Дискуссии о возникновении государственности на Руси: норманисты и антинорманисты

Небольшая заметка в Повести временных лет стала источником т.наз. «норманской теории». Eё сторонники придерживаются мнения, что исключительной причиной возникновения древнерусского государства стали внешние факторы — в частности, что якобы древнерусская государственность приобрела свои формы не вследствие развития внутренних процессов среди самих восточнославянских племен, а в результате варяжского нашествия. С «норманской теорией» связан и вопрос о происхождении слова «Русь»: норманисты не оставляют тени сомнения в том, что само название русов — варяжского происхождения. Некоторые норманисты пользуются понятием «варягорусов», но в любом случае отрицают их принадлежность к восточным славянам. «Норманскую теорию» выдвинули в первой половине XVIII века немецкие историки — Готлиб Зигфрид Байер (1694−1738) и Герард Фридрих Миллер (1705−1783). Оба поселились в России во времена царствования Анны Иоанновны, многие годы работали в Петербургской Академии Наук и опубликовали немало работ. Миллер, в частности, посвятил несколько лет на изучение сибирских архивов, после чего стал автором монументальной Истории Сибири. В 1761—1767 гг. в России работал еще один, довольно уважаемый, немецкий историк, Август Людвиг Шлетцер (1735−1809), занимавшийся, в частности, изучением древних русских источников, а особенно Нестора. Именно Шлетцер назвал Нестора автором Повести временных лет. Шлетцер, пожалуй, является самым ярким выразителем «норманской теории» .

Против «норманской теории» уже в XVIII в. выступили многие видные историки, в частности Василий Татищев (1686−1750) и Михаил Ломоносов (1711−1765) — они дали начало противоположному учению, т.наз. «славянской школе», Татищев в своей Истории Российской, а Ломоносов в ряде полемических трудов, в частности в Древней российской истории (опубликована в 1766, после смерти автора). Оба учения сосуществовали на протяжении всего XIX века, хотя с видным перевесом в пользу норманистов, к которым принадлежал и Николай Карамзин, и Михаил Погодин (1800−1875), и Сергей Соловьев, и много других, например автор ряда трудов по взаимоотношениям Руси со Скандинавией, Византией и тюркскими народами, Арист (Эрнст) Куник, сам обрусевший немец. Некоторые историки занимали неоднозначную позицию, склоняясь в своих мнениях то к одному, то к другому учению. Среди них был, например, величайший, пожалуй, русский византинист, Василий Василевский (1838−1899). Существовали и другие теории возникновения древнерусского государства, ср.пр. «готская», «литовская», даже «финская», но они не имели своих последователей и рассматривать их надо лишь как результат частных и бессистемных исследований.

К видным антинорманистам относился прежде всего Степан Гедеонов (1818−1878), автор двухтомного труда Варяги и Русь, изданного в 1876 г. Среди антинорманистов были также и такие консервативные историки, как Дмитрий Иловайский или Михаил Морошкин (1829−1870).

Противостояние обоих учений продлилось и в XX веке; хотя и с перевесом на стороне антинорманистов, но потребовалось еще целых двадцать пять лет после Октябрьской Революции для окончательной дискредитации «норманской теории». С тех пор она пользовалась популярностью лишь в Соединенных Штатах Америки и изредка в западноевропейской историографии, в частности в нацистской Германии (1933;1945).

Политический оттенок «норманской теории», в некоторой степени неотлучный даже в ранних исследованиях, в наши выходит, даже через меру, на первый план, главным образом стараниями конъюнктурных бизнесменов от истории. Они желают видеть русское государство как продукт иноземных захватчиков, кстати очень малочисленных, которые принесли с собой из-за моря то, чего не хватало и чего не знали слабые, рассеянные на огромных территориях и прозябающие на низком культурном уровне восточнославянские и угро-финские племена. Если бы было иначе, малочисленные варяжские дружины (о каком-либо массовом нашествии не смеют заикаться даже самые рьяные норманисты) не смогли бы достигнуть подобных свершений. Подобная теория, разумеется, означала причисление собственно славянства к пассивным факторам, неспособным повлиять на свою собственную судьбу и проявить организаторские способности в деле государственного строительства. Без германских пришельцев у восточных славян не было бы своего государства — вот еще один довод в пользу расовой неполноценности славян во всевозможных сравнениях.

Конечно, можно было бы просто пожать плечами в ответ на такие рудиментарные теории расовой неполноценности, если бы не одно обстоятельство: «норманская теория» пользовалась немалым успехом среди русских ученых. Можно, конечно, понять немецких ученых, вскормленных на идее расового превосходства, но что заставляло русских принимать подобное мировоззрение? Ответ весьма тривиален — «норманская теория» считалась научно обоснованной и как таковую её защищали. Развенчание «норманской теории» было возможно лишь вследствие долгих и детальных исследований, после неисчислимых анализов Повести временных лет, русских и нерусских письменных источников, археологических раскопок и ономастических материалов. В наши дни доподлинно известно, что легенда о призвании Рюрика в Новгород действительно относится к политическим факторам, но сугубо русским, причем более позднего периода.

В 1113 г. князь Владимир Мономах, правитель прославленный своей силой и мудростью, был «призван» на киевский престол; лишь он давал гарантии умиротворения враждующих сторон после продолжительных и кровавых междоусобиц. Но у Мономаха не было для этого достаточных правовых оснований, он был «узурпатором», и обязательно требовалось упрочнить его положение дополнительными факторами, под которые в некотором смысле подложили древнюю традицию. Поэтому где-то между 1116 и 1118 гг. и возникла запись о «призвании» Рюрика. С Рюриком воцарился на Руси мир и порядок, не иначе будет и при Мономахе.

С другой стороны нельзя не заметить склонность к преувеличениям и у антинорманистов, иначе просто невозможно отрицать самого присутствия норманов на Руси или — в меньшей степени — каких либо проявлений их деятельности. Некоторые идут дальше и вообще отрицают историческое существование Рюрика, что, конечно, могло бы быть возможным, но с небольшой долей вероятности. Странная бы это была эпоха (после 862 г.), в которой не существовал Рюрик, но существовали целая его родословная. Следует отметить и тот факт, что вся династия русских князей, по крайней мере от Игоря (согласно летописям — сына Рюрика), а затем и царей до конца XVI в. носила фамилию Рюриковичей.

Ни письменные источники, ни археологические раскопки не свидетельствуют о норманском происхождении древнерусского государства. В ходе продолжительного процесса развития и достижений материальной культуры (сельское хозяйство, ремесла), восточные славяне пришли к таким формам экономических и общественных отношений, в которых формирование сначала племенных союзов, а потом и более сложного государственного организма становилось всё более и более возможным и подтвержденным рядом свидетельств. Точно так же, как это происходило на землях славян западных и особенно южных, которые не соприкасались с норманами. Существуют лишь одиночные и необоснованные с научной точки зрения гипотезы о возникновении польского государства вследствие норманского нашествия, как например та, которую предложил Франчишек Пекосинский (1844−1906). Русь развивалась в собственных историко-географических условиях и среди своего круга соседей, так что в период своего оживленного распространения на земли восточных славян и соседних к ним угро-финов проникали шведские варяги. Очень динамичные и воинственные, всегда склонные и к военным походам и к купеческим сделкам, они бороздили не одно море, включая Черное, иногда подчиняя себе на более или менее продолжительное время ту или иную область (например Нормандию во Франции или Сицилию в Италии). Кроме того, они вообще охотно вступали в контакты с местными жителями, а славянские вожди или князья часто нанимали их на военную службу и формировали из них дружины для военных походов или защиты купеческих караванов, особенно среди степных кочевников.

Малочисленные варяги неизбежно растворялись в чужой среде и тем же закончилось их обитание в среде славянской, хотя и через некоторое время. Уступая славянам в уровне материальной культуры, варяги не могли значительно повлиять на местное население. От них остались лишь немногие географические названия и имена; последние — имена военачальников и князей, — пожалуй, являются самым значимым норманским следом в славянском мире. Упоминаемые в летописях Аскольд и Дир могли в Киеве, путем военного переворота, захватить власть, но она существовала уже до них. То же самое могло произойти в 862 г. в Новгороде, где власть захватил варяжский Рюрик, ранее укрепившийся в другом месте, предположительно на берегах Ладоги. Так что не было надобности «призывать» князя из Швеции, да и в самом Новгороде государственная власть уже в каком-то виде существовала до его прибытия. Что же касается упоминания о братьях Рюрика, Синеусе и Труворе, то оно довольно неясно, ученые теряются в догадках об их происхождении, не говоря уже о том, что средневековые летописцы любили легенды, героями которых бывали три брата. Зато потомки Рюрика еще долго, пока княжеская династия не обрусела полностью, пользовались норманскими именами: Игорь — Ингварь, Ольга — Хельга итд. Даже Владимира иногда отождествляют с Вольдемаром, но это уже не бесспорно.

Отсюда повторенный несколько раз в «Повести временных лет» пассаж «варяги = русь» («зваху тьи варязи русь») привел к цепочке нелепейших даже с точки зрения здравого смысла умозаключений. Дескать, ежели варяги — это скандинавы, то и «русь» (племя ли, прозвище, данное соседями, или территория — не важно) — ну, просто обязана иметь скандинавское происхождение. И начались достойные детективного романа поиски этой самой полумифической «руси» среди шведов, норвегов и финнов.

А почему, собственно? Откуда вообще следует, что варяги — скандинавы?

Ведь в знаменитом фрагменте Начальной летописи о призвании Рюрика с братьями утверждается только, что варяги прозывались русью в смысле этнической и языковой принадлежности и от них пошло название Руси как государства («от тех варягъ прозвася Русская земля»). И ни слова о скандинавских корнях (то, что варяги «из-за моря» или из Заморья, трактовать можно по-разному, о чем — далее). Зато в Несторовой летописи энергично подчеркивается: русский язык — славянский, а славяне-новгородцы род свой ведут от варягов («ти суть людье ноугородьци от рода варяжьска, прежде бо беша словени»). Исключительно важное свидетельство, но на него историки почему-то внимания не обращают. А зря! Здесь ведь черным по белому прописано: род варяжский изначально был славянским и варяги вместе с новгородцами говорили на русском (славянском) языке! Ибо в противном случае получится, что население Великого Новгорода (оно ведь «от рода варяжского») и до призвания Рюрика, и в дальнейшем, надо полагать, пользовалось одним из скандинавских языков (если, конечно, придерживаться тупиковой формулы «варяги = скандинавы»). Абсурд? В самом деле — другого слова не подберешь!

Почему Нестор-летописец, перечисляя через запятую «потомство Иафетово»: варяги, шведы, норвеги, готы, русь, англы, галичане, волохи, римляне, немцы, венецианцы и прочие, — не объявляет варягов шведами или норвегами (хотя в летописном перечне они названы раньше руси) и не утверждает, что варяги говорили по-шведски или по-норвежски? Да потому, что для русского летописца, как и для всех русских людей той эпохи, было абсолютно ясно: варяги — никакие не шведы и не норвеги, а такие же русские, как они сами — коль скоро даже переводчиков для общения не требовалось. Но то, что было самоочевидным еще в ХII веке для Нестора и его современников, впоследствии оказалось камнем преткновения для большинства читателей и исследователей «Повести временных лет» .

Не для всех, безусловно. Еще Михайло Ломоносов в яростном споре с немецкими норманистами-русофобами, подвязавшимися в Российской академии наук (с них-то все и началось), указывал на отсутствие в русском языке хоть каких-то варяжских слов. Как прикажете понимать: многовековые и теснейшие контакты между двумя этносами, путь «из варяг в греки» через всю Россию, варяжские князья, варяжская династия, варяжская дружина, варяжские гости (купцы), около двух тысяч варяжских курганов-могил под Смоленском, в Гнездово (где, наряду с вещами скандинавского происхождения, найдена самая древняя из известных пока русских надписей, начертанная на глиняном горшке) — а никаких собственно варяжских слов не сохранилось. Даже хазары лексическую память оставили (Владимир-князь в «Слове о законе и благодати» именуется каганом), не говоря уж о татаро-монгольском нашествии. В русском языке уйма полонизмов, заимствований из немецкого, французского, английского, многих других языков — и вдруг ни одного варяжского слова. Ответ на вопрос, заданный Ломоносовым, напрашивался сам собой: никакого собственно варяжского языка, тем более из числа скандинавских, никогда и в помине не было. Ибо варяги — это русь, но не в смысле принадлежности какому-то неведомому иноземному племени (как безуспешно силились доказать норманисты), а в смысле славяно-русского происхождения их самих и языка, на котором они говорили. Впервые эта мысль достаточно внятно была сформулирована страстным антинорманистом Юрием Ивановичем Венелиным (1802−1839): «Русь или руссы, — писал он — как народ норманский, скандинавский, никогда не существовал, и есть только плод жалкого толкования, или фантастического произведения некоторых изыскателей. Не поняли Нестора! Да еще как не поняли!» .

Краткие тезисы против «норманской теории» (о начале государственности в восточной Руси).

• 1. Государственность у славян начала складываться задолго до IX века, к которому относятся походы норманнов в Восточную Европу. Исследования летописей доказывают, что рассказ о «призвании варягов» представляет собой творчество летописца-новгородца XI века, пытавшегося изобразить историю возникновения княжеской власти на Руси исходя из современных ему порядков в Новгороде, куда новгородцы сами приглашали («призывали») угодных им князей. По новгородским летописям Рюрик — внук Гостомысла: т. е., славянин, сын средней дочери Гостомысла и сам колена Словенова.
• 2. Среди скандинавского и германского континентального населения в те времена не было племени или этнической группы под названием «Русь». Финны и карелы словом «ruotsi» называли дружинников варягов («варяги» — это социальная группа — воины-наемники). Потому данный термин (варяги) в равной степени мог относиться и к славянам, и к скандинавам, и к финно-уграм, которые входили в варяжские дружины. Это уже позже наименование данной социальной группы (варяги) перешло в этноним, ныне столь часто и, как оказывается, не совсем правомерно употребляемый историками по отношению к конкретно скандинавам. Что же касаемо финского названия «Ruotsi» (Швеция), то данная область так называется только в финском языке, а в других языках, и в самом шведском также, это или близкое наименование нигде больше не фигурирует. Оно осталось в финском языке именно методом перенесения и объясняется исторически: в ранний период отряды дружинников-варягов преимущественно состояли из славян-русов, а в более поздние времена, когда западных славян на берегах Балтики стали теснить германские и скандинавские народы, преобладающий состав варяжских дружин закрепилось за скандинавами — однако старое название «ruotsi» осталось.
• 3. Скандинавы не могли оказать никакого конструктивного влияния на жизнь средневековой Руси, потому что отставали от нее в общественном развитии; у них почти не было городов (тогда как славянские земли норманы называли Гардарикой — страной городов (-крепостей)). Так же, например, на 100 лет позже к скандинавам пришла и чеканка монеты.
• 4. Варяги, которых норманисты считают скандинавами, и тем самым, «иноплеменниками» по отношению к славянам, почему-то не оставили на Руси никаких следов в языке, обычаях, верованиях, архитектуре, судостроении, быте, ремеслах и т. п. Это еще один повод для норманистов, чтобы задуматься о соответствии их теории историческим реалиям. Так же, например и такой факт: всех свейских (скандинавских) слов в русском языке не более десятка.
• 5. Рюрик упоминается в нескольких славянских средневековых памятниках литературы и в одном скандинавско-немецком как вождь славян или как связанный узами с Восточными славянскими землями.
• 6. В Ипатьевской летописи содержатся данные о том, что до Новгорода Рюрик сидел в построеном им городе-замке в Ладоге. Это свидетельство, подтверждаемое археологическими находками в районе Ладоги, подрывает саму основу легенды о «призвании варягов» (непосредственно) из-за моря. Рюрик прибыл в Новгород (тогда — Славенск) из Ладоги, находящейся от Новгорода всего в двухстах километрах вниз по течению реки Волхов, в качестве предводителя наемной варяжской дружины, приглашенной туда новгородскими старейшинами во время внутренних усобиц. Рюрик высадился и захватил этот удобный во всех отношениях город-крепость при впадении Волхова в Ладогу. Собственно, эти усобицы и помогли ему захватить власть в Новгороде.