Вопрос единства знания в современной научной картине мира и роль проблемы

Одной из важных особенностей научного знания на протяжении всего периода его существования являлась постоянная ориентация на дифференциацию. Наука (новоевропейского типа) развивалась по пути «дробления», выделяя в рамках своего исследовательского интереса все новые и новые сферы действительности. В свою очередь, этот процесс приводил к появлению новых научных дисциплин. Во многом подобный характер развития научного знания был обусловлен доминированием аналитических приемов в научном познании. «Анализ» (в переводе с древнегреческого) означает «расчленение», «выделение» и т. д. Суть анализа заключается в «разложении» изучаемого предмета на части с целью определения, таким образом, его истинной сущности. Не случайно, что на заре функционирования науки человек полагал последнюю в качестве мощнейшего средства преобразования окружающего мира, разбирая который по частям, можно формировать на свое усмотрение. Именно по этой причине философия, обращающаяся в это время к исследованию научного познания, стала характеризоваться через понятие «механицизм», подчеркивая «разбираемость» и «собираемость» материального мира.

Однако обозначенная дифференциация и специализация научного знания помимо подобного модуса своего существования нуждалась еще и в обратном процессе («собирательном»), поскольку наука представляла собой не только совокупность дисциплин, но и единую познавательную практику, стремящуюся противопоставить себя другим познавательным практикам и показать при этом свое преимущество по отношению к ним. Иными словами, развиваясь по пути «дробления» своего предмета, наука нуждалась в таких референтах, которые оказались бы способными обозначить общий, единый результат развития научного знания. Таким интегрирующим началом выступила «научная картина мира», которая стремилась учитывать всю «пестроту» научных исследований. Строилась эта научная картина мира на основе принципов механицизма. Т. е. каждая научная дисциплина имела свою специальную картину мира, на основе которых формировалась общая (единая) научная картина мира (физическая, химическая, биологическая и т. д. картины мира интегрировались в общую научную картину мира). В этой картине мира приводилось обобщающее представление о реальности научного познания, идеальный результат развития науки в целом. Научная картина мира играла интегрирующую роль по отношению ко всем дисциплинам науки.

Подобная организация интеграции научного знания строилась на механизме проекции. В научную картину мира проецировалось представление о субъекте как «носителе» познания (о том, кто познание осуществляет). Субъект, который в понимании новоевропейской философии, познает окружающий мир объективно, т. е. исключая различные привнесения в предмет научного исследования, познает мир таким, какой он и есть. Основная ориентация субъекта познания — это его собственная элиминация из получаемого знания. Субъект, познавая мир, как бы создает его ментальную копию (отражение), исключая все, что привносится в знание. Конечный результат познания это умозрительная конструкция, содержащая объективное и истинное знание. Знание преобразуется в картину, где законченность и совершенство форм уже задано изначальными условиями. Научное знание, в общем, — это его картина, четко изображающая наличное состояние действительности.

Научная картина мира — это картина универсального познающего субъекта, где сам субъект «отстраняется» от своих собственных представлений. Так и интегрированная совокупность научных знаний предстает в виде «картины», подчеркивая отстраненность общего результата от источника, посредством которого этот результат появился (т. е. от окружающего мира). Как пишет Р. Декарт, «…естественный свет моего ума показывает мне ясно, что идеи суть во мне как бы картины или изображения, которые, правда, могут легко отклоняться от совершенства, породивших их вещей"1. Этим Р. Декарт отмечает вольность субъективизма, возможность искажения, возможность ошибки, а подобного в научном познании следует избегать. Подобная установка задает познавательное отношение как отношение субъектобъектного типа, где оба обозначенных начала состоят на условиях противостояния друг другу. Получается, субъект познает объект, но в данном познании свое участие необходимо устранить, завуалировать, поскольку только в таком случае возможно адекватное отображение объекта. Знание должно четко соответствовать познаваемому объекту, оно должно давать человеку эквивалентное «представление» вещи, которая познавалась. Знание как адекватное представление в своем интегрированном состоянии определяется как совокупность представлений или картина, отражающая множественность представлений в одном.

Элиминированность субъекта, в итоге редуцирует получаемый результат, что проявляется в доминировании какого-то одного из элементов познавательной практики. Например, интегрированный результат научного познания — научная картина мира — явно носит визуальный характер. Картина — это то, что человек видит «из вне», «со стороны», это то, что носит явно завершенный характер. Т. е. в таком феномене, как картина, подчеркиваются, в первую очередь, наглядность (визуальная характеристика) и результативность. Любой другой способ уже ломает проекцию субъекта на единый познавательный результат (допустим, если речь вести об аудиальной или осязательной проекции). Кроме того, понятие «научная картина мира» выражает еще и универсальность этого единого результата интеграции знания. Это не просто «картина», это «научная картина», включающая в себя всю «пестроту» научных дисциплин. И здесь также сказывается упрощенность проекции субъекта на единый референт общего научного знания в лице научной картины мира. Являясь выразителем общего результата, научная картина мира строится на основе одной доминирующей науки. В начале это была механика, далее — физика и т. д. Получается, что все научное знание «подгоняется» в своем результативном выражении под стандарт какой-то одной научной дисциплины. На лицо, редукция (не случайно, что научное знание в XVIII, XIX, а также части XX вв. строилось по образцу физического знания). Т. о., научная картина мира, изначально появившись как выражение интеграционных тенденций в науке, как свидетельство того, что наука едина и самостоятельна, в итоге продемонстрировала проблемность тех задач, ради которых она возникла. Понятно, что в идеале научная картина мира призвана дать человеку обобщение представлений, которыми он обладает, уровень «проникновенности» человека в тайны окружающего мира. Естественно, что такой результат должен строиться позитивно, последовательно и непротиворечиво, он должен исключить «проблемность». В принципе первоначальная научная картина мира так и строилась. Но обозначенная выше противоречивость устройства научной картины мира продемонстрировала, что в подобном качестве она (научная картина мира) существовать в научном познании не может. Именно поэтому автор и поднимает тему «проблемности» в современной научной картине мира.

Дальнейшее развитие науки показало, что научная картина мира утрачивает функцию референта результата интеграционной тенденции научного знания, демонстрируя, что интегрированность — это собственно не свойство науки, а привносимое в нее культурно-философское следствие человеческих потребностей. В этом плане можно сослаться на А. Л. Никифорова, который в одной из последних своих работ2 отмечает, что интеграция научного знания — это скорее некая привносимая человеком характеристика, которая не имманентна науке. По А. Л. Никифорову, тенденция деления науки на различные виды — это важнейшая черта науки вообще. А интеграция — это процесс конъюнктурный, носящий временный и локальный характер. Поэтому интеграционные процессы, даже если они успешны, не носят долговременный характер. Наоборот, процесс дифференциации и специализации науки постоянен и фундаментален, поскольку естественен для нее, отражает ее сущностную черту как вида познавательной практики. Единство научного знания (интеграционная тенденция), как мы уже отмечали и как полагает А. Л. Никифоров, — это желаемое состояние развития науки, момент, привносимый вненаучным фактором. Поэтому научная картина мира хоть и, как кажется, является прямым следствием развития научного знания, но на практике характеризуется как что-то вненаучное.

Можно даже сказать, что научная картина мира — это срез социокультурной установки, в которой представлены ожидания и представления людей о сути научного познания. Добавим, что научная картина мира обозначает способы и направленность возможной «тематизации» будущих научных исследований. Тем самым, можно констатировать, что научная картина мира трансформируется в своем функциональном наполнении от результирующего показателя итогов научного познания к основанию научного познания, основанию, представляющему предпосылочное знание для науки.

Если вести речь в аспекте вопроса, поднятого в рамках статьи, то эту мысль можно представить следующим образом. Научная картина мира изначально стремилась элиминировать «проблемность» из конечного результата научного знания, а теперь стала (превратилась) источником «проблематизации», задавая направленность научных исследований. Именно в этом русле стали проводиться философские исследования по теме «научной картины мира». Они подчеркивали, что научное познание не осуществляется в вакууме, оно реализуется в поле социального, культурного, индивидуального и т. д. пространств, и опыт восприятия этих пространств не может не сказаться на характере развития науки и научного знания.

Поэтому и важно выявить зависимость предпосылочного знания, образовывающего научную картину мира (по крайней мере, выражающего обыденные значения и смыслы научного знания), и научного знания. Не случайно Л. Витгенштейн, чьей центральной проблемой исследования была проблема оснований знания, также использует термин «картина мира» с целью обозначения социокультурных предпосылок научного знания. «Но я обрел свою картину мира не путем подтверждений ее правильности, и придерживаюсь этой картины я тоже не потому, что убедился в ее корректности. Вовсе нет: это унаследованный опыт, отталкиваясь от которого я различаю истинное и ложное"3. «Картина мира» — это пред-знание, это основание всей «языковой игры», которая задает границу, предел обоснования. По Л. Витгенштейну, вся деятельность человека (в том числе и познание) глубоко укоренена в «формах» жизни (общение между людьми, язык, обычаи и т. д.). Поэтому знание имеет достаточно сложную природу. Невозможно однозначно сказать о каком-то объеме знаний, что информация, в нем содержащаяся, достоверна, поскольку существует масса способов опровержения оснований нашей достоверности.

Л. Витгенштейн подчеркивает «расплывчатость» понимания знания, а по этой причине и «расплывчатость» того, что можно к знанию отнести. Подобное утверждение он иллюстрирует с помощью анализа выражений «я знаю» («знаю») и «быть уверенным». С точки зрения классической научной парадигмы, первое выражение («я знаю») обозначает объективные знания субъекта о предмете. Второе выражение («быть уверенным») с этой же позиции обозначает субъективную веру в то, что представление, в котором используется данная фраза, должно соответствовать предмету. Разница между «я знаю» и «быть уверенным» — это разница между объективным знанием и субъективным знанием, между действительным знанием и предполагаемым знанием. Л. Витгенштейн же пытается показать, что разницы нет, поскольку знание — это выражение уверенности субъекта, и что основание этой уверенности, в принципе, не может быть объективным в силу того, что по сути нельзя провести границу между знанием и незнанием. Как пишет Л. Витгенштейн, «различение понятий «знать» и ''быть уверенным'' вовсе не имеет сколько-нибудь серьезного значения, не считая тех случаев, где ''я знаю'' должно означать я не могу ошибаться. В зале суда, например, в каждом свидетельском показании вместо слов ''я знаю'' могло бы говориться ''я уверен''. Можно даже представить себе, что слова ''я знаю'' там запрещены"4.

Неопределенность оснований знания, граничность знания с незнанием для науки приводит к необходимости использовать конструкцию, где бы были представлены и основы научных положений, и основы повседневных представлений. Такой формой соотношения этих основ и выступает во втором случае научная картина мира. Теперь она является источником постановки проблем для научного познания. Именно наши повседневные представления определяют то, что в научном знании требует изменений (исследований). Наши повседневные представления, являясь инициатором познавательных действий, одновременно представляют собой контекст (пространство), где научное исследование будет осуществляться. В этом и заключается ценность научной картины мира, выступающей в качестве источника «проблематизации» научного знания, а, по сути, источника развития науки.