Значимость позиций в семантической системе языка

ЗНАЧИМОСТЬ ПОЗИЦИИ В СЕМАНТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЕ ЯЗЫКА

О. П. Касымова Позиция — это общесистемное понятие, определяющее свойства элемента, заполняющего позицию. Другими словами, позиция — это место какой-либо единицы в системе; возможности и особенности позиции связаны с ее системным окружением. В языкознании понятие позиция используется достаточно плодотворно, но в разных разделах языкознания оно имеет разное содержание, и к тому же само понятие позиция не получило четкого и однозначного определения. Широкое использование термина создало эффект узнавания, но анализ его употреблений приводит к выводу о том, что используется этот термин неоднозначно. Чаще всего это понятие используется в фонетике и синтаксисе.

Как элемент системы языковая позиция обладает собственной значимостью; на наш взгляд, это важнейшее свойство позиции. В современном языкознании значимость понимается как отражение «в нашем сознании (в виде специфического знания) свойств единиц языка, обусловленные их статусом в системе языка и речемыслительной деятельности: их системными связями, нормами употребления в речи и т. д.» [2. С. 76].

Находясь в языковой системе (а именно микросистемами являются слова, словосочетания, предложения и другие композиционные единицы), значение языковой единицы в нашем сознании сливается со значимостью позиции, и обычно они воспринимаются синкретично как целостное значение. Эта слитность значимости и значения в узуальных, нормативных текстах является фактором, затрудняющим выделение значимости позиции как самостоятельного языкового феномена. В отечественной лингвистике термины значение и значимость часто употребляются как взаимозаменяемые. В тех же случаях, когда значимость позиции и значение языковой единицы не соответствуют друг другу, значимость позиции обнаруживается в полной мере.

Как элемент системы языковых единиц (слова, словосочетания, предложения, текста) значимость позиции обладает структурными свойствами, которые определены местом позиции в системе, это та часть значения, которая присуща любой единице, находящейся в данной позиции. Можно сказать, что значимость позиции — это понимание места единицы в системе. Существенно то, что значимость автономна по отношению к собственному значению языковых единиц как средств номинации. Система определяет набор свойств элементов, составляющих ее, их соответствие или, по меньшей мере, лояльность по отношению к ее свойствам. Нами значимость позиции понимается как условия, определяющие возможность или невозможность употребления единицы языковой системы в определенном окружении других единиц. Важным, на наш взгляд, является то, что понятие позиции соотнесено с парадигматикой и синтагматикой, это связывает системные понятия в одно целое. Парадигматические отношения объединяют единицы по их внутрисистемным связям, а синтагматика — это контекстуальное, речевое окружение. Своего рода «скрепой», объединяющей эти два важных понятия языкознания, является, в нашем понимании, позиция. Позиция, находясь на пересечении парадигматики и синтагматики, регулирует связь между единицами и создает условия для их соединения: парадигматический ряд форм, занимающих ту или иную позицию в системе, обусловлен позицией, т. е. свойствами системы.

Семантический блок в системе языка как относительно самостоятельную структурную единицу выделяет Л. М. Васильев [2. С. 27]. На семантическом уровне систему образуют взаимосвязанные значения слов в составе словосочетания, предложения, текста. В семантическую систему языка входят также парадигматические группы лексических и грамматических синонимов, антонимов, омонимов и др. Элементарной единицей семантической системы является сема, которая служит для образования комплексных семантических единиц — лексических значений слов и пропозиций. В семантической системе языка значимость позиции определяется лексическим значением опорного компонента и семантическими свойствами структурной схемы предложения.

Когда значимость соответствует значению языковой единицы (таких случаев большинство в письменных текстах), значимость гармонично сливается со значением. В предложении Я говорю позиция субъекта занята словом, специализирующимся на значении агенса, а в предложении Ребенок ест яблоко позиция объекта занята словом, специализирующимся на выражении именно этого значении и пр. Обычно в таких случаях говорят о том, что-то или иное слово или класс слов «выполняет роль агенса (объекта и пр.)», что это «морфологизованный способ представления члена предложения», «прототипическая репрезентация члена предложения» и т. д.

Если значимость позиции компонента семантической системы не соответствует значению языковой единицы, то в этом случае отчетливо выступает самостоятельная роль значимости и ее отличие от значения. Так, в предложениях: И это раскатистое, заливчатое «ха-ха-ха» завершило все: и сватовство, и земное существование Беликова (А. Чехов); Это «не хочу» поразило Антона Прокофьевича (Н. В. Гоголь) — позиция подлежащего-субъекта занята словами, которые осознаются говорящим и слушающим как субъекты действий только благодаря тому, что занимают позицию агенса при глаголах-сказуемых, нормально (узуально) сочетающихся в нашем сознании с субъектом действия. Различие между значимостью позиции и лексическим значением слова отчетливо видно в этих примерах.

Такие «структурно-семантические оксюмороны» приводят к семантическим сдвигам в сознании языковой личности: в языковом пространстве предмет или явление представлен как действующее или ощущающее лицо, в отличие от реальной картины мира, где лексема обозначает явление, не способное к действию или ощущению. В тех случаях, когда позицию агенса занимает слово, лишенное лексического значения или употребленное в необычной для него позиции (в наших примерах — междометие и глагол в личной форме), именно значимость позиции позволяет определить синтаксическую роль слова. На семантическом уровне такое необычное замещение позиции проецирует имплицитную ситуацию («ха-ха-ха» — смех /она смеялась, не хочу — слова собеседника, цитируемая прямая речь).

В семантической подсистеме языка несочетающиеся по смыслу лексемы обнаруживают несовпадение значимости позиции с лексическим значением слова: Ответил вялый женский голос с маленьким окладом (М. Задорнов); Ты живешь мимо меня (Из фильма «Таежный роман»); Сколько раз ты был в Америке? — Почти ни разу (Развлекательна телепередача «33 кв. м»); Когда я работал в Парке культуры имени отдыха (из устной речи: интервью с певцом Маршалом 17.01.2004, канал СТС); Туловище в коленях было согнуто (АиФ, янв. 2004, № 31, с. 21). Возможен комический эффект в тех случаях, если позиция допускает двусмысленность: Берегут свой пятачок хоккеисты сборной Казахстана (из речи спортивного комментатора). Необычные сочетания слов создают «семантический шок», что привлекает и задерживает внимание читателя и слушателя.

В обычных текстах слово и контекст взаимодействуют таким образом, что контекст создаёт условия (морфологические, синтаксические, семантические) для появления того или иного слова. Варианты контекста в пределах нормы позволяют актуализировать то или иное словарное значение слова: его лексико-семантический вариант или оттенок значения.

Особенно наглядно видны нарушения консолидации позиционной значимости и лексического значения слова в семантической системе предложения в случае иронии. Этот троп заключается в том, что контекстное окружение слова смещает его лексическое значение до противоположного. То значение, которое зафиксировано в словарях, невозможно в определенном контексте, и позиция слова в тексте «выворачивает наизнанку» его лексическое значение. Широко известен пример иронии в басне И. А. Крылова в словах, обращенных к Ослу: «Откуда, умная, бредешь ты, голова?» Близко к рассмотренному выше широкое использование в разговорной речи слов «хорошо», «ладно» не для выражения одобрения, а для регулирования процесса общения (в значении «я принял к сведению вашу информацию»), оно может считаться явлением, близким к случаям обесценивания значения: Обследование закончено. К сожалению, все показания за операцию.- Ну, хорошо; У меня отец умер. Остановка сердца. — Хорошо. Ой, извините (Сериал «Тайны следствия»). Ситуация явно не может быть оценена как положительная, слово «хорошо» утратило свое положительное и одобрительное значение и использовано в качестве регулятивного маркера ситуации общения.

В ряде случаев употребление слов в необычном контексте является преднамеренной языковой игрой, в других случаях — ошибочным употреблением, связанным с незнанием существующих норм. Языковую игру отличает установка на комический эффект, а нарушения норм имеют эстетическую и психологическую ценность, обусловленную особенностями национального менталитета. Поэтому языковая игра, как правило, не поддается переводу. Гридина Т. А. увязывает способность выделить функцию объекта и предложить его новое использование с креативностью языковой личности [4. С. 15]. Калганова С. О. считает, что «когда норма словоупотребления нарушается с целью выразительности, между словом и контекстом возникает рассогласование, которое и вызывает сбой в процессе восприятия, привлекая особое внимание адресата, однако потом семантическое согласование между словом и контекстом восстанавливается на новом смысловом уровне. А нарушение ожиданий адресата, если оно не несет никакой стилистический или смысловой нагрузки, является сигналом ошибки» [6. С. 10].

Особенно отчетливо проявляются свойства значимости позиции в семантической системе языка в случае неузуальных текстов. К неузуальным текстам относятся такие, которые не выполняют или выполняют ограниченно языковые функции. Это бредовые тексты, глоссолалии, шаманские заклинания и пр.

По свидетельству ученых, исследования бредовых текстов ведется начиная с 1960;х гг. (см. [5]), но как объект исследования лингвистики они не рассматривались, а изучались в основном в психиатрии.

Бред представляет собой текст, в котором нарушены представления о реальности, нарушаются понятия истинного / ложного. Но вместе с тем ученые отмечают, что существуют тексты, в которых нарушены постулаты истинности (фантастика, сказки, художественные произведения и пр.), а бредом они не считаются. С другой стороны, в бредовых текстах могут быть отражены вполне реальные факты, т. е. они могут быть вполне корректными по содержанию, но их видимая истинность не свидетельствует о психическом здоровье человека. В психиатрии критерием определения того, является ли данный текст бредовым, служит 1) фиксированность пациента на какой-либо идее и 2) оценка поведения с учетом этой идеи. Порождение текста бреда тождественно говорению во сне или речи в измененном состоянии сознания (см. подробный обзор в работе Спивака Д. Л. [9]). Если существует традиция передачи нормативных текстов и обучения им, то бредовому дискурсу не обучают, за исключением симуляции. Тем более знаменательна их языковая типизированность, которая отражает особенности как нормального, так и больного сознания. Бредовые тексты обладают внутренней структурой и устойчивостью, поэтому их можно рассматривать как феномен речи с привлечением теоретических положений лингвистики наряду с привычными и более исследованными сферами речи.

В крайних формах, выражая паралогическое мышление, бредовая речь становится бессвязной и на уровне смысла, и на уровне грамматики: Я хочу есть. Жратва пить дать, не смотрите, любовь, огонь сжег. Они веселятся через поры любого существа, вот женщина, весь род на земле происходит… [3. С. 19−20] Как видим, в этом тексте наблюдаются разорванные синтаксические и семантические связи.

Во многих случаях бредовая речь остается грамматически связной. Бред в этом случае осознается как бред лишь на уровне лексики (возможно употребление необычных слов) и лексической сочетаемости: семантические позиции замещаются необычным образом, ассоциативные связи понятий нетипичны и редки: Я не верю ни в какие лекарства врачей, не доверяю людям, потому что это помачане, помахтане, вэрхмахтане, вэрхмахт. Я это знаю, ты не имеешь понятия об этом (пример из работы Белянина В. П. [1]).

Такой текст при внешней своей верной грамматической оформленности не выполняет важнейшие функции языка (коммуникативную и экспликативную) и не может считаться образцом речи.

Позиционные языковые структуры обычного, здравого менталитета и ущербного, таким образом, не совпадают, а «набор» нормативных сочетаний в памяти перестает быть эталоном, с которым сверяют порождающиеся тексты. Бредовый текст может симулироваться, но обучаться ему, как обычной речи, нельзя, так как он тематически очень разнообразен.

Близкими по языковым особенностям к бредовым текстам являются глоссолалии — псевдоязыковые образцы необычного речевого поведения, которое в многочисленных религиозных обществах считают ритуально-религиозными, возникающими в состоянии транса. Исследователи (психологи и лингвисты) пришли к выводу, что глоссолалии следует рассматривать как недоразвитое образование знакомой речи, пограничный феномен между внутренней и внешней речью. Вот образец глоссолалий (цитируется по статье Э. А. Саракаевой [8]): Амина, супитер, амана… регедигида, треги, регедигида, регедигида… супитер, супитер, арамо…

По мнению лингвистов, можно провести параллели между глоссолалиями и детским лепетом (7−8,5 месяцев) и модулированным лепетом (8,5−9,5 месяцев). Другой аналогией является речь при некоторых патологиях сознания, в частности, при шизофрении. Отсутствие узнаваемых морфем делает эти тексты непонятными, из всей языковой системы здесь присутствуют только фонетические признаки.

В художественных текстах (например, в поэзии футуристов или в произведениях для детей Д. Хармса, Л. Петрушевской, Г. Остера и др.) представлено принципиально иное использование позиции: позиционная значимость или элиминируется, или представляет собой очень аморфное, неопределенное образование. В языковом сознании говорящего отсутствуют лексические единицы, которые имеются в поэтических и прозаических текстах, а значимость позиции далеко не всегда заполняет эту лакуну. Псевдолексемы в научной литературе называются «абсурдными лексемами», «абсурдными языковыми субстанциями» (см. [7. С. 490]). Так, в произведении В. Хлебникова «Зангези» семантическая структура включает в себя смысловые зияния, заполнить которые достаточно сложно: Вечернего воздуха дайны, // Этавель задумчивой тайны, //По синему небу бегуричи, //Нетуричей стая, незуричей, // Потопом летят в инеса, // Летуры летят в собеса! Возможность морфологической интерпретации псевдолексем не восполняет этого зияния. Реальные слова своими валентностными свойствами определяют значимость позиций. Так, в словосочетаниях нетуричей стая, незуричей стая, летуры летят, летят в собеса позиция при существительном стая и глаголе лететь предполагает, что в ЛЗС должна присутствовать сема «живое существо, птица». Но непонятно, об одном и том же существе (нетуричи, незуричи, летуры) идет речь. Собеса и инеса созвучны слову небеса и позиционная значимость (лететь в .) позволяет предположить, что это позиция для близкой слову небо лексемы, но не исключаются и другие заполнения (ср., например, лететь в пропасть).

В известных лингвистических сказках Л. С. Петрушевской узуальные слова полностью отсутствуют, как в знаменитой фразе Л. В. Щербы «Глокая куздра…». Узуальными являются только морфемы и служебные слова, что позволяет сохранить синтаксический строй предложений в пределах норм, хранящихся в памяти носителей языка:

Пуськи бятые Сяпала Калуша с Калушатами по напушке. И увязила Бутявку и волит:

- Капушата! Капушаточки! Бутявка!

Капушата присякали и Бутявку стрямкали. И подудонились.

А Кулуша волит:

- Оее! Оее! Бутявка-то некузявая!

Калушата Бутявку вычучили. Бутявка вздребезнулась, спритюкнулась и усякала с напушки.

Эта языковая игра достаточно распространена в русской литературе, она имеет давние традиции тайного языка офеней и фольклорных «нескладушек», абсурдных песен и загадок.

В случае такого насыщенного употребления «абсурдных лексем» не может идти речи о выполнении текстом коммуникативной функции, читателю или слушателю остается слишком большой простор для домысливания. Семантическая система текста в этом случае не выстроена, возможными опорами для создания минимальной семантической связности являются суффиксы существительных (-очк-, -ат-), окончания и суффиксы глаголов (-ит,-а, -и, -л-), экспрессивные частицы (-то), предлоги.

Существование художественных текстов с разрушенной семантикой объясняется стремлением писателей и поэтов к языковому экспериментированию, с потребностью ощутить границы возможностей языковой системы, а также поиском новых возможностей художественной выразительности.

Таким образом, понятие значимости позиции является общеязыковым и выделяется во всех разделах современного русского языка. В обычных текстах, созданных с целью реализовать коммуникативную и когнитивную функцию, значение языковой единицы и значимость занимаемой ею позиции находятся в гармонии. Нарушения значимости позиции в семантической подсистеме языка является следствием языковой игры или речевой небрежности. При большом количестве таких нарушений текст не может выполнять коммуникативную и когнитивную функции. Преднамеренное рассогласование практически всех значений слов и значимости позиций возможно только в экспериментальных текстах.

семантический предложение слово лексический.

• 1. Белянин, В. П. Психолингвистика / В. П. Белянин. — М.: МПСИ: Флинта, 2003. — 232 с.
• 2. Васильев, Л. М. Современная лингвистическая семантика / Л. М. Васильев. — М.: Высш. шк., 1990. 176 с.
• 3. Глазов, В. А. Шизофрения / В. А. Глазов. — М.: Медицина, 1965. — 226 с.
• 4. Гридина, Г. А. Ассоциативный контекст слова и его реализация в речи (явление языковой игры): автореф. дис. … докт. филол. наук / Г. А. Гридина. — М., 1996. — 45 с.
• 5. Зислин, И. Структура бредового текста [Электронный ресурс] / И. Зислин,

В. Куперман. — Режим доступа: http // www. rutenia. // ru / folklore / kuperman _ zislin1. htm.

• 6. Калганова, С. О. Семантические нарушения в отношениях слова и контекста: автореф. дис.. канд. филол. наук / С. О. Калганова. — Екатеринбург, 1997. — 19 с.
• 7. Новикова, В. Ю. Абсурдные языковые субстанции в слове и предложении / В. Ю. Новикова // Предложение и Слово: межвуз. сб. науч. тр. / отв. ред. Э. П. Кадькалова. — Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2002. — С. 490−494.
• 8. Саракаева, Э. А. Глоссолалия как психолингвистический феномен [Электронный ресурс] / Э. А. Саракаева. — Режим доступа: http://www.krotov.info/history/20/ sara2003.html.
• 9. Спивак, Д. Л. Измененные состояния сознания: Психология и лингвистика / Д. Л. Спивак. — СПб.: Ювента, 2000. — 293 с.