Банки. 
Национализация в России

По мнению М. Геллера и А. Некрича, национализация банков была чисто идеологической мерой, основанной на марксистском тезисе об исчезновении денег при социализме. Действительно, даже в 1920 году Ленин писал: «Переход от денег к безденежному продуктообмену бесспорен». Эти положения коммунистической доктрины дали основания утверждать, что, исходя из идеи о необходимости скорой отмены денег, правительство все больше склонялось к полному обесценению денег путем их неограниченной эмиссии. По мнению сторонников данной версии, именно большевистская идеология привела к раскручиванию инфляции, что стало одной из основных причин разрушения экономики государства в годы гражданской войны… Как же было на самом деле?

Теория отмены денег строилась на постулате Маркса, который указывал, что перераспределение «прибавочной стоимости» при капитализме происходит в значительной доле в сфере «циркуляции денег» . Как следствие идеологи марксизма указывали, что речь идет не о полной отмене денег, а об отмене процентных денег, которые позволяют осуществлять такое перераспределение. Функции денег сводились ими только к обеспечению прямого товарообмена. Здесь мы снова сталкиваемся с пересечением марксизма, христианской религии и исламом, которые на протяжении веков запрещали взимание процентов. Еще Аристотель писал: «Ростовщика ненавидят совершенно справедливо, ибо деньги у него сами стали источником дохода… проценты — это деньги от денег, поэтому они противнее природе из всех родов занятий». В 1139 г. Второй Лютеранский собор постановил: «Кто берет проценты, должен быть отлучен от церкви, принимается обратно после строжайшего покаяния и с величайшей осторожностью. Взимателей процентов, не вставших перед смертью на путь истины, нельзя хоронить по христианскому обычаю». Мартин Лютер в начале XVI века писал: «Ростовщик… не человек. Он должно быть оборотень, хуже всех тиранов, убийц и грабителей, почти такая же скверна, как сам дьявол» .

С. Гейзель шел еще дальше, чем марксисты, и в 1890 г. выдвинул предложение по реформированию денежной системы на основе отрицательного процента, или «свободных денег». Дж.М. Кейнс в 1936 г. по этому поводу говорил: «Будущее большему научится у Гейзеля, чем у Маркса». Теории беспроцентных и «свободных» денег были весьма популярны в начале XX века в России, о них в той или иной мере писали еще Канкрин и Н. Данилевский, их предлагали ввести такие видные экономисты того времени, противники большевиков, как С. Шарапов, А. Фролов, Г. Бутми и др.

Национализация банков как раз была одним из шагов на пути к этой цели. «…Меры большевиков в области банковской политики во многом учитывали опыт Парижской коммуны 1870−1871 годов. По их мнению, одной из причин поражения Парижской коммуны было то, что она оставила Французский банк в руках буржуазии». Манифест Коммунистической партии прямо утверждал необходимость — «централизации кредита в руках государства посредством национального банка с государственным капиталом и с исключительной монополией» .

Но был и другой аспект, подталкивавший большевиков к национализации банков — мобилизационный. «Во время войны частные банки в России резко разбогатели и усилились (при сильном ослаблении Государственного банка — обеспечение золотом его кредитных билетов упало за годы войны в 10,5 раз). В 1917 г. банки занялись спекуляцией продовольствием, скупили и арендовали склады и взвинчивали цены…» После Октябрьской революции «…банки объявили финансовый бойкот Советской власти, перестали выдавать деньги для выплаты зарплаты (чиновникам госаппарата выдали зарплату за 3 месяца вперед с тем, чтобы те могли бойкотировать новую власть). Кроме того, по негласной договоренности с фабрикантами банки перестали выдавать деньги тем заводам, на которых был установлен рабочий контроль. Через три недели саботажа и бесплодных переговоров, 14 ноября, вооруженные отряды заняли все основные частные банки в столице. 27 декабря 1917 г. издан декрет о национализации банков, частные банки влились в Государственный (Народный) банк. Банковские служащие объявили забастовку, и только в середине января банки возобновили работу… Поскольку среди служащих банков не было рабочих, не могло быть и речи о рабочем контроле, требовалось примирение с 50 тысяч служащих. Крупные вклады были конфискованы» .

Между тем еще в октябре 1917 г. большевики пытались действовать вполне демократическими мерами. «Насколько большевики, однако, не были уверены в собственной силе и насколько они в тот момент признавали права городской думы, видно из того, что, уже имея в своих руках ключи, они все-таки не осмеливались идти туда одни и требовали, чтобы дума прислала своих представителей, которые присутствовали бы при открытии кассы. Из кассы они намерены были взять три миллиона для покрытия государственных расходов [разумеется, дело здесь было не в «неуверенности» большевиков и не в преклонении их перед «правыми» думы. Просто имелось в виду лишить «демократию» почвы для новой клеветы] «.

В апреле 1918 г., когда возникли надежды на возможность мягкого переходного этапа («государственного капитализма»), были начаты переговоры с банкирами о денационализации банков, но этот проект так и не был реализован. «Дольше всех не подвергался национализации московский Народный банк. Причина была в том, что это был центральный банк кооператоров, и правительство хотело избежать конфликта с ними и его вкладчиками-крестьянами. Отделения этого банка были преобразованы в кооперативные отделения Национального банка. 2 декабря 1918 г. на территории РСФСР… были ликвидированы и все иностранные банки…» То есть большевики, несмотря на уже начавшуюся интервенцию, на сотни тысяч жертв, которые она уже принесла, до последнего сохраняли надежду на восстановления сотрудничества с иностранными банками. Народный банк был объединен с казначейством и подчинен ВСНХ, а по сути превратился в центральную расчетную кассу. Вместо банковского кредитования было введено централизованное государственное финансирование и материально-техническое снабжение.

Между тем еще в 1907 г. один из выдающихся русских экономистов начала XX века С. Ф. Шарапов, по своей сущности радикальный антисоциалист, либеральный демократ, издает книгу «Диктатор», в которой создал своеобразную утопию диктатуры, без которой, по его мнению, Россия была обречена на самоуничтожение и без которой переход к новому либерально-демократическому строю невозможен. Какой, казалось бы, интерес может вызвать утопия, однако она оказалась примером уникального, пожалуй, единственного реального либерально-демократического варианта прорывной индустриализации — в противовес программе, предложенной большевиками. Программы представителей либерально-демократических партий, например кадетов, страдали уже не утопичностью, а катастрофичностью: их реализация ставила под вопрос само существование России как единого и независимого государства. Вот несколько принципов организации из финансовой системы, предложенной Шараповым в «Диктаторе». Либеральный диктатор Иванов пишет министру финансов Коковцеву: «Вы сами останавливаете всю промышленность, так как держите учетную норму в 7,5 процентов по трехмесячным векселям, заставляя частные банки брать 10 и 12… Нынешняя финансовая система никуда не годна и привела нас к разорению и революции… Я могу сказать только одно: золотая валюта неудержима. Поддерживать размен ценой народного разорения немыслимо…

Я просто буду держать курс рубля на том уровне, какой нужен для народного хозяйства.

Ясно. Но для этого нужна монополия по продаже и покупке драгоценных металлов?

Да, Государственный банк иначе курсами управлять не может. Тратты покупать и продавать должен только он. Впрочем, при этой системе никто больше этим заниматься и не будет. Фондовая биржа исчезнет.

Так что игру на курсе вы совершенно исключаете.

Ее нельзя будет вести. Государственный банк раздавит всякого спекулянта — и здешнего, и заграничного.

Диктатор Иванов: «Устанавливаю двойственный бюджет — золотой для расчетов международных и серебряный для внутренних. Сливаю воедино Государственный банк, сберегательные кассы и банки: Дворянский и Крестьянский. Организую уездные казначейства в отделениях Государственного банка… Это возврат к канкриновской системе… Вернее, личной системе Николая 1» .

То есть еще за 10 лет до национализации банков большевиками крайний либерал-демократ С. Шарапов уже предлагал установить государственную монополию на банковское дело, т. е., проще говоря, национализировать банковскую систему. Эта мера предлагалась им как временная, мобилизационная. По его мнению, после того как российская экономика достигла бы конкурентоспособного с западными странами уровня, государственную монополию необходимо было начать постепенно ослаблять. Во время Первой мировой войны и последовавших революций, начавшейся разрухи меры по жесткой мобилизации финансовой сферы становились одним из главных условий выживания государства. Идеологическая линия большевиков, которую они предполагали осуществить эволюционным путем, в данном случае «подстегивалась» жизненной необходимостью, оставляя отпечаток радикализма на всех их решениях.

На денежном рынке к 1917 г. ситуация оказалась аналогичной той, которая складывалась к окончанию русско-японской войны и началу первой русской революции 1905 г. Витте вспоминал: «Вследствие войны и затем смуты финансы, а главное, денежное обращение начали трещать. Война требовала преимущественно расходы за границею, а смута так перепугала россиян, что масса денег — сотни миллионов — были переведены за границу. Таким образом образовался значительный отлив золота», «Революционные выступления, широко поддержанные прессой, привели к изъятию в короткий срок 150 млн. рублей сберегательных вкладов. Такая паника после несчастной войны, стоившей около 2500 млн. рублей (почти годовой бюджет царского правительства), конечно, поставила наши финансы и денежное обращение в самое трудное, скажу, отчаянное положение, и одной из главных моих задач явилось не допустить государственные финансы до банкротства». Из русско-японской войны и революции 1905 г. Россия вышла банкротом, и если бы не крупный заем, предоставленный Францией, по мнению Витте, развал российской экономики и новая революция стали бы неизбежностью. Тем не менее даже с учетом кредита в мирное время, после окончания войны и революции 1905 г., царскому правительству потребовалось почти 5 лет для восстановления довоенных тенденций развития.

Положение России к октябрю 1917 г. было еще более трагичным, общие затраты только на военные расходы за 3,5 года превысили 15 млрд. золотых рублей 1914 г. 8. Еще в начале войны первым делом стали исчезать золотые монеты, к 1915 г. они были изъяты населением из обращения полностью. Между тем инфляционное финансирование войны начало проявляться на ценах только во второй половине 1915 г. К концу 1916 г. средний уровень цен вырос почти в 4 раза по сравнению с довоенным уровнем, при этом цены на товары первой необходимости росли опережающими темпами. Увеличившийся с началом войны и мобилизацией спрос на рабочую силу обусловил пропорциональный росту цен и рост заработной платы. В российской промышленности зарплата была самой высокой из всех воюющих государств. Киган писал: «Рост заработной платы и объема бумажных денег привел к стремительной инфляции. Это было неизбежно в стране с примитивным казначейством и банковской системой. Особенно разрушительно инфляция повлияла на сельскохозяйственное производство. Крупные землевладельцы продавали землю в обмен на производственные мощности, поскольку не могли позволить себе тройное увеличение заработной платы. В свою очередь, крестьяне, которые не желали или были не в состоянии платить высокую цену за промышленные товары, уходили с рынка зерна и возвращались к самообеспечению…» .

После Февральской революции «тревожная неустойчивость внутреннего и внешнего политического положения обусловила сокрытие капиталов, некоторый перевод их за границу, помещение в движимости и недвижимости и сдержанности в подписке на военные займы». Тем временем из обращения исчезли 100 — и 1000-рублевые купюры, сумма вкладов в банках упала. Бегство капиталов за границу приняло массовый характер.5 июня Министерство финансов запретило денежные переводы за границу без своего разрешения. В августе 1917 г. Керенский, несмотря на получение крупного американского займа, был вынужден обнародовать программу изоляции от мировой экономики, включавшую, прекращение конвертации рубля, запрет на вывоз иностранной валюты за границу, отмену коммерческой и банковской тайны… Однако все эти меры проводились недостаточно решительно, и запреты легко обходились, в частности, через Харбин и Финляндию… или за счет вывоза золота. Министерство финансов в октябре отмечало недостаточность обычных таможенных мер для борьбы с этим злом.

А. Деникин отмечал другие аспекты: «Главными недостатками нашего довоенного бюджета считаются базирование его на доходах от винной монополии (800 миллионов рублей) и почти полное отсутствие прямого обложения. Перед войной бюджет России простирался до 3 /₂ миллиардов рублей, государственный долг — около 8 /₂ миллиардов; одних процентов мы платили до 400 миллионов; почти половина этой суммы шла за границу, погашаясь частью 1 /_2 — миллиардного нашего вывоза. Война и запрещение во время ее продажи спиртных напитков вывели совершенно наш бюджет из равновесия». С начала мировой войны и до 1 января 1917 г. долг вырос до 33,58 млрд. 8. Временное правительство за три выпуска краткосрочных обязательств заняло еще 8,2 млрд. рублей. Займы государству предоставлялись Госбанком под 5% -ные краткосрочные обязательства казначейства и, по своей сути, являлись инфляционными кредитами. Общая сумма долга к концу войны, по мнению Погребинского, увеличилась на 41,6 млрд., в т. ч. внешний — на 8,5 млрд.8. Английский посол с тревогой писал: «Я все еще надеюсь, что Россия выдержит, хотя препятствия на ее пути как военного, так и промышленного и финансового характера внушают сильнейшие опасения. Вопрос о том, откуда она возьмет денег для продолжения войны и для уплаты процентов по государственным долгам, меня очень заботит, и нам вместе с американцами придется вскоре столкнуться с тем обстоятельством, что мы должны будем в весьма значительной степени финансировать ее, если мы желаем, чтобы она выдержала зимнюю кампанию» .

До войны основанием для выпуска кредитных билетов служил золотой запас Госбанка, во время войны из-за недостатка золота стали использоваться 5% -ные краткосрочные обязательства Государственного казначейства. (См. подробнее Сидоров А. Л. С.140−150; Волобуев П. В. С. 356.)

Либерализация государственной власти, начавшаяся после Февральской революции в условиях острого экономического кризиса и войны, привела к полному развалу финансовой системы. «В первые же месяцы революции поступление поземельного налога упало на 32%, от городских недвижимых имуществ — на 41%, квартирного налога — на 43% и т. д. Правительство не решалось только прибегнуть к средству, рекомендованному революционной демократией, — принудительному займу или установлению „высокогоединовременного поимущественного налога“ — средству, имевшему некоторый привкус большевизма… Министерство Бернацкого в начале августа сочло себя вынужденным обратиться к усилению косвенного обложения и к некоторым монополиям (на чай, сахар, спички) — мерам, накладывающим платежные тяготы на массу населения и потому до крайности непопулярным» .912 июня 1917 г. были приняты новые налоговые законы, которые базировались на декларации Временного правительства от 6 мая: «Стремясь к последовательному устройству финансовой системы на демократических началах, Временное правительство обратит особое внимание на усиление прямого обложения имущих классов (наследственный налог, обложение военной сверхприбыли, поимущественный налог и т. д.)» .9 Но эти налоговые законы, из-за противодействия либеральной общественности и буржуазии, так и не были введены в действие. Временное правительство не не могло, а не хотело собирать налоги (в угоду частным интересам буржуазии), что наряду с целенаправленной либерализацией — (разрушением) всего государственного механизма стало основой уничтожением финансовой системы государства. Всю тяжесть налогов либеральное правительство, через косвенные налоги на потребительские товары, попыталось перенести на простое население. Но эти меры, в существовавших условиях привели только к росту «черного рынка» и спекуляции, но не налоговых поступлений.

Министр финансов А. И. Шингарев отметил уменьшение «уплаты налогов в стране с 65 до 80%» .9 «Остается еще одно мероприятие, — указывал Шингарев, — печатание кредитных билетов. Это средство чрезвычайно тяжелое для государства и применение его в больших размерах сулит большую опасность… Но безмерно растущие требования заставляют вновь и вновь прибегать к нему» .9 Скобелев также уверял: «…Нет более надежного и более верного источника, как все тот же злосчастный станок…» К октябрю 1917 г. количество денег в обращении увеличилось почти в 10 раз по сравнению с довоенным годом, превысив 22 млрд рублей. Денежная эмиссия, к октябрю 1917 г., покрывала уже почти 80% всех военных расходов.

Но даже высокие темпы эмиссии не отражали всей тяжести финансового расстройства страны. Если цены к октябрю 1917 г. в среднем выросли в 10 раз, то цены на товары первой необходимости, и особенно на продовольственные товары росли еще в 1,5−3 раза большими темпами. Покупательная способность рубля с февраля по октябрь снизилась в 4−5 раз. Ленин еще в мае 1917 года констатировал: «Крестьяне отказываются давать хлеб за деньги и требуют орудия, обувь и одежду. В этом решении заключается громадная доля чрезвычайно глубокой истины. Действительно, страна пришла к такой разрухе, что в России наблюдается, хотя и в менее сильной степени, то, что в других странах давно уже имеется: деньги потеряли свою силу» .9.

Рост цен к октябрю 1917 г. по сравнению с довоенным периодом, в разах

Деникин пишет, что Февральская «революция нанесла окончательный удар нашим финансам. Она, как говорил министр финансов Шингарев, вызвала у всех сильное стремление к расширению своих прав и притупила сознание обязанностей. Все требовали повышения оплаты своего труда, но никто не думал вносить в казну налоги, поставив тем финансы в положение, близкое к катастрофе». Началась настоящая вакханалия, соединившая всех в безудержном стремлении под флагом демократизации брать, рвать, хватать сколько возможно из государственной казны, словно боясь упустить время безвластия и не встречая противодействия со стороны правительства. Даже сам г. Некрасов на Московском совещании решился заявить что «ни один период русской истории, ни одно царское правительство не были столь щедрыми, столь расточительными в своих расходах, как правительство революционной России», и что «новый революционный строй обходится гораздо дороже, чем старый» .9.

Деникин продолжал: «Четыре сменявшихся один за другим министра финансов не могли ничего сделать, чтобы вывести страну из финансового тупика. Ибо для этого нужно было или пробуждение чувства государственности в народной массе, или такая мудрая и сильная власть, которая нанесла бы сокрушительный удар гибельным, безгосударственным, эгоистичным стремлениям и той части буржуазии, которая строила свое благополучие на войне, разорении и крови народной, и той демократии, которая, по выражению Шингарева, «с такой суровостью, устами своих представителей в Государственной Думе, осуждала тот самый яд бумажных денег, который теперь полными чашами стала пить сама, — в момент, когда явилась почти хозяином своей судьбы» .9.

В этом вопросе существует полное единство мнений между Шингаревым, Деникиным и Лениным, который заявлял: «Все признают, что выпуск бумажных денег является худшим видом принудительного займа, что он ухудшает положение сильнее всего именно рабочих, беднейшей части населения, что он является главным злом финансовой неурядицы. И именно к этой мере прибегает поддерживаемое эсерами и меньшевиками правительство Керенского». Это утверждение можно принять за происки коммунистической пропаганды. Но классик рыночной экономики Дж. Кейнс утверждает то же самое — инфляция во время войны неизбежно ведет к перераспределению национального богатства в пользу богатейших слоев общества. В 1939 г., когда Англия вступила во Вторую мировую войну, он писал: «Если военные расходы не будут полностью покрываться за счет сбора налогов (что невозможно практически), они частично могут быть покрыты за счет заимствований, которые являются формой отсрочки траты чьих-то денег. Этого не избежать в случае роста цен, который по сути означает передачу заработка потребителей в руки класса капиталистов… только капиталисты, а не общество в целом, станут основными владельцами выросшего государственного долга — то есть, по сути, владельцами права тратить деньги по окончании войны. По этой причине требования некоторых профсоюзов о повышении заработной платы в денежном выражении для компенсации стоимости жизни бесполезны и даже вредны для рабочего класса… Действительно, более организованные группы могут получать выгоду за счет других потребителей. Но, помимо преследования собственных целей группы, это означает выталкивание кого-то из очереди и является делом неблагородным. Лидеры профсоюзов понимают это, и, по сути, не хотят того, что требуют. Но они не снизят свои запросы до тех пор, пока им не будет предложена альтернатива. Это логично: вразумительного плана им предложено не было» .9 Естественно, что русским рабочим в 1917 г., никто никаких планов не предлагал, о них даже не думали… Буржуазия пыталась получить дивиденды от своей революции по максимуму.

Через несколько месяцев после Октябрьской революции большевики будут вынуждены «перекрыть» достижения «Временного правительства» в печатании денежной массы, однако мотивация инфляции станет уже другой. «Советское правительство начало свою налоговую политику с того, что полностью восстановило налоговые законы от 12 июня 1917 г., принятые, но не введенные в действие Временным правительством, как одну из необходимых мер по выводу страны из экономической трясины» .9' Однако внедрять налоговую систему в разоренной войной и деятельностью предыдущего либерального правительства стране, в условиях Гражданской войны было уже поздно. Естественно, что большевики были вынуждены использовать те же механизмы налогообложения, которые использовали их предшественники. О них на X съезде партии в 1921 г. говорил Е. Преображенский — массовая инфляция служила формой косвенного налогообложения в пользу государства, в данном случае, при изъятии у крестьян сельскохозяйственной продукции. С другой стороны, по словам Н. Осинского, во второй половине 1919 года на печатание денег уходило от 45 до 60% бюджетных доходов. При этом он подчеркивал, что по этой причине нужно было бы как можно скорее отменить деньги, дабы сбалансировать бюджет.