Откуда в Петербург пришли львы?

Откуда в Петербург пришли львы?

Р. В. Светлов Массовый «исход» львов на берега Невы начинается в XIX в. Оно и понятно: классическая архитектура, особенно итальянские ее образчики, которым так часто подражали в Северной столице в первой половине XIX столетия, активно использовала образ Царя Зверей в виде элемента скульптурного декора городского пространства. То, насколько органично львы «прижились» на Невской земле, уже не вызывает удивления; львиная стража дворцов, мостов и парков Северной Пальмиры — объект туристического восхищения и предмет гордости петербургских аборигенов. Лев превратился в неофициальный символ города, конкурирующий с адмиралтейским «корабликом» — это видно хотя бы по тому, что он стал своеобразным тотемом футбольного клуба «Зенит».

Но далеко не всегда обращают внимание на то, что образ льва изначально принадлежал силе, которая энергично противилась появлению на берегах Невы российских знамен. Впервые изображение царя зверей появляется в Петербурге в связи с победой над Швецией в Северной войне 1700−1721 гг. Такова скульптурная группа «Мир и изобилие» в Летнем саду, созданная в честь Ништадского мира (установлена в 1726 г., скульптор П. Баратта). Здесь богиня победы попирает поверженное оружие и могучего льва. Второе знаменитое изображение нашего персонажа это Самсон, разрывающий пасть льву, — известный всем фонтан в Петродворце, первый вариант которого установлен в 1735 г. Известно, что первоначально предполагалось использование иной мифологической символики, но был избран именно библейский сюжет. С чем это связано? Лев — частый гость на гербовых щитах европейских стран. Это касается и символики скандинавских держав, в том числе Швеции. Правившая Шведским королевством с 1250 г. династия Фолькунгов имела в качестве герба вставшего на задние лапы льва. Образ льва сохранился и на гербе династии Ваза, воцарившейся в Швеции в 1523 г. после освобождения страны от датской власти.

В XVII — начале XVIII в. в Швеции правили два знаменитых короля, которые с полным правом претендовали на звание «Северного льва». Первый — это Густав II Адольф (правил в 1611—1632 гг.), прославившийся во время своего «Германского» похода 1630−32 гг., когда вмешательство шведской армии привело к решительному перелому в Тридцатилетней войне и спасло от полного военного и политического поражения германских протестантов. Великий военный реформатор, талантливый стратег и тактик, в последний год своей жизни едва ли не претендовавший на статус главы Священной Римской империи германского рода, погиб на поле брани под Лютценом (в ноябре 1612 г.), но трагический финал его жизни только способствовал формированию мифа о Густаве Адольфе. Дополняла этот миф героическая гибель под Лютценом большей части «Синего» полка — одного из известнейших подразделений тогдашней шведской армии, на стяге которого вместе с другими королевскими символами красовался вставший на задние лапы лев. Смерть первого «Северного льва» не помешала его армии одержать под Лютценом победу, и Швеция почти на столетие вошла в число наиболее могущественных европейских держав.

Второй «Северный лев», Карл XII (правил в 1697—1718 гг.), заслужил это имя своей молниеносной кампанией 1700 г., в том числе печальной для русского оружия битвой при Нарве. Шведское правительство настолько уверилось в «львиной» природе своей армии, что подарило Нарве копию изваяния, стоявшего перед королевским дворцом в Стокгольме: рыкающего льва, опирающегося левой лапой то ли на ядро, то ли на земную сферу. Отметим, что «физиогномически» этот лев отличается от подавляющего большинства петербургских, но сама воинственная поза ныне нередко встречается на Неве. Судьба нарвского памятника была сложной. После захвата Петром I Нарвы в 1704 г. он был снесен. В 30-х гг. прошлого века независимая Эстонская республика восстановила его, но во время Второй мировой памятник снова исчез. И лишь в 2000 г., в честь 300-летия начала Северной войны, этот мемориал был возрожден и ныне является одним из туристских символов Нарвы.

Как известно, второй «Шведский лев» потерпел сокрушительное поражение под Полтавой, после чего течение Северной войны радикально изменилось в пользу России. Ништадский мир легализовал переход под власть Петра I значительной части Прибалтики, в том числе территории, на которой находилась новая столица Российской империи — Санкт-Петербург. Россия заняла место Швеции в «табели о рангах» европейской дипломатии. А упомянутые выше скульптурные изображения «Мир и изобилие» и Петергофский «Самсон» — символически подтверждали победу над шведским оружием и шведской королевской символикой.

Поверженного льва можно трактовать и более «локально» — как символ захвата русской армией 1 мая 1703 г. Ниеншанца, шведского городка в устье Охты. Получивший городские права и привилегии в 1642 г. Ниеншанц тогда же был одарен гербом для городской печати. Его официальным символом стал лев, стоящий между двумя реками и держащий в правой лапе меч.

Для новой имперской столицы, вероятно, был бы более уместен другой «тотем» — например, орел. Продолжая традицию «Новых Римов» (перенеся Третий Рим из Москвы на берега Невы), Петр не мог не помнить об обстоятельствах основания Рима Второго — Константинополя. Известно предание о том, что, оказавшись рядом с Византией, Константин Великий увидел сон — орла, несущего в лапах орудия каменщиков. Именно это окончательно побудило его строить новую столицу не на месте бывшей Трои — нынешнем холме Гиссарлык, — а на берегах Босфора. В чем-то схожую историю рассказывает и манускрипт «О зачатии и здании царствующего града Санкт-Петербурга», повествующий о событиях 16 мая 1703 г. Там говорится, что, когда император создал импровизированные ворота будущей Петропавловской крепости, на них сел орел. Орла подстрелил один из солдат и принес государю, который перевязал птицу и взял ее себе. Согласно тексту «Манускрипта» Петр счел явление орла благоприятным знаком.

Однако орел не превратился в символ Санкт-Петербурга. Хотя первые поколения жителей новой российской столицы помнили о происхождении образа льва и практически не использовали его, постепенно в дело вступило то, что мы назвали бы «подсознанием имперской культуры». Как в свое время Рим «присвоил» греческую мифологию и преобразовал Троянский эпос в драматическую предысторию латинского народа, так и Санкт-Петербург «приручил» царственный образ льва. Шведский королевский символ, являвшийся к тому же образным alter ego величайших северных королей — Густава II Адольфа и Карла XII, в свое время воевавших с Россией, стал «домашним любимцем» жителей и гостей города, два столетия бывшего столицей одной из мировых империй. Города, который строили, в том числе, плененные в Северной войне шведские солдаты. Имперская культура «забыла» об источнике львиной символики на Неве, сделала ее составной частью архитектурного и скульптурного ландшафта Града Петрова, а результаты этого присвоения мы воспринимаем как естественные составляющие петербургской эстетики.

петербург лев символика.

Гиппинг А. И. Нева и Ниеншанц. — М., 2003.

Кротов П. А. Основание Санкт-Петербурга. Загадки старинной рукописи. — СПб., 2006.

Нестеров В. В. Львы стерегут город. — Ленинград, 1971.

Hatton R. Charles XII of Sweden. — London, 1968.

Kirby D. Northern Europe in the Early Modern Period: The Baltic World 1492−1772. — London and New York, 1990.

Roberts M. Gustavus Adolphus. A history of Sweden. V. 1−2. Edinburgh,.