоторые нервы поддаются очень слабым токам; чтобы возбудить другие нервы, нужны очень сильные токи. Разительный пример этой противоположности, которую вы, конечно, еще помните, представляет нам барабанная струна. Сравнивая ее возбудимость с возбудимостью секреторных нитей околоушной железы, измеряемой методом Дюбуа-Реймона, убеждаемся, что возбудимость барабанной струны значительно больше. Чему должны мы приписать такое различие? Не связана ли сравнительно столь значительная чувствительность барабанной струны с какими-то особенностями нервного центра? Или причину этого нужно искать на периферии, в более богатой сосудами ткани подчелюстной железы, которая наложила особый отпечаток на оживляющий ее нерв? Возможно, что при помощи аналогичного механизма действует на нерв, разветвления которого распространяются в паренхиме органа, и нормальная или патологическая васкуляризация. Легко проверить этот факт, наблюдая эффект перерезки симпатического нерва, что вызывает паралич сосудов, лишая их способности противодействовать давлению крови. Этой операцией вы сразу увеличиваете количество крови, проходящей через пораженную часть; ее температура и чувствительность повышаются, как будто ткани сообщили оживляющим их нервам особые свойства. С другой стороны, когда мы говорим, что симпатический нерв действует медленно на мышцы органической жизни и что эффекты его возбуждения длятся долгое время, то мы этим в действительности указываем лишь на свойства гладкого мышечного волокна: нерв делает эти свойства ткани лишь более рельефными. Эффекты патологического состояния должны рассматриваться с этой же точки зрения. Если, внимательно наблюдая с помощью градуированного электрического аппарата, вы констатируете чувствительность кожного нерва в физиологическом состоянии, то после прижигания или приложения пластыря на соответствующее место вы легко убеждаетесь, что чувствительность сильно повысилась, а сравнивая нервы двух сторон, вы увидите, что нерв больной стороны гораздо более чувствителен, чем нерв здоровой стороны: очень слабый гальванический ток произведет в первой точке острую боль и будет едва ощущаться во второй.

Отсюда, следовательно, можно заключить, что васкуляризация органа вызывает явления, отражающиеся на всем тракте обслуживающих его нервов.

Мы видим, таким образом, что нервы — чувствительные, либо двигательные — представляют самые большие вариации в интенсивности своих свойств, начиная с абсолютного отсутствия раздражимости, до самой высокой ее степени. Но в этом отношении совершенно невозможно установить точные границы между физиологическим и болезненным состоянием, и нельзя сказать: вот здесь кончается здоровье и нормальное состояние, а здесь начинается болезнь или патологическое состояние. Ибо имеется точка, в которой два противоположных состояния соприкасаются и смешиваются. Если болезненное раздражение, причиняемое травматическим повреждением, усиливает чувствительность, то физиологическая активность нормальной функции приводит к точно таким же результатам.

Изучение и оценка этих явлений представляет большие затруднения, так как нужно не только констатировать наличие интенсивности, но и измерить ее. Ведь в физиологии нет ничего абсолютного, все относительно. Нерв не существует сам по себе, он существует лишь по отношению к оживляемым им органам и к центрам, откуда он исходит. Вы видите, следовательно, что нам нужно всегда искать относительные мерки, да и их часто очень трудно получить. Мы, например, пытаемся вызвать ощущения, но, чтобы знать, достигли ли мы этого, нужно, чтобы животное уведомило нас об этом; если оно не издает никакого звука и не делает никакого движения, то мы не можем знать, испытало ли оно боль или нет. Только в случае, если при исключительных обстоятельствах производят операцию на человеке, можно получить точные указания. Так, Мажанди мог удостовериться, что чувствительность сетчатой оболочки ограничена световыми впечатлениями; ибо, если раздражать ее у человека, то она не ощущает никакой боли, но получает ощущение света, и это ощущение путем рефлекса вызывает сужение зрачка. Нужно еще прибавить, что существуют животные, которые даже при острой боли остаются почти совершенно пассивными, что происходит с некоторыми породами собак, например, с овчаркой. Что можем мы тогда сделать? Раздражая, например, задние корешки, мы заключаем, что они чувствительные, потому что животное стенает и производит движения; но если бы оно оставалось неподвижным, как могли бы мы доказать существование этого свойства? Если животное не издает звука, как можем мы утверждать, что оно ничего не чувствует?

Мы часто с успехом применяли новый прием для констатирования наличия чувствительности в тех случаях, когда животное не подает никаких знаков боли. Это средство — кардиометр. Этот аппарат, как вы знаете, есть не что иное, как очень чувствительный манометр, который можно прикладывать к артериям для определения давления крови и силы сердца; чувствительность этого мускула так велика, что впечатление, так сказать, латентное и не обнаруживающееся никаким движением, улавливается через повышение его импульсивной силы. Столь замечательное действие душевных эмоций могло бы быть достаточным, чтобы дать вам о них подтверждение. Но я покажу вам, что можно легко коснуться нерва, не вызывая у животного никакого произвольного движения, а между тем поднятие ртути в аппарате тотчас же показывает нам, что нервная чувствительность подверглась действию. Если предварительно перерезать задний корешок, то этот аппарат никогда не дает никакого указания; тогда мы уверены, что чувствиетельность окончательно угасла.

Мы будем изучать свойства нервной системы с помощью классических опытов, которые вы уже знаете. Но мы не удовлетворимся простым констатированием наличия явления; мы хотим также измерить юз его интенсивность и определить все оттенки. Наконец, мы не упустим ни одного случая указать вам на вытекающее из этих фактов применение их к патологии, так как вы знаете, господа, специальную цель, которую мы хотим осуществить в нашем преподавании.