Зарождение российской геральдики. 
Традиции

В России геральдика как система знаний о рисовании и использовании гербов появилась в XVIII в., о чем повествует предыдущая глава. Почему же не раньше, в XIV—XVII вв., подобно прочему европейскому миру, где в XVIII в. гербы начинают терять правовую силу и обязательность и в большинстве случаев выступают лишь в виде культурологического феномена? Ответ кроется в изначальной несовместимости сложившегося в средневековой Европе института герба со спецификой исторического развития России до определенного момента, отличием быта, вооружения, образа жизни и менталитета древнерусского человека.

К сожалению, в отечественной историографии, прежде всего в трудах историков права (особенно в большом количестве подобные работы публиковались до 1917 г.) нет четких правовых характеристик ряда институтов, существовавших в Русском государстве, таких, например, как институт знаков собственности, включая княжеские, институт герба, институт печати и т. д. На эту тему существует не очень богатая собственно историческая, а также археологическая и этнографическая литература. В ней зачастую принимаются за адекватные понятия «пятно», «знамя», «тамга», «клеймо», «печать», «герб» и т. д., хотя идентификация знаков собственности, знаков власти, печатей, гербов и прочих подобных знаков вне времени и пространства выглядит ненаучно и неисторично. Между тем их возникновение, эволюция, функционирование исторически обусловлеобщеисторическим процессом. В то же время существуют и своеобразные внутренние закономерности их развития, не позволяющие, например, считать гербами любые эмблемы и отличительные знаки, которые возникали в глубокой древности в различных культурно-исторических регионах.

Логика исследования юридического статуса знаков собственности, отличительных знаков заставляет обращаться прежде всего к древнерусским правовым памятникам. Древнейший русский законодательный памятник — Краткая Русская Правда (X—XI вв.) из подобного рода знаков называет «пятно» как знак княжеской собственности. «Пятно», по-видимому, адекватно понятию «печать». В Пространной Русской Правде (XII—XIII вв.) появляется понятие «знамя». Это тоже знак собственности, уже не только княжеский, но принадлежащий и другим феодалам-собственникам. Например, Ипатьевская летопись содержит сообщение о том, как Петр и Нестор Борис-лавичи «злобились» на великого князя Мстислава, прогнавшего их от себя «про ту вину, оже бяху холопи ею покрал кон Мьстиславли оу стад и пят-ны сво въсклале, рознаменываюче» .

Известный исследователь древнерусского языка И. И. Срезневский, исходя из анализа русскихписьменных памятников, идентифицирует понятия «пятно», «печать», «клеимо», «знамя». Древнерусские письменные источники не донесли до нас описания княжеских знаков, однако, если рассматривать в качестве реликтов рисунки бортных «знамен» XVI—XVII вв., то среди них можно обнарркить и такие, которые предположительно атрибутируются как символы княжеской власти: «престол», «взвилья» и другие. В своем художественном воплощении они, безусловно, содержат элементы, характерные для княжеских знаков собственности, форма которых нам хорошо известна по вещественным памятникам древности: свинцовым печатям (буллам), предметам русского быта, начертаниям на кирпичах и камнях различных построек и т. д. По своей сути эти знаки не являются гербами, хотя крупнейшие советские археологи считали их «своего рода гербом», замечая, что княжеские знаки собственности «называют также гербами, родовыми знаками». В то же время подчеркивается условность отождествления княжеских знаков и гербов. Так, А. В. Арциховский, на которого обычно ссылаются сторонники раннего появления на Руси гербов, писал: «Нет пока оснований утверждать, что Владимирская Русь знала гербы в полном смысле этого слова, установленные и узаконенные» .

В «Словаре древнерусского языка» отмечается употребление слова «герб» в посольских делах XVI в. Летопись XVI в. содержит рассказ о печати Ливонской земли, сделанной по приказанию вана IV Васильевича Грозного в 1564 г. и приложенной к трактату, заключенному между Россией и Швецией: «а на печати клейно: орел двоеглав-ный, а у орла у правые ноги герб маистра Ливоньского, а у левые ноги герб печать Юриевско-го бискупа; около же печати подпись: «царскаго величества боярина и Вифлянские земли боярина и наместника и воеводы печать» '*. Употребление этой печати строго регламентировалось: ею запечатывались «грамоты перемирные с Свейским королем… и грамоты в ыные государьства». Композиция рисунка (двуглавый орел попирает лапами эмблемы, символизирующие присоединенные прибалтийские земли) такова, что не может вызвать сомнения в предназначении печати, которая должна была иллюстрировать успехи русского царя в Ливонской войне. По-видимому, для создателей печати эта задача была основной, поэтому изображения гербов завоеванных областей не отличались большой точностью: эмблемы не соответствуют в деталях гербам Ливонского ордена и Дерпта.

Но может быть, предметы военного быта или русский военный эпос предоставят какие-либо сведения о гербах? Как показали исследования древнерусского оружия XIII — XV вв.19, русские воины обходились без личных опознавательных знаков. Формы русского щита известны по изображениям стоящих с ними воинов на княжеских печатях, по более поздним лицевым (рисованным) рукописям. Для русского щита характерен так называемый умбон (выступ в середине) или же щит был двускатным, корытообразно изогнутым, с вырезанными лопастями, с желобом и проч. Цветные миниатюры Сильвестровского сборника XIV в., Радзивилловской летописи XV в., Лицевого свода XVI в. показывают нам русское войско в походе и сражении, во всей военной амуниции. Воины держат щиты круглые или плавно сужающиеся книзу, гладкие, без каких-либо фигур. Обычно они изображены красными.

В знаменитом «Слове о полку Игореве» — эпическом произведении XII в. содержатся описания русского вооружения XII в. Особенное внимание автора привлекают знаки княжеской власти. Здесь это — золотой шлем, золотое седло, золотое стремя и т. д. Описаны стяги, реявшие над русским войском: «Чрьленъ стягь, бела хорюговь, чрьлена чолка, сребрено стружие — храброму Святьславличю!» Неоднократно упоминаются воинские щиты красного цвета: «поля… храбрые русичи перегородили червлеными щитами» .

Отсутствие гербов в воинском быту «русичей» демонстрируют стяги — так назывались в письменных памятниках первые русские знамена (от слова стягивать" или «стягать» — соединять, собирать вокруг себя воинов). Их яркий цвет и клинообразная форма известны по упоминавшимся уже лицевым рукописям. Функция же прежде всего военная — средство управления войском. В XV в. все чаще появляется в источниках слово «знамя». Исследователи связывают новый термин с изменением функции стяга — ему придается символическое значение объединяющей войско реликвии. В «Сказании о Мамаевом побоище» красочно описываются действия великого московского князя Дмитрия Ивановича перед началом Куликовской битвы: «Князь же великий… сшед с коня своего и паде на колени свои прямо великому плъку чернаго (чермнаго — Н.С.) знамениа, на нем же въображен образ владыки Господа нашего Иисуса Христа, из глубины душа нача звати велегласно…» Знамя здесь — икона, на которой помещен образ Христа. Ему молится о победе великий князь. И в последующие века вплоть до конца XVII в. на русских «знаменах государевых», воеводских, стрелецких, казачьих изображались крест, Богородица, Спас Нерукотворный, архангелы и прочие церковные образы, как о том свидетельствуют дошедшие немногочисленные подлинники, а главным образом, экземпляры, сохранившиеся в Описях Оружейной палаты — древнейшего хранилища русских воинских знамен Московского государства.

Первые знамена, не похожие на старинные образцы, а с «житейскими» изображениями, известны у полков иноземного строя. Их принесли сюда многочисленные иностранцы, прибывавшие «на заработки» в Россию. Прежде всего — на военную службу. При царе Федоре Иоанновиче, в конце XVI в. в русском войске уже служило более четырех тысяч наемных ратников, среди которых находились голландцы, шотландцы, датчане, шведы и другие иноземцы. В начале следующего века на русскую службу выехали многие знатные дворянские фамилии, в их числе были предки писателя Д. И. Фонвизина, автора «Недоросля», поэта М. Ю. Лермонтова.

Иноземцы, являвшиеся на русскую военную службу, естественно, вносили в нее свои особенности. Таким образом появился и у нас тесно связанный с военною слркбою западный обычай изображения гербовых эмблем на знаменах и значках. Вначале — на знаменах полков «иноземного строя», где они имели такую форму, «как ротмистр укажет сам». А «указывал» ротмистр писать орла, грифа, льва, змею, химеру — все фигуры, которые видел у себя на родине.

Немецкий путешественник, автор «Описания путешествия в Московию» А. Олеарий, побывавший в 1630-е гг. в России, обратил внимание на знамена с красочными эмблемами на полотнищах. Он восхитился такими Emblemate, однако подумал, что эти разноликие, остроумные знаки были выполнены, конечно же, по указанию немецких офицеров, служивших тогда при русской армии. «Русские не горазды на подобные изобретения» , — заметил Олеарий.

Вскоре геральдические эмблемы со знамен иностранных полков стали распространяться и на знамена старого московского строя, т. е. стрельцов, а также и казаков. Так, стрелецкий голова царский любимец Артамон Сергеевич Матвеев имел под своим началом сотню царских сокольников, а знамя в той сотне было из черной тафты с вышитой в середине птицей-гамаюн (сказочная райская птица). Еще пример: после усмирения «бунта Стеньки Разина», как сказано в документе, отправлено было казакам на Дон в 1673 г. из «червчатой» тафты знамя, в середине которого, в щитке, над золотым крестом изображался золотой лев с серебряным мечом в лапе.

Создание знамен и прапоров со светскими, нетипичными для русского воинства знаками, усиливается во вторую половину XVII в. По указанию царя Алексея Михайловича было сделано «государево гербовное знамя», отличное от прежних царских государевых стягов. В 1666 г. его начал «писать» живописец Станислав Лопуцкий, которому «велено было на том знамени написать разных государств четырнадцать печатей в гербах» (очевидно, в гербовых щитах).

Царское гербовое знамя послужило примером для меньших гербовых знамен — полковых или полковничьих. По архивным документам Оружейной Палаты известно, что на знаменах Астраханских стрелецких полков в конце XVII века изображалась эмблема, которая спустя столетие считалась астраханским гербом: в лазоревом (голубом — Н.С.) поле золотая корона, под ней серебряный кривой (восточный) меч с золотой рукояткой.

О другом подобном знамени также известно из архивного перечня: по указу государей Иоанна и Петра Алексеевичей и великой государыни царевны Софии Алексеевны в один смоленский полк приказано сделать знамя с государственным гербом, а под ним поместить смоленскую эмблему — пушка, а на пушке птица-гамаюн. (Впоследствии герб Смоленска.).

Существовали ли знамена с личными гербами военачальников, как в Западной Европе? Историки утверждают, что сведений об этом нет. Но все-таки одно такое знамя известно. Принадлежит оно роду древних смоленских дворян Каховских. Фамилия Каховских польского происхождения. В 1654 г. со взятием Смоленска царем Алексеем Михайловичем одна ветвь этого рода перешла на службу в Россию. При своем переходе в русское подданство Каховские (предки декабриста) сохранили за собой право возглавлять полк смоленской шляхты. Сохранили они и право служить под собственным полковым знаменем с гербом своего рода. В польской геральдике, а их род был польским, один и тот же герб с особым названием принадлежит нескольким дворянским родам. Родовой герб Каховских, носил название клейнода (герба) Нечуя: в красном поле срубленный пень с пятью сучьями. Один из представителей рода Каховских по семейному преданию, продолжал военную службу под знаменем с родовым гербом вплоть до середины XVIII в.

В правление Алексея Михайловича на русскую службу переходило с запада много дворянства, прежде всего из Польши. Знатные фамилии имели родовые гербы. Старалась подражать этому и русская знать. Эмблемами украшалась посуда, их вырезали на перстнях — личных печатях. Нельзя сказать, что так было в каждой богатой и знатной семье, не все следовали западной моде. Какими-либо указами или постановлениями эмблемы еще не узаконивались, но постепенно русские бояре и дворяне прелыцались красочными родовыми гербами. Некоторые помещали их даже на свои прапоры. Так назывались небольшие знамена с длинными хвостами. Двоюродный дядя царя Алексея Михайловича боярин Никита Иванович Романов имел прапор с изображением идущего золотого грифона с мечом и щитом в лапах, на щите — небольшой черный орлик. Поле прапора белое с красною каймою, а у откоса — черная кайма и на ней изображены оторванные серебряные и золотые львиные головы.

Надо сказать, что царский двор был в XVII в. законодателем моды. До настоящего времени дошли предметы царского обихода, украшенные если еще и не гербами, то во всяком случае знаками различных территорий, объединенных под властью русских царей.

Изображения эмблем в виде гербов можно видеть, например, на царских вещах: 12 территориальных эмблем вышиты вокруг государственного герба на покрывале (покровце), принадлежащем царю Михаилу Федоровичу; те же эмблемы в разных вариантах изображены на тарелках членов царской семьи. Как похожи тарелки на изготовленные в это же самое время в разных странах Западной Европы! Только изображения на них, конечно, свои, российские. И на каждом предмете одна и та же эмблема изображена по-разному. Это значит, что эмблема служила лишь украшением, орнаментом, ведь герб требует неизменяемости и строгих канонов.

Итак, рыцари, турниры, крестовые походы и возникшие в результате гербы… Не было этих феноменов на Руси, по крайней мере, до второй половины XVII в. На отсутствие гербов в русском обществе указывает подьячий Посольского при каза Г. К. Котошихин. Чиновник в центральном правительственном учреждении, каким являлся Посольский приказ, он, конечно же, был осведомлен о быте русских людей и государственных законах. Из России Котошихин бежал в Литву в 1664 году, а затем в Швецию. По заказу шведского короля подьячий написал труд о России в царствование царя Алексея Михайловича. Как вполне компетентный человек он раскрывает многие стороны жизни своей бывшей Родины. В частности, сообщает: «А грамот и гербов на дворянства их и на боярства… (царь — Н.С.) никому не дает, потому что гербов никакому человеку изложити не могут…; также и у старых родов князей и бояр, и у новых истинных своих печатей нет, — да не только у князей и бояр и иных чинов, но и у всякого чину людей Московского государства гербов не бывает; а когда лучитца кому к каким письмам или послом к посольским делам прикладывать печати, и они прикладывают, у кого какая печать прилучилась, а не породная» .

Только в посткотошихинские времена Россия «официальным лицом» обратилась к гербам и гер-ботворчеству. О родовых гербах имеются известия от последней четверти XVII в. В связи с составлением родословной книги лицами, желавшими доказать свое благородное происхождение, предъявлялись свидетельства древности рода в виде гербов, якобы издавна употреблявшимися их предками. Гербы предъявлялись преимущественно западноевропейскими, так называемыми «выезжи-ми», родами, служившими в России. В Посольском приказе была составлена «Книга о родословии и о гербах российских разных знатных шляхетских фамилий» (утрачена). В начале XVIII в. гербы интенсивно начали жаловаться сподвижникам Петра I, прежде всего А. Д. Меншикову, Ф. М. Апраксину и др.

Во второй половине XVII в. оформляется и понятие государственного герба. Хотя слова «герб» нет в русских законодательных памятниках XIV— XV вв., вместе с созданием единого Русского государства постепенно формируются его отличительные эмблемы, которые дошли до наших дней изображенными на государевых печатях, знаках власти. Иван III Васильевич, завершивший объединение Руси, помещал вначале на своих монетах («печатях») те же изображения, что и некоторые другие князья, например, великий князь тверской. Печати, утверждавшие важные государственные документы, становились наследственными. Иван III пользовался печатью своего отца великого князя Василия II Васильевича Темного. Передача по наследству эмблемы уже содержит признак герба. Сын наследовал печать отца, на которой была вырезана эффектная сцена борьбы: лев (грозный и могучий царь зверей) терзал змею (хитрого изворотливого врага). Но этой эмблеме, в общем-то довольно характерной для средневековой символики, не суждено было стать гербом государства. Две другие эмблемы, украсившие печать Ивана III в конце XV в.: всадник, поражающий копьем дракона — «ездец», «царь на коне», «государь на аргамаке» и пр., а с XVIII в. Георгий Победоносец и двуглавый орел в коронах на обеих головах, начиная с этого времени были восприняты всеми русскими государями и вошли в российский государственный герб. В официальном акте 1667 г. государственная печать названа «державным гербом» («Описание печати Российского государства: Орел двоеглавный есть герб державный Великого Государя, Царя и Великого Князя Алексея Михайловича…»), который просуществовал вплоть до начала XX в., когда пала Российская империя.

В течение XVI—XVII вв. фигуры, выбранные для государственной печати, претерпели некоторые художественные изменения и получили дополнения.

Таким образом, во второй половине XVII в. Котошихин увидел бы в России гербы, а в конце того же века он мог бы узнать и о жалованых грамотах с изображением гербов. Его, несомненно, приятно удивил бы и Титулярник 1672 г. — первый российский гербовник, образец искусства царского двора. Гербовник был выполнен мастерами Посольского приказа и Оружейной палаты в трех экземплярах, так сказать, «для внутреннего употребления». Титул государя сопровождался миниатюрами — эмблемами территорий: земель, царств, княжеств. Впоследствии часть эмблем Титулярника 1672 г. использовалась в качестве городских гербов, постепенное вхождение которых в атрибутику российской жизни относится к этому же времени.

Почему же не раньше, как во многих странах Западной Европы? Потому что городской герб и получение городом прав и привилегий тесно связаны. На политическое устройство русского города отрицательно повлияло прежде всего монголо-татарское нашествие. В результате чужеземного ига, сказавшегося на развитии русского города, а также из-за особенностей феодальных отношений, которые способствовали усилению крепостничества и распространению его на города, последним на длительный период было уготовано скромное место в политической жизни государства. В результате статус города на Руси и прежде всего политическое самосознание горожан, самоуправление, свободы и привилегии не достигли такой зрелости, как в некоторых странах Западной Европы. Русское городское население в XIV—XV вв., когда наступил расцвет западноевропейского городского герботворчества, не в состоянии было собственными силами справиться с обрушившимися на него экономическими и политическими тяготами. Наоборот, для борьбы с иноземным гнетом надо было объединиться и княжествам и городам. Подобное объединение привело к тому, что многие города лишились даже зачатков самоуправления.

Вот, например, Новгород. Город-республика с собственными органами управления. Он настолько чувствовал свою силу, что мог пригласить на княжение любого великого князя. С начала XV в. на новгородских государственных печатях изображаются различные эмблемы: воин с копьем и щитом, всадник, орел, «лютый зверь» — такая, надпись окружала фигуру идущего льва. И тем не менее самостоятельный Новгород не имел герба. Может быть, подобная эмблема просто не успела сформироваться, так как в 1478 г. в результате походов Ивана III Новгородская республика присоединилась к Русскому государству.

Во многих русских княжествах еще с домон-гольского времени известны эмблемы, которые впоследствии, когда в этих княжествах в самом конце XIV — начале XV вв. началась чеканка монет, часто появлялись и на деньгах. Личные княжеские знаки также нередки в нашей истории. Так, личным знаком владимиро-суздальских и га-липких князей (Галицко-Волынское княжество — крупнейшее княжество в Южной Руси, со столицей в Галиче, затем во Львове) был лев. Лев стал впоследствии главной фигурой в гербах русских городов Владимира и Львова. Можно привести и другие примеры церковных и светских эмблем Древней Руси, символика которых была хорошо понятна средневековому человеку. Развитие их задержалось, когда русские земли оказались под монголо-татарским игом, но совсем они не исчезли.

Мало того, в конце XIV и особенно в XV веках количество светских эмблем все увеличивается. Их можно видеть на монетах различных княжеств, на печатях великих и удельных князей, служащих княжеской администрации, духовных лиц, монастырей и т. д. Однако городских печатей с изображением могучих стен, крепостных ворот и башен мы не найдем. Так же, как и гербов городов.

В последующие два столетия соотношение центральной власти и города в политической жизни страны было также не в пользу последнего. В этих условиях городские гербы как символы самоуправления города и свидетельства особых привилегий просто не могли развиться. Подтверждением служат документы. В 1724 г. Герольдмейстерская контора провела опрос городской администрации, разослав во все губернии и провинции Российской империи анкету о городе с тем, чтобы создать «подобающий» ему герб. В анкете ставился вопрос: имел ли ранее город герб? В случае положительного ответа предлагалось прислать рисунок герба или описание. Ответы были присланы из четырех губернских канцелярий и почти из двух десятков провинциальных, а также из некоторых городов Московской губернии. В ответах на поставленный вопрос наблюдается поразительное единообразие — ни о каких прежних городских гербах большинство провинциальных канцелярий не знало. Причем отрицательно ответили даже Владимирская и Вятская канцелярии, хотя и владимирская и вятская эмблемы к тому времени были нарисованы и помещены в Титулярнике 1672 г.

Одной из первых превратилась в городской герб ярославская эмблема. Об этом свидетельствует указ царя Петра I 1692 г. В нем впервые появился и термин «городской герб». Указ предписывал в местном органе администрации (Приказной избе) города Ярославля «быть печати изображением герб ярославской». На печати, кроме царского титула, помещалась надпись: «Печать града Ярославля». Рисунок герба города, выгравированный на печати, повторял эмблему Ярославского княжества из Титулярника 1672: стоящий на задних лапах медведь держит правой лапой положенную на плечо алебарду. В одном из военных знаменных гербовников 1720-х гг. ярославская эмблема представлена в виде черного медведя, стоящего в желтом (золотом) поле и держащего на плече красный чекан (вид оружия); в конце же XVIII в., когда каждый городской герб начал подробно описываться в соответствии с геральдическими правилами, ярославский герб получил новые геральдические цвета: медведь в серебряном поле, в левой лапе держит золотую секиру. Гербу соответствовала и легенда об основании Ярославля, на месте которого когда-то якобы князь Ярослав Владимирович Мудрый убил секирой медведя. Эта легенда отражена в литературном памятнике «Сказание о построении града Ярославля». Ученые, исследовавшие язык «Сказания», пришли к выводу, что оно возникло не ранее XVII в. Тогда же появилась и ярославская эмблема, которая заняла свое место среди рисунков Титулярника, а потом «перешла» в городскую.

Не всем российским городам повезло с гербом так, как Ярославлю. Эмблема старинного русского города Ростова, например, также помещена в Титулярнике. Однако провинциальная канцелярия долго пребывала в неведении о городском знаке. Лишь только когда канцелярист Ростовской воеводской канцелярии Петр Андронов купил на ярмарке «у приезжего из других городов продавца» печатный лист, где изображался портрет императрицы Анны Иоанновны в окружении различных территориальных эмблем (по-видимому это были миниатюры Титулярника), среди которых имелся «герб города Ростова в подобие еленя», местные власти в 1743 г. изготовили печать воеводской канцелярии с оленем.

К этому времени понятие «городской герб» уже приобретает известность в России. Можно сказать, что при Петре I создание городских гербов стало делом государственной важности и связано оно с мероприятиями в области городского устройства. Царь-реформатор исключил городовые магистраты, которым отводилась роль главы «градского общества» из-под власти воевод и губернаторов (представителей центра), создав высший орган городского управления России — Главный магистрат. Последний должен был «ведать всех купецких людей судом и о их делах доносить в Сенат, и рассыпанную сию храмину паки собрать». Незначительное, в основном формальное самоуправление, к тому же не успевшее утвердиться, предоставлялось российским городам (после смерти Петра I, в 1727 г. городовые магистраты вновь оказались в подчинении губернаторов и воевод, а Главный магистрат был и вовсе ликвидирован), однако, символ города здесь «пришелся к месту». Сенатский указ 1724 г. предписывал в городских судебных органах использовать печати с изображением на них городского герба. Созданием городских гербов занимался «товарищ» герольдмейстера пьемонтский дворянин Франциск Санти. По его требованию была разослана по России анкета с вопросами о городе и городском гербе. Согласно присланным «ведениям» Санти составлял гербы российским городам, в которых никогда сам не бывал. Но так как он был профессионалом, составленные им гербы являются настоящими символами города, не потерявшими своего значения до сих пор. Преемники Петра I заметно отступили от его городовой политики. По отношению к городам в их действиях возобладали феодально-крепостнические и бюрократические тенденции, следствием чего явилась ликвидация даже тех номинальных прав самоуправления, которые предоставил городам Петр I. В результате едва народившиеся органы городского самоуправления снова превращаются в придаток местной царской администрации. В этих условиях теряла смысл постановка вопроса о гербах как городских символах, и действия правительства не способствовали развитию института городского герба, так успешно начавшемуся в 1720-х гг.

Между тем идея городского герба не исчезла. Необходимость создания знака, олицетворяющего город, проявилась при учреждении новых городов. Так, например, при основании города Оренбурга в 1730-х гг. в законодательном акте, предоставившем новозаложенному городу некоторые права общественного управления, в числе привилегий упоминается особая магистратская печать. Руководитель Оренбургской экспедиции, автор первого экономико-географического описания России, И. К. Кирилов предпринял ряд действий по созданию отличительного знака учреждаемого им города. Целый ряд изображений представлен в «Проекте герба для нового города». Однако при Кирилове признания верховной властью герба Оренбурга не последовало. Сменивший Кирилова на посту руководителя Оренбургской экспедиции В. Н. Татищев, известный русский историк и государственный деятель, продолжал добиваться официального утверждения герба города Оренбурга, предлагая на апробацию свои рисунки. В 1740—1750-е гг. вопрос о гербах новоучрежден-ным городам (по примеру Оренбурга) поднимался неоднократно.

Необходимость создания знака, олицетворяющего город, была обусловлена не только учреждением новых городов. Она проявляется и в других процессах, например, при возникновении новых полков, что влекло за собой обязательное их название по имени города, а вслед за этим создание рисунка герба этого города для помещения на знамени полка. Появление городских эмблем на картах и планах городов, на монетах, на печатях некоторых учреждений, почти обязательное внесение пункта о городском гербе во всевозможные анкеты и прочее — все эти моменты могут рассматриваться как отражение утверждающегося в русском обществе взгляда на город как на особую самостоятельную общественную единицу.

Думается, что русский город начинает ощущать себя владельцем собственного символа примерно с середины XVIII в. Пробирный мастер, работающий в городе, на изделиях из драгоценных металлов должен был ставить клеймо в виде городского герба. Клейма с гербами русских городов собраны в книге «Русское ювелирное искусство», автор которой М.М. Постникова-Лосева составила их полный каталог. Самым первым клеймом с изображением городского герба считается клеймо города Соликамска (1736): изображение руки, выходящей из облака и держащей натянутый лук со стрелой, креста и букв «ГС» и «К», т. е. «Город Соликамск». Эта эмблема издавна связывалась с Вяткой. Однако в 1725 г. на запрос Герольдмей-стерской конторы о гербе города из Вятки ответили, что в ней «прежнего герба не имеется». В доношении же 1738 г. из Соликамска описан рисунок городовой печати — выходящая из облака рука держит натянутый лук со стрелой, над ней — крест, вокруг надпись: «Царского величества печать города Соликамска». Как видим, рисунок клейма весьма схож с изображением на печати Соликамска. В этом же году на новгородских изделиях стало ставиться клеймо с гербом Великого Новгорода.

Иногда обстоятельства вынуждали местные власти помещать в клейме герб собственного изготовления. Так, Кострома, обратившись в центральное ведомство, Монетную канцелярию, которое ведало клеймением, не получила оттуда рисунок герба, ибо в 1746 г. герб Костромы еще не появился. Несмотря на отказ, костромской герб тем не менее можно видеть на серебряных изделиях, выпущенных костромскими мастерами. Это равноконечный крест с трехлопастными концами, под короной, внизу горизонтальная черта и под ней дата — 1746.

Казалось, городской герб начал требоваться всем. Например, Комиссия строения выступила с предложением, направленным в Герольдмейстер-скую контору, использовать не только городской герб Санкт-Петербурга, но и гербы отдельных его частей («каждой части порознь»), на которые город был поделен в 1737 г. Комиссия предлагала каждой из пяти частей Санкт-Петербурга следующие гербы: для Адмиралтейской части — в белом поле синие якоря накрест, для Васильевской — в синем поле три белые рыбы, для Санктпе-тербургской — в зеленом поле белая городская башня, для Литейной — в черном поле желтая пушка, для Московской — в желтом поле копьем пробит черный змей. Герольдмейстерская контора не одобрила эту инициативу, заметив, что герб Санкт-Петербургу «уже учрежден, а именно: в красном поле стоящий золотой скипетр с государственным орлом, а при нем накрест наклонены два серебряные якоря, один морской, а другой речной, с изображенною над щитом золотою императорскою короною». Далее Герольдмей-стерская контора оповещала, что герб уже «при многих случаях публично употреблен был и поныне употребляется», так что никаких других замен ему не может быть.