Политика как наука. 
Рудольф Челлен

Обращаясь к истории, мы неизменно видим, что государства, развиваясь в постоянных или меняющихся границах, вырастая или погибая, при любых обстоятельствах сохраняют определенные личностные черты. Это свойство огосударствленного общества (statssamfunden) становится особенно заметным в наши дни, когда мы своими глазами можем наблюдать, как «сидящие за столом переговоров державы» вступают в диалог или бьются на поле боя, демонстрируя при этом собственную волю, собственную расчетливость и собственный характер. Персонификация государства проявляется и в тех общих представлениях, которые заставляют нас не просто говорить об Англии, Североамериканских Соединенных Штатах и других государствах как о субъектах, наделенных действенной волей, но и давать им собственные имена, иногда не лишенные карикатурности, например — толстяк «Джон Буль», тощая дылда «дядя Сэм» и т. д.

В силу данного обстоятельства всякая действительная наука о государстве (kunskap om stat) так или иначе должна его персонифицировать. В каждый момент своего существования государства представляют собой сообщества индивидов. На них направляет свой изучающий взгляд исследователь политики, подобно тому как психолог наблюдает человеческую особь, а зоолог — животных. Человек должен рассматриваться с трех точек зрения: тела, или внешнего строения, души, или естественных черт характера, и духа, или разумной деятельности, т. е., если говорить более широко, своего самосознания. В чрезвычайно близкой аналогии к этому находится современное государство как триединство общества — его тела, т. е. внешне выраженной совокупности частных и непосредственных интересов и потребностей; нации — его души, характера народа; и специфически понятого народного духа, его разумной организации. Соответственно, общая политическая наука распадается на этнографию, которая изучает нации, природно обусловленные особенности личности государств (staternas naturpersonligheter); социологию, в поле зрения которой находится общество, внешний конкретный образ государства; и, наконец, на государственное право, изучающее правовое устройство государств, их конституции и системы управления. Подобное деление выглядит вполне естественным, отвечающим собственной сущности государства. Вопрос состоит лишь в том, включает ли в себя государственное право как наука духовную, сознательную сторону государственной жизни.

Ученый, исследующий государственную жизнь, уже не может удовлетвориться простым изучением конституций. Изучая исключительно конституцию, нельзя продвинуться далеко, этого столь же недостаточно для получения достоверного знания о реальном государстве, как изучения человеческих принципов (mвnniskas principer) — для познания самого человека.

Одно из величайших открытий наших дней заключается в том, что для постижения любого объекта необходимо изучить окружающую его среду. Известно, насколько плодотворным оказалось данное открытие в области истории искусств. Чтобы понять художника, нужно посмотреть на его родственников, учителей, друзей и — в любом случае — на условия его жизни. В последние годы этот подход проник также в политическую науку, причем решающую роль здесь сыграл Фридрих Ратцель. Тот факт, что он называл свои штудии «антропогеографией» и «политической географией», сути дела не меняет — это все та же наука о государстве, углубленная посредством изучения отношений между государством и его «маркой» — землей (landet).

В своей земле, в очертаниях своей территории обретает государство собственную индивидуальность во всех ее проявлениях. В определенной мере в них заключены все возможные силы развития. Территория может расширяться посредством «экспансии», сжиматься из-за внешнего давления и т. п., но в каждый отдельный момент она определяет собой закон жизненной необходимости, ограничивающий свободную волю государства в истории.

Отныне знание о государствах должно быть расширено до знания соответствующих отношений, устанавливающих границы этих государств, до знания их общих морфологических предпосылок, местоположения, формы и образа: одним словом, окружающей их среды. Довольно долго эти характеристики интересовали только статистиков, выступая в качестве своеобразного довеска к конституционному строю государства. Теперь же пришло время обратить внимание на ту глубокую органическую связь, которая превращает эту естественную сторону государства в одну из центральных глав будущей политической науки.

Итак, подытожим результаты высказанных выше соображений (antydningar) относительно политики как науки.

Политика стремится к получению систематического знания о реально существующих государствах или обретших организационную форму народах (organiserade folk). С этой целью она тщательно исследует народную индивидуальность, исходя из тех же посылок, на которых строится изучение отдельных индивидов: ее интересуют не только принципы разума (отчетливее всего запечатленные в правовой организации, являющейся предметом специальной дисциплины — государственного права), но и действующие поверх них общественные отношения и потребности (политическая статистика, или социополитика), природные характеристики и духовные сущности (этническая психология, или этнология), прошлое развитие (отчасти принадлежащее истории) и наличная географическая среда (геополитика). Словом, политическая наука — ближайший сосед таких наук, как юриспруденция, изучающая сущность права и его формы; социология, в центре внимания которой находятся различные стадии общественной жизни вне рамок правовой организации; этнография, нацеленная на естественную классификацию человеческих родов, опять же вне связи с государственной организацией; история, пытающаяся познать законы развития жизни; и география, которая исследует земную поверхность как таковую, вне зависимости от того, затронута ли та культурным воздействием человека или нет.

Как можно заметить, у политики много соседей, и соседей важных, причем некоторые из них имеют славные традиции. Вместе с тем ей нетрудно найти то место, где она могла бы оставаться сама собой, даже вторгаясь в чужую область исследований. Правда, нельзя исключить, что из чисто поверхностных соображений политику сочтут приживалкой, существующей исключительно за счет крох с богатого стола других наук. Но все подобного рода подозрения и недопонимания тотчас рассеются, если мы всерьез задумаемся о предмете политики. Коль скоро государство — самостоятельный феномен в человеческой истории, то и наука о нем должна быть самостоятельной дисциплиной. И хотя политическая наука еще не стала таковой, ей неизбежно предстоит это сделать. Нужно лишь укрепить взгляд на государство как на эмпирический факт, и политика обретет в сообществе наук такое же естественное место, как, например, зоология.

Государство как эмпирический факт нельзя сводить лишь к правовому устройству, собранию законов и системе управления или даже к организации, выводимой из конкретного общественного основания, господствующей национальности и собственной территории. По своей сути оно одновременно есть нечто незаконченное, неспособное пребывать в состоянии покоя. Оно не принадлежит к неорганической природе. Оно есть жизнь, движущаяся, действующая, развивающаяся вовнутрь и вовне. Оно постоянно совершенствует свою организацию. Оно предполагает ежедневную деятельность в имеющихся организационных рамках. Оно неослабно стремится к реализации тех возможностей, которые предоставляют ему склонности народа и географическая среда.

Таким образом, размышляя о сущности государства, мы открываем одну за другой огромные области самостоятельной политической науки, которой больше не нужно держаться за юбку истории, юриспруденции или какой-либо иной дисциплины.