Автологические и металогические приемы в прозе Виктории Токаревой

АВТОЛОГИЧЕСКИЕ И МЕТАЛОГИЧЕСКИЕ ПРИЕМЫ В ПРОЗЕ ВИКТОРИИ ТОКАРЕВОЙ

И.В. Щурова Проблемы стиля современных художественных текстов актуальны в силу недостаточной изученности сравнительно недавно появившихся художественных произведений как феноменов современной культуры, а также в силу интереса к проблемам формирования идиостилей отдельных авторов. Остается актуальной на протяжении значительного периода истории филологии и проблема изучения металогического и автологического слова. В связи с упоминанием автологии и металогии дадим определение этим терминам. «Автология (от греч. autos — сам и logosслово, речь) — употребление в художественном произведении слов в их прямом, непереносном значении. Металогия (от греч. meta — через, после, за и logos) — употребление в художественном произведении слов и выражений в переносном значении» [4. C. 333]. Природа автологического и металогического слова изучена ещё недостаточно. Перечисленные обстоятельства обусловили выбор темы нашего исследования, цель которого — выявить языковые приемы и особенности их взаимодействия, определяющие специфику индивидуально-авторского стиля Виктории Токаревой — известного современного российского писателя. Материалом статьи послужила новая повесть В. Токаревой «Дерево на крыше», опубликованная в 2009 году [14]. В нашем исследовании мы будем использовать термин индивидуально-авторский стиль (и его синоним идиостиль), имея в виду «своеобразие выбора и сочетания языковых средств» [4. C. 145] в произведениях писателя. Мы не можем не согласиться с А. И. Горшковым в том, что, к сожалению, «специалисты более успешно, чем индивидуальное, описывают общее в стиле писателей» [4. C. 145], отмечая все особенности стиля данного автора, даже если эти особенности встречаются и у многих других авторов. Стремясь избежать этого, в нашей статье мы анализируем наиболее частотные приемы и их сочетание.

В русской филологической науке исследования творчества В. Токаревой представлены работами как литературоведов, так и лингвистов. Жанровое своеобразие прозы Виктории Токаревой рассмотрено в работе Н. П. Любимовой [10]. Проблема чеховского слова в повестях В. Токаревой стала предметом изучения О. В. Шестых [17]. Некоторые гендерные аспекты творчества писателя проанализированы в диссертации О. В. Гаврилиной [3].

Ряд исследований посвящен анализу особенностей слога Токаревой. В частности, афористичность как черта идиостиля рассматривалась в диссертации Н. М. Калашниковой [6]; коммуникативные истоки и функционирование афоризмов в пределах художественного текста на материале анализа афористических высказываний В. Токаревой, а также Н. Горлановой и Л. Улицкой — в работах Л. В. Коротенко [7]. И. П. Кудреватых [8] исследовала языковую компрессию в идиостиле Токаревой, М. В. Миронова [11] изучала стилевые доминанты рассказов этого писателя. Особенности метаязыкового комментирования художественной речи, включая прозу Виктории Токаревой, рассмотрены в ряде работ Н. А. Батюковой [1]. Явлению парцелляции в художественной прозе Виктории Токаревой посвящено диссертационное исследование Р. О. Зелепукина [5]. В исследовании М. И. Кудрявцевой [9] предложено исследование контекстного употребления образных средств как способа конструирования подтекста в прозе В. Токаревой.

Очевидно, что некоторые аспекты творчества этого писателя изучены, однако многие проблемы формирования идиостиля всё ещё остаются не решенными.

В частности, возникает вопрос о закономерностях использования некоторых тропов и фигур в прозе писателя. Это, прежде всего, метафоры, сравнения и парцелляция.

Ряд исследователей утверждают, что проза Токаревой глубоко метафорична: «Если то или иное образное средство отличается частотностью в языке произведений того или иного писателя (поэта), то его можно рассматривать в качестве показателя идиостиля».

Н. А. Батюкова отмечает, что ярким показателем идиостиля В. Токаревой является метафора [1. С. 19]. В поддержку данного мнения мы хотели бы добавить, что метафора в идиостиле данного автора предстает стабильным носителем подтекстовой (имплицитной) информации" [9. C. 235]. На наш взгляд, метафора в произведениях Токаревой отнюдь не единственное стилеобразующее явление. Более того, не высоко частотное явление. Как известно, «степень метафоричности языка художественного текста зависит от индивидуальных установок автора» [15. C. 21]. Концентрация метафор в тексте Токаревой невелика: в среднем одна метафора на полторы страницы текста. Метафоризируются чаще всего выводы, сформулированные нередко как афоризмы, но собственно повествовательные, описательные и аргументирующие фрагменты, как правило, лишены метафорических переносов. В рамках абзаца метафора располагается в его начале или в конце и являет собой тезис либо результат описания или размышления автора: «Она не хотела этого брака. Во-первых, Александр молод. Мальчишка. А во-вторых, зачем ей в семью дочка министра? Она небось и картошку чистить не умеет. Александр — дворовый парень, без руля и без ветрил, не терпящий никаких ограничений. Лариска — избалованная эгоистка. Пойдет эгоизм на эгоизм. Все быстро разрушится. Лучше не начинать». Или: «Ребенок в доме — столько работы. И сколько бы ни было помощников, всей работы не переделать. А что касается морального удовлетворения, то и сравнивать нечего. Хоровое пение — для публики, для незнакомых людей. А ребенок — лично себе. Твое собственное бессмертие». Эту особенность применения метафор отмечает и М. И. Кудрявцева: «В процессе развертывания художественного текста метафора задействуется Токаревой, как правило, при описании очередных граней характера персонажей, выявленных повествователем в сложившейся ситуации» [9. C. 235].

Характеризуя функциональное назначение метафор, специалисты называют от двух до пятнадцати их функций. В. П. Москвин выделяет две основные функции: 1) номинативную, состоящую в «номинации ещё не названного денотата», 2) экспрессивную, задача которой — «приглашение адресата к особому видению мира» (И. Левенберг), «привлечение внимания к какому-то свойству уже наименованного денотата, желание представить его в новом освещении» (Е. И. Шендельс). Экспрессивная функция реализуется в ряде частных функций: оценочной, изобразительной, эстетической, эвфемистической и пояснительной" [13. C. 153]. Применив эту классификацию, можно констатировать, что в прозе В. Токаревой метафоры выполняют экспрессивную функцию. Среди них — изобразительные метафоры: «Девчонки — модные, сытые, проживающие с папой-мамой. И среди них Вера — тонкая жердь, всегда голодная, в одних и тех же юбке и кофточке»; оценочные: «Маму звали Маргарита. Сокращенно — Марго. Она и была Марго, и больше никто. Ей это имя очень шло. Марго — что-то капризное, неуловимое, с шармом и властью. Королева Марго»; эстетические: «Мать — хормейстер, дирижер детского хора. Умница, красавица. Вся пропитана звуками».

Необходимо остановиться на оценочной функции метафор (в терминологии В. К. Харченко — эмоционально-оценочная). Эмоциональная оценка обуславливается как точкой зрения повествователя, так и свойствами самого предмета. При этом, как отмечают исследователи, в языке соотношение слов с положительной и отрицательной характеристикой, например, лица составляет, по разным оценкам, 1:7 или 1:8 [15. C. 42]. Не останавливаясь сейчас на природе этого феномена, наблюдаемого и в других языках, отметим, что в прозе В. Токаревой подобное соотношение не выдерживается. Используя метафоры, автор отдает предпочтение положительным оценкам: «Природа — гениальный конструктор и не создает ничего лишнего»; «Лену восхищало всё и все: изумительная Марго с низким прокуренным голосом, Александр с золотыми мозгами и Вера в драном ситцевом халате»; «Версаль. — мечтательно произносила Лена. — Песня. Марго приятна такая оценка ее жизни». Более того, в проанализированной повести мы наблюдали обратное соотношение: количество метафор с положительной оценкой примерно в пять раз превышало число отрицательно оценочных метафор. В анализируемой повести автор говорит о главной героине: «Вера все умела понять и не озлобиться. В ней совсем не было зла. Она все воспринимала как благо. Господняя воля». В этой связи глубоко закономерными видятся слова Ф. Феллини, который, прочитав другую книгу Токаревой, переведенную на итальянский язык, заметил: «Какое доброе дарование. Она воспринимает жизнь не как испытание, а как благо» [19]. И привлекательность творчества Токаревой раскрывается в этом случае с этической стороны: автор не судит, и автор оптимистичен. Позитивные метафоры Токаревой, использованные для создания афоризмов, приобретают нередко дополнительную этическую функцию. В. К. Харченко отмечает: «Этическая функция метафоры вытекает из её эмоционально-оценочной функции, эмоционально-оценочной природы… «[15. C. 46]. И далее: «Инвариантность, поливалентность метафоры, приложимость ее к различным ситуациям усиливает этическое воздействие речи» [16. C. 46]. В произведениях Токаревой можно наблюдать многочисленные примеры использования метафор в этических целях: «Опоздание — это вид хамства»; «Доброжелательность — это и есть интеллигентность».

Значительное место среди метафор В. Токаревой занимают изобразительные метафоры: «И только Вера зависла во времени и пространстве. Ее судьба буксовала, как застрявшая машина»; «„Вере в ту пору было тридцать пять, она была в эпицентре молодости“. Причем большинство примеров представляют собой метафорическое опредмечивание, когда „абстрактное понятие попросту вводится в конкретное действие. Оно чаще всего „материализуется“ с помощью глагола, означающего какие-либо действия“ [13. C. 157]. Как отмечает В. П. Москвин, опредмечивание используется в двух функциях: как прием операции со сложными понятиями и как фигура изобразительной речи» [13. C. 158]. В прозе В. Токаревой метафора, применяемая как фигура изобразительной речи, встречается в обоих ее типах: как фигура эксплицитного опредмечивания — это генитивные метафоры: «расцвет застоя», «блеск красоты и молодости», «ковер жизни», «талант природы» (такие случаи немногочисленны, однако именно подобная фигура лежит в основе феномена символизации); и как фигура имплицитного типа: «завязывал себя в узел», «варганил революцию, ломал прошлое ради будущего», «собирала его по капельке, по росинке». Изобразительные метафоры дают возможность автору выразить мысль более точно, объемно, не усложняя контекст, а проясняя его. Неслучайна та важная роль, которую опредмечивающие метафоры играют в процессе познания: «Осмысление нашего опыта в терминах объектов и веществ позволяет нам вычленять некоторые части нашего опыта и трактовать их как дискретные сущности или вещества некоторого единого типа. Коль скоро мы можем представить данные нашего опыта в виде предметов или веществ, мы можем ссылаться на них, объединять их в категории, классифицировать их и определять их количество, тем самым мы можем рассуждать о них» [18. C. 24]. Использование таких метафор Токаревой вызвано ее стремлением не усложнить форму, а, наоборот, «обнажить» мысль. Горшков отмечает: «М. Горький в статьях и письмах часто напоминал о „физической ощутимости“ слова, к которой должен стремиться писатель: подлинное словесное искусство всегда очень просто, картинно и почти физически ощутимо»; «Я говорю не о „картинности“, не об „образности“, нет. Это — не худо, но еще лучше, когда-то, что Вы написали, делается почти физически ощутимым для читателя» [4. C. 341].

Эстетическую (декоративную) функцию метафор выделяет в качестве особой функции В. П. Москвин [12. С. 157; 13. C. 153]. Такие метафоры служат средством эстетического отражения действительности и украшения речи. В прозе Виктории Токаревой они весьма немногочисленны: «И сама она дарила Александра тем же самым: любовью и талантом. Сверкающие страницы жизни». Здесь следует оговориться: эстетическую нагрузку в той или иной мере несет любая единица художественного текста, а следовательно, любая метафора в силу природы художественной словесности. Однако функциональная нагрузка различных единиц текста, в том числе и метафор, различна, что обусловлено в том числе и наличием в тексте доминант.

Применив детерминантный подход, мы можем констатировать доминантную роль оценочных, изобразительных и текстообразующих метафор в прозе Токаревой.

«Текстообразующими свойствами метафоры называется ее способность быть мотивированной, развернутой, т. е. объясненной и продолженной» [15. C. 23]. Текстообразующая функция может быть проиллюстрирована следующими примерами из повести «Дерево на крыше»: «Александр не собирался жениться. Ему было двадцать два года, и он хотел снимать кино, а не связывать себя брачными узами. Потому что всякие узы превращаются в путы, и приходится скакать по жизни, как стреноженный конь»; «Существует патология одаренности. Нормальный человек не может создать „Реквием“ или написать „Сикстинскую мадонну“. Талант — это не норма. Норма — заурядность». Реализация этой функции представлена в большом количестве примеров из произведений Токаревой. В. К. Харченко отмечает: «Существует жанр, в котором с особенной наглядностью проявляется текстообразующая функция метафор. Это афористические миниатюры Афористическая миниатюра, другими словами, развернутый афоризм чаще встречается в ткани художественного текста Более того, художественные произведения дают едва ли не лучшие образцы развернутых афоризмов, основанных на текстопорождающих свойствах метафор» [15. C. 24]. Таким образом, одним из источников афористичности слога В. Токаревой, детальному описанию которого, в частности, посвящено диссертационное исследование Н. М. Калашниковой, выступают развернутые метафоры, реализующие текстопорождающую функцию. Причем метафорическое текстообразование интерпретируют и как порождение текста, и как порождение подтекста [6].

В прозе Токаревой нередко можно наблюдать сочетание двух тропов: метафоры и сравнения: «Ее судьба буксовала, как застрявшая машина»; «Это слово смотрелось как матерное, поскольку похабило и убивало многомесячный труд»; «Потому что всякие узы превращаются в путы, и приходится скакать по жизни, как стреноженный конь». По нашему мнению, частотность такой комбинации тропов в прозе Токаревой подтверждает идею преимущественно проясняющей роли метафор. Нельзя не отметить и факт отношений производности, существующих между метафорой и сравнением, близость их природы, которая не приводит, однако к дублированию. «В соответствии с общепринятой точкой зрения, сравнение привлекает внимание к любому — постоянному или преходящему — сходству (или его отсутствию) Метафора выявляет постоянное, глубинное подобие» [13. C. 162]. Использование сочетания этих тропов обеспечивает оптимальное восприятие: «.живая метафора нередко требует усилий и времени для расшифровки» [13. C. 164], а сравнение, «будучи по существу своему развернутой метафорой, кажется более привычным» [13. C. 164].

Кроме метафор, металогическими доминантами, по нашему мнению, являются сравнения, поскольку в проанализированной нами повести количество метафор и сравнений примерно одинаково (около 250 единиц той и другой фигуры). Как известно, они занимают промежуточное положение в системе выразительных средств и не все исследователи относят их к тропам. Сравнения активно используют авторы, не склонные к концентрированной метафоризации, так как сравнение в автологии не усложняет картины, четко отделяя реальное от того, с чем оно сравнивается. Сравнения считают одним из самых распространенных средств изобразительности в металогической речи. Существует множество языковых способов выражения сравнения: словом, словосочетанием, сравнительным оборотом, придаточным, самостоятельным предложением или ССЦ. В прозе Токаревой нельзя наблюдать всего разнообразия структурных типов сравнений. В её произведениях наиболее употребляемыми фигурами являются сравнительные обороты, присоединяемые с помощью союза как: «.Стала есть, низко опустив голову, как кошка»; «Машина стояла на месте, как большой сугроб»; «Вера пела, как настоящая певица»; «Вера обнимала своего пацаненка, как сына, которому нужна защита, и как мужа, который защитит. И как любовника с шелковым телом, легким дыханием и мужской силой». Значительно реже сравнительные обороты присоединяются в помощью союзов будто, как будто и компаративной лексики типа `похож, напоминает': «Сидит на краешке стула, как будто боится, что ее сгонят»; «Поэтому младенцы и старцы похожи: лысые, много спят». Очевидно, что сравнения Токаревой лаконичны: они, как правило, не распространены и так же, как метафоры, способствуют достижению краткости выражения, о которой, применительно к метафоре, говорил еще Цицерон [16. C. 236]. Кроме того, они служат той же цели, что и метафоры, — конкретизировать мысль, сделать ее доступной и понятной, поскольку их изобразительные возможности чрезвычайно велики.

Таким образом, метафоры и сравнения, наиболее часто используемые в прозе Токаревой тропы, выполняют сходные функции прояснения контекста. Они парадоксальным образом не усложняют текст, а упрощают его. Металогические фрагменты оказываются вписанными в автологический текст и не отменяют, а поддерживают его природу.

Еще одно выразительное средство, регулярно и часто употребляемое Токаревой, — это парцелляция: «Он куда-то уходил на работу, откуда-то возвращался, с той же работы. Но что он там делал, Вера не знала. Да и никто не знал. Не интересовались». «Общественность бесила ситуация: ад пропастью. Или перепрыгни, или отойди от края. Но не качайся на краю». Мы присоединяемся к мнению Р. О. Зелепукина о том, что использование данной фигуры во многом определяет специфику языка этого автора [5]. Парцелляция дает возможность создать и акцентировать в высказывании «новый рематический центр» (термин А. П. Сковородникова) и отражает интонации устной разговорной речи в письменном тексте: «.являясь микротекстом, т. е. обладая основными признаками текста в большей степени, чем стандартное непарцеллированное предложение, парцеллированная конструкция активно реализует текстообразующий потенциал, функциональное назначение которого состоит в подчеркивании на коммуникативно-синтаксическом уровне смысловых акцентов текста» [5].

Таким образом, еще одна стилеобразующая фигура, высокочастотная в произведениях В. Токаревой, служит задаче смыслового подчеркивания различных отрезков текста.

«Частотность парцеллированных конструкций в текстах произведений В. Токаревой объясняется индивидуальными стилистическими особенностями ее художественной прозы. Стиль автора обладает признаками кинематографичности, „драматургичности“: отсутствие ряда приемов развернутого описания и рассуждения (пейзаж, портрет, лирическое отступление) восполняется насыщенными диалогическими единствами. Авторская речь „мимикрирует“ под разговорную, подстраивается под тип мышления персонажа. С другой стороны, жанровая принадлежность текстов (рассказ и повесть) требует „сжатия“ сюжета, а значит, наличия коммуникативно-синтаксической доминанты, фокусирующей внимание читателя на том или ином фрагменте художественной картины мира. В подобных функциях выступает в текстах В. Токаревой парцеллированное высказывание» [5].

Представляет интерес то, что взаимосвязанными в произведениях Токаревой оказываются не только метафоры и сравнения, но и сравнения и парцеллированные конструкции: «Индивидуально-авторской особенностью текстов произведений В. Токаревой является частотное использование сравнительных конструкций — парцеллятов, присоединяемых с помощью союза как к базовой части Парцелляция, отчленяющая сравнительный оборот, привносит в конструкцию значение „расчлененности“: сравнение относится ко всей базовой части, а не только к словоформе, за которой парцеллят непосредственно следует. Парцеллят характеризует все элементы ряда, то есть имеет обобщающее значение» [5]. В этом можно убедиться с помощью примеров: «Марго просыпалась в хорошем настроении. Как в молодости»; «В шестидесятые годы талант котировался очень высоко. Так же, как сегодня деньги»; «Марго оказалась права. Как в воду глядела».

Проведенное исследование дает нам возможность утверждать, что идиостиль В. Токаревой формируется сочетанием металогической и автологической речи. При этом металогические фрагменты за счет использования метафор, сравнений и парцелляции способствуют узнаваемости стиля писателя. Однако, включаясь в автологическую речь, они выполняют подчиненную функцию разъяснения, дополнения, уточнения мысли автора, а автология играет доминантную стилеобразующую роль. Именно поэтому произведения В. Токаревой воспринимаются как простые и функциональные. Такой язык может и не вызывать одобрения у части критиков [2], но это стилистическая данность, имеющая в русской литературе давнюю и уважаемую традицию.

авторский токарева проза метаязыковой.

• 1. Батюкова, Н. А. Метаязыковые средства современной публицистической и художественной речи: автореф. дис. … канд. филол. наук. М., 2009.
• 2. Вейли (Лютая), Р. Мир, где состарились сказки.: социокультурный генезис прозы В. Токаревой // Лит. обозрение. 1993. № 1, 2.
• 3. Гаврилина, О. В. Чувство природы в женской прозе конца XX века: автореф. дис.. канд. филол. наук. М., 2010.
• 4. Горшков, А. И. Русская стилистика. М.: Астрель: АСТ, 2001. 367 с.
• 5. Зелепукин, Р. О. Парцелляция в художественной прозе В. Токаревой: структура, семантика, текстообразующие функции: автореф. дис.. канд. филол наук. М., 2007.
• 6. Калашникова, Н. М. Афористичность как черта идиостиля В. Токаревой: автореф. дис.. канд. филол. наук. М., 2004.
• 7. Коротенко, Л. В. Интертекстуальность как средство раскрытия имплицитной информации в афоризмах В. Токаревой,

Н. Горлановой и Л. Улицкой // Вестн. СПбГУ. Сер. 9. Вып. 2.4.2. СПб., 2008. С. 71−77.

• 8. Кудреватых, И. П. Языковая компрессия в идиостиле Виктории Токаревой // Взаимодействие и взаимопроникновение языков и культур: состояние и перспктивы: материалы Междунар. науч. конф. Минск, 2008.
• 9. Кудрявцева, М. И. Контекстное употребление образных средств как способ конструирования подтекста в прозе В. Токаревой // Вестн. Челяб. гос. пед. ун-та. 2010. № 2.

С. 235.

• 10. Любимова, Н. П. Жанровое своеобразие прозы Виктории Токаревой // Жанровое своеобразие русской и зарубежной литературы XVIII—XX вв.еков: сб. ст. Самара: СГПУ, 2002.
• 11. Миронова, М. В. Стилевая доминанта рассказов Виктории Токаревой // Вестн. Тамбов. ун-та. 2008. Вып. 6(62).
• 12. Москвин, В. П. Русская метафора: (Очерк семиотической теории). М.: ЛКИ, 2007.
• 13. Москвин, В. П. Стилистика русского языка. Теоретический курс. Ростов н/Д: Феникс, 2006.
• 14. Токарева, В. С. Дерево на крыше. -М.: АСТ: АСТ МОСКВА, 2009. Цитация в тексте по данному изданию.
• — Харченко, В. К. Функции метафоры. М.: ЛКИ, 2007. Цицерон, М. Т. Три трактата об ораторском искусстве. М., 1994. С. 236. Шестых, О. В. Чеховские традиции в рассказах Виктории Токаревой // Материалы Междунар. науч. конф. «А. П. Чехов и мировая культура: к 150-летию со дня рождения писателя. Южно-российские научные чтения 2009»: сб. ст. Ростов н/Д, 2009.
• 15. Lakoff, G. Metaphors We Live By / G. Lakoff, M. Johnson. Chicago Univ. Press, 1980. P. 24.