Высказывание и предложение

По мнению М. М. Бахтина, многие кардинальные вопросы современной лингвистики связаны с выявлением соотношения между предложением и высказыванием, а также установлением отношения высказывания к говорящему субъекту. В частности, высказывания как единицы общения обретают границы благодаря смене субъектов речи, объем же их варьируется «от короткой (однословной) реплики бытового диалога до большого романа или научного трактата» (см. М. Ю. Федосюк, 1997, с. 146). Поэтому когда объектом исследования является предложение, то на практике происходит подмена объекта и фактически изучается «какой-то гибрид предложения (единицы языка) и высказывания (единицы речевого общения)» (М.М. Бахтин, 1979, с. 253). При этом в качестве наиболее очевидного критерия разграничения предложения и высказывания предлагается отношение к действительности: «Только высказывание имеет непосредственное отношение к действительности и к живому говорящему человеку (субъекту). В языке только потенциальные возможности (схемы) этих отношений» (там же, с. 301).

Настойчиво утверждая коммуникативный статус высказывания, постоянно связывая в нем действительность с говорящим субъектом, М. М. Бахтин как бы переносит центр тяжести в решении этой проблемы в область использования, употребления, шире — в сферу лингвистической прагматики. В этом смысле он солидарен с Э. Бенвенистом, принципиально разграничивающим употребление форм и употребление языка (Э. Бенвенист, 1974, с. 311). Употребление форм фиксирует синтаксические (выделено нами. — Е.К.) условия и тем самым предоставляет возможности выбора и вызывает к жизни большое число синтаксических моделей, или предложений. Весь этот процесс в аспекте грамматики, в первую очередь с точки зрения морфологии выступает в качестве необходимой части описания произведенных или воспроизведенных языковых моделей как уже существующих. Употребление языка — это нечто другое: это всеобъемлющий и постоянный механизм, затрагивающий весь язык в целом. Этот механизм и его проявления, по Э. Бенвенисту, столь очевидны, что ускользают от внимания: «Высказывание и есть приведение языка в действие посредством индивидуального акта его использования» (там же, с. 312). И речь идет не о тексте высказывания — иначе это речь, не о сообщении, которое передается в высказывании — это часть его содержания и часть означаемого, фрагмент действительности. Своеобразие высказывания заключается в том, что этот акт — «дело говорящего, который использует язык по своему усмотрению. Отношения, устанавливающиеся между говорящим и языком, определяют языковые черты высказывания» (там же, с. 312).

Несомненно, что при данном подходе обнаруживаются несколько аспектов, уровней индивидуализации:

• 1) Переход к речевому сообщению в высказывании связан с очень сложной проблемой облечения «смысла» в «слово», вплоть до того, чтобы «…рассматривать предложение вместе со всеми его необходимыми частями не как составленное из слов целое, а по существу, как отдельное слово» (В. Гумбольдт, 1984, с. 141). Более широко речь идет о передаче значения в языке, теории знака и процессе означивания.
• 2) Актуализация высказывания, выявление формальных особенностей его реализации, средств выражения вплоть до интонации.
• 3) Произнесение, звуковая реализация высказывания, никогда не тождественная самой себе, что связано даже при тождестве говорящего лица с а) расхождениями намерения и исполнения и б) различиями ситуаций, в которых осуществляется высказывание.

Итак, высказывание последовательно объединяет самый акт, условия реализации данного акта и средства его осуществления. Говорящий — это первичное и необходимое условие для высказывания. До акта высказывания язык существует in potentia (по И. А. Бодуэну де Куртенэ) и для говорящего, и для слушающего. После акта высказывания язык реализуется как отдельное сообщение, исходящее от говорящего в звуковой форме, достигающее слушающего, наконец, вызывающее другое высказывание.

Высказывание — это всегда индивидуальный и, как правило, единичный акт, поэтому можно утверждать, что говорящий присваивает язык, а затем выражает свой статус говорящего различными специальными средствами и приемами. Ярче всего это проявляется при обозначении субъекта первого лица я. В акте высказывания с необходимостью постулируется другое лицо — слушающий, а сам говорящий таким образом одновременно становится и собеседником второго лица ты.

Еще одной обязательной характеристикой акта высказывания является референция двух видов: 1) индивидуальный акт присвоения языка приводит к тому, что устанавливается постоянная связь между говорящим и его высказыванием, т. е. некая внутренняя референция, или аутореференция и 2) содержащееся в высказывании и направленное к слушателю сообщение устанавливает также референцию с действительностью, с реальным миром на основе пропозиции высказывания и создает возможность установить тождественную или хотя бы подобную референцию у слушающего с учетом той прагматической согласованности, а, может быть, и единства, которая делает говорящего и слушателя собеседниками, участниками одного и того же акта коммуникации.

Итак, основные особенности высказывания ориентированы на участников речевого общения, на коммуникативный акт, на речевой акт. Данный подход, наиболее полно раскрытый Э. Бенвенистом, находит свое подтверждение в другой области лингвистики — типологии, что, по нашему мнению, может служит подтверждением его объективности.

Одно из направлений современной лингвистической типологии опирается на модель языка как органона, предложенную К. Бюлером (К. Бюлер, 1993, с. 30−31) и восходящую к Платону («Кратил»). Язык рассматривается как «…organum, который служит для того, чтобы один человек мог сообщить другому нечто о вещи» (там же, с. 30), поэтому процесс передачи сообщения и общение в целом с необходимостью включают следующие составляющие: 1) ситуацию, фрагмент реальной действительности, о чем говорящий сообщает слушающему; 2) собственно сообщение говорящего, его высказывание; 3) информацию о ситуации, предназначенную для слушающего и получаемую им.

Подобная интерпретация языка в действии, в речевом акте порождает гипотезу трех лингвистических супертипов (Per Durst-Andersen, 1997): 1) язык действительности; 2) язык говорящего; 3) язык слушающего, в которых действительность, говорящий и слушающий выступают в роли своеобразной языковой детерминанты, подкрепляемой семантическими и формальными языковыми категориями, обусловливающими сущностные различия между языками, например: аспектуальные различия между событиями и процессами в языке действительности; модальные различия отражения прямого и косвенного опыта (знания) в языке говорящего; временные различия между известной и неизвестной, новой информацией в языке слушающего.

Эта типологическая гипотеза, подобно любой другой, естественно, отмечает лишь ведущую тенденцию, характерную для того или иного конкретного национального языка, и не отрицает возможности сочетания в нем различных тенденций. Таким образом, если в исходной классификации русский язык определяется как язык действительности, детерминанта которого основана на различии «событие — процесс», то это вовсе не означает, что в русском языке нет модальных и временных различий, в большей степени отмеченных в языке говорящего и языке слушающего. Более того, на наш взгляд, сочетание тенденций обусловлено «способом присвоения человеком языка»: «Именно в языке и благодаря языку человек конституируется как субъект, ибо только язык придает реальность, свою реальность, которая есть свойство быть, — понятию «ego" — «моё я» (Э. Бенвенист, 1974, с. 293). Содержательно ориентированная, или контенсивная типология рассматривает субъектно-объектные отношения действительности как облигаторные и имеющие специфическое оформление в зависимости от типа языка, поскольку «именно они составляют в языковой структуре особенно разветвленную систему проекций, охватывающую едва ли не все ее уровни» (Г.А. Климов, 1983, с. 4). Будучи языком номинативного строя флективного типа, русский язык характеризуется «на уровне лексики распределением глагольных лексем на транзитивные и интранзитивные при отсутствии содержательно обусловленной именной классификации (…). В плане синтаксиса здесь, как правило, отмечают функционирование единой номинативной конструкции предложения, а также противопоставление прямого и косвенного дополнений. В морфологии номинативной системы встречаемся с такими специфическими величинами, как например, именительный и винительный падежи в именном склонении или субъектная (а иногда и объектная) серия личных показателей в глагольном спряжении (…). Уже из перечисленных здесь структурных черт можно заметить, что все они довольно прямым образом приспособлены к передаче субъектно-объектных отношений действительности. Напрашивается поэтому вывод, что в целом номинативная система ориентирована на глубинное противопоставление семантических ролей субъекта и объекта» (там же, с. 214). Уточняя в этом направлении типологическую характеристику русского языка, допустим, что в рамках изложенной гипотезы он является языком действительности говорящего, который в процессе передачи сообщения и общения представляет собой изначально более активную фигуру, чем слушающий, поскольку говорящий сначала сам как бы присваивает некоторый фрагмент действительности, а затем «делится» им со слушающим. Особенно наглядно это проявляется в высказываниях-сообщениях (термин Г. П. Мель-никова, 1994, № 1, с. 7) с субъектом я. Например:

Я живу в Москве. Я давно живу в Москве. Я давно уже живу в Москве. Я давно уже живу в Москве в центре. Я давно уже живу в Москве в самом центре.

Каждое из расширений в высказываниях позволяет говорящему представить присвоенную им действительность как референтную, хотя для слушающего она может быть и нереферентной. Референтность же по мере конкретизации и дробления денотативных смыслов все более и более стремится удалиться от референции неопределенной и приблизиться к референции идентифицирующей (ЛЭС, 1990, с. 411), при этом референция понимается как «отношение актуализированного, включенного в речь имени или именного выражения (…) к объектам действительности…, способ „зацепить“ высказывание за мир» (Н.Д. Арутюнова, 1992, с.18).

Возвращаясь к проблеме соотношения предложения и высказывания, отметим как одно из существенных различие в аспекте референции: если «предложение может содержать конкретно-референтные термы, предназначенные для обозначения индивидуализированных объектов», то в высказывании такие термы «действительно вступают в референцию с объектами из общего поля зрения или общего фонда знаний участников речевого акта» (Е.В. Падучева, 1996, с. 232).

Еще одно существенное различие между предложением и высказыванием связано с модальностью, которую в речевом акте говорящий реализует как некоторое коммуникативное намерение, цель, т. е. в качестве иллокутивной функции. Поэтому предварительно определим высказывание как единицу, способную реализовывать иллокутивную функцию.