Современный российский парламентаризм: политические проблемы развития и их отражение в общественном мнении страны: 1989-2005 гг

В условиях общественной трансформации, которую пережила Россия за два последних десятилетия, ни одна из ее государственных структур не вызывала, пожалуй, столь различных, а часто и диаметрально противоположных, оценок, как представительные и законодательные органы власти, функционировавшие в этот период. Не случайно в последнее время предпринимается немало попыток обратиться к исследованию политических процессов становления и развития российского парламентаризма с целью поиска проверенных и подходящих для новых условий средств и методов решения важнейших общественно-политических проблем.

Это и понятно: основные вехи современной истории России оказались накрепко связаны с различными этапами развития парламентских учреждений. И политики, и исследователи бьют тревогу по поводу резкого падения престижа представительных органов власти. Так, исследования Фонда «Общественное мнение» (2005 г.) в связи со столетием созыва Первой Государственной Думы показали удручающую картину: относительное большинство наших соотечественников (35%) заявили, что «в современной России без парламента можно обойтись"1.

Общепризнанно, что общество «творит» парламент, но и он «творит» общество.

Характер восприятия представительной власти массовым сознанием, отношение граждан к ее деятельности имеют одно из основополагающих значений для эффективного функционирования всей политической системы страны. Ведь согласно общепринятой в политологии концепции политической поддержки, система функционирует эффективно лишь тогда, когда граждане позитивно воспринимают власть, идентифицируют себя с этой властью2. В свою очередь, в транзитологической литературе распространена разработанная в первооснове Х. Линцем точка зрения, что именно парламентская система.

Фонд «Общественное мнение» (Далее: ФОМ). Всероссийский опрос населения в 100 населенных пунктах 44 областей, краев и республик России. Интервью по месту жительства 15−16 октября 2005 г. 1500 респондентов. Дополнительный опрос населения Москвы — 600 респондентов. Статистическая погрешность не превышает 3,6%. (http://W.fom.ru/repoit/map/projects/dominant/dom0542/domt05423/tb054212).

2 Easton D., Dennis J. Children in the political system: origins of political legitimacy. — Chicago: University of Chicago Press, 1969. — 440 p. является более надежной основой и предпосылкой демократической трансформации, чем президентский режим3.

Поэтому исследование проблем развития парламентского института в современной России, а также их отражения в общественном мнении страны, важно для анализа и прогнозирования направлений эволюции всей отечественной политической системы.

Понятно, что отношение к институту народного представительства, его восприятие как в российском обществе, так и в политической элите, весьма разноречивы. И нередко формируются в категориях противостояния западников и традиционалистов, либералов и государственников.

До сих пор нет всестороннего научно-критического осмысления даже последнего, столетнего этапа развития учреждений народного представительства в России — от истоков, неизменно ассоциирующихся с деятельностью Первой и трех последующих дореволюционных Дум, через семь десятилетий специфических форм советского народовластия — до возобновления работы Государственной Думы как нижней палаты парламента, предусмотренного Конституцией Российской Федерации 1993 года. Даже два последних десятилетия российской политической истории, характеризуемых как период «перестройки и реформ», в плане становления и развития современной формы парламентаризма нередко рассматриваются фрагментарно, охватывая лишь думский период, что зачастую делается во многом в угоду политической конъюнктуре. Хотя основные вехи всех трансформационных процессов в России накрепко связаны с различными этапами развития парламентских учреждений.

Так, современное развитие думской формы народного представительства невозможно понять без подробного анализа таких этапов его функционирования, как трансформация системы Советов в парламентаризм советского типа (1989 -1991) и периода острейшего противостояния в 1991;1993 годах народного представительства в лице Съезда народных депутатов РСФСР с президентской властью. Будучи сама порождением всевластия Советов, она сразу же после своего возникновения стала конфликтовать с системой законодательных и представительных органов. з.

Аргументацию Х. Линца кратко сформулировали О’Доннел и Ф. Шмиттер: «Президентство ставит под угрозу демократическую консолидацию, поскольку сужает свободу выборасоздает ситуацию игры с нулевой суммойставит отдельного индивидуума в особое, крайне персонифицированное положение, сопряженное с чрезмерными ожиданиямитормозит развитие партий и партийной дисциплиныпровоцирует опасность тупика, если парламент оказывается в руках оппозицииуменьшает возможность правительства гибко реагировать на кризисы путем изменения политики и персоналий» (Цит. по: O’Donnel G., Shmitter P.C. /Transition from the Authoritarian Rule. Tentative Conclusions about Uncertain Democracies. — BaltimorLondon: The Jons Hopkins Univ. Press, 1991. P.60−61).

В диссертации исследуются процессы становления, политического функционирования российских парламентских учреждений на основных этапах трансформации российского общества в постсоветский период сквозь призму их отражения в массовом сознании.

Ключевыми для данного исследования являются понятия «парламентаризм», «народное представительство», «общественное мнение», «массовое восприятие».

Многовариантность понятия «парламентаризм» достаточно подробно проанализирована в научной литературе4. Общепринято, что он, как форма, принцип политической организации государства, при котором разграничены функции законодательных и исполнительных властей, но существует привилегированное положение парламента, сложился в эпоху революций XVIXVIII веков. О «расцвете парламентаризма» в XIX столетии много написано применительно к Англии, отчасти — Франции после крушения бонапартизма, и США в период так называемого «правления конгресса» в 80−90-е годы того же века. Причем мысль о необходимости «привилегированного» положения парламента была впервые последовательно сформулирована английским философом конца XVII — начала XVIII веков Дж. Локком, и с тех пор признается необходимым атрибутом парламентаризма5. В российской научной литературе трактуется соответствующим образом6.

Однако существует проблема: как идентифицировать и с помощью какого понятийного аппарата исследовать политические системы, где хотя и существуют разграничения функций законодательной и исполнительной власти, но нет этой самой «привилегированности». Ведь в таком случае, как утверждает,.

4 Например, понятие, признаки парламентов, их классификации даются в недавних работах российских политологов: Овсепян Ж. И. Становление парламентаризма в России. — Ростов н/Д.: СКАГС, 2000. — 120 е.- Романов P.M. Парламентаризм: теория, история и современность. Уч. пособие. -М.: МИРОС, 2002. — 295 е.- Баев B.C. Институт парламентаризма в современной России. — М.: Ин-т сравнит, политологии РАН, 2004. — 97 с. Дж. Локк писал: «В конституционном государстве. может быть всего одна верховная власть, а именно законодательная, которой все остальные подчиняются и должны подчиняться (Локк Д. О гражданском правлении //Избранные философские произведения. В 2 т. — М., I960. Т. 2. С. 85).

6 Так, авторы четырехтомника «Конституционное (государственное) право зарубежных стран», анализируя формы правления, выделяют один из классифицирующих принципов — верховенство парламента над исполнительной властью (Конституционное (государственное) право зарубежных стран. В 4 т. //Рук. авт. коллектива и отв. ред. Б. А. Страшун. — М.: БЕК, 1996. T.I. С.308). Авторы же «Общей и прикладной политологии» полагают, что парламентаризм — это «система государственного руководства обществом, характеризующаяся четким распределением законодательных и исполнительных функций при привилегированном положении законодательного органа — парламента по отношению к другим государственным органам» (Общая и прикладная политология, — М., 1997. С. 480). А «Большой энциклопедический словарь» рассматривает парламентаризм как систему политической организации государства, при которой четко разграничены функции законодательной и исполнительной властей при привилегированном положении парламента (Большой энциклопедический словарь. — М., 1997. С. 880). например, российский исследователь проблем парламентаризма Р. МРоманов, «нынешнюю систему государственного правления, возникшую после трагических событий октября 1993 года и закрепленную в Конституции Российской Федерации (1993 г.), также вряд ли можно характеризовать термином «парламентаризм», поскольку фактически верховенствующая власть сосредоточена в руках Президента России, являющегося по Конституции главой государства. Парламент же не только не оказывает какого-либо влияния на Президента, но и, согласно Конституции (ст. 84), последний может распустить Государственную Думу"7.

Впрочем, право роспуска парламентского учреждения, на которое указывает исследователь, это, скорее, юридико-технический аспект, который далеко не всегда свидетельствует о слабости представительного органа и силе главы государства. В Великобритании и Германии, например, соответственно король и президент при определенных условиях распускают парламенты, но это не говорит о сильной власти главы государства и не отменяет «привилегированность» Палаты общин или Бундестага.

Увязывая приведенные проблемы с современной трактовкой понятия «парламентаризм» применительно к разным политическим системам, многие авторы, соглашаясь с определением «привилегированности» законодательного и представительного органа, все же вынуждены оговариваться: «с усложнением структуры общества, связей происходит процесс усиления полномочий исполнительной власти (президента, правительства)"8. Правда, каковы пределы усиления полномочий исполнительной власти, после чего исчезает «привилегированность» парламента и уже нельзя называть парламентаризмом конкретную систему государственного руководства обществом, не совсем ясно.

Кстати, еще советские обществоведы, описывая механизмы упадка политического влияния парламентских учреждений в XX веке, обратили внимание на несоответствие декларируемого в теории «верховенства парламента» реальной практике функционирования западных политических систем, основанных на провозглашении принципа парламентаризма. Так, в коллективной монографии специалистов Института государства и права АН СССР под ред. И. Д. Левина и будущего председателя Конституционного суда РФ В. А. Туманова определялись факторы, ведущие к падению влияния парламента на Западе. Среди них, во-первых, рост представительства внесистемной.

7 Романов P.M. Понятие и сущность парламентаризма //Социально-политический журнал (Социальногуманитарные знания). 1998, № 4. (http://www.auditoriuin.ni/books/197/Gkval7.html) * Большой энциклопедический словарь. С. 880. оппозиции, прежде всего коммунистической, в парламентских учреждениях. Во-вторых, большая эффективность исполнительных структур в реализации воли господствующего класса. Ведь в условиях неоднородности представительного органа, исполнительная власть и бюрократически-чиновничий аппарат оказываются более гибким, оперативным и менее подверженным воздействию со стороны общественного мнения и избирательного корпуса инструментом политической власти. «Если правительство подвергается чуждым ему в политическом отношении влияниям только извне, то парламент неоднороден внутри"9. Уже с начала XX века исследователи отметили процесс упадка парламентаризма в политических системах Запада. «В США В. Вильсон был первым, кто с профессорской кафедры выступил против «правления конгресса», а затем практически подтвердил свою позицию на посту президента страны"10.

Многие российские исследователи деятельности представительных и законодательных органов власти, столкнувшись с проблемами стремительной деформации роли и значения парламентских учреждений в современном плюрализованном российском обществе, пытаются корректировать общепринятый понятийный аппарат. Например, первый Председатель Государственной Думы Российской Федерации И. ПРыбкин, а вслед за ним С. Р. Гостева и другие исследователи, считают, что «парламентаризм — это политическая система, где суверенная воля народа находит свое воплощение в избираемом на основе всеобщего и тайного голосования, в условиях многопартийности и разделения властей высшем представительном органе, который осуществляет законодательную деятельность и контроль за исполнительной властью, и гарантирует защиту интересов как большинства, так и меньшинства граждан"11.

С.Котляревский, проанализировав обширный материал, определил парламентаризм как «режим обязательной политической солидарности между правительством и органом или органами, которые признаются авторитетными выразителями народного мнения"12. Бывший Уполномоченный по правам человека РФ О. О. Миронов переводит понятие парламентаризма в ценностную категорию, трактует его как сложный и многогранный феномен, некую шкалу.

9 Политический механизм диктатуры монополий /Ин-т гос. и права АН СССР. Под ред. И. Д. Левина, В. А. Туманова. — М.: Наука, 1974. С.206−207.

10 Там же. С. 207.

11 Рыбкин И. П. Становление и развитие парламентаризма в России. Автореф. дис. д-ра полит, наук. — М., 1995. С. 4−7- Гостева С. Р. Государственная Дума — важный фактор становления современного парламентаризма в России /Науч. ред. Ю. Д. Мещерин. — Воронеж: Изд-во им. Е. А. Болховитинова, 2001. С.З. -272 с.

12 Котляревский С. Сущность парламентаризма //Новое время: 1994, № 14. С. 58. социальных ценностей, «где господствует закон, утвердились принципы верховенства права и разделения властей, где гражданское общество характеризуется демократизмом и высокой политико-правовой культурой"13.

В свою очередь, Р. М. Романов определяет: «парламентаризм предполагает обязательное наличие парламента, но не сводится к нему». Поэтому и само это понятие выводится через сущностные признаки — представительность, законодательствование, верховенствующее положение закона и права, подотчетность народу14.

Ряд исследователей полагают, что парламентаризм — одна из разновидностей форм, но не форма правления в юридическом смысле. Многие увязывают определение данного понятия с характером и организацией общественной жизни, достигнутым уровнем обеспечения прав, обязанностей и свобод граждан, т. е. со степенью демократизации, функционированием гражданского общества15. А некоторые, в частности, специалист по теории государства и права В. А. Савельев, настаивают на том, что парламентаризм, как и федерализм, — это всего лишь принципы и оценочные, квалифицирующие, базовые категории. Авторы же четырехтомника «Конституционное (государственное) право зарубежных стран» говорят о необходимости «признания принципа верховенства парламента над исполнительной властью"16.

Уже упоминавшийся Р. М. Романов полагает, что с социологической точки зрения, о парламентаризме, как явлении многоплановом, имеющем сложную внутреннюю структуру, правомерно говорить в том случае, если помимо парламента существует такая система управления обществом, которая по меньшей мере характеризуется: а) четким распределением законодательных, исполнительных и судебных функцийб) приоритетным положением парламента по отношению к другим органам государственной властив) функционированием гражданского обществаг) плюрализмом интересов социальных групп при соблюдении верховенства законад) определением политико-правового статуса личности, соблюдением прав и свобод человека17. При этом проблема применения локковской «привилегированности» к современной политической практике уводится на второй план и разрешается через введение определения «приоритетность» парламента. А сама.

13 Миронов О. О. Истоки российского парламентаризма //Представительная власть: 1996, № 4−5. С. 100.

14 См.: Романов P.M. Парламентаризм: теория, история и современность.

15 Например, см.: Хубнер Е. Парламентаризм и правительственная система — определение и разграничение //Полис: 1992, № 3.

16 Конституционное (государственное) право зарубежных стран. T.I. С. 308.

17 Романов Р. М. Ук. соч. приоритетность редуцируется к приоритетности в реализации функций парламента как властного института — представительной, законодательной, финансово-бюджетной, контрольной.

Понятие «парламентаризм» стало настолько общеупотребимым в научной литературе, что не только российские, но и западные политологи используют его вне локковского контекста «привилегированности». Хотя известные английские конституционалисты XX века Уэйт и Филлипс прямо говорят о «парламентском верховенстве», «принципе парламентского верховенства», «суверенной законодательной власти», «отсутствии конкурирующей власти», т. е. о фактическом отрицании строгого разделения исполнительной и законодательной властей18.

Например, У. фон Алеманн довольно далеко уходит от жестких трактовок Локка, Уэйта и Филлипса: «Если народное представительство не играет центральную роль в политике, то можно говорить об „авторитарном“ и даже „тоталитарном“ парламентаризме». Таким образом, исследователь недвусмысленно заявляет: некие разновидности парламентаризма возможны и без приоритетности, центральной роли парламента в системе государственных институтов" .

Корифеи европейской политологии, включая М. Дюверже, с середины XX века во весь голос заговорили о «кризисе европейского парламентаризма». Кстати, вопрос об ограниченности либеральной демократии был поставлен еще К.Марксом. Исследуя сущность и различные формы социального отчуждения, он справедливо критиковал практику парламентаризма, формальность прав и свобод человека в классово разделенном обществе. И сегодня усиливающееся размывание роли и значения парламентских учреждений в современных политических системах порождает необходимость для различных исследователей добавлять к определению такие характеристики парламентаризма, которые, по сути, противоречат изначальному смыслу понятия.

Вместе с тем, если все перечисленные подходы можно с определенной условностью отнести к «западническим», то «почвеннический» подход к проблеме парламентаризма берет начало со взглядов А. Н. Радищева, который, как и Ж.-Ж. Руссо, был против парламентской формы народного представительства.

18 Уэйт и Филипс. Конституционное право. — М.: Иностранная литература, 1950. С.28−29,48.

19 Алеманн У. фон. Парламентаризм //Политология. Вып. 3. /Ore. ред. Г. И. Иванов. — М., 1993. С. 22.

Известны отношение В. ИЛенина к парламентаризму и его концепция Советов как альтернативы этой системе государственной власти. Тенденция упадка политического влияния и роли парламента проанализирована им довольно подробно. Не раз писал он и о превращении парламентов в «говорильни», «болтающие корпорации», все больше отстраняемые от действительных рычагов власти20.

Однако даже советская система нередко трактовалась как «советский парламентаризм». И такой подход был небезосновательным. Начиная с первой Конституции РСФСР (1918 г.), определялось доминирование народного представительства, когда, например, устанавливалось, что низовой ячейкой, управляющей на селе, являются сама община, сельский сход, а сельский Советчастица верховной власти. Этот «почвеннический» подход выразил известный российский государствовед, экс-председатель Верховного Совета СССР А. И. Лукьянов: «Разделение властей, которое заложено в американскую конституцию, по признанию самих зарубежных ученых, в полной мере нигде не осуществляется. Судебная система при всей своей независимости связана и с законодательной, и с исполнительной властями. Наши дореволюционные ученые, на*шная с Л. И. Петражицкого и Ф. Ф. Кокошина, говорили о том, что теория разделения властей неприменима к России: «Власть всегда одна, разделяется только компетенция органов, которые осуществляют эту единую государственную власть"21.

И на этой основе экс-председатель Верховного Совета СССР сделал вывод: «Мы наблюдаем, как практически исчезает принцип разделения властей, на котором построен парламентаризм. Например, провозглашенное в ныне действующей конституции разделение властей все больше превращается в господство президентской вертикали. Происходит неуклонное ослабление роли представительных и судебных органов власти. Отделение органов самоуправления от государственной власти, установленное в конституции, приводит к деградации лишенного материальной базы местного самоуправления. Мы становимся свидетелями краха парламентаризма, представительной системы во всем мире, кризиса разделения властей и различных форм демократии. Это неизбежные результаты глобализации."22.

20 См., например: Ленин В. И. Поли. Собр. Соч. Т.25. С.75- Т.ЗЗ. С.47−48- Т.35. С. 109.

21 См.: Лукьянов А. И. В водовороте российской смуты. — М.: Книга и бизнес, 1999. С. 352.

22 Личный архив автора. Стенограмма беседы с экс-председателем Верховного Совета СССР А. И. Лукьяновым. 1998,18 сентября.

Своеобразным отражением этого «почвеннического» подхода к парламентаризму можно считать функционирование перестроечного Съезда народных депутатов, который мог принять к рассмотрению и решению любой вопрос. Тогда как Верховный Совет, правительство и судебная система в рамках своей компетенции осуществляли эту верховную власть народного представительства. Да и политический режим в России после октябрьских событий 1993 года во многом носит родовые черты этой концепции. Ведь, несмотря на декларации о разделении властей (ст. 10) в действующей Конституции, получается, что президент, осуществляющий государственную власть и имеющий огромные полномочия (ст. 11), с одной стороны, выведен из системы разделения властей, а с другой — стоит над ними.

Хотя изучение законодательной власти и такого ее органа, как парламент, длится уже много веков, в науке все более распространяются многоаспектность и многовариантность определения даже самого понятия «парламентаризм», а его применение в различных контекстах далеко расходится с жесткими требованиями локковской «привилегированности» или «парламентского верховенства» Уэйта и Филлипса.

Определяя содержание этого понятия для настоящего исследования, необходимо отметить, что более адекватной нынешнему положению вещей следует признать характеристику парламентаризма с точки зрения осуществления парламентским институтом в системе государственного управления ключевой, представительной, функции. Парламент — это единственный официальный орган народного представительства. Опираясь на представительную функцию, которая фиксирует его связь с народом, нацией, можно вместить в понятие «парламентаризм», по сути, все видовые его разновидности. Эта ключевая характеристика парламентаризма является универсальной. Реализуя ее, парламент, как общественный институт, получает способность обретать различные формы, в зависимости от характера государственности, социально-политических и экономических условий.

Выполнение функции народного представительства роднит и «привилегированный» парламентаризм, характерный для обществ с устойчивой и значительной ролью парламентов (Великобритания, Германия, Италия, Испания и др.), и «президентский» парламентаризм США, Франции, и «переходный» парламентаризм стран с неустойчивыми парламентскими институтами (Россия, некоторые государства Восточной и Центральной Европы, страны СНГ) — и «авторитарный» парламентаризм стран со слабо оформленными парламентскими структурами, где парламенты играют роль законосовещательных органов (страны Латинской Америки и Юго-Восточной Азии).

Да, юридически понимаемый принцип парламентаризма, как верховенство, привилегированность парламентских учреждений, имеет свою сферу применения в теории государства и права. Однако в научных исследованиях все более активно используются расширительные политологические толкования. Их можно довольно четко свести к его определению, с точки зрения реализации исходной функции парламентского учреждения, как народного представительства, созданного для выполнения воли народа (в качестве высшей представительной власти) и контроля за властью исполнительной. Именно такое понимание, на наш взгляд, позволяет согласовать многие упоминавшиеся дефиниции.

Ведь даже с исторической точки зрения, начиная с 1275 года, с Великой Хартии вольностей, английской и французской революций, парламентское представительство собиралось для контроля за монархией, т. е. создавалось народное представительство, теснящее исполнительную власть, монархический строй. И уже из представительной природы вытекали функции контроля над законодательством, бюджетом и т. п. В основе парламентской деятельности лежало не разделение властей, не законодательство, а контроль за исполнительной властью или монархом.

В настоящей работе парламентаризм трактуется как элемент политической системы, в которой суверенная воля народа воплощается в избранном на основе общепринятых демократических процедур народном представительстве, осуществляющем в том или ином объеме законодательную, финансово-бюджетную, контрольную функции, таким образом ограничивающем объем компетенции исполнительной и судебной ветвей государственной власти. И, уже в зависимости от уровня этих ограничений, можно говорить о «привилегированном» положении парламентских институтов при том или ином политическом режиме, об «авторитарном» и о любом другом парламентаризме.

В связи с тем что здесь рассматривается отражение процесса становления российского института парламентаризма в массовом сознании, важное значение имеют дефиниции «общественное (массовое) восприятие», «общественное мнение». Однако если понятие «общественное мнение» относится к числу разработанных не только в зарубежной, но и российской научной литературе, то общественное восприятие" в политологии большинством исследователей пока используется редко.

Теории и концепции общественного мнения, определяющие его как «состояние массового сознания, заключающего в себе скрытое или явное отношение различных социальных общностей к проблемам, событиям или фактам действительности"23, насколько известно, начинают активно разрабатываться со второй половины XIX века. Но каждый новый исторический период выдвигает свои проблемы, что побуждает исследователей возвращаться к «старому» предмету, опираясь на предшествующие знания.

В российских условиях формирование соответствующих концепций общественного мнения относится к 60 — 70 годам XX века, хотя известна работа видного дореволюционного российского социолога В. М. Хвостова, посвященная, правда, анализу метода, а не самому предмету общественного мнения (Хвостов В. М. Общественное мнение и политические партии. — М., 1906). Из других исследований здесь следует отметить труды А. К. Уледова, Б. А. Грушина, В. С. Коробейникова, М. К. Горшкова, Ю. АЛевады, Д. П. Гавры и др.24 А в последние годы российские исследователи активно экстраполируют на отечественную почву работы таких западных исследователей, как Дж. Цаллер и У. Липпман25.

Ю.Левада отмечал, что независимость суждений отдельных людей является обязательным условием функционирования института общественного мнения в современных цивилизованных обществах. Возможность его появления как социально признаваемого и социально значимого института начинает формироваться с зарождением политического и идеологического плюрализма26.

Технология формирования общественного мнения, а значит, власти над ним, осуществляемой через СМИ, достаточно сложна. «Социальная технология», по Манхейму27, есть совокупность методов, влияющих на поведение людей,.

23 Краткий словарь по социологии /Под общ. ред. Д. М. Гвишиани, Н. И. Лапина. — М.: Политиздат, 1989. С. 198.

24 Гавра Д. П. Общественное мнение как социологическая категория и социальный институтИн-т соц.-экои. проблем РАН. — СПб.: ИСЭП, 1995. — 235 е.- Горшков М. К. Партийные организации и общественное мнение.

— М.: Политиздат, 1981. — 95 е.- Он же. Общественное мнение. История и современность. — М.: Политиздат, 1988. — 382 е.- Российское общество в условиях трансформации: мифы и реальность: 1992;2002 (Социол. анализ) — Ин-т комплекс, соц. исслед. РАН. — М.: РОССПЭН, 2003. — 510 е.- Грушин Б. А. Массовое сознание. Опыт определения н проблемы исслед. — М.: Политиздат, 1987. — 367 е.- Он же. Мир мнений и мнения о мире.

— М., 1967; Левада Ю. А. От мнений к пониманию. Социол. очерки: 1993;2000. — Моск. школа полит, исслед., 2000. — 574 е.- Уледов А. К. Общественное мнение советского общества. — М., 1963; Коробейников B.C. Пирамида мнений. Общественное мнение: природа и функции. — М., 1981.

25 Цаллер Дж. Происхождение и природа общественного мнения /Пер. с англ. A.A. Петровой. — М.: Ин-т ФОМ, 2004. — 558 е.- Липпман У. Общественное мнение /Пер. с англ. T.B. Барчуновой. — М.: Ин-т Фонда «Обществ, мнение», 2004. — 382 е.- Он же. Публичная философия. — М.: Идея-пресс, 2004. -159 с.

26 Левада Ю. А. Ук. соч.

27 Манхейм К. Диагноз нашего времени. — М., 1994. С. 414. требующая огромных усилий и ресурсов. Многие аналитики, в том числе Р. Дебре, считают, что СССР проиграл Соединенным Штатам ведущуюся через СМИ «войну символов» (или «смыслов»)2®-. Применительно к российским процессам войну смыслов проигрывали и сторонники оппозиции, сгруппировавшиеся в начале 90-х годов XX века вокруг представительной власти.

В этой связи представляется обоснованным подход тех исследователей, которые, фиксируя особенности общественного мнения как специфического способа отражения действительности, не только видят в нем духовный феномен, но и рассматривают его как объект определенных преобразующих действий со стороны людей29.

Для настоящей работы представляется важным определение, которое дает Д. П. Гавра, предлагающий рассматривать общественное мнение как «совместную заинтересованно ценностную оценочную и вытекающую из нее практическую деятельность социальных субъектов и их (деятельностей) результат" — как специфический социальный институт, «способный функционировать во всех сферах жизни общества"30. А также определение М. К. Горшкова, согласно которому «общественное мнение — есть своеобразный способ существования и проявления массового сознания, посредством которого выражается духовная или духовно-практическая позиция народного большинства в отношении к актуальным для него фактам, событиям, явлениям и процессам действительности». Причем в этом понимании вслед за М. К. Горшковым можно говорить «об общественном мнении в демократически развитом государстве как о системном элементе властных отношений», т. е. функционирующим в системе тесной взаимосвязи, взаимодополнения и взаимовлияния всех элементов действующей власти"31.

Категория «общественное (массовое) восприятие» в последнее время стала все чаще встречаться и в политологической, и в исторической литературе. Хотя в исторических работах эта традиция имеет более длительную традицию в связи с тем, что в конце 20-х годов французские историки М. Блок, Л. Февр и Ф. Блондель положили начало «Школе Анналов». А затем так называемой «Новой исторической науке» — течению, сформировавшемуся под воздействием К. Леви.

28 Независимая газета: 1995,25 апреля.

29 Короткова Л. Н. Социология общественного мнения. Конспект лекций. — СПб.: Изд-во В. А. Михайлова, 2000. 32 с.

30 Гавра Д.П.УК. соч. С.бЗ.

31 Горшков М. К. Российское общество в условиях трансформации. С. 27,43.

Стросса, Н. Элиаса, отчасти Э. Дюркгейма и М.Мосса. Она «призвала историков изучать отныне оба способа реальности: собственно реальность и представления, которые складывались об этой реальности у ее современников"32.

Отсюда — распространенность подобного подхода в российской науке на рубеже XX и XXI веков. Он охватывает как исследования общественного восприятия, например, государей и «русских святых монашеского чина во второй половине XIV — первой трети XVI века», так и «становления большевистской власти на Дону и Кубано-Черноморье» и т. п.

В политологической литературе осторожность в использовании данного термина связана с тем, что он активно применяется в политической и социальной психологии. Психологи определяют восприятие как «способность получать, или улавливать, действие и измерять его ценность», «способность получать, или распознавать, информацию — конкретную или символическую"33. Что касается «общественного восприятия» (социальной перцепции: от лат. регсерйовосприятие и воздаИв — общественный), то оно определяется как «понимание и оценка людьми социальных объектов (других людей, самих себя, групп, социальных общностей и т. п.)». Причем в дефиниции «общественного восприятия», как и в принятом нами определении понятия «общественное мнение», предполагается и деятельностный аспект: не только получение и оценка социального объекта, но и «регуляция поведения и деятельности отдельного индивида и социальных групп"34.

Поэтому под «общественным (массовым) восприятием» будем понимать оценочную и вытекающую из нее практическую деятельность социальных субъектов, в которой объединение индивидуальных представлений переходит в новое качество и, будучи сформированным, становится устойчивым и схематизированным.

В предельно упрощенной форме, вслед за Дж. Цаллером, зададимся вопросом: «Если бы у общественности было мнение, но отсутствовал исследователь, чтобы его измерять, можно ли было бы считать, что общественное мнение существует?». И согласимся, что суждения, которые люди формируют под воздействием потока политических сообщений, — это еще не.

32 Ле Гофф Ж. «Анналы» и Новая историческая наука //Споры о главном. Дискуссии о настоящем и будущем исторической науки вокруг французской школы «Анналов». — М., 1993. С. 90−94- Шаповалов А. И. Феномен советской политической культуры (ментальные признаки, источники формирования и развития). — М.: Прометей, 1997. С. 7.

33 Менегетти А. Тезаурус. Словарь онтопсихологических ценностей. — М.: ННБФ «Онтопсихология», 2004. С. 24.

34 Психология. Словарь /Под общ. ред. А. В. Петровского, М. Г. Ярошевского. — М.: Политиздат, 1990. С. 273, 274. общественное мнение. Основой для формирования общественного мнения является вмешательство внешней агрегирующей его инстанции — скажем, исследователя, который выявляет общее в восприятии через ответы на вопросы интервью.

Как видно, принимаемые нами дефиниции «общественное мнение» и «общественное (массовое) восприятие» в значительной степени отражают схожие по своей сущности явления. Их различие предопределяется тем, что общественное мнение отражает результат оценочной деятельности социальных субъектов, а «общественное (массовое) восприятие» в большей степени характеризует сам процесс преобразования общественно значимой информации в суждения людей.

Использование указанных понятий в смежных отраслях знаний, соответственно социологии и политологии, с одной стороны, а также политической и социальной психологии — с другой, естественно, не может быть ограничено, особенно при междисциплинарных исследованиях на стыке этих наук. На наш взгляд, вполне оправданно использование и того, и другого понятий.

Предлагаемый подход к определению понятий «общественное мнение» и «общественное (массовое) восприятие» позволяет точнее понимать их роль в формировании массового сознания, менталитета. В этой связи менталитет можно рассматривать как закрепленные в сознании стереотипы общественного мнения, формируемого в процессе массового восприятия.

Казалось бы, проблема российского парламентаризма и его отражения в общественном мнении страны является сегодня одной из наиболее популярных. Но вместе с тем остается и одной из самых неразработанных в плане изучения становления и развития постсоветского общества. В то время как динамика этого процесса и отдельные юридические, общеполитические черты достаточно хорошо разработаны исследователями, область массового восприятия в целом изучена мало.

К исследованиям, носящим обобщающий характер и рассматривающим российский парламент в общем контексте протекающих в обществе процессов, можно отнести работы Н. А. Васецкого, Р. Г. Гостева, С. Р. Гостевой, В. АЕлчева, Ю. К. Краснова, Ж. И. Овсепян, В. А. Шеховцова, Д. В. Шикунова и др., посвященные генезису и становлению современных форм российского парламентаризма35. В этом контексте отдельно следует отметить работы Р. М. Романова, затрагивающие многие аспекты исследования парламентаризмаот изучения истоков до социологии парламентаризма36.

Необходимо отметить и ряд политологических исследований, посвященных становлению представительных органов власти в России, не имеющих непосредственного отношения к рассматриваемому комплексу актуальных проблем, но играющих заметную роль для определения корней многих современных процессов. К их числу относятся работы В. С. Баева, И. М. Бунина, А. А. Галкина, С. А. Глотова, Е. В. Макаренкова, С. А. Караганова, В. А. Никонова и др.37.

Самому же анализу проблем парламентаризма в России в настоящее время посвящен широчайший круг исследований, подготовленных юристами, государствоведами. Причем упор в них делается, как правило, на проблемы разделения властей и непосредственного функционирования парламента38.

35 Народовластие в России — очерк истории и современного состояния /Дмитриев Ю.А., Журавлев А. Л., Комарова В. В. и др. — М.: Манускрипт, 1997. — 292 е.- Овсепян Ж. И. Становление парламента в России.- Российский парламентаризм в XX в. Материалы «круглого стола», 27 апр. 1999 г. /ГД ФС РФ. — М., 2000. — 31 е.- Парламентаризм и народное представительство в России: история и современность /Ёлчев В.А., Краснов Ю. К., Васецкий H.A. — ГД ФС РФ, 2001; Гостев Р. Г. Государственная Дума Федерального Собрания Российской Федерации. — М.: ЕврошколаВоронеж: Из-во им. Е. А. Болховитинова, 2002. — 544 е.- Гостева С. Р. Государственная Дума — важный фактор становления.- Шеховцов В. А. Развитие российского парламентаризма. — Владивосток: Дальнаука, 2002. — 321 е.- Шикунов Д. В. Российский парламентаризм: особенности современного этапа. Уч. пособие /Моск. ун-т МВД РФ. — М., 2004. — 67 с.

36 Романов P.M. Истоки парламентаризма: от законодательных органов древности до наших дней. — М.: Луч, 1998. -118 е.- Он же. Парламентаризм: методолог, аспекты соц.-полит. исслед. — М., 1999. — 52 е.- Российский парламентаризм: история и современность /Науч. ред. А. И. Яковлев. — М., 2000. — 330 е.- Парламентаризм: теория, история и современность.- Российский парламентаризм: истоки, совр. проблемы, перспективы. Автореф. дис. д-ра полит, наук: 22.00.05. — М.: Ин-т соц.-полит. исслед. РАН, 2000. — 46 с.

37 Современная российская политика. Курс лекций /Бунин И., Караганов С., Никонов В. Ред. В. Никонов. -М.: Олма-Пресс, 2003. — 222 е.- Баев B.C. Институт парламентаризма в современной России.- Галкин A.A. Размышления о политике и политической науке /Ин-т сравнит, политологии РАН. — М.: Оверлей, 2004. — 278 е.- Государство, демократия, парламентаризм. Курс политологии для вузов в схемах, табл., цифрах /Глотов С.А., Макаренков Е. В., Новиков В. В., Скворцов И. П. Кубан. науч. центр полит, и правовых исслед. «Законодат. инициатива». — Краснодар, 1997. — 329 е.- Роль парламента в демократическом государстве. Материалы научно-практ. конф. /Редкол.: Ю. Г. Чернышев и др. Алт. гос. ун-т., Алт. шк. полит, исслед. -Барнаул, 1999. — 225 е.- Павлов A.B. Депутатские объединения в Государственной Думе: статус, проблемы законотворческой деятельности. Полигологич. анализ. Автореф. дис. канд. полит, наук: 23.00.02. — М.: Рос. акад. гос. службы прн Президенте РФ, 1997.-24 е.- Квон Хюн Чжон. Российский парламентаризм: история и современность. Историко-политол. аспекты. Автореф. дис. канд. полит, наук: 23.00.02. — М.: МГУ, 1999.26 е.- Ежов Д. А. Президентство и парламентаризм в современной России: концепции и сценарии развития. Автореф. дис. канд. полит, наук.: 23.00.02. — М.: Акад. труда и соц. отношений, 2004. — 28 е.- Подколзина И. В. Становление парламентских партий в России. Автореф. дис. канд. полит, наук: 23.00.02. — СПб. гос. ун-т, 2004. — 16 е.- Шугунова 3.3. Политическая динамика современных российских парламентских партий. Автореф. дис. канд. полит, наук: 23.00.02. — Ростов н/Д: Юрид. ин-т МВД России, 2004. — 22 е.- Проблемы социально-политического развития российского общества. Межвуз. сб. науч. тр. /Ред. М. Е. Бураков. -Воронеж, 1997. Вып.2. Проблемы социально-политического развития российского общества. Межвуз. сб. науч. тр. /Редкол.: В. М. Черных и др. — Воронеж, 1997. Вып.З. — 117 е.- Осуществление политической и правовой реформ в Российской Федерации. Сб. ст. /Авт. кол.: Абросимова Е. В., Андреев В. А., Богатова Л. Ю. и др.- Рос. акад. гос. службы при Президенте РФ. — М.: РАГС, 1997. -150 с.

38 Современный парламент: теория, мировой опыт, российская практика. Учебник /Под ред. О.Н. БулаковаМоск. туманит, ун-т. — М.: ЭКСМО, 2005. — 319 е.- Парламентское право России /Под ред. Т. Я. Хабриевой. 2-е.

Общефилософские и историко-философские проблемы становления учреждений парламентского типа в России рассматривали Р. Г. Абдулатипов, Л. Ф. Болтенкова, А.А.Кара-Мурза и др.39.

Парламентская практика обобщалась в работах Н. А. Васецкого, И. П. Рыбкина, У. Х. Робинсона, Г. Н. Селезнева, Ю. К. Краснова и др.40 изд., перераб. и доп. — M.: Юристь, 2003. — 653 е.- Разделение властей и парламентаризм /Ин-т гос. и права РАН. Редкол.: Е. К. Глушко и др. — М., 1992. — 126 е.- Тагиров Э. Р., Тронова Л. С. Парламентская практика. -Казань, 1993. 134 е.- Совет Государственной Думы, 1994;1995 /Ред. В. Д. Карпович.-М.: Правовая культура, 1996; Проблемы парламентского права России. Сб. /Под ред. Л. Иванова. — М.: Центр конституц. исслед. МОНФ, 1996. — 131 е.- Любимов А. П. Лоббизм как конституционно-правовой институт /Ин-т гос. и права РАН. — М., 1998. — 255 е.- Лубенченко К. О разделении властей и проблемах Российской государственности /Парламентский центр РФ. — М., 1992; Керимов А. Д. Проблемы конституционной реформы и государственного строительства в России /Рос. акад. гос. службы при Президенте РФ, — М.: РАГС, 2000. — 51 е.- Гранкин И. В. Парламент России. — М.: Изд-во гуман. лит., 2001. — 368 е.- Парламентское право России /Под ред. Н. М. Степанова, Т.Я. ХабриевойИн-т гос. и права РАН. — М.: Юристь, 2000.-391 е.- Краснов Ю. К. Российская государственность: эволюция институтов власти и проблемы их модернизации /ГД ФС РФ. — М., 2001. — 207 е.- Бацев Ю. Н. Парламентаризм в России. Теоретико-правовые и организационные аспекты. Автореф. дис. канд. юрид. наук: 12.00.02. — М: Рос. акад. гос. службы при Президенте РФ, 1998; Гасымов Р. Б. Федеральное Собрание Российской Федерации: конституционно-правовой статус. Автореф. дис. канд. юрид. наук: 12.00.02. — М.: Рос. акад. гос. службы при Президенте РФ, 2000. — 25 е.- Горылев А. И. Становление парламентаризма в России: историко-теоретическнй аспект. Автореф. дис. канд. юрид. наук: 12.00.01. — Нижегород. гос. ун-т, 2000. — 28 е.- Пригон М. Н. Конституционно-правовой статус парламента России: теория, практика, перспективы. Автореф. дис.. канд. юрид. наук: 12.00.02. — СПб. гуманит. ун-т профсоюзов, 2004. — 25 е.- Воробьев И. В. Становление института парламентаризма в современной России: взаимодействие депутатского корпуса и аппарата Государственной Думы. Автореф. дис. канд социол. наук: 23.00.02. — М.: Рос. акад. гос. службы при Президенте РФ, 2004. — 29 е.- Астафичев П. А. Народное представительство и парламентаризм: конституционные проблемы /Под ред. Г. Н. Комковой. — Орл. гос. ун-т, 2004. -363 с.

39 Абдулатипов Р. Г., Болтенкова Л. Ф. Россия, в чем суть твоего бытия? Нст.-филос. размышления. — М.: Республика, 1994. — 319 е.- Кара-Мурза А. Как возможна Россия? Ст. и выст. разных лет /Фонд соц.-экон. исслед. «Преобразование-2000» и др. — М.: Сов. спорт, 1999. — 224 е.- Судьба России: исторический опыт XX столетия. Доклады Третьей Всерос. конф. (Екатеринбург, 22−23 мая 1998 г.) /Адм. губернатора Свердл. обл., Урал. гос. ун-т, Ин-т по переподгот. и повышению квалиф. преподавателей гуманит. и соц. наук и др. Редкол.: Ю. П. Андреев и др. — Екатеринбург, 1998. — 249 е.- Россия между Западом и Востоком: духовные аспекты цивилизации. Сб. науч. тр. /Ин-т молодежи, Центр исслед. полит, кулыуры России (Далее: ЦИПКР). — М., 1999. — 157 е.- Устименко C.B. Сущность и формирование отношений политического представительства в современной России. Политико-филос. анализ. Автореф. дис.. д-ра филос. наук: 09.00.10. — Моск. гос. социальн. ун-т, 1996. — 49 с.

40 Рыбкин Н. П. Мы обречены на согласие. Выст., ст., интервью. — М.: Междунар. отношения, 1997. — 407 е.- Селезнев Г. Н. Вся власть — закону! Законодательство и традиции указного права в России /Под общ. ред. H.A. Васецкого. — М., 1997. — 143 е.- Трегуб Г. М. Парламентаризм советский: истоки, многопартийность, блоки. Справ, пособие /Рос. акад. упр.- Центр политологии. — М., 1991. — 92 е.- Закон, власть, политика: государственный и местный уровни /Селезнев Г. Н., Гневко В.А.- Акад. нац. безопасностиИн-т упр. и экономики. — СПб., 1998. — 255 е.- Васецкий H.A., Краснов Ю. К. Парламентаризм в действии: Государственная Дума Федерального Собрания Российской Федерации в 1994;1998 гг. /Аналнт. упр. Аппарата ГД ФС РФ. — М., 1999. — 55 е.- Перестройка структуры и деятельности парламентов стран Центральной Европы и СССР /Робинсон У. Х. Перестройка структуры и деятельности венгерского парламентаМико Ф. Т. Перестройка структуры и деятельности парламента Чешской и Словацкой Федеральной РеспубликиОн же. Перестройка н деятельность польского парламентаОлешек У. Дж. Перестройка структуры и деятельности парламента БолгарииМико Ф. Т. Перестройка структуры и деятельности парламентов в странах Центральной Европы и СССР /Пер. с англ. У. Х. Робинсон. 1991.-30 е.- Бацев Ю. Н. Становление и развитие парламентаризма в Российской Федерации и ее субъектах: теоретико-правовые и организационные аспекты. На примере Республики Саха (Якутия). — М., 1997. — 99 е.- Губогло М. Н. Может ли двуглавый орел летать с одним крылом: размышления о законотворчестве в сфере этногосударственных отношений /Ин-т этнологии и антропологии РАН. — М., 2000. — 503 с.

Большой массив документов, источников, анализ конкретной парламентской практики содержится в изданиях Фонда развития парламентаризма, выпущенных под редакцией С. А. Мдоянца, А. М. Салмина, А.А.Захарова41. Фонд уже издал обобщающие материалы о деятельности первой, второй и третьей думской легислатур, а также соответствующие справочники.

Фактологический материал, касающийся деятельности Съездов народных депутатов, Верховного Совета РСФСР, Государственной Думы, собран в изданиях, составителями и редакторами которых были С. П. Обухов, Э. М. Харланова, А. А. Сухопаров, И. Ф. Залевская, А. А. Сурков и др.42.

Важное значение для обобщения опыта развития российского парламентаризма имели разного рода научные мероприятия, организованные в связи с теми или иными юбилейными датами. Например, созванная по инициативе Федерального Собрания РФ к 90-летию со дня начала работы Госдумы России научно-практическая конференция43. А также мероприятия в связи с 10-летием первых Съездов народных депутатов44.

Особо следует отметить исследования А. А. Галкина, Ю. А. Красина, А. Н. Медушевского, И. П. Рыбкина, посвященные дихотомии демократии и авторитаризма в контексте становления и развития парламентаризма45.

41 Парламентаризм в России: опыт и перспективы 1994 г. /Фонд развития парламентаризма в России. — М., 1994. — 271 е.- Парламентаризм в России: Федеральное Собрание, 1993;1995 гг. V Государственная Дума. Совет Федерации первого созыва /Авт. докл.: Мдоянц С. А., Сапмин А. М., Захаров A.A. и др.- Фонд развития парламентаризма в России. — М., 1996. — 238 е.- Парламентаризм в России: Федеральное Собрание в 1996;1999 гг. /Фонд развития парламентаризма в России. — М., 2000. — 376 е.- Законодательный процесс в России: граждане и власть. Практ. советы /Автономов A.C., Завадская Л. Н., Захаров A.A. и др.- Междунар. респ. ин-т, Фонд развития парламентаризма в России. — М.: АИА-Принт, 1996. — 80 е.- Помощник депутата Государственной Думы: права, обязанности и повседневная деятельность. Практ. пособие /Автономов A.C., Бубело М. В., Василенко С. А. и др. Отв. ред. A.A. ЗахаровМеждунар. респ. ин-т, Фонд развития парламентаризма в России.- М., 2001. — 145 с.

42 Государственная Дума Федерального Собрания Российской Федерации в 1993;2004 гг. /Васецкий H.A., Гайдаржи С. И., Лоторев A.H. и др. Под общ. ред. Б.В. ГрызловаГД ФС РФ. — М., 2004. — 319 е.- Политическая элита. Парламент России: 10 лет I съезду нар. депутатов РСФСР: Ил. информ.—аналит. альбом /Под ред. И.Залевской. — М., 2000. — 303 е.- Народные депутаты России. 1990;1993 гг. /Сост. С. П. Обухов, Э. М. Харланова и др. — М.: Изд. ГД, 1998; Парламентскому корреспонденту. Опыт справочника о деятельности структур законодательной власти Российской Федерации" /Сост.: те же. — Известия, 1991; Российский парламент: от Первого к Седьмому Съезду. Справочник парламентского корреспондента /Сост.: Ук. состав. — Известия, 1992. Парламентские блоки и фракции /Сост. С. П. Обухов, А. А. Сухопаров. -Известия, 1992.

43 История парламентаризма в государствах — участниках Содружества Независимых Государств. К 90-летию с начала работы Госдумы России. Из материалов научно-практ. конф. /ГД ФС РФ. — Известия, 1996. — 47 с.

44 Время перемен, время надежд. Сб., посвящ. 10-летию Первого съезда нар. депутатов СССР /Бородин О., Золотухин В., Челышев В., Ярошинская А. — М.: Полимедиа, 1999. — 231 е.- Парламентаризм и многопартийность в современной России. К 10-летию двух исторических дат /Науч. ред.: А. Г. Механик, В Л. РимскийИн-т соврем, политики, Фонд ИНДЭМ, Фонд развития парламентаризма в России. — М.: Ин-т соврем, политики, 2000.-271 е.- Лысенко В. Н. Десять лет современного российского парламента: некоторые итоги и перспективы. Докл. к заседанию «круглого стола» на тему «Десять лет соврем, рос. парламентаризма: итоги и перспективы». — М.: Ин-т соврем, политики, 2000. — 26 с.

45 Галкин A.A., Красин Ю. А. Россия на перепутье. Авторитаризм или демократия: варианты развития. — М.: Весь мир, 1998; Медушевский А. Н. Демократия и авторитаризм: российский конституционализм в.

Появились даже российские исследования психологии парламентаризма46 и парламентской журналистики47, а в последние годы — и опыт сравнительных исследований в области парламентаризма, где объектом анализа выступает в том числе и российский парламентаризм48.

Однако приведенный обширный перечень направлений, по которым ведется сегодня исследование российского парламентаризма, свидетельствует, что пока не уделено систематического научного внимания становлению и развитию образа парламента в общественном сознании в целом, с одной стороны, и в общественно-политической психологии отдельных групп избирателей — с другой. Очевидно, именно наличие столь обширных лакун в изучении института российского парламентаризма определяет немногочисленность монографических работ в данной области.

В связи с усиливающимися спорами о направлении транзита политического режима в России именно анализ массового восприятия парламентаризма как института, ключевого для демократического перехода, позволяет глубже понять, почему на конкретных этапах этого перехода был достигнут тот или иной результат. И — в особенности: отчего переход идет по явно нестандартному сценарию к неопределенному «чему-то иному» (О'Доннел и Ф. Шмиттер). Причем это «что-то иное» определяется весьма широко в рамках концепций как «делегативной демократии» и комбинации различных гибридных моделей, так и «постановочной демократии» или «демократически избираемой и сменяемой авторитарной власти». Хотя литература по данному вопросу обширна49, но исследователи, например, В. П. Воротников, остаются все более сравнительной перспективе. — М.: РОССПЭН, 1998. — 655 е.- Рыбкин И. П. Россия в XXI веке: демократия или диктатура? Раздумья о возможности согласия социалистов и либералов. — М.: Информ-Знание, 1997. — 254 с.

46 Психология парламентаризма /Герасимов В.М., Деркач A.A., Косопкин A.C., Нефедова Т.И.- Между нар. акад. акмеол. наук. — М.: Статус-Кво, 1999.-199 е.- Законодательная и представительная власть: история и современность. Междунар. научно-практ. конф., СПб, 19−20 апр. 2001 г. Док. и материалы /Сост.: H.A. Васецкий, В. Б. Исаков, Ю. К. Краснов и др.- ГД ФС РФ. — М., 2001. — 319 е.- Совет Федерации в истории парламентаризма: 1996;2000 гг. /Вартазарова Л.С., Викторов B.H., Гефенидер В. Э. и др.- - М., 2001. — 311 с.

47 Соколова Е. П. Пресса и парламентаризм в политическом процессе России. Автореф. дне. канд. полит, наук: 10.01.10.-Екатеринбург, 2005.-22 с.

48 Парламентские процедуры: проблемы России и зарубежный опыт. Материалы науч. конф., Москва, 21−23 марта 2002 г. /Под ред. С. А. Авакьяна. — М.: МГУ, 2003. — 475 е.- Парламентская демократия и федерализм в России и Германии: опыт совместного исследования российских и германских ученых /Под общ. ред.: А. Мацнева, M. МоммзенФонд Ханса Зайделя. — М., Мюнхен, Вюрцбург, 1999. — 344 е.- Любимов А. П. Правовые институты демократии России и стран Европы. Выборы, лоббизм и парламентаризм: сравнительный анализИн-т Европы РАН. — M., 1999. — 57 е.- Прохоров M.B. Федеративные начала в организации и деятельности парламента: проблемы России и опыт зарубежных стран. Автореф. дис. канд. юрид. наук: 12.00.02. -M.: МГУ, 1997. 19 с.

49 Обзор литературы, например, см.: Гельман В. Как выйти из неопределенности /Pro et Contra: 1998. T.3. С.21−39- Мачкув Е. Демократия, авторитаризм, тоталитаризм — устарела ли эта триада в учении о формах правления? //Информационно-аналитический бюллетень Фонда Сороса «Открытое общество», 2004. (http://www.ancentr.ru/doklads/archive/has-ruc.htm) убеждены, что западные трансформационные модели «не работают на российской земле, и требуются поиск, утверждение новых моделей и концепций, в большей степени учитывающих специфику страны, менталитет россиян"50. К сожалению, даже собственно монографий, посвященных роли парламента в российском трансформационном процессе, почти нет51.

Впрочем, в научной литературе уже достаточно активно анализируется состояние общественного сознания в перестроечную и постсоветскую эпоху. Здесь следует отметить фундаментальные работы М.К.Горшкова52, Б. З. Докторова, А. А. Ослона, Е.С.Петренко53, Ю.А.Левады54. В определенной степени проблема затронута в коллективной монографии «Власть и народ в России: обновление повседневных практик и варианты универсализации институционального порядка», выпущенной ИСП РАН55.

Материалы, содержащие некоторые данные и характеристики отражения образа парламента в народном менталитете, представлены в политологической56, исторической и мемуарной57 литературе.

50 Воротников В. Переходные политические процессы демократизации в условиях глобализации //НаукаКультура — Общество: 2005, № 2. С. 112.

51 Здесь можно отметить только такую работу: Федоров Ю. Е. Парламент в трансформационном процессе в России //Россия политическая. — Моск. центр Карнеги, 1998. С.71−135, а также диссертацию: Хайбуллин М. Р. Парламентаризм в условиях политического транзита. Опыт стран Центральной и Восточной Европы. Автореф. дис. канд. полит, наук: 23.00.02. — Уфа: Башкир, гос. ун-т, 2004. — 23 с.

52 Горшков M.K. и др. Российская идентичность в условиях трансформации /Отв. ред.: M. К. Горшков, H. Е. ТихоноваИн-т комплекс, соц. исслед. РАН — М.: Наука, 2005. — 395 е.- Он же. Изменяющаяся Россия в зеркале социологии. — М.: Лети, сад, 2004. — 279 е.- Россия — новая социальная реальность: Богатые. Бедные. Средн. кл. — М.: Наука, 2004. — 258 е.- Российское общество в условиях трансформации: мифы и реальность. (Социол. анализ). РНИСиНП. — М.: РОССПЭН, 2000. — 384 с.

Докторов Б.З., Ослон A.A., Петренко Е. С. Эпоха Ельцина: мнения россиян. Социологические очерки. — М.: Ин-т ФОМ, 2002.-382 с.

54 Левада Ю. От мнений к пониманию.

55 Власть и народ в России: обновление повседневных практик и варианты универсализации институционального порядка /Айвазова С. Г., Гвоздева Е. А., Кертман Г. Л. и др. Рук. проекта C.B. Патрушев. — M.: ИСП РАН, 2003. -169 с.

56 Ельцин — Хасбулатов: единство, компромисс, борьба (Сб.). Рос. независ, ин-т соц. и нац. проблем, Центр полит, и экон. истории России /Сост. Л. Н. Доброхотов и др.- авт. предисл. М. К. Горшков и др. — М.: Терра, 1994. — 613 е.- Парламентаризм и многопартийность в современной России. — М.: Ин-т современной политики, Фонд ИНДЕМ, Фонд развития парламентаризма в России, 2000. — 271 е.- Романов P.M. Российский парламентаризм: истоки.- Рыбкин И. П. Становление и развитие парламентаризма. — М., 1995; Шевцова Л. Режим Бориса Ельцина /Моск. центр Карнеги. — М.: РОССПЭН, 1999. — 535 е.- и др.

57 Воротников В. И. А было это так. Из дневника члена Политбюро ЦК КПСС. — М.: Совет ветеранов книгоиздания, SIMAR. 1995. С.302- Горбачев М. С. Жизнь и реформы. В 2 т. — М.: Новости, 1995. Т. 1. — 596 е.- T.2. — 652 е.- Ельцин Б. Н. Исповедь на заданную тему. — М.: Сов.-брит. творч. ассоц. «Огонек — Вариант», 1990. — 102 е.- Записки президента. — М.: Огонек, 1994. — 415 е.- Зюганов Г. А. Верность. — М.: Мол. гвардия, 2003. — 444 е.- Исаков В. Б. Председатель Совета Республики. Парламент, дневник, 1990;1991. — Екатеринбург: ИПП «Урал, рабочий», 1997.-491 е.- Он же. Госпереворот. Парламент, дневник, 1992;1993. — Екатеринбург ИПП «Урал, рабочий», 1997. — 472 е.- Лукьянов А. И. В водовороте российской смуты.- Попов Г. Х. О революции 1989;1990 годов. — M.: Согласие, 2004; ОАО тип. «Новости». — 796 е.- Хасбулатов Р. И. Великая российская трагедия. В 2 т. — М.: ТОО «СИМС», 1994. T. 1. — 415 е.- T.2. — 464 е.- Шахназаров Г. Цена свободы: реформация Горбачева глазами его помощника. — М.: Россика — Зевс, 1994. — 623 е.- Шейнис В. Л. Взлет и падение парламента. Переломные годы в российской политике (1985 -1993). — М.: Центр Карнеги, 2005. Т.1. 2005. — 702 с. T.2. — 2005. — 769 е.- Эпоха Ельцина. Очерки полит, истории /Батурин Ю. М, Ильин А. Л., Кадацкий В. Ф. и др. — М.: Вагриус, 2001.-815 е.- Дмитриев Ю. А., Черкашин Е. Ю. Законодательные.

Однако, как показал анализ, исследования восприятия образа народного представительства не пользуются предпочтениями и у политологов. Видимо, сказывается посьш, будто социологические опросы дают картину поверхностных установок. Даже не мнений, а настроений, фиксация которых слабо отражает глубинные отношения между властью и гражданами, и на первый взгляд производит впечатление хаотичности, иррациональности58.

Хотя можно сказать, что брешь в этой настороженности уже прорвали крупные исследования образа власти, оппозиции и партий как в России, так и за рубежом, опубликованные С.И.Васильцовым59, В.П.Пешковым60, Е.Б.Шестопал61 и др.

Анализ литературы, других источников убеждает в необходимости глубокого и всестороннего исследования выбранной автором темы, неоднозначности и противоречивости, недостаточной научной разработанности ключевых аспектов функционировании института парламентаризма в контексте отражения его деятельности в массовом сознании.

Научная проблема исследования предопределена незавершенностью теории политического процесса. Недостаточность знаний и неполнота представлений о функционировании парламентских учреждений в постсоветский период, об отражении его деятельности в общественном мнении, для которого характерно нарастание массового разочарования в этом государственном институте, во многом усложняет демократический транзит, усиливает неопределенность в дальнейших путях развития российского общества в начале XXI века. органы России от Новгородского вече до Федерального Собрания: сложный путь от патриархальной традиции к цивилизации. — М.: Манускрипт, 1995. 102 с. и др.

Егорова-Гантман Е., Косолапова Ю., Минтусов И. Восприятие власти. — Власть: 1994. № 1- Шестопал Е. Б. Образ власти в России: желание и реальность (политико-психологический анализ). — Полис: 1995, № 4. 39 Васильцов С. И. «Война образов»: общество, выборы, партии и лидеры глазами россиян. — М.: ИСП РАН, 2004. — 113 е.- Он и др. Политическая социология: искушение двух партийностью. Массовые настроения и избирательные кампании 2003 — 2004 гг. — М.: Изд-во ЦИПКР (Далее: Русский летописец), 2004. — 232 е.- Коммунисты: право на власть. Народное восприятие /Отв. ред. В. П. Пешков. — М.: Информ-Знание, 1998. -187 е.- Незабытая революция. Эпоха Октября глазами россиян /Отв. ред. В. П. Пешков. — Там же, 1997. — 101 е.- Человек, политика, ключевые проблемы общества. В 2 ч. /Ин-т пробл. рабочего движения и сравн. политологии АН СССР /Отв. ред. С. И. Васильцов. — М.: ИПРДСП АН СССР. 1991. Ч. 1. — 77 е.- 4.2. — 110 е.- Васильцов С. И. Рабочий класс и общественное сознание. Коммунисты в соц.-полит, структуре Италии. — М.: Наука, 1983. — 264 е.- Рабочий класс в странах Западной Европы. К изуч. соц. основ полит, поведения /Галкии A.A., Васильцов С. И., Салмин А. М., Михайлов C.B. Отв. ред. А. А. Галкин. — М.: Наука, 1982.-375 с.

60 Пешков В .П. Оппозиция и власть: общественное восприятие. — М.: ИТРК, 2000. — 360 е.- Он же. Россия XXI века в системе общественно-политических ожиданий. — М.: Русский летописец, 2000. -154 с.

61 Шестопал Е. Б. и др. Образы власти в постсоветской России: полит.-психол. анализ /Под ред. Е.Б. ШестопалМГУ им. М. В. Ломоносова. — М.: Алетейа, 2004. 534 е.- Психология восприятия власти. Прогр. «Межрегион, исслед. в обществ, науках» /Под ред. Е. Б. Шестопал. — М.: Мысль, 2002. — 241 е.- Она же. Психол. профиль российской политики 1990;х. Теорет. и приклад, проблемы полит, психологии. — М.: РОССПЭН, 2000. — 430 с.

Объектом исследования являются процессы становления российского парламентаризма, его политического функционирования в постсоветскую эпоху.

Предмет исследования — отражение политического процесса становления института парламентаризма в массовом сознании.

Цель диссертационной работы: исследовать процесс развития отечественного парламентаризма и его отражения в общественном сознании на основных этапах трансформации российского общества в постсоветский период.

В соответствии с поставленной целью в диссертации сформулированы и решаются следующие задачи:

— определить место современного российского парламентаризма в общем процессе развития отечественной политической системы;

— дать оценку различным стадиям процесса формирования современного российского парламентаризма, выявив их конкретное влияние на процессы трансформации российского обществавыявить особенности массового восприятия российского парламентаризма на отдельных стадиях его формирования;

— исследовать воздействие на общественное мнение страны диалектики взаимоотношений институтов парламентаризма и президентства;

— определить роль политических партий в процессе формирования современной российской парламентской системы и складывания ее образа в массовом сознании;

— выявить роль лидерского фактора в процессе формирования современной российской парламентской системы и динамики ее образа в общественном сознаниипроанализировать, в какой степени восприятие института парламентаризма способствует легитимизации существующей в России политической системы.

Настоящая диссертация посвящена изучению общественного восприятия деятельности народного представительства в один из наиболее переломных периодов трансформации советского, затем российского общества — с 1989 по 1993 год, во-первых, а также некоторым ключевым проблемам отражения в общественном мнении деятельности Государственной Думы Федерального Собрания в 1994;2005 годах, во-вторых. На основании комплексного использования «распыленных» социологических материалов в работе представлена целостная картина восприятия обществом структур представительной власти, формировавшихся на рубеже веков на основе системы.

Советов, а затем и в период функционирования нынешнего парламентского учреждения — Государственной Думы, в условиях многопартийности, политического плюрализма и свободных конкурентных выборов.

В исследовании вводится в научный оборот как можно более широкий круг доступных данных, предоставляемых официальной статистикой, аналитиками и прессой. Документальную основу диссертации составляет, помимо данных официальной, электоральной и партийной статистики, обширный социологический материал, полученный в свое время разными исследовательскими структурами (нередко уже канувшими в Лету), до сих пор не востребованный практикой. Отчасти из-за того, что публикации такого рода центров носили зачастую приватный характер: работы выполнялись в закрытом режиме, по заказу различных органов государственной власти, бизнес-структури не оставили существенных следов ни в научной литературе, ни в архивах, ни, тем более, в нынешней системе Интернет. Значительное место занимают в диссертации мемуарная литература, публикации средств массовой информации, отражавшие анализируемые политические процессы на протяжении всего хронологического периода исследования, а также документы из личных архивов автора и ряда других лиц. Практически в ней собрана, обработана, научно оценена и нашла свое место вся совокупность доступных в настоящее время данных социальной и политической статистики, результатов разнообразных социологических исследований и опросов.

Парламентские учреждения в России на рубеже ХХ-ХХ1 столетий пережили стремительный взлет общественной поддержки и столь же быстротечный этап массового разочарования, сопровождавшийся делегитимацией в народном менталитете этого государственного института. А насильственное прекращение деятельности «парламента советского типа» стало рубежным явлением в формировании постсоветского менталитета. Именно здесь можно найти истоки различных явлений, которые происходят на переломе веков как в массовом сознании, так и в развитии общественно-политических процессов вообще.

Изучение становления и развития российского парламентаризма, происходивших в связи с этим политических процессов в российском обществе, их отражения в массовом сознании дает возможность найти истоки и понять первопричины социально значимых явлений, которые происходят сегодня — на переломе веков — как в нем, так и в развитии общественных процессов в целом.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Анализ трансформационных процессов в современной Российской Федерации, который предпринимается многочисленными исследователями, до сих пор не дал однозначного ответа на вопрос: в каком направлении осуществляется переход от советской системы, сформировавшейся в 20−80-х годах XX столетия, к иному состоянию общества, и каково это иное состояние? Проблема выбора путей развития отечественной общественно-политической системы остается нерешенной. А потому перемены в ней во многом осуществляются методом проб и ошибок. Это особенно ярко видно на примере развития парламентского института в постсоветской России.

Несмотря на то что очень много сказано и говорится по поводу парламентаризма в России, так и нет работ, которые исследовали бы весь процесс становления парламентских учреждений. В этом аспекте недостаточно исследован современный этап политического развития страны — от распада советской системы до нынешней, путинской, эпохи. А эта проблема крайне актуальна, так как вся партийно-политическая система вновь стоит на распутье, что, в частности, во многом связано с тем, какую форму примет процесс передачи власти в избирательной кампании 2007;2008 годов.

Если в той или иной форме реализуется стратегия «третьего срока» президентства В. В. Путина, то это будет означать усиление авторитарных тенденций и дальнейшее уничижение парламентаризма. Если же властная коллизия будет решена через наделение В. В. Путина весомыми премьерскими полномочиями, то это объективно приведет к достаточно полной реализации принципа парламентаризма, т. е. «привилегированного» положения парламента и ответственного перед ним правительства.

Проблема общественного сознания и отражения в нем становления парламентаризма была и остается одной из ключевых для понимания политических, особенно связанных с проблемой власти, процессов. Отметим, что лозунг политического плюрализма и создания парламентской системы западного типа был той основой, вокруг которой развивались процессы и перестройки, и последующих реформ. Даже расстрел Верховного Совета освящался лозунгом необходимости учреждения в России «настоящего» парламентаризма и ликвидации всевластия.

Советов, объявленного главным тормозом реформ. Отражение в массовом сознании процесса становления парламентаризма — это квинтэссенция трансформации отечественной государственности. И восприятие партий, лидеров, законодательных инициатив в значительной мере происходило и происходит через ознакомление общества с информацией о деятельности парламента.

Россия в позднесоветский и постсоветской период дала целый ряд уникальных образцов развития почти хрестоматийных общественно-политических процессов. Прежде всего — динамики взаимодействия парламентской и президентской власти. Можно сказать, что нигде этот процесс не был столь обнаженным и жестоким, как в России 1990 — 2000;х годов. Исходя, например, из накопленного опыта, характера эволюции парламентского института, можно говорить о том, что претензии на роль реальной партии власти со стороны «Единой России», которые все более реализуются в ее конкретной практике и идеологических установках, приходят во все большее противоречие с укреплением президентских полномочий и диктатом исполнительной власти. Принимая во внимание, что все это происходит в недрах одной и той же многоуровневой и аморфной партии власти, можно предсказать кризис «Единой России». Формой его снятия, возможно, будут устранение или трансформация «Единой России», появление нового парламентского представителя партии власти. Либо свершится переход В. В. Путина на положение ее лидера, и тем самым произойдет синтез лидерского и парламентского начал в российской политической культуре, что чревато очередной переструктуризацией всего общественно-политического пространства.

Проведенное исследование позволяет выявить целый спектр общих закономерностей развития российского общества, на базе которых можно осуществлять прогнозы тех или иных социально-политических процессов, определяющих эволюцию общественно-политической системы России на обозримую, в пределах 5−10 лет, перспективу.

II.

В диссертации исследована совокупность коллизий и перипетий общественной борьбы в российском социуме конца 80-х годов XX — начала XXI столетия.

Трансформация советской системы в парламентаризм советского типа, предпринятая высшим политическим руководством СССР в конце 90-х годов минувшего века, стала второй исторической попыткой такого рода. Первой была предпринятая И. В. Сталиным в середине 30-х годов перестройка Советов в представительные органы по лекалам Веймарской конституции, что воплотилось в двухпалатный законодательный орган в форме Верховного Совета. Но если в первом, сталинском, случае система Советов «переварила парламентаризм», то во втором, горбачевском, поиск дополнительных средств легитимации власти КПСС через систему парламентаризма советского типа привел к неожиданным для большинства членов правящей партии и граждан результатам. А именно: к запрету самой компартии, распаду СССР и насильственной ликвидации модифицированной советской системы под предлогом учреждения «более прогрессивных» институтов президентства и парламентаризма западного типа.

Из полосы общественных сдвигов конца 80 — начала 90-х годов российское общество вышло, что называется, в «разобранном» состоянии. Система общественно-политических ориентиров и ценностей, скреплявших народ воедино, оказалась взорванной и во многом разрушенной. Тогда как вроде бы шедшая ей на смену «демократическая» сумма воззрений так и не сложилась до конца. Общество требовало и ждало от разворачивавшихся перемен подлинной (а не формально-словесной) демократизациираскрепощения социальных и политических возможностей и силустранения маразматических проявлений в духовной и политической областях, а также окаменелостей в системе государственного управления. А получило — иное.

Являвшаяся ядром советской государственности КПСС так и не сумела мобилизовать и ввести в действие тот потенциал доброжелательно нацеленных на нее массовых ориентаций, что даже в самые тяжелые моменты сохранялись в обществе. Хотя эрозия правящего ее образа и не была катастрофичной, общественная инерция была колоссальной. КПСС оставалась ключевой силой в системе народного представительства как в СССР, так и в РСФСР. В случае многопартийных выборов она, по всем замерам, могла исполнять ту роль в представительной системе, что ныне играет «Единая Россия». Правящая в СССР партия имела шанс эволюционировать в доминантную политическую силу, обеспечивавшую и необходимую трансформацию общества, и сохранение государства как мировой державы.

Однако значительная часть партийной элиты, видимо, рассчитывала провести модернизацию страны, не модернизируя советскую партию власти, а фрагментируя, разрушая ее. Следствием этого стала политическая и организационная «бесхозность» прогосударственного потенциала, включая таковой и в депутатском корпусе. Это помогло триумфу взглядов и умонастроений меньшинства, ставившего на сокрушение всей советской державности ради «вхождения в европейскую цивилизацию» немедленно — и любой ценой. А в условиях, когда правящая партия представляла собой, прежде всего, «систему управления государством», такое саморазрушение КПСС привело и к саморазрушению исторической России в ипостаси СССР.

В общественном сознании укоренился новый тип законности, легитимации власти. Народное представительство в форме Съездов народных депутатов, Верховных Советов СССР и РСФСР было признано обществом как институт власти, представляющий, по крайней мере внешне, большинство граждан. В условиях саморазрушения правящей партии безудержная эксплуатация лозунга «Вся власть Советам!» привела не только к перетеканию властных полномочий от старой партийно-хозяйственной номенклатуры к новым слоям, рекрутированным перестроечными кадровыми чистками и призывами, но и к легитимации в общественном менталитете «реформаторских» и «демократических» лидеров, к доминированию альтернативной концепции общественного переустройства.

При этом авторитетность всех перестроечных парламентов — как союзного, так и российского, их лидеров МС. Горбачева и, в особенности, Б. НЕльцинаизначально обставлялась в массовом восприятии очень конкретным и даже жестким условием: удовлетворения резко возросших народных аспектаций. От парламентариев, новых людей у власти большинство ожидало «чуда» в виде немедленного решения всех обострившихся социально-экономических проблем. И здесь значительную роль играл внедренный в общественное сознание миф о всесильной, все исправляющей и регулирующей, роли рынка. Однако первые же сбои в реализации повышенных аспектаций населения, разбуженных перестроечной пропагандой и гласностью, показали, насколько шатка народная поддержка того или иного института или лидера в условиях распада прежних политических структур и несформированности новых.

Даже политическая выживаемость, «харизма» Б. Н. Ельцина, как главы первого, свободно избранного, российского парламента, питалась только постоянными кризисными всплесками, эмоциональной пеной, направлением народного недовольства на все новых и новых «врагов». Их представляли как помеху для удовлетворения разбуженных перестройкой надежд на всеобщее благоденствие в условиях «всесильной руки рынка». Части советской политической элиты, сплотившейся вокруг Б. Н. Ельцина, в информационно-политических сражениях удалось в 1989;1991 годах в определенной степени навязывать общественному мнению следующую последовательность образа «врагов»: партаппарат КПСС, «агрессивно-послушное» союзное депутатское большинство, «старый» Верховный Совет РСФСР, союзная бюрократия, союзный парламент и правительствонаконец — союзный президент М. С. Горбачев.

Столкновение нового руководства российского парламента во главе с Б. Н. Ельциным и реальных проблем общества показало ограниченные возможности парламентской формы правления для удержания завоеванной политической власти и решения поставленных этой элитной группой радикальных трансформационных задач. Новая команда не была укоренена ни в региональных властных структурах, ни в массовых общественных и партийных организациях. Нарождавшаяся многопартийность все равно уступала остаточному авторитету КПСС.

По мере нарастания кризисных явлений в общественной жизни усиливались массовые ощущения безвластия, размывания ответственности правящих инстанций перед обществом. Эти настроения и были использованы командами М. С. Горбачева и Б. Н. Ельцина для обоснования необходимости дальнейшей перестройки государственных институтов, соответственно, в СССР и Российской Федерации, а также учреждения президентства. Причем если в СССР это инициировалось командой Генерального секретаря ЦК КПСС с целью ухода из-под контроля собственной партии, то в РСФСР элитная группировка, сформировавшаяся вокруг Б. Н. Ельцина, изначально, после прихода к власти, не скрывала своих намерений по разрушению системы Советов и устранению конкурирующей политической силы в лице КП РСФСР. В условиях неудовлетворения массовых надежд на улучшение жизни, которые связывались с новой системой парламентаризма советского типа, началось падение авторитета института парламентаризма и депутатских лидеров.

При этом кредит доверия к Б. Н. Ельцину оставался большим, чем к Верховному Совету РСФСР. В условиях нарастания кризисных явлений для удержания власти реформаторской команде необходимо было сбросить «издержки ответственности» и получить новый кредит доверия для своей деятельности. А это можно было сделать, лишь ослабив связь харизматизированного лидера с институтом, чья общественная поддержка была ниже и тоже шла по нисходящей.

Команда Б. Н. Ельцина продемонстрировала, что была в состоянии использовать столь сложные политические технологии. Мобилизация общественного мнения на поддержку все еще популярного лидера с целью «продавливания» нужных ему решений впервые была отработана его командой в феврале 1991 года на Третьем съезде народных депутатов РСФСР. Здесь она убедилась, что, даже твердо контролируя лишь до трети мандатов, вполне можно добиться нужного решения на депутатском митинге", «вечевом парламенте», в который нередко превращался плохо политически структурированный Съезд. Давление с улицы плюс доминирующее информационное воздействие обеспечивали принятие им любых решений, вплоть до ограничения собственных конституционных полномочий как высшего органа власти страны. Третий съезд депутатов РСФСР, породивший институт президентства в Российской Федерации и впервые наделивший Б. Н. Ельцина чрезвычайными полномочиями, стал прообразом того последнего, Пятого, съезда народных депутатов СССР в сентябре 1991 года, на котором союзные депутаты под диктат М. С. Горбачева и президентов союзных республик фактически приняли решение о самороспуске.

Естественно, такого рода манипуляции депутатским корпусом были возможны только при наличии в обществе высокого лидерского потенциала Б. Н. Ельцина. Пока он был значимым, а кредит доверия к лидеру достаточным, его команде удавалось продвигать через парламент практически любое стратегически важное решение. Но как только общественное доверие к Б. Н. Ельцину падало, проблема поддержки его действий могла решаться только за счет обрушения престижа конкурирующего государственного института — Съезда и Верховного Совета, а также обновления кредита доверия в процессе общенациональных кампаний или референдумов, где оппоненты представлялись еще большим злом.

Впрочем, после учреждения института президентства в РСФСР (сразу по завершении аналогичного процесса на уровне СССР) на протяжении определенного периода продолжалось бесконфликтное, в основном, существование двух государственных институтов: формально всевластных органов народного представительства — Съезда, Верховного Совета и порожденного ими президентства. Это, прежде всего, было обусловлено необходимостью борьбы с той частью КПСС, что контролировала союзные органы власти, а после августа 1991 года — демонтажом этих структур. Ш.

Августовский кризис 1991 года привел к однозначному в общественном мнении преобладанию значимости института президентства над парламентом. Хотя формально противостояние с ГКЧП шло под лозунгом «защиты российского парламента», олицетворением его был президент. Именно в результате августовских событий произошло перезамыкание общественных надежд на позитивные перемены — с института народного представительства на президентство. С августа по декабрь 1991 года Б. Н. Ельцин получил наивысшие в своей карьере полномочия. В частности, единолично формировать Кабинет министровопределять социально-экономическую политикуназначать и снимать губернаторов, мэров городов-миллионников и т. д. Съезд и Верховный Совет РСФСР ограничили себя и передали президенту все полномочия, «какие только пришли ему в голову», включая значительную часть законодательных функций.

Однако по мере получения правящей в России группировкой контроля над ключевыми сферами общественно-политической, социально-экономической жизни и уничтожения союзного центра власти, в РСФСР начали нарастать противоречия мевду двумя государственными институтами: парламентом советского типа и президентством. Помимо очевидных коллизий на почве борьбы за осуществление властных полномочий, существенное значение имел, субъективный фактор. В условиях огромных социальных издержек, которые вызывали процессы либерализации социально-экономических отношений, для сохранения стабильности курса и режима необходимо было канализировать общественное недовольство на значимый социальный субъект. Конец 1991 — начало 1992 годов стали периодом, когда в руководстве РСФСР шла борьба за то, кого «назначить» ответственным за издержки трансформационного процесса. Естественно, ни разгромленная КПСС, ни уничтоженный союзный центр на такую роль больше не подходили. При поблекшем, но недосягаемом для других политических институтов, рейтинге доверия к президенту на старте нового витка трансформационных процессов функцию общественного «громоотвода» могли выполнить только парламент или правительство — как институты, имевшие меньший кредит общественного доверия.

Нарастание конфликтов и противоречий в российской властной элите происходило на фоне усиливающейся общественной фрустрации, вызванной начавшимися в 1992 году либерализацией цен и распадом СССР, долгое время не осознаваемом как реальность. Интерес к политике, перипетии столкновений президента с народными избранниками, поглощавшие внимание активной части населения, под напором общественных катаклизмов отступали в массовом восприятии на задний план. Доминировавшими тенденциями изменений в народном сознании стали такие чувства, как «разочарование», «страх», но все-таки и «надежда» в схватке с «отчаянием».

При отсутствии должной политической структурированности общества, особенно после запрета КПСС, народное представительство объективно вынуждено было играть роль оппозиции исполнительной власти. Это выразилось в концепции, которую публично изложил Р. И. Хасбулатов: Председатель Верховного Совета как бы возглавил оппозиционное крыло в государственной системе России. В противовес этому, фактический глава исполнительной власти в то время, первый вице-премьер правительства Г. Э. Бурбулис сформулировал контрконцепцию о парламенте, как «оплоте тоталитарной системы».

Реальные «всевластные полномочия» Съезда и Верховного Совета, по определению социально-экономического курса, включая законодательные, с начала 1992 года были переданы президенту. Можно утверждать, что с этого момента «привилегированность» парламента в политической системе была подорвана. Поэтому митинговые страсти на сессиях Верховного Совета и Съездах играли роль, скорее, предохранительного клапана для перегретого радикальными реформами общества. Однако постоянно сохранялась угроза, что эти полномочия, а значит, в значительной степени и состояние бесконтрольности, в котором оказалась исполнительная власть, могли быть прекращены. Тем более что после ухода Б. Н. Ельцина из парламента в кресло президента, перетекания в структуры исполнительной власти наиболее активных его сторонников соотношение политических сил на «вече» и «съезде-митинге» становилось не в пользу команды президента. Именно это обстоятельство предопределяло массированную кампанию по дискредитации системы Советов и существовавшей представительной власти. Давление на них со стороны мнениеобразующей элиты, ориентированной на президента и правительство, росло.

Предпринятая руководством Верховного Совета попытка перепозиционирования народного представительства на роль оппозиционной структуры правительству, осуществляющему политику либерализации, и соответствующая модификация его образа в массовом сознании позволили исполнительной власти списывать свои промахи и ошибки на противодействие парламента как контрреформаторской силы. И этот фактор стал играть серьезную роль в общественной дискуссии вокруг конституционных изменений в связи с проблемой выбора типа верховной власти.

Исчезновение «образа врага» в лице союзного центра и КПСС привело к тому, что, уже начиная с Шестого съезда народных депутатов РСФСР, этот государственный институт стал «примеряться» на роль противника реформ и демократической российской государственности. Именно с этого времени и можно вести речь о процессах зарождения в России «медиакратии» — прямой вовлеченности средств массовой информации в политическую борьбу в качестве «квази-партии» (в грамшианском понимании этой проблемы) на стороне президентской команды, контролировавшей исполнительную власть. Все последующее развитие политического противостояния между ветвями власти в значительной степени концентрировалось вокруг борьбы за контроль над информационными ресурсами. Через СМИ каждая из противоборствующих сторон вбрасывала в общественное сознание версию о наиболее приемлемых для себя путях разрешения конфликта.

Потенциальная угроза восстановления элементарного парламентского контроля за деятельностью исполнительной власти стала движущим мотивом всех шагов по морально-политическому давлению на народное представительство. Это были и угрозы его «разгона» по примеру союзного Съезда, и разработка реальных сценариев внеконституционного прекращения деятельности парламента советского типа.

Однако первое, остро конфронтационное, столкновение властей в декабре 1992 года (на Седьмом съезде), в связи с истечением срока действия чрезвычайных полномочий президента, когда была предпринята силовая попытка лишить дееспособности высшую законодательную власть, показала, что Б. Н. Ельцин уже не имел достаточных возможностей для изменения соотношения политических сил внутри парламента. Видимо, поэтому его команда избрала стратегию ликвидации Съезда и Верховного Совета как политического института и главного оппонента.

В качестве рычага давления на народное представительство вновь была использована угроза массовой мобилизации в форме референдума, к которой команда Ельцина прибегала не раз, начиная с 1990 года. При общем падении общественного престижа власти более половины граждан России все еще исповедовали необходимость усиления власти президента, в то время как за укрепление роли Верховного Совета высказывался лишь каждый пятый.

Попытки Съезда и Верховного Совета вернуть себе реальные властные полномочия по контролю за исполнительной властью лишь способствовали обострению противостояния. Это предопределило ситуацию, при которой конфронтация властей могла идти только по восходящей линии, с апелляцией сторон к общественному мнению страны. Но именно здесь относительное преимущество Б. НЕльцина и его команды перед парламентом и было очевидным. Поэтому, в условиях девальвации ценности парламентаризма, падения общественного престижа Съезда и Верховного Совета, но сохранения остаточного общественного престижа системы Советов, парламентская сторона провоцировала исполнительную власть на резкие действия, включая выход с правового поля, чтобы использовать конституционные механизмы отрешения президента от должности.

Вторая попытка внеконституционного прекращения деятельности народного представительства в лице Съезда и Верховного Совета Российской Федерации, предпринятая Б. Н. Ельциным в марте 1993 года, также закончилась неудачей. Как и первая — по отрешению президента от должности на Девятом съезде народных депутатов. Возникла патовая ситуация. В этих условиях президентская сторона вынуждена была перейти от угрозы использования референдума к реальному его проведению. Но апелляция к общественному мнению в ходе апрельского референдума 1993 года дала неоднозначный результат.

Референдум 25 апреля 1993 года — это высшая точка не прекращавшейся с 1991 года «закачки» властных полномочий в институт российского президентства от якобы всесильного, но «реакционного» Съезда народных депутатов. С той лишь разницей, что если ранее передача полномочий и легитимности от парламента к президенту происходила более или менее добровольно-принудительно, то в апреле 1993 года — под воздействием массовой мобилизации. Именно после референдума Ельцин и сам институт президентства остались единственными, по сути, очевидными для населения носителями властных начал в стране, вставшей на грань полного распада.

Но на референдуме была легитимизирована поддержка не только президента, а в определенной мере и требований парламента о досрочной отставке главы государства наряду с депутатским корпусом. Большинство, хотя и неконституционное, граждан потребовали досрочных перевыборов президента, т. е. нового подтверждения его легитимности. Фактически избиратели высказались за налаживание конструктивной работы Президента России и Верховного Совета, с последующими их перевыборами. Игнорирование этого фактора под пропагандистский шум об «энергии мощной победы» Б. Н. Ельцина сыграло злую шутку с президентской командой. Это проявилось не только уже на думских выборах в декабре 1993 года, но и в инверсии отношения массового сознания к силовым действиям президента в сентябре-октябре.

Расстрел парламента предопределил резкий поворот в отечественном менталитете, который, правда, проявился не сразу после сильнейшего шока от вспышки гражданской войны прямо в центре столицы. Большинство россиян с бескомпромиссностью возложили на президента всю ответственность за кровопролитие. Общественные надежды на лидерские качества, и, в частности, способность Б. НЕльцина удовлетворить народные аспектации, рухнули. Истоки того, что в народном менталитете произошла известная реабилитация парламентской стороны, проигравшей в кризисе сентября-октября 1993 года, следует искать в итогах апрельского референдума. А также в своеобразном ореоле жертвенности, благодаря чему проигравшие политические силы получили право на ведущие роли в общественно-политической системе, называемой «новой» (второй, четвертой) российской республикой.

В целом, трансформационные процессы в Российской Федерации за пятилетие существования «вечевого парламентаризма» показали, что изначально провозглашенные цели демократизации, партийно-политической плюрализации, перехода «к рыночным отношениям без снижения уровня жизни», достигнув наивысшей степени одобрения после слома властной монополии КПСС, так и не были реализованы, зависли и утратили динамичность. Это немедленно сказалось на общественной авторитетности нового политического института народного представительства — Съезда народных депутатов и Верховного Совета. В условиях нарастания серьезных социальных издержек в процессе либерализации всех сфер социально-экономической жизни это привело к тому, что именно парламент стал рассматриваться общественным мнением как основной «виновник» деструктивных явлений. Начиная с попыток силового, внеконституционного прекращения деятельности народного представительства (с декабря 1992 г.), которые стала предпринимать команда президента, процесс трансформации российского общества перешел в новую стадию. Суть ее — постепенное утверждение все более очевидных черт авторитаризма и выхолащивание первоначально заявленных целей реформ.

IV.

За несколько осенних месяцев 1993 года произошли коренные изменения политического режима в России. Вместе с тем, проблема его легитимности, как и нового парламентского учреждения, серьезно не дискутировалась как до референдума и выборов 12 декабря 1993 года, так и позже. Это свидетельствовало о некоем «межэлитном консенсусе» после кровопролития предшествующего октября. Он был реализован через участие ведущих политических сил и региональных групп влияния в выборах Государственной Думы и Совета Федерации. До настоящего момента ни одна из значимых политических сил страны ее не актуализирует. Хотя о политическом непризнании итогов референдума 12 декабря периодически заявляют представители тех или иных оппозиционных сил, а обнародованные результаты голосования до сих пор обсуждаются в научной литературе. В общем, проблему легитимности политического режима в России, а также существующего с 1994 года парламентского учреждения, пока можно считать «замороженной».

Новая политическая реальность, сложившаяся после событий октября 1993 года, поставила под вопрос само существование парламентского института. Конституция 1993 года и политическая практика в значительной степени низвели его роль до законосовещательного уровня, не имеющего полноценных контрольных функций в отношении исполнительной власти. Это серьезно сказалось на общественной авторитетности парламента. Наименее заслуживающей доверия россиян была плюралистичная и многополюсная первая Дума. Наибольший уровень доверия они испытывали к третьей — в период «большой коалиции» КПРФ и «Единства». Сопоставление данных о доверии думской форме народного представительства и «старому» Верховному Совету РСФСР, избранному безальтернативно и состоявшему из членов «блока коммунистов и беспартийных», было отнюдь не в пользу современного парламента. Так, четвертая Дума, имеющая подавляющее большинство депутатов от правящей партии «Единая Россия», пока не дотягивает и до половинного уровня доверия Верховному Совету РСФСР времен излета однопартийной системы.

Для думского периода функционирования института российского парламентаризма в целом характерна следующая эволюция расстановки партийно-политических сил. От многополюсного парламента без явного доминирования партии власти и оппозиции (первая легислатура, 1994;1995 гг.), через несовершенную двухпартийность, при блокирующем пакете голосов у КПРФ и ее союзников (вторая легислатура, 1996;1999), к «большой коалиции» партии власти («Единство») и оппозиции в образе КПРФ (первая половина третьей легислатуры, 2000;2002), а затем — к появлению уже новой партии власти в лице «Единой России» (вторая половина третьей легислатуры, 2002;2003), которой обеспечено в четвертой легислатуре (2004;2005) полное преобладание в ГД ФС РФ.

Реализация различными созывами Государственной Думы своих полномочий была прямо обусловлена соотношением партийно-политических сил в рамках дихотомии «партия власти — оппозиция». По мере расширения пропрезидентского ядра в парламенте оппонирующая роль Думы снижалась. И наоборот, доля одобряемых главой государства законодательных решений увеличилась. Если во втором созыве президент подписал чуть более половины принятых Думой законов, то в первый год деятельности четвертого ее созыва этот показатель достиг почти ста процентов.

В выполнении парламентом своих представительных и контрольных функций также видна серьезная эволюция. В связи с изменением расстановки партийно-политических сил наблюдался процесс свертывания этих функций в третьей и четвертой легислатурах. Падение оппонирующей роли Думы по отношению к исполнительной власти объективно снизило потребность парламентского большинства в контрольной деятельности. У предельно сузившейся в объеме думской оппозиции стало принципиально меньше рычагов для реализации своей особой политической позиции по актуальным политическим проблемам.

Образ Государственной Думы в массовом сознании также пережил определенную эволюцию.

Сначала, в первой легислатуре, ее воспринимали как такой же институт (не лучше и не хуже), что и распущенные Верховный Совет и Съезд народных депутатов. Но маловлиятельную их копию. Причем определение маловлиятельности проходит в массовом восприятии при опросах практически через весь период функционирования парламента.

Следующий созыв Думы воспринимался через призму яро оппозиционного его характера в отношении президента и правительства. Но опять же авторитет народного представительства был невысок и падал по мере ухудшения социально-экономической ситуации. Хотя был здесь и период — после дефолта 1998 года, когда деятельность Думы оценивалась более доброжелательно, чем главы государства. Однако по мере укрепления авторитета исполнительной власти — при Е. М. Примакове и В. В. Путине — именно парламентарии оказывались все более «крайними» и становились объектом недовольства значительных слоев граждан.

Представления о Думе в третью легислатуру, как о «винтике» в правительственном механизме и органе, который лишь «штампует нужные власти законы», породили в массовом сознании ощущение, что парламент — «чужая Дума».

В итоге этот процесс привел к низведению образа парламентария до роли ходатая, а не законодателя. В условиях, когда не оправдались народные надежды на верховенство нового парламентского института, как необходимого условия преодоления кризиса и улучшения жизни, граждане стали требовать с «парламентской овцы» хотя бы «клок шерсти» — решения конкретных проблем местных сообществ.

Трансформация общественного отношения к парламенту была эффективно использована президентскими и правительственными структурами. Ее, опираясь на возрастающий авторитет главы исполнительной власти В. В. Путина, активно стали «примерять» к своим целям и новые парламентские ипостаси партии власти сначала «Единство», а затем «Единая Россия», проведя в парламент большой отряд депутатов-одномандатников, которые жестко себя не идентифицировали политически, но выступали как эффективные лоббисты локальных интересов. Умело используя подвижки в общественном отношении к думской деятельности, власть смогла в Думе третьего созыва создать прочное проправительственное и пропрезидентское большинство, а в четвертой легислатуре добиться уже и формирования конституционного большинства в лице фракции «Единая Россия».

Конституция 1993 года наделила президента правом досрочного прекращения полномочий Государственной Думы, увязав это с процедурами вотума доверия или недоверия правительству и согласия на назначение его председателя. Вместе с тем, развитие политического процесса в 1994 — 2005 годах вносило в повестку общественных дискуссий и проблему роспуска Государственной Думы не только по тем же конституционно-правовым основаниям, но и по соображениям политической целесообразности. В анализируемый период было зафиксировано 18 парламентско-правительственных кризисов и конфликтных ситуаций, которые потенциально могли разрешиться досрочным прекращением полномочий депутатского корпуса.

За все время существования Думы в народном менталитете произошла определенная трансформация мнений по ключевому вопросу — о необходимости парламента вообще. От доминирования суждений в его пользу, через утверждения, что нужен не «такой» (без власти, авторитета и влияния), а другой, к преобладанию убежденности, будто «в современной России без парламента можно обойтись». Таковы были главные этапы этого процесса. А подтверждением сильных антипарламентских настроений служили ощутимое безразличие к судьбе Думы в периоды парламентско-правительственных кризисов и примерное равенство мнений в поддержку и против возможного роспуска народного представительства.

Закрепленное в Конституции за Думой право постановки вопроса о доверии правительству, в качестве механизма некоего контроля парламента над ним, как показала практика функционирования думского парламентского учреждения с 1994 года, носило во многом имитационный, формальный и подчас даже иллюзорный характер. Вся конституционная процедура на деле выливалась лишь в возможность обращения парламента к главе государства с вопросом: доверяет ли он своему правительству?

В специфических российских условиях постановка в Думе вопроса о доверии правительству, как выявилось в действительности, носила скорее знаковый, чем реально-практический характер. При этом, как доказало развитие политического процесса, возможные неудачи такого рода инициатив в отечественных условиях, в общем-то, не играли и для самой парламентской оппозиции решающей роли.

В итоге вся конституционная процедура сводилась к психолого-пропагандистскому эффекту. Оппозиция сохранила свою репутацию в качестве таковой. А президентская власть, по сути, лишь выпускала пар общественного недовольства правительством.

Общественное восприятие вотумов недоверия постепенно трансформировалось в понимание значительной частью граждан, что правительство является только отражением, тенью более мощной президентской власти. А президент для парламента, как свидетельствовало развитее политического процесса в России, в том числе и в вопросах правительственной политики, был практически недосягаем и неподконтролен.

Российская политическая культура в перестроечный и постперестроечный периоды носит ярко выраженный лидерский характер. Коллективные субъекты политики — от народных представительств до политических партий — на уровне массового восприятия 15 последних лет российской истории остаются вторичными. Эта особенность проявилась в общественном отношении и к думско-парламентскому институту, и к его председателям. Ни один из спикеров Думы не смог подняться в народном менталитете до роли общенационального лидера. Причем И. ПРыбкин и Г. Н. Селезнев так и застряли на социальном статусе лишь лидеров корпоративного сообщества, не сумев трансформироваться в политиков, выражающих притязания на власть конкретных слоев и групп населения. Только лидер парламентской ипостаси «партии власти» Б. В. Грызлов воспринимается общественным мнением как общенациональный партийный политик.

Проведенное исследование общественного доверия к Думе показало, что лидерский потенциал всех ее спикеров оказался недостаточным для укрепления авторитета парламента. Ситуация, когда общественная поддержка председателя была выше, чем у коллективного субъекта политики — парламента, отмечалась аналитиками лишь однажды, еще при советской форме парламентаризма, когда спикером стал Б. Н. Ельцин. Наоборот, в период функционирования думского парламентского учреждения скорее политическая влиятельность спикеров питалась авторитетом парламента, была производной от него. Более того, зачастую руководители фракций имели больший общественный авторитет, чем председатели Государственной Думы всех созывов. V.

Можно предложить следующую модель постадийной трансформации российского общества: от однопартийной системы — через хаос политического плюрализма начала 1990;х и несовершенную двухпартийность середины и конца 1990;х — к однодоминантной политической системе середины первого десятилетия нового века.

Доминирующие процессы, протекавшие на каждом из этих этапов, и соответствующие перемены в массовом сознании имели следующие качественные характеристики.

Этап разрушения однопартийной системы характеризовался тем, что в общественном сознании укоренился приоритет нового типа законности, легитимации власти. Он опирался на волеизъявление граждан, народное представительство в форме Съездов народных депутатов, Верховных Советов СССР и РСФСР. В ценностных ориентациях граждан в период трансформации системы Советов в парламентаризм советского типа правящая роль КПСС теряла позиции.

Этап «безбрежной» политической плюрализации во многом предопределялся разрушением системы общественно-политических ориентиров и ценностей, скреплявших народ воедино. При этом вроде бы шедшая ей на смену сумма демократических воззрений так и не сложилась до конца. В таких условиях в процессе становления современных парламентских институтов вполне реальной представлялась не столько возможность выбора между диктатом КПСС и безбрежной многопартийностью, сколько освоение такой сложной и гибкой, но куда больше, может быть, подходящей к условиям России доминантно-партийной политической системы.

Этап несовершенной двухпартийности (вторая половина 1990;х гг.) пришелся на период, когда в массовом сознании сформировался негативный общественный консенсус относительно президента Б. Н. Ельцина. Это предопределило, особенно после дефолта 1998 года, кратковременное повышение роли парламента в политической системе.

Этап трансформации российской партийно-политической системы в однодоминантную (доминантно-партийную) пришелся на начало первого десятилетия нового века. Он характеризовался преобладанием в общественном сознании лидерского феномена президента В. В. Путина. Именно в этом направлении произошло и перетекание массовых аспектаций.

Целостная картина отражения в массовом сознании политических проблем становления и развития парламентского института позволяет определить важнейшие аспекты трансформации отношения общественного мнения к проблеме выбора конституционной модели, устанавливающей соотношение властных полномочий между парламентом и президентом. В конце 1980;х годов в национальном менталитете зафиксировано предпочтение парламентского или советского принципов в организации системы верховной власти. Силовое разрешение осеннего политического кризиса 1993 года на определенный период закрыло общественную дискуссию о соотношении парламентского и президентского начал. Впоследствии она возобновилась на краткий период после дефолта 1998 года, когда впервые было сформировано фактически коалиционное правительство парламентского большинства Примакова-Маслюкова. И вновь обострилась на исходе второго срока полномочий президента В. В. Путина в связи с конституционными ограничениями пребывания на посту главы государства и проблемой преемственности власти.

На входе (конец 80-х гг. XX в.) и выходе (середина первого десятилетия XXI в.) анализируемого трансформационного процесса во мнении российских граждан доминировали, в общем-то, одни и те же тревожные оценки состояния общественной жизни. Сопоставление сравнимых социологических данных о доверии думской форме народного представительства и «старому» Верховному Совету РСФСР, избранному безальтернативно и состоявшему из членов «блока коммунистов и беспартийных», оказывается не в пользу современного парламента. Причем низкий уровень общественного престижа действующего в России парламентского учреждения «на выходе» анализируемого трансформационного процесса — не изолированное явление. Это, скорее, производная от доминирующего в общественном мнении отношения к результатам реформ, недовольства их несоответствием целям демократического транзита, заявленным в конце 80-х годов.

Спустя 20 лет после начала перестройки начатые М. С. Горбачевым в 1985 году реформы однозначно оцениваются населением как сыгравшие «в целом. отрицательную роль» или «значительную отрицательную роль». Как и полтора десятилетия назад, исследования фиксируют двукратное преобладание мнения, что страна пошла «в неправильном направлении», над мнением в «правильности» пути развития. Качество консенсусно признаваемых перемен в обществе ставит в повестку дня вопрос: стоило ли ради «исчезновения дефицита потребительских товаров» допускать «обнищание», «распад страны», «рост коррупции и анархии»? Лозунги «свободы предпринимательства», «либерализации рынка и приватизации», под которыми в конце 80-х годов XX века начинался российский демократический транзит, к середине первого десятилетия XXI века трансформировались в решительное общественное требование пересмотреть итоги перераспределения собственности. Во многом дискредитированы оказались требования политической либерализации, в частности, свободы печати: масс-медиа уже не доверяют более двух третей граждан. Ценность политического плюрализма, которая рассматривалась в начале реформ как ключевая для политических перемен, в итоге редуцировалась до идеи поддержки либо одно-, либо двух-, трехпартийности.

Трансформация российской политической системы — от однопартийное&tradeпериода КПСС к однодоминантности времен «Единой России» — во многом закрывает вопрос о достижимости в ближайшей перспективе заявленных в начале 1990;х годов целей демократического транзита. Критично низкий уровень общественного доверия к думской форме российского парламентаризма делает всю российскую политическую систему, где единственным стабилизирующим, но скоропреходящим фактором является авторитет действующего президента В. В. Путина, нестабильной. Риски дестабилизации и делегитимизации существующего политического режима в России к середине первого десятилетия XXI столетия резко возросли. И нынешнее состояние: общественная роль и характер массового восприятия парламентского института — один из потенциальных кризисогенных факторов.

С учетом эволюции массовых настроений, которые по многим показателям возвращаются к уровню конца 80 — начала 90-х годов XX века, можно полагать, что в нынешнем российском обществе латентно закладывается база для почти такой же общественной дестабилизации, какая произошла в стране на рубеже 1990;х годов.