Павел I

ПЛАН.

• Вступление. 2
• Внешняя политика Павла I. 4
• Военная реформа. 9
• Внутренняя политика. 15
• Экономическое положении России к 1796 году. 15
• Крестьянские реформы Павла I. 16
• Торговая деятельность при Павле I. 20
• Развитие промышленность. 22
• Финансовая политика. 24
• Список использованной литературы. 29
• Я не разделяю обычного пренебрежения к значению этого царствования.

В. Ключевский

Вступление.

А. С. Пушкин назвал Павла I «романтическим императо-ром», «врагом коварства и невежд» и собирался написать историю его царствования. Л. Н. Толстой считал, что «характер, особенно политический, Павла I был благо-родный, рыцарский характер». В письме к историку Бартеневу в 1867 году он писал: «Я нашел своего исто-рического героя. И ежели бы Бог дал жизни, досуга и сил, я бы попробовал написать его историю» — Оболенский Г. Л. Император Павел I. Смоленск, 1996 год, стр. 3.. Речь шла о Павле I.

Интерес к нему двух русских гениев был неслучаен. Жизнь Павла Петровича отличалась такими трагически-ми чертами, «подобных которых не встречается в жизни ни одного из венценосцев не только русской, но и всемирной истории» — Оболенский Г. Л. Император Павел I. Смоленск, 1996 год, стр. 3.

К императору Павлу Первому как у историков-специа-листов, так и у рядовых читателей, отношение неоднознач-ное. Долгое время его изображали как сумасброда, привер-женца пустых парадов и муштры, гонителя Суворова. Но это лишь одна сторона его личности.

Павел I родился 20 сентября 1754 года. Узнав о рождении внука, Елизавета Пет-ровна приказала тотчас же принести его к ней, и с этого дня колыбель мальчика находилась в спальне императрицы. Екатерина Алексеевна увидела сына лишь на восьмой день. Императрица никому не доверяла внука, даже матери, которую ребенок видел редко, да и то в присут-ствии Елизаветы Петровны или ее приближенных. Мальчик часто хворал — в комнатах было жарко натоп-лено, а его колыбель, обшитую изнутри мехом черно-бурой лисицы, накрывали еще и одеялами, боясь про-студы.

Общество мам и нянек, окружавших ребенка, оказа-ло на него плохое влияние: рассказы о домовых и при-видениях сильно действовали на воображение впечатли-тельного мальчика. Иногда от страха он прятался под стол и всю жизнь боялся грозы.

Детство Павла прошло в заботах одинокой и любве-обильной бабки, без материнской ласки и тепла. Мать оставалась для него малознакомой женщиной и со вре-менем все более и более отдалялась. Когда наследнику исполнилось шесть лет, ему отвели крыло Летнего двор-ца, где он жил со своим двором вместе с воспитателями. Обер-гофмейстером при нем был назначен Никита Ива-нович Панин — один из знаменитейших государствен-ных деятелей своего времени.

Павла I учили математике, истории, географии, языкам, танцам, фехтованию, морскому делу, а когда подрос — богословию, физике, астрономии и политическим на-укам. Его рано знакомят с просветительскими идеями и историей: в десять—двенадцать лет Павел уже читает произведения Монтескье, Вольтера, Дидро, Гельвеция, Даламбера. Порошин беседовал со своим учеником о сочинениях Монтескье и Гельвеция, заставлял читать их для просвещения разума. Он писал для великого князя книгу «Государственный механизм», в которой хотел показать разные части, которыми движется государство.

Учился Павел легко, проявляя и остроту ума, и неплохие способности; отличался чрезвы-чайно развитым воображением, отсутствием усидчивости и терпеливости, непостоянством. Но, видимо, было что-то в цесаревиче такое, что вызвало пророче-ские слова его младшего воспитателя С. А. Порошина: «При самых лучших намерениях вы заставите ненавидеть себя».

Когда Павлу I было семь лет, умерла императрица Елизавета. Впоследствии Павел узнал, как Ека-терина совершила свой победный поход во главе гвар-дии в Петергоф и как ее растерявшийся супруг, от-рекшийся от престола, был отвезен в Ропшу. А Никита Иванович Панин, к которому Павел скоро привык, внушал ему искусно некоторые странные и беспокойные мысли об императрице. Нашлись и другие, которые растолковали мальчику, что после смерти Петра III надлежало императором быть ему, Павлу, а супруга удавленного государя могла быть лишь регентшей и правительницей до его, Павла, совершеннолетия. Павел это очень запомнил. Тридцать четыре года думал он об этом дни и ночи, тая в сердце мучительный страх перед той принцессой, которая завладела российским престолом, вовсе не сомневаясь в своем праве самодержавно управлять многомиллионным народом.

20 сентября 1772 года был день его совершеннолетия. Многие были уверены, что Ека-терина привлечет к управлению страною законного наследника. Но этого, разумеется, не случилось. Екатерина понимала, что с ее смертью, если Павел взойдет на престол, вся ее государствен-ная программа будет уничтожена в первые же дни его правления. И она задумала отстранить Павла от пре-стола. И он об этом догадывался.

Проявляться характер Павла начал с того времени, когда он повзрослел и стал осознавать свое положение при дворе: обойденного вниманием матери наследника престола, с кото-рым пренебрежительно обходятся фавориты, которому не до-веряют никаких государственных дел.

Павел, побывав в Берлине и очаровавшись прусской регламентацией и беспре-кословной дисциплиной, стал резко критиковать политику ма-тери. Последовало отстранение от двора: в 1783 г. Павел пол-учил в подарок Гатчина и переехал туда со своим «двором». В тесном гатчинском мирке, совершенно отстранен-ный от правительственных интересов, он замкнулся на люби-мом военном деле: организовал три батальона по прусскому образцу, одел их в мундиры прусского войска, сам занимался вахт-парадами, смотрами, маневрами по субботам, подражая при этом Фридриху II в одежде, походке, даже манере ездить на лошади. Сходство с действиями отца, Петра III, было рази-тельным, и сама Екатерина отмечала это, иронически отзыва-ясь о гатчинских батальонах: «батюшкино войско».

Гатчинское затворничество и слухи о намерениях матери вторично лишить его престола, сделав наследником сына Алек-сандра, окончательно испортили характер Павла. Он стал по-дозрительным, вспыльчивость и раздражительность все чаще прорывались наружу в виде припадков безудержного гнева, усмирять который могли лишь его супруга Мария Федоровна и фрейлина Е. И. Нелидова. Вместе с тем он был отходчив: признавал свои ошибки и просил прощения, был щедр, старал-ся заботиться о подчиненных, имел доброе, чувствительное сердце. Вне Гатчины был строг, угрюм, неразговорчив, язвите-лен, с достоинством сносил насмешки фаворитов (не случайно за границей ему дали прозвище — «русский Гамлет»). В кругу семьи не прочь был повеселиться, потанцевать.

Что касается нравственных устоев Павла, то они были неколебимы. Он боготворил дисциплину и порядок, сам был образцом в этом, стремился быть справедливым и блюсти за-конность, был честен и привержен строгим нормам семейной морали. Не случайно некоторые историки одной из определя-ющих черт личности и даже его идейных воззрений считали «рыцарственность» — Чулков Г. Императоры. М.: Искусство, 1995 год, стр. 54., поставленное во главу всей жизни рыцар-ское понятие о чести. Политичес-кая цель, осознанная еще до воцарения, — максималь-ная централизация власти как единственный путь к «блаженству всех и каждого». Мечта о «твердой благо-родной» власти сочетается с осуждением придворной роскоши, безнравственности, лени, пустословия. «Го-сударь приучал к порядку и вельмож, доводит и самых знатнейших господ до тщательного исполнения своих должностей» — Чулков Г. Императоры. М.: Искусство, 1995 год, стр. 55.

Идеалист, внутренне порядочный человек, но с чрезвычай-но тяжелым характером и без опыта и навыков государствен-ного управления, Павел вступил на российский престол 6 ноября 1796 года. Еще, будучи наследником, Павел Петрович продумывал программу своих будущих действий, но на прак-тике стал руководствоваться скорее личными чувствами и взглядами, что вело к усилению элемента случайности в пол-итике, придавало ей внешне противоречивый характер.

Внешняя политика Павла I.

Став императором, Павел отменяет тяжелейший рекрутский набор и торжественно объявляет, что «отны-не Россия будет жить в мире и спокойствии, что теперь нет ни малейшей нужды помышлять о распространении своих границ, поелику и без того довольно уже и предовольно обширна…» — Оболенский Г. Л. Император Павел I. Смоленск, 1996 год, стр. 220. Сразу по вступлению на престол император Павел I заявил, что отказывается от приготовлений к войне с Францией.

«Нельзя изобразить, — пишет Болотов, — какое при-ятное действие произвел сей благодетельный указ во всем государстве, — и сколько слез и вздохов благодар-ности испущено из очей и сердец многих миллионов обитателей России. Все государство и все концы и преде-лы оного были им обрадованы и повсюду слышны были единые только пожелания всех благ новому государю…» — Оболенский Г. Л. Император Павел I. Смоленск, 1996 год, стр. 220.

29 ноября 1796 года была объявлена амнистия пленным полякам. Император повелевал «всех таковых освободить и отпустить в прежние их жилища; а заграничных, буде поже-лают, и за границу. Об исполнении сего наш сенат имеет учинить немедленно надлежащий распоряжения, предписав куда следует, чтоб со стороны губернских правлений и других земских начальств взяты были меры к наблюдению, дабы сии освобождаемые оставались спокойно и вели себя добропорядочно, не входя ни в какие вредные сношения, под опасением тягчайшего наказания» — Шильдер Н. Император Павел Первый. М.: Алгоритм, 1996 год, стр. 305. .

Вскоре заключается мир с Персией. В письме к прусскому королю от 3 января 1797 года Павел писал: «С имеющимися союзниками многого не сделаешь, а так как борьба, которую они вели против Франции, только способствовала росту революции и ее отпору, то мир может ослабить ее, усилив мирные антиреволюционные элементы в самой Франции, доселе придавленные рево-люцией» — Оболенский Г. Л. Император Павел I. Смоленск, 1996 год, стр. 237. Контрреволюционный переворот 27 июля 1794 года приводит к падению якобинской диктатуры во Фран-ции. Революция идет на убыль. Блестящие победы гене-рала Бонапарта над австрийцами в Италии приводят к возникновению целого ряда демократических республик под эгидой Франции. Павел видит в этом дальнейшее распространение «революционной заразы» и выступает за созыв европейского конгресса для урегулирования территориальных споров и пресечения революционных завоеваний. Он готов даже признать Французскую рес-публику «ради успокоения Европы», ибо иначе «против воли придется браться за оружие». Однако ни Австрия, ни Англия его не поддержали, и в 1798 году создается новая коалиция против Франции. Россия в союзе с Англией Австрией, Турцией и Неаполитанским королевством начинает войну против Франции.

«Положить предел успехам французского оружия и правил анархических, принудить Францию войти в пре-жние границы и тем восстановить в Европе прочный мир и политическое равновесие» — Оболенский Г. Л. Император Павел I. Смоленск, 1996 год, стр. 238. — так расценивает Павел участие России в этой коалиции. Инструктируя генерала Розенберга, назначенного командовать русским экспеди-ционным корпусом, Павел писал: «…Отвращать все, что в землях не неприязненных может возбудить ненависть или предосудительные на счет войска впечатления (избе-гать участия в продовольственных экзекуциях), внушать, что мы пришли отнюдь не в видах споспешествовать властолюбивым намерениям, но оградить общий покой и безопасность, для того ласковое и приязненное обраще-ние с жителями. Восстановление престолов и алтарей. Предохранять войска от „пагубной заразы умов“, соблю-дать церковные обряды и праздники» — Оболенский Г. Л. Император Павел I. Смоленск, 1996 год, стр. 3.

4 апреля Суворов прибыл в главную квартиру союз-ной армии, расположенную в местечке Валеджио на севере Италии. Уже 10 апреля взятием Брешии нача-лись военные действия. Против 86-тысячной армии союзников действовала 58-тысячная армия Франции; на севере ею командовал бывший военный министр Шерер, а на юге — молодой и талантливый генерал Макдональд. Используя численное превосходство со-юзников, Суворов решил оттеснить неприятеля в горы за Геную и овладеть Миланом, а затем нанести пораже-ние Макдональду. В дальнейшем он планировал через Савойю вторгнуться во Францию, а войска эрцгерцога Карла вместе с русским корпусом Римского-Корсакова должны были вытеснить французов из Швейцарии и устремиться к Рейну. 15 апреля началось упорное трех-дневное сражение с французами на реке Адда. В этот день дряхлого Шерера сменил один из лучших полко-водцев Франции генерал Моро.

В кровопролитном сражении успех сопутствовал то одной, то другой стороне. Энергичный Моро пытает-ся собрать вместе растянувшиеся на десяток километров войска, но ему это не удается. Потеряв три тысячи убитыми и пять тысяч пленными, французы откатыва-ются на юг. Участь Ломбардии была решена — реку Адда Суворов назвал Рубиконом по дороге в Париж.

Получив известие об этой победе, Павел I вызвал пятнадцатилетнего генерал-майора Аркадия Суворова, назначенного в генерал-адъютанты, и сказал ему: «Поез-жай и учись у него. Лучшего примера тебе дать и в лучшие руки отдать не могу» — Оболенский Г. Л. Император Павел I. Смоленск, 1996 год, стр. 250.

Стремительным суворовским маршем с востока на запад союзники отбросили армию неприятеля и вошли в Милан. Не допуская соединения остатков армии Моро с Макдональдом, Суворов наносит ему поражение при Маренго и вступает в Турин. В ожесточенном сражении у реки Треббия терпит поражение и генерал Макдо-нальд.

Спустя много лет прославленный маршал Франции говорил русскому послу в Париже: «Я был молод во время сражения при Треббии. Эта неудача могла бы иметь пагубное влияние на мою карьеру, меня спасло лишь то, что победителем моим был Суворов».

За два месяца французы потеряли всю Северную Италию. Поздравляя Суворова с этой победой, Павел I писал: «Поздравляю Вас вашими же словами: «Слава Богу, слава Вам!» — Оболенский Г. Л. Император Павел I. Смоленск, 1996 год, стр. 251.

6 июля командующим французскими войсками был назначен прославленный генерал Жубер, прошедший путь от рядового до генерала за четыре года. Не зная о взятии австрийцами крепости Мантуя, Жубер неожиданно встретил всю союзную армию. Еще не поздно было повернуть назад в горы, но тогда он не был бы Жубером: 4 августа на рассвете орудийные залпы возвестили о начале самой ожесточенной и самой кровавой битвы в этой кампании. Никогда еще за свою долгую службу Суворову не приходилось встречаться с таким яростным сопротивлением противника.

После этой битвы генерал Моро сказал о Суворове: «Что можно сказать о генерале, который погибнет сам и уложит свою армию до последнего солдата, прежде чем отступить на один шаг» — Оболенский Г. Л. Император Павел I. Смоленск, 1996 год, стр. 253.

Суворову потребовалось всего четыре месяца, чтобы освободить Италию. Союзники ликовали: в лондонских театрах о нем читаются стихи, выставляются его портре-ты. Появляются суворовские прически и пироги, на обедах вслед за тостом королю пьют за его здоровье.

И в России имя Суворова не сходит со страниц газет, становится легендой. Восхищенный Павел писал полководцу: «Я уже не знаю, что Вам дать, Вы поставили себя выше моих наград…» — Чулков Г. Императоры. М.: Искусство, 1995 год, стр. 39.

.

Во Франции с тревогой ждали начала вторжения. Заключались пари — во сколько дней Суворов дойдет до Парижа. Но союзников в первую очередь волновали их собственные интересы: англичане предлагают сначала овладеть Голландией и Бельгией, и австрийцы в надежде заполучить последнюю поддерживают их.

Павел I был вынужден согласиться с новым планом своих союзников.

План этот состоял в следующем: австрийцы из Швейцарии идут на Рейн, а Суворов, соединившись с корпусом Корсакова, вторгается во Францию; в Голлан-дии начинает действовать англо-русский экспедицион-ный корпус, а в Италии остаются австрийцы. Суворов был против предстоящей перегруппировки огромной массы войск, но ему пришлось подчиниться.

28 августа русская армия начинает поход. Восполь-зовавшись этим, генерал Моро спускается с гор на по-мощь осажденной австрийцами крепости Тортона и за-нимает городок Нови. Пришлось Суворову вернуться назад, чтобы помочь союзникам и потерять на этом драгоценных три дня. Между тем австрийский эрцгерцог Карл, не дождавшись Суворова, начал выводить свои войска из Швейцарии, оставляя русский корпус Корса-кова один на один с французами. Узнав об этом, возму-щённый фельдмаршал писал в Петербург о Тугуте, пер-вом министре Австрии: «Сия сова не с ума ли сошла или никогда его не имела. Массена не будет нас ожидать, и устремится на Корсакова… Хоть в свете ничего не бо-юсь, скажу — в опасности от перевеса Массена мало пособят мои войска отсюда, и поздно» — Чулков Г. Императоры. М.: Искусство, 1995 год, стр. 35.

В Швейцарии против 60-тысячной французской ар-мии генерала Массены остаются 24-тысячный корпус Корсакова и 20-тысячный корпус австрийцев генерала Готце. Суворов спешит на выручку Корсакова кратчай-шим и наиболее трудным путем — через Сен-Готардский перевал. Но и здесь австрийцы подвели своих со-юзников — обещанных ими мулов не оказалось. «Нет лошаков, нет лошадей, а есть Тугут, и горы, и пропас-ти» — Оболенский Г. В. Император Павел I. Смоленск, 1996 год, стр. 255., — с горечью писал Павлу Суворов. В поисках мулов проходят еще пять дней. Только 12 сентября армия начинает восхождение на перевал. По, скалам и утесам медленно, шаг за шагом, двигалась русская армия, преодолевая холод, усталость и сопротивление непри-ятеля.

Когда в Петербурге узнали об уходе эрцгерцога из Швейцарии, разразился скандал, и только боязнь сепа-ратного мира между Францией и Австрией остановила Павла от разрыва с союзниками. Понимая серьезность положения и трудности, которые предстоят армии, он наделяет Суворова особыми полномочиями. «Сие предла-гаю, прося простить меня в том и возлагая на вас самих избирать — что делать» — Оболенский Г. В. Император Павел I. Смоленск, 1996 год, стр. 255., — пишет он фельдмаршалу.

Суворов посылает в обход корпус Розенберга и с другой стороны — Багратиона, а с остальными атакует неприятеля, но безрезультатно: французы поднимаются выше и выше. Уже вечером во время третьей атаки помог Багратион, ударивший сверху. Перевал был взят, но дорогой ценой — из строя вышли около тысячи человек. А впереди их ждали более трудные испытания.

15 сентября армия вышла к местечку Альтдорф, но здесь оказалось, что сен-готардская дорога дальше обры-вается, а на пути измученной, раздетой и голодной ар-мии встал суровый горный хребет Росшток.

16 сентября рано утром авангард князя Багратиона начинает подъем на Росшток. Шестьдесят часов подряд длился этот беспримерный переход по рыхлому глубокому снегу в густом тумане. Трудным был подъем, но спуск оказался труднее. Дул резкий, порывистый ветер, чтобы согреться, люди сбивались в кучи. Спустились в местечко Муттенталь и здесь узнали страшную новость — корпус Корсакова был разгромлен еще 15 сентября. Катастрофа, усугубленная самонадеянностью Корсакова, была полной: шесть ты-сяч человек погибли, многие оказались в плену. В этот же день генерал Сульт разбил и австрийцев.

Покидая Цюрих, генерал Массена обещал пленным русским офицерам вскоре привезти к ним фельдмарша-ла Суворова и великого князя Константина.

Обессиленная русская армия оказалась запертой в Муттентале — оба выхода, на Швиц и Гларис, были блокированы французами. 18 сентября Суворов собрал военный совет. «Мы окружены предательством нашего союзника, — начал он свою речь, — мы поставлены в тяжелое положение. Корсаков разбит, австрийцы рассе-яны, и мы одни теперь против шестидесятитысячной армии неприятеля. Идти назад — стыд. Это значило бы отступить, а русские и я никогда не отступали!» Суворов внимательно оглядел сосредоточенно слушавших его генералов и продолжал: «Помощи нам ждать не от кого, одна надежда на Бога, на величайшую храбрость и само-отвержение войск, вами предводительствуемых. Только это остается нам, ибо мы на краю пропасти. — Он умолк и воскликнул: — Но мы русские! Спасите, спасите честь и достояние России и ее самодержца!» — Оболенский Г. В. Император Павел I. Смоленск, 1996 год, стр. 256. С этим возгласом фельдмаршал опустился на колени.

19 сентября в семь часов утра к местечку Глариса выступил авангард под командованием князя Багратиона. За ним с главными силами — генерал Дерфельден, в арьергарде — генерал Розенберг. Предстояло с боями преодолеть хре-бет Панике, покрытый снегом и льдом, а затем спус-титься в долину Верхнего Рейна.

Багратион, поднявшись на одну из вершин, обруши-вается на неприятеля; в это время Массена наносит удар по корпусу Розенберга, пытаясь отрезать его и уничто-жить. Упорное сражение закончилось отчаянной штыко-вой атакой. Французы не выдержали и отошли. В ночь на 24 сентября начался последний и самый трудный поход.

Только 20 октября в Петербурге узнали о благопо-лучном исходе кампании. «Да спасет Вас господь Бог за спасение славы государя и русского войска, — писал Ростопчин Суворову, — до единого все награждены, ун-тер-офицеры все произведены в офицеры» — Оболенский Г. В. Император Павел I. Смоленск, 1996 год, стр. 257.

Русская армия получает приказ вернуться на родину. На вопрос Ростопчина, что подумают об этом союзники, император ответил: «Когда придет официальная нота о требованиях двора венского, то отвечать, что это есть галиматья и бред» — Оболенский Г. В. Император Павел I. Смоленск, 1996 год, стр. 257.

Коалиция государств, каждое из которых руковод-ствовалось своими интересами, распалась. Павел не мог простить бывшим союзникам их предательства и пре-ждевременного вывода войск эрцгерцога Карла из Швей-царии. После завершения похода Суворова Ф. Ростоп-чин писал: «Франция, Англия и Пруссия кончат войну со значительными выгодами, Россия же останется ни при чем, потеряв 23 тысячи человек единственно для того, чтобы уверить себя в вероломстве Питта и Тугута, а Европу в бессмертии князя Суворова».

Вступая в коалицию, Павел I увлекался рыцарской целью восстановления «потрясенных тронов». А на деле освобожденная от французов Италия была порабощена Австрией, а остров Мальта захвачен Англией. Коварство союзников, в руках которых он был только орудием, глубоко разочаровало императора. А восстановление во Франции сильной власти в лице первого консула Бона-парта давало повод для изменения курса российской внешней политики.

Обессиленная Франция больше всего нуждалась в мире и спокойствии. Понимая это, Бонапарт с прису-щей ему энергией принимается за поиски мира. Уже 25 декабря первый консул направляет послания Англии и Австрии с предложением начать мирные переговоры. Это еще больше поднимает его авторитет, а отказ союзников от мирных предложений вызывает волну возму-щения и патриотизма. Народ горит желанием наказать врагов мира, и Бонапарт начинает подготовку к войне.

Высказанное в январе пожелание сблизиться с Францией повисло в воздухе — еще сильны были идеи и традиции сотрудничества только с «законной» динас-тией, да и влиятельные общественные круги во главе с вице-канцлером Н. П. Паниным, колоритнейшей фигу-рой того времени, немало способствовали этому.

Быстрый разгром Австрии и установление порядка и законности в самой Франции способствуют изменению позиции Павла. «Он делает дела, и с ним можно иметь дело» — Шильдер Н. Император Павел Первый. М.: Алгоритм, 1996 год, стр. 305. , — говорит он о Бонапарте.

«После длительных колебаний, — пишет Манфред, — Павел приходит к заключению, что государственные стратегические интересы России должны быть поставле-ны выше отвлеченных принципов легитимизма» — Шильдер Н. Император Павел Первый. М.: Алгоритм, 1996 год, стр. 308.. Две великие державы начинают искать пути к сближению, которое быстро приводит к союзу.

Бонапарт всячески торопит министра иностранных дел Талейрана в поисках путей, ведущих к сближению с Россией. «Надо оказывать Павлу знаки внимания и надо, чтобы он знал, что мы хотим вступить с ним в перегово-ры», — пишет он Талейрану. «До сих пор еще не рассмат-ривалась возможность вступить в прямые переговоры с Россией», — отвечает тот. И 7 июля 1800 года в далекий Петербург уходит послание, написанное двумя умней-шими дипломатами Европы. Оно адресовано Н. П. Па-нину — самому непримиримому врагу республиканской Франции. В Париже хорошо знают об этом и надеются, что подобный шаг станет «свидетельством беспристрас-тности и строгой корректности корреспондентов» — Оболенский Г. В. Император Павел I. Смоленск, 1996 год, стр. 256.

18 декабря 1800 года Павел I обращается с прямым посланием к Бонапарту. «Господин Первый Консул. Те, кому Бог вручил власть управлять народами, должны думать и заботиться об их благе» — так начина-лось это послание. «Сам факт обращения к Бонапарту как главе государства и форма обращения были сенсаци-онными. Они означали признание де-факто и в значи-тельной мере и де-юре власти того, кто еще вчера был заклеймен как «узурпатор». То было полное попрание принципов легитимизма. Более того, в условия фор-мально непрекращенной войны прямая переписка двух глав государств означала фактическое установление мир-ных отношений между обеими державами. В первом письме Павла содержалась та знаменитая фраза, которая потом так часто повторялась: «Я не говорю и не хочу пререкаться ни о правах человека, ни о принципах различных правительств, установленных в каждой стране. Постараемся возвратить миру спокойствие и тишину, в которых он так нуждается» — Оболенский Г. В. Император Павел I. Смоленск, 1996 год, стр. 272.

.

Сближе-ние между двумя великими державами шло ускоренными темпами. В Европе возникает новая политическая ситуа-ция: Россию и Францию сближают не только отсутствие реальных противоречий и общность интересов в широ-ком понимании, но и конкретные практические задачи по отношению к общему противнику — Англии.

Неожиданно и быстро в Европе все переменилось: вчера еще одинокая Франция и Россия встали теперь во главе мощной коалиции европейских государств, направ-ленной против Англии, оказавшейся в полной изоляции. В борьбе с ней объединяются Франция, Россия; Швеция, Пруссия, Дания, Голландия, Италия и Испания.

Подписанный 4—6 декабря 1800 года союзный дого-вор между Россией, Пруссией, Швецией и Данией фак-тически означал объявление войны Англии. Английское правительство отдает приказ захватывать принадлежа-щие странам коалиции суда. В ответ Дания занимает Гамбург, а Пруссия — Ганновер. В Англию запрещается всякий экспорт, многие порты в Европе для нее закры-ть. Недостаток хлеба грозит ей голодом.

В предстоящем походе в Европу предписывается: фон Палену находиться с армией в Брест-Литовске, М. И. Кутузову — у Владимира-Волынского, Салтыко-ву—у Витебска. 31 декабря выходит распоряжение о мерах по защите Соловецких островов. Варварская бом-бардировка англичанами мирного Копенгагена вызвала волну возмущения в Европе и в России.

12 января 1801 года атаман войска Донского Орлов получает приказ «через Бухарию и Хиву выступить на реку Индус» — Оболенский Г. В. Император Павел I. Смоленск, 1996 год, стр. 275. 30 тысяч казаков с артиллерией пересекают Волгу и углубляются в казахские степи. «Препровождаю все карты, которые имею. Вы дойдете только до Хивы и Аму-Дарьи», — писал Павел I Орлову. До недавнего времени считалось, что поход в Индию — очередная блажь «безумного» императора. Между тем этот план был отправлен на согласование и апробацию в Париж Бонапарту, а его никак нельзя заподозрить ни в без-умии, ни в прожектерстве. В основу плана были положе-ны совместные действия русского и французского кор-пусов. Командовать ими по просьбе Павла должен был, прославленный генерал Массена.

По Дунаю, через Черное море, Таганрог, Царицын 35-тысячный французский корпус должен был соеди-ниться с 35-тысячной русской армией в Астрахани.

Затем объединенные русско-французские войска до-лжны были пересечь Каспийское море и высадиться в Астрабаде. Путь от Франции до Астрабада рассчитывали пройти за 80 дней, еще 50 дней требовалось на то, чтобы через Герат и Кандагар войти в главные области Индии. Поход собирались начать в мае 1801 года и, следователь-но, в сентябре достичь Индии. О серьезности этих пла-нов говорит маршрут, по которому когда-то прошли фаланги Александра Македонского, и союз, заключенный с Персией.

Павел I уверен в успешном осуществлении франко-русского плана покорения Индии, сохранявшегося в глубокой тайне. 2 февраля 1801 года в Англии пало правительство всемогущего Питта. Европа замерла в ожидании великих событий.

Вдруг с далеких берегов Невы пришла весть — император Павел I мертв.

Англия была спасена, и история Европы пошла по другому пути. Невозможно предугадать, как бы она сло-жилась, не будь этой трагедии, но ясно одно — Европа избавилась бы от опустошительных, кровопролитных войн, унесших миллионы человеческих жизней. Объединившись, две великие державы сумели бы обес-печить ей долгий и прочный мир!

Никогда раньше Россия не имела такого могущества и авторитета в международных делах. «Этому царствова-нию принадлежит самый блестящий выход России на европейской сцене» — Ключевский В. О. О русской истории М. Просвещение, 1993 год, стр. 345., — утверждал В. О. Ключевский.

А. Коцебу: «Последствия доказали, что он был даль-новиднее своих современников в проводимом им курсе внешней политики… Россия неминуемо почувствовала бы благодетельные ее последствия, если бы жестокая судьба не удалила Павла I от политической сцены. Будь он еще жив, Европа не находилась бы теперь в рабском состоянии. В этом можно быть уверенным, не будучи пророком: слово и оружие Павла много значили на весах европейской политики» — Оболенский Г. В. Император Павел I. Смоленск, 1996 год, стр. 277.

.

Военная реформа.

На другой же день после восшествия Павла гвардия подверг-лась полному преобразованию в отношении состава, организации частей и военной силы отдельных единиц. Смысл этих действий Павла остается непонятным. Раз существование привилегирован-ной части армии, комплектовавшейся из аристократии, было в принципе сохранено, то факт введения в нее всего Гатчинского сброда представлял явную бессмыслицу. Это было что-то в роде такого крайнего средства, как «ряд назначений в пэры», которое применяется иногда при парламентских кризисах в Англии. В дан-ном случае результат не должен казаться удачным, — даже в от-ношении личной безопасности реформатора. Гатчинский элемент, вместо того, чтобы одержать верх над непокорной частью, куда его ввели, всецело поглотит ее своей дисциплинированной массой, наоборот, в ней совершенно растворился, усвоив себе привычки этой обособленной среды и послужив только к пробуждению в ней, путем реакции, стремлений к порицанию правительства, дремав-ших до тех пор при спокойных условиях существования, посвя-щенного удовольствиям.

Новое распределение наличного состава в отдельных частях гвардии, числено увеличенных путем бесконечного создания но-вых полков и батальонов, не поддается никакой оценке. Оно дей-ствительно быстро дало место новым комбинациям, которые в свою очередь должны были подвергаться непрерывным изменени-ям. От начала до конца царствования вся армия терпела от этого непостоянства, единственным объяснением которого может слу-жить только характер Павла. Казалось, государь все еще играл оловянными солдатиками, которыми так увлекался в детстве, и группировал их по прихоти свой фантазии, не сходя, однако, с некоторых главных путей, намеченных когда-то в Гатчине, под твердым руководством Петра Панина. В частности, только созда-ние нового артиллерийского батальона, послужившего прочным основанием для всей гвардейской артиллерии, предпринятое под преобладавшим тогда влиянием Аракчеева и его методического ума, составляет исключение. Образование этого батальона, сфор-мированного из знаменитой бомбардирской роты Преображенско-го полка, капитаном которой был Петр Великий, а также артил-лерийских отрядов, состоявших при других полках, отвечало вполне определенному и последовательно проводимому решению.

Оно послужило началом для полной реорганизации этого рода войска, в смысле самостоятельного управления, а в марте 1800 года система эта была применена к артиллерии всех армейских кор-пусов. Совершенно отделенная в административном отношении от полков, артиллерия была передана в особое ведомство. Так как каждая рота в отношении личного состава и материальной части являлась теперь самостоятельной единицей, то и в тактическом отношении могла действовать совершенно независимо. Легче, та-ким образом, мобилизуясь и допуская, без изменения своей внут-ренней организации, сведение в большие массы, эти единицы об-ладали в то же время большей подвижностью и, по мнению ком-петентных судей, русская артиллерия имела значительное пре-восходство над большей частью своих европейских соперниц, и только ее материальная часть оставляла желать лучшего. Она ос-тавалась, действительно, слепым подражанием прусского образ-ца, значительно улучшенного во Франции Грибовалем.

Военной истории этого царствования пришлось отметить еще другое изменение, в основании которого было совсем иное по-буждение. Три эскадрона конной гвардии, лучшие по своему лич-ному составу, были в один прекрасный день выделены, чтобы сформировать Кавалергардский полк под начальством Уварова. Остальные, разделенные на пять эскадронов, составляли отдель-ный полк под командой великого князя Константина. Причины перемены? Неудавшееся общее ученье, желание офицера, поль-зовавшегося покровительством мачехи главной фаворитки, иметь под своим началом полк и, в виду пребывания великого князя Александра в должности генерал-инспектора пехоты, честолюби-вое стремление его брата занять такой же пост в кавалерии, к че-му, по его мнению, должно было открыть ему доступ командова-ние несколькими эскадронами. И вот такими-то причинами руко-водствовался Павел в большинстве сделанных им подобных же нововведений.

Помимо специальных интересов, корпуса, к которому государь отнесся так беспощадно, реформа гвардии коснулась и неприятно отозвалась на многих других интересах почти всех классов обще-ства.

На параде 8 ноября 1796 года объявил в приказе, что все запи-санные в гвардию, номинально числившиеся в ее списках, но не находившиеся в строю, должны явиться в свои полки, под угрозой исключения. Число таких отсутствующих было значительно. Один Преображенский полк насчитывал несколько тысяч такого рода чинов, и эти фиктивные списки пополнялись даже не одними дворянами. При помощи денежных взносов, купцы, мелкие чиновники, ремесленники и даже лица духовного звания проводили туда своих сыновей, имея в виду достигать таким способом, легкого движения, даже на гражданской службе. Дети еще не родившиеся, следовательно, неизвестного пола, пользовались снисхождением. Очень молодые люди, никогда не носившие оружия, получали таким образом чин поручика, имея за собой двадцать лет фиктивной службы, они отправлялись потом в один из армейских полков и, благодаря своему старшинству, становились там выше заслуженных офицеров. Другие служили при дворе в качестве пажей, камергеров и камер-юнкеров, или, пол-учив бессрочный отпуск, просто жили в своих поместьях. Нако-нец, даже в строю, офицеры и солдаты обыкновенно были свобод-ны от всяких обязанностей и даже ученья, потому что последнего не производилось вовсе.

Павел был тысячу раз прав в своем желании искоренить весь этот дорого стоящий и развращающий паразитизм. К счастью, па-разиты, лишенные своих преимуществ, или отосланные в казар-мы и на маневры, ему этого не простили.

Среди мероприятий, касавшихся всей армии, явилось, 29-го ноября 1796 года, обнародование трех новых ус-тавов, из которых один касается пехоты, а два кавалерии. Ни один из известных военных и государственных деятелей предшествую-щего царствования не принял участия в составлении этих новых военных законов, которые, впрочем, были только извлечением из прусского устава и такой же инструкции. В своей русской редак-ции, текст относившийся к пехотной службе, был уже, впрочем, издан несколько лет назад; предназначенный первоначально для гатчинских войск, он был в первый раз напечатан в 1792 году, под скромным названием «Опыт». Тогда над ним потрудились Кушелев, Аракчеев и сам Растопчин. Это был действительно только на-бросок, указывающий на поспешную работу и неудачное подра-жание образцу, которое, в противоположность тому, чего хотели подражатели, не имело даже ничего общего с уставом Фридри-ха II.

Устав победителя при Росбахе был в действительности написан до него. Принужденный, с самого своего вступления на престол, вести постоянный войны, великий полководец не имел свободного времени изменять основы доставшейся ему в наслед-ство. военной организации. Он ограничился тем, что пропитал ее своим гением, сообщив войскам, находившимся под его начальст-вом, больше ловкости и искусства в маневрировании. Но эти ма-невры стояли в связи с тактикой, которая в то время являлась уже устарелой, и это не преминул отметить Суворов.

Он назвал новый устав «переводом рукописи, на три четверти изъеденной мышами и найденной в развалинах старого замка» Казимир Валишевский. Собрание сочинений в пяти томах, том 5 «Сын Великой Екатерины Император Павел 1 (Его жизнь, царствование и смерть). М.: «ВЕК», 1996, с. 192. Он заявил, что ему нечего учиться у прусского короля, так как он сам никогда сражения не проигрывал, и заметил, что францу-зы не задумывались бить пруссаков, противопоставив им тактику, которая была не тактикой Фридриха, а тактикой Суворова! Он еще горячее возражал против одной из глав нового устава, — пя-той в шестой части, — вставленной, впрочем, русскими подража-телями и устанавливавшей инспекционную службу, которую должны были нести офицеры всех чинов, по назначению государя, и которая, поэтому, нарушала всякую военную иерархию.

О последней Павел действительно заботился очень мало, или хотел по крайне мере, чтобы она, как и все в его государстве, за-висела от его произвола. Даже самые высшие чины, заслуженные на поле битвы, не внушали ему никакого уважения. После всех войн с Турцией, Швецией и Польшей, прославивших ее царство-вание, Екатерина оставила ему несколько фельдмаршалов. При полном мире, Павел прибавил к их числу семь!

Еще и в других отношениях русские подражатели прусского об-разца существенно удалились от него. Они усилил некоторые ме-ры взыскания и изменили смысл или дух, значительного числа распоряжений, сделав их более жестокими. Так, например, кри-тика служебных приказов: немецкий текст запрещал ее подчи-ненным в отношении своего начальства «под угрозой крайнего не-годования государя», в русской версии говорилось: «под угрозой пытки».

Все вместе взятое встретило не в одном победителе при Рымнике более или менее открыто высказанную враждебность, и следствием этого было то, что, в течение четырехлетнего царст-вования, вместе с Суворовым, Румянцевым и лучшими предста-вителями генерального штаба, 7 фельдмаршалов, 333 генерала и 2 261 офицер всех чинов подверглись увольнению. Уволенные большею частью вновь призывались на службу через год, или да-же через более короткий срок; вернувшись, они, однако, не лучше прежнего мирились с новым положением вещей.

Когда эти наставления применялись, они делались еще более неприятны. По природе своего ума Павел понимал их так, что они заключают все военное искусство в одном незыблемом законе. Офицеры и солдаты должны были найти в них указание для всего, что им нужно было сделать, при всяких обстоятельствах. Государь желал в них видеть, только автоматов, руководимых в их малей-ших движениях, этими определенными указаниями, и требовал, чтобы они никогда, ни малейшим образом и ни в коем случае не уклонялись в сторону по собственной инициативе. При толковании принятых правил — умственным способностям людей и их начальников нечего было проявляться, а применение системы ве-то к упразднению всех штабов и канцелярий. Устав и воля госу-даря, обеспечивавшая его исполнение: этого должно было быть достаточно. Павел хотел непосредственно начальствовать над ар-мией и лично входить во все малейшие подробности службы.

На военном поле, ценой усилий, имевших возможность полу-чить лучшее применение, и возмутительных грубостей, эта сис-тема привела к результатам, которые любитель прусского кап-ральства мог находить удовлетворительным. Об ее значении на поле сражения Павел узнал из собственного опыта в Голландии с Германом, в Швейцарии с Римским-Корсаковым и даже в Италии с Суворовым. Чтобы срывать лавры на берегах По, он должен был призвать того, кто презирал его уставы и кто одерживал победу за победой только благодаря тому, что не считался ни с какими распоряжениями и пользовался австрийскими штабами. Когда же победитель при Требии и Нови лишился этой помощи, он при-нужден был сознаться, что не в состоянии продолжать кампанию.

Великий полководец был, впрочем, во всех отношениях выдаю-щейся личностью, и его гениальный индивидуализм, неистово вос-ставший против нового порядка вещей, послужил, к сожалению, лишь к образованию двух различных полюсов в одинаково заблуж-дающихся военных понятиях его соотечественников. Гении встре-чаются редко и, желая вдохновиться примером и традицией этого учителя, менее одаренные ученики, Скобелевы и Драгомировы на-ших дней, только исказили и то, и другое, безрассудно отрицая вся-кое правило и даже науку. В то же время, на противоположном по-люсе, преемники Аракчеева и Штейнвера, принадлежавшие в своей совокупности к Гатчинской школе, сильнее поддались вред-ному влиянию ее обучения и пропагандировали ее заветы.

За опубликованием новых уставов быстро последовало изменение одежды. В большинстве армейских полков Потемкин ввел форму простую, свободную и приспособленную к климату страны, которая приближалась к обычному костюму ме-стного населения. В одном из своих писем к Екатерине фаворит в следующих выражениях жаловался по этому поводу на смешные наряды, якобы военного вида, от сложной роскоши которых еще не отказалось большинство европейских армий: «Завиваться, пуд-риться, заплетать косы, — разве это дело солдат? У них нет ка-мердинеров!» Там же, с. 194

Павел думал вместе с Цезарем, что блестящий мундир «прида-ет бодрость» тому, кто его носит, или, попросту, ему хотелось иметь солдат, одетых так же, как солдаты Фридриха II. Кроме то-го, он ненавидел все, что ему напоминала «кривого». Он достиг желаемого, но опять какой ценой! По свидетельству Саблукова, напудренная прическа с буклями и косами заставляла людей его полка проводить над ней всю ночь, когда им на другой день нужно было явиться на ученье. Парикмахеры, по два на эскадрон, дей-ствительно должны были употребить много времени, чтобы спра-виться со своей задачей, и операция, связанная с отвратительны-ми подробностями, причиняла пациентам жестокую муку. Пропи-тывая волосы смешением муки и сала и смачивая их квасом, ко-торый они предварительно набирали в рот, артисты казармы со-провождали эти намазывания таким грубым втиранием и скручи-ванием, что, несмотря на свое крепкое сложение, молодой Турге-нев при первом опыте чуть было не лишился чувств. Эта «пудра», обращавшаяся после просушки в толстую кору, причиняла людям сильные головные боли, не давая императрица в то же время возможности заботиться об элементарной чистоте.

Не меньше стеснял их и самый мундир. Павел желал, чтобы они были в нем так затянуты, что едва могли бы дышать. В случае падения, они неспособны были сами подняться. Такие же узкие штиблеты жали им ноги, и самим немцам этот смешной наряд, уже вышедший в их государстве из употребления, казался стран-ным. Адъютант князя Зубова и вдохновенный драматург Алексей Копьев развлекал Москву, показывая на улицах карикатуру но-вой полковой формы: длинную косу до икр, треуголку в три фута шириной и перчатки с раструбами, в форме огромных воронок. Но за это он поплатился разжалованием.

Мешая хорошее с дурным, как это иногда с ним случалось, Па-вел решился, однако, прибавить очень полезную принадлежность к этому костюму, настолько же неудобному, сколько смешному: меховые жилеты для зимнего сезона. Он распорядился также очень разумно, чтобы все предметы обмундирования выдавались отныне войскам натурой, а не денежными суммами, на совесть офицеров; эта мера была связана с планом общей реформы, к ис-полнению которой однако не было даже преступлено. Организа-ция интендантства была из самых скверных, а для нужд военного времени ее собственно не существовало вовсе. Ничего не было придумано для улучшения этого положения вещей. Разумные по-пытки к уменьшению хотя бы в этом отношении вкоренившихся привычек грабительству не привели ни к каким результатам, и запас в 8 миллионов рублей, составленный для возмещения обыч-ного расхищения фондов в комиссариатах, тоже не остался цел.

Противореча, по своей привычке, самому себе, Павел, напра-вив свое главное усилие на развитие военного могущества империи, хотел однако сделать в этой области большую экономию. Еще в 1798 году, накануне своего вступления в антифранцузскую коалицию, он решил произвести значительное сокращение налич-ного состава: одним взмахом пера он упразднил 45 440 человек и 12 268 лошадей. Преследуя те же цели, нисколько не отказываясь от роскоши в одежде большей части своих солдат, он собирался ввести самую строгую простоту в обмундирование гвардии. Запре-щен был подбор разнообразных и богато расшитых мундиров, из которых самый скромный стоил 120 рублей; запрещено также статское платье, заменявшее, по последней моде, в светской жиз-ни мундир. Запрещены фраки от хорошего портного, роскошно расшитые жилеты, шелковые чулки и бальные башмаки с золоты-ми пряжками. Запрещены также, под угрозой самого строго взы-скания, муфты. Прощайте, шубы, кареты, многочисленные слуги. За 22 рубля офицер прежней «troupe doree» должен был одеться. Ему было запрещено снимать эту преобразованную форму и ре-комендовано жить «скромно».

Любопытнее всего было то, что именно те, кого это касалось, должны были в это царствование разориться на портных. Фанта-зия государя действительно не замедлила сыграть и тут, как и везде, свою обычную роль. В 1798 году Павел подписал договор о союзе с Англией, и тотчас же офицеры конной гвардии получили приказание надеть красные мундиры с синими отворотами, кото-рые носила английская конная гвардия. Случайно приехавший в Петербург прежний портной принца Уэльского, Дональдсон, дал возможность Саблукову исполнить это распоряжение менее чем в сорок восемь часов; но не успели еще некоторые из его товарищей переодеться, как появилось новое распоряжение: Павел только что избран гроссмейстером Мальты, и поэтому ярко красный цвет английских мундиров должен был уступить место на спине офи-церов темно-пурпуровым мантиям, которые носили высшие пред-ставители ордена святого Иоанна Иерусалимского. Немного по-зже предпочтение было оказано малиновым корсажам княгини Гагариной, и за четыре года произошло девять перемен такого ро-да! В то же время Павел предписывал ношение военного мундира всем, даже простым писцам гражданских канцелярий, не заботясь о расходе, которым он таким образом отягощал скудный бюджет этих мирных чиновников.

Однако в Италии и Швейцарии, под командованием Суворова, старое прусское платье имело такую же судьбу, как и уставы того же происхождения. Во время тяжелых переходов каждый, кто мог, старался освободиться от той или другой части ненавистного обмундирования. Их заменяли чем могли, и Суворов этому не препятствовал. Ему было мало дела, говорил он, как одеты его солдаты, лишь бы они бегали, как зайцы, и дрались, как львы. Но, узнав об этом, Павел выразил сильное неудовольствие. Он застонал, когда услышал, что в промежутке между двумя победа-ми даже форменные штиблеты были брошены. А алебарды? Чтобы остаться верным прусскому образцу, он хотел восстановить алебардистов во всех пехотных корпусах, что на практике оставляло невооруженными сто человек в каждом полку. Увы! При переходе через Альпы алебарды были изрублены на дрова! Под впечатле-нием достигнутых успехов, государь заявил, однако, о своей го-товности согласиться с изменениями, которые будут в этом отно-шении выяснены опытом. Но ему показали несколько храбрецов, возвращавшихся из бессмертного похода в амуниции, принятой во время войны, и тотчас же он пришел в ярость:

— Как! Мою армию хотят переодеть в потемкинскую одежду! Чтоб убирались с глаз моих долой! Вон отсюда! Прочь! Там же, с. 196

Изобретатель неудобного и причудливого одеяния, Павел по-ступал не лучше и в деле солдатского обучения, тоже теряясь в деталях или путаясь в противоречиях вылилась в учреждение в декабре 1798 года Военного сиротского дома, впоследствии переименованного в Кадетский корпус императора Павла I. Тысяча мальчиков и двести пятьдесят девочек были там собра-ны в двух разных отделениях, и план учреждения причислял к нему все заново организованные существующие солдатские шко-лы. Основанные Петром Великим и численно увеличенные Ека-териной, они вмещали около двенадцати тысяч учеников. Павел довел число школ до шестидесяти шести, а число учеников до ше-стидесяти четырех тысяч. Последних назвали кантонистами. Это являлось значительным прогрессом. К сожалению, на более высших ступенях попытка реформатора оказалась менее счастли-вой.

Она заключалась в курсе тактики, учрежденном в Зим-нем дворце под руководством Аракчеева. Даже фельдмаршалы обязаны были слушать там уроки полковника Каннабиха, бывше-го фехтмейстера, уроженца Саксен-Веймара. Можно себе пред-ставить, что это было за обучение с подобным учителем. В смысле военного образования сам Павел ничего не понимал, кроме дрес-сировки солдат. «Поверхностное понятие о прусской службе и страсть к мелочам», — говорил посол Фридриха-Вильгельма Тауентцин. Каннабих знал не больше этого. Его лекции, ставшие ле-гендарными по высказываемым им нелепостям, возбуждали иск-реннюю веселость нескольких поколений. Что касается достигну-тых таким путем практических результатов, то Павел имел слу-чай проверить их на собственном опыте за несколько месяцев до своей смерти. С тех пор как он оставил себеГатчинское войско, каждый год осенью он производил испытание, или учение, вроде больших маневров настоящего времени. Он давал сражение или вел осаду. Императором он дал больше простору этой игре, в ко-торой Аракчеевы и Штейнверы кончили тем, что приобрели известную ловкость. Но последний опыт кончился плохо. Каннабих сумел только, вероятно, сбить их с толку, и поэтому ученики про-фессора тактики вели себя так, что государь обратился к ним с пророческим замечанием, эхо которого должно было прозвучать от Аустерлица до Фридланда: