Собственно, Янгфельдт и пытается разобраться в том, почему именно язык возводится Бродским фактически в культ. Ведь достаточно часто именно за подобные утверждения (даже после получения Нобелевской премии) поэта критиковали западные коллеги. Например, писатель Кутзее некогда резко откликнулся на творчество Бродского. Кутзее особенно претила мысль о том, что «язык втекает в человеческую область из реальности нечеловеческих правд и зависимостей [и] в конце концов является голосом неорганического вещества». Наличие непонятного «неорганического вещества» списывается американцем на отсутствие у Бродского систематического образования, что отчасти поддерживает и Янгфельдт. Учитывая же русскую поэтическую традицию и контекст, подобное утверждение выглядит несколько наивно.
Рассказывает автор и об англофилии Бродского, его любви к английской поэзии, увлечении Оденом, их личном знакомстве. «Вы знаете, — говорил Бродский в одном из интервью, — дело в том, что я иногда думаю, что я — это он. Разумеется, этого не надо говорить, писать, иначе меня отовсюду выгонят и запрут. Все то, что он пишет, то есть почти все из того, что мне довелось прочесть, а я пытался прочесть, по-моему, все, что им написано, мне чрезвычайно дорого, это мне дорого настолько, как будто это написано мной. Разумеется, это не мной написано, я в том отдаю себе отчет, но я думаю, что, если, в общем, я сложился как индивидуум — и так далее, и так далее, — то он играл в этом далеко не последнюю роль».
