Религиозный фактор в выступлениях удельных крестьян Сарапульского уезда вятской губернии в 60-х гг. XIX в

Религиозный фактор в выступлениях удельных крестьян Сарапульского уезда вятской губернии в 60-х гг. XIX в.

крестьянин реформа выступление протестный Реализация «Положений» 19 февраля 1861 г. вызвала резкий рост протестных настроений среди крестьян. Только в 1861 г. произошло почти 1860 крестьянских выступлений, наиболее известными из которых были волнения в сёлах Бездна (Казанская губерния) и Кандеевка (Пензенская губерния). Для подавления примерно половины из них потребовалось привлечение армейских частей.

Негативное отношение к реформе Александра II проявляла не только значительная часть бывших помещичьих крестьян, но также и удельные крестьяне, принадлежавшие императорской семье. К началу 60-х гг. их насчитывалось более 2 млн. человек. Основная масса представителей данной категории проживала в Среднем и Нижнем Поволжье (Симбирская, Саратовская и Самарская губернии), однако владения Департамента уделов имелись в 27 губерниях страны, среди которых была и Вятская.

Изменение правового статуса удельных крестьян началось ещё до 1861 г. Согласно указам 20 июня 1858 г. и 26 августа 1859 г. удельные крестьяне получили личную свободу и возможность перехода в другие свободные, но податные сословия. Приобретение личной свободы, естественно, вызвало одобрение землепашцев. Совсем иной была реакция на последующие нормативно-правовые акты правительства, в частности на «Положение» 26 июня 1863 г., которое определяло порядок проведения выкупной операции и поземельное устройство бывших удельных крестьян. Высокий размер выкупных платежей, а также отрезки от наделов, достигавшие порой 30% от их первоначального размера, вызвали их негодование. Всё это привело к мощным выступлениям удельных крестьян в середине 60-х гг. XIX в. Одним из крупных центров этого движения стал Сарапульский уезд Вятской губернии, где для подавления крестьянских волнений властям потребовалась военная сила.

Согласно данным переписи 1858 г. на территории Вятской губернии насчитывалось 173 тыс. удельных крестьян, при этом почти половина из них (84 тыс.) проживала в юго-восточных уездах края (Сарапульский, Елабужский и Малмыжский) [1]. В Малмыжском уезде удельных крестьян было относительно немного и они жили в основном в районе села Савали. Елабужские удельные крестьяне концентрировались главным образом в Качкинской волости. Наибольшее же количество представителей данной категории было в Сарапульском уезде, где существовала особая удельная контора. К ней относились Галановский, Каракулинский, Козловский, Мостовинский и Нечкинский приказы. Руководителем Сарапульской удельной конторы на момент проведения крестьянской реформы являлся помещик М. Г. Имшенецкий, выполнявший и функции предводителя местного дворянства [2]. С ним тесно взаимодействовали мировые посредники Г. Е. Юмашев и В. Я. Чайковский, причём последний также являлся крупным помещиком. Таким образом, составлением уставных грамот занимались чиновники удельных контор и местные помещики, а сами удельные крестьяне были полностью отстранены от создания этих важнейших для них документов.

Результат работы чиновников Сарапульской удельной конторы оказался вполне предсказуемым: согласно обнародованным уставным грамотам крестьяне лишались значительной части принадлежавшей им земли. По данным В. Г. Авдеевой, особенно большие отрезки предполагалось осуществить в Мостовинской (19 132 дес.), Галановской (11 498 дес.) и Козловской (10 809 дес.) волостях [3]. В отдельных населённых пунктах у крестьян изымали свыше 50% пахотной земли. «В деревне Коробейниково Мостовинской волости Сарапульского уезда по списку было 89 душ мужского пола и 779 дес. земли. По уставной грамоте им причиталось менее половины имевшейся у них земли, то есть 374 дес., а душевой надел составил 4,1 дес. земли. Таким образом, 52% ушло в отрезки», отмечает Н. П. Лигенко [4].

В целом по Вятской губернии у удельных крестьян было отрезано 76 765 дес. земли, что составило 21,4% от её дореформенного количества [5]. При этом чаще всего отрезались наиболее плодородные земли, а оставлялись наименее пригодные для возделывания. Кроме того, удельные крестьяне, подобно помещичьим, обязаны были выкупать передаваемую им землю. Все удельные крестьяне губернии обязывались ежегодно выплачивать по 237 тыс. 407 руб. [6] Примерно половина этой суммы (113 тыс. 879 руб.) приходилась на долю удельных крестьян Сарапульского уезда [7].

Естественно, что такие кабальные условия уставных грамот вызвали возмущение у сарапульского крестьянства. Осенью 1864 г. в уезде начались массовые крестьянские волнения, принявшие довольно радикальные формы. Сразу оговоримся, что выступления удельных крестьян юго-востока Вятской губернии неоднократно становились объектом изучения кировских и ижевских исследователей (В.Г. Авдеева, А. А. Александров и др.) Однако в советский период всё внимание учёных было сосредоточено на социальных аспектах данной проблемы, а между тем она имела и заметную религиозную составляющую. Дело в том, что возникший острый аграрный конфликт был эффективно использован представителями секты молокан для пропаганды своих взглядов. Сарапульские крестьяне, лишённые поддержки общественных организаций и не имевшие никакой политической программы, охотно принимали многие положения религиозной доктрины молоканства.

Молоканство на территории Вятской губернии появилось на рубеже 40−50-х гг. XIX в. Первоначально оно получило распространение среди купцов и мещан г. Сарапула, но затем проникло в районы компактного проживания удельных крестьян, расположенные рядом с названным уездным центром [8]. После смерти арестованного полицией сарапульского мещанина М. В. Зайцева, являвшегося организатором и первым лидером молоканской общины в крае, её возглавил зажиточный крестьянин дер. Котовы Ф. И. Пономарёв. Ещё до перехода в молоканство он пользовался большим авторитетом у односельчан и жителей окрестных деревень. Причиной тому были не только большой жизненный опыт этого уже немолодого человека и его материальное благополучие. Пономарёв умел читать и писать (что само по себе было редкостью в крестьянской среде в середине XIX в.), самостоятельно изучал Библию, ставшую его настольной книгой, и до выхода из православия считался одним из самых набожных прихожан. Прекрасное знание Священного Писания, дар полемиста и неплохие организаторские способности позволили ему не только возглавить религиозную общину, но и превратить сарапульское молоканство в заметное религиозное явление, информация о котором появилась на страницах столичных периодических изданий и заставила обратить на себя внимание даже руководство МВД и Святейшего Синода.

Mолоканство, в отличие от других течений в духовном христианстве, не имело в своей обрядовости и богослужебной практике никаких изуверских ритуалов, подобных кастрации у скопцов. Тем не менее власти страны относили молоканство к числу наиболее вредных сект и подвергали её адептов жёстким преследованиям. Причиной тому было негативное отношение молокан к существовавшему тогда общественно-политическому строю и официальной церкви. «Как и другие рационалистические секты, молокане отрицали духовную иерархию. „У нас один архиерей Христос, а мы все братья и священники, у нас нет ни малых, ни больших, все равны“, говорили они. Отрицали гражданскую власть, ибо она нужна для сынов мира сего, а духовные христиане не обязаны исполнять человеческие законы, даже должны избегать таких, которые противоречат слову Божию, например избегать рабской службы помещикам», отмечает В. А. Федоров в своём фундаментальном труде «Русская православная церковь и государство. Синодальный период. 1700−1917 гг.» [9].

Особую неприязнь молокане испытывали к Русской православной церкви, считая её идеологическим орудием крепостнического государства. Сам переход в молоканство сопровождался полным разрывом отношений с официальной церковью и отрицанием практически всех её обрядов. Это хорошо видно на примере сарапульских удельных крестьян, присоединившихся к молоканству ещё в начале 50-х гг. XIX в. Приходской священник с. Нечкино Н. Двинянинов, сообщая протоиерею П. Анисимову о появлении в своем приходе молоканства, писал: «Сущность их еретического учения заключается в следующем: они не поклоняются святым иконам, отвергают крестное знамение и все видимые знаки богопочитания, отвергают святые таинства и не признают над собой власти церковной. Несмотря на неоднократные увещания, сделанные мною и священником А. Князевым, они остаются непреклонными в своём заблуждении» [10].

Сарапульские молокане, как и их единоверцы из других регионов страны, в первую очередь отвергали церковную иерархию. Подобно западным протестантам они заявляли, что верующий может напрямую обратиться к Богу и не нуждается в посреднике в лице клира. К примеру, основатель сарапульской общины M. В. Зайцев на допросе заявил, что «исповедуется и причащается по Евангелии в нерукотворной христовой церкви. Богу молится духом и не осеняет себя крестным знамением. Верует в единого Бога, но в рукотворную церковь не ходит» [11].

Идеи отказа от церкви как социального института, первоначально распространившиеся в мещанской среде, вскоре проникли и к сарапульским удельным крестьянам. «Церковь считаем не нужной и ходить в оную не следует. Церковь вокруг нас. Mbi все перед Богом равны», заявили крестьяне с. Нечкино протоиерею П. Анисимову [12]. Ещё более чётко эту мысль озвучил крестьянин Ф. Д. Остапов: «Таинства я признаю, но исполнять их через священника не желаю, а хочу получать благодать прямо от Святого Духа. Ходить в приходскую церковь не желаю, потому что церковь это не стены, а народ в духе. Семь Вселенских соборов не признаю, крестные знамения не делаю, иконам не поклоняюсь и святости в них не вижу. Святых ангелов и угодников не признаю, креста на себе не ношу, а ношу крест внутри себя. Одним словом, я никаких постановлений церкви исполнять не хочу» [13].

Антицерковная позиция молокан очень ярко проявилась в ходе диспутов с представителями православного духовенства, в частности с вятским кафедральным протоиереем Стефаном Кашменским, назначенным членом Духовной комиссии по увещанию молокан. Один из подобных теологических споров произошёл 25 января 1868 г. в Сарапульском тюремном замке, куда были заключены лидеры сектантов. Помимо С. Кашменского в диалоге принимали участие ещё два православных священника миссионер А. Клобуков и благочинный с. Mостового А. Никольский. В ответ на призыв Кашменского вернуться в лоно церкви и признать законную власть клира молокане решительно отказались, заявив, что они «поставлены не Богом, а человеком» [14].

Руководитель молокан Фома Пономарёв прямо сказал, что «священство признаёт только в святом Евангелие, а тех попов, которые при церквях видимых, мне не надо. Причащаюсь я молитвой, каюсь Святому Духу. Угодников божьих чту только в Писании, праздники почитаю только те, что в Евангелие. В видимую церковь я не хожу. Церковь у меня внутри, в сердце» [15].

Когда речь зашла о церковных таинствах, молокане открыто обвинили священников в корыстолюбии, заявив о неприемлемости поборов за их совершение (в частности, за крещение и венчание). «Благодать Божья у вас продаётся за деньги. У вас теперь и церкви оценены», утверждали они [16]. К сожалению, подобные выпады сектантов не были абсолютно голословными. Среди сарапульского приходского духовенства, наряду с подвижниками и настоящими пастырями, встречались и люди с довольно низким моральным обликом. Это были вынуждены признавать даже представители местных властей, анализировавшие причины массового выхода удельных крестьян из православия. «Служители церкви отталкивают от себя прихожан непомерными поборами с них и равнодушным отношением к своим обязанностям», писал сарапульский уездный исправник [17].

В корыстолюбии приходских священников обвиняли не только сектанты, но и жители других сарапульских сёл, сохранившие приверженность православию. «Излишние поборы, производимые ими (священниками. А.М.), сделают нас совсем разорёнными. Получая довольное содержание от своего прихода хлебом и имея его по несколько тысяч пудов в запасе, священник Иван Мышкин, дьякон Александр Анисимов и дьячки Степан Тукмачёв и Семён Иванов кроме положенного сбора хлебом наложили на нас особый сбор деньгами: пасхальный с венца — 19 коп., исповедных с венца 15 коп. и с души 3 коп., петровских 25 коп. и михайловских 20 коп. Кроме того, производят сбор курами, утками, гусями и всем, чем только возможно: сеном, овсом, ячменём, яйцами и решительно всем, что только идёт для домашнего быта», жаловались вятскому губернатору жители дер. Быгинской Сарапульского уезда [18]. В. Г. Авдеева в своём исследовании, посвящённом истории крестьянских волнений в Вятской губернии в 60−70-х гг. XIX в., утверждала, что некоторые священники по два месяца не хоронили умерших, поскольку родственники усопших не имели возможности оплатить их отпевание [19].

Естественно, что подобное поведение отдельных представителей клира крайне негативно отразилось на авторитете Церкви в целом. Ещё до активизации молоканских проповедников наблюдалось явное снижение интереса значительной части местных жителей к православию (игнорирование церковных служб, исповедей и причастий). К окончательному разрыву отношений между паствой и духовенством привела позиция последнего по возникшему аграрному вопросу. Православный клир сразу же поддержал действия властей и призвал прихожан безропотно подчиниться произволу. Священники не только призывали крестьян к смирению, но и присутствовали при экзекуциях, проводимых присланными воинскими командами. В результате сотни сарапульских крестьян публично заявили о своём выходе из православия и примкнули к молоканам, вставшим на их сторону в конфликте с властями. Впоследствии однобокость и негибкость своей позиции были вынуждены признать даже сами священники. «Поземельная реформа задевала крестьян за самое больное место, наносила им большой ущерб в экономическом отношении, а духовенство своими увещаниями принять нарезку земли как бы игнорировало их материальные интересы. Поэтому в глазах своих прихожан оно являлось изменником и их личным врагом. Отсюда и родились враждебные отношения между пастырем и паствой, впоследствии же у некоторых лиц, особенно после наказания розгами, отношения эти перешли в открытый разрыв не только с духовенством, но и с самой Церковью. Озлобленные, они стали отвергать всё церковное: хождение в церковь, поклонение святым иконам, посты, и, чтобы прекратить всякие сношения с духовенством, стали даже отвергать необходимость таинств», отмечалось в «Вятских епархиальных ведомостях» [20].

Как уже отмечалось, в отличие от православного клира молокане с самого начала земельного конфликта встали на сторону бывших удельных крестьян, тем более что многие лидеры сарапульских молокан сами были выходцами из этой среды и кабальные условия реформы задевали и их экономические интересы. Сразу после обнародования уставных грамот сектанты развернули среди крестьян активную агитацию, призывая не выплачивать выкуп за землю и не принимать её в урезанном виде. «Бог, сотворивши человека, наделил его землёй, поэтому платить за неё деньги не следует», заявляли молокане. Развивая мысль о греховности купли-продажи земли, сектантские агитаторы говорили: «Вся земля божья. Кто же из людей смеет продавать землю и как можно покупать её? Да и что такое выкуп земли? Выкупаю вещи или заложенные или проигранные. Разве земля у нас заложена или проиграна? Платить выкуп грех» [22].

Помимо отказа от уплаты выкупа молокане призывали крестьян активнее проявлять свою гражданскую позицию и подавать петиции в различные органы власти, включая высшие. В них предполагалась объяснять губернским и столичным чиновникам суть возникшего конфликта и потребовать учёта хозяйственных интересов местных землепашцев. Особую активность и последовательность в этом деле показал крестьянин с. Галаново Д. М. Дунаев. Он неоднократно бывал во многих сёлах Галановской волости Сарапульского уезда и вёл настойчивую разъяснительную работу среди местных удельных крестьян [23].

Как видим, при помощи армии властям удалось подавить движение удельных крестьян Сарапульского уезда, заставить их смириться с отрезкой земли и уплатой выкупа. Тем не менее социальный протест местных жителей никуда не исчез, а лишь приобрёл другие формы и принял ещё более выраженную религиозную окраску. Согласившись с экономическими требованиями светских властей, многие местные крестьяне категорически отказались принимать власть духовную и возвращаться в лоно Русской православной церкви. При этом они проявляли большее упорство, чем в случае с выкупными платежами, соглашаясь даже на ссылку в Сибирь или на Кавказ.

Таким образом, в движении сарапульских удельных крестьян в 60-х гг. XIX в. был заметно представлен религиозный компонент. Основными очагами сопротивления реализации аграрной реформы стали населённые пункты, в которых широкое распространение получило молоканство (Бисарки, Заборье и др.). Кроме того, в большинстве случаев именно молокане являлись организаторами различных акций гражданского неповиновения: отказ платить выкуп за землю, обрабатывать предоставленные Департаментом уделов наделы, содержать православное духовенство и т. д. При этом в качестве мотивации своих действий сарапульские крестьяне часто приводили положения молоканской социальной доктрины, в частности о греховности купли-продажи земли.