Голод среди приграничного казахского населения Младшего жуза и их переход во внутрь пограничной линии России в начале XIX века

Голод среди приграничного казахского населения младшего жуза и их переход во внутрь пограничной линии России в начале XIX века

В статье анализируются причины и ход голода среди приграничного казахского населения Младшего жуза и их переход во внутрь пограничной линии России в начале XIX в. В частности, автор подробно останавливается на событиях 1808 года, когда голодающее казахское население было переселено на территорию проживания башкирских кантонов. Также показан процесс христианизации голодающих детей в пограничной зоне.

Работа написана на основе новых архивных материалов и адресована специалистам по новому периоду отечественной истории.

Социально-экономическая ситуация в приграничных с Россией землях Младшего казахского жуза к концу XVIII — началу XIX века резко обострилась. В целом, социальные катаклизмы в казахском обществе были вызваны усилением колониальной политики царизма. Главная причина хозяйственного упадка состояла в том, что произошло сокращение пастбищ вследствие территориальной экспансии России, строительства линий военных укреплений и, даже, карательных акций пограничных войск против мирного населения [1,194]. Например, летом 1803 года состоялось собрание казахов Младшего жуза с участием хана Айшуака, на котором был принят «Обет» (клятва — З.К.). Составители этого «Обета» также одной из причин обеднения казахов и их хозяйственного упадка видели во внешней барымте уральских казаков и башкир [2, 213−215].

Некоторое подтверждение этого факта можно усмотреть из доклада канцлера графа Воронцова А. Р. императору Александру I от 29 июня 1803 года: «…не благоугодно ли будет повелеть мне истребовать от оренбургского военного губернатора Бахметьева… сообщая ему высочайшую вашего и.в. (императорского величестваЗ. Е.) волю, чтоб он строжайше впредь имел наблюдение, дабы никто из его подчиненных или из пограничных жителей не отважился на таковые грабежи под опасением наказания по всей строгости законов… «[3,203]. Кроме этого, нельзя забывать и то, что в период с 1803 по 1808 года на степной стороне Урала были плохие урожаи трав, что вызвало массовый падеж скота и голод среди приграничного казахского населения [4,249].

Скопление бедных казахов на уральской и оренбургской линиях и случаи попыток продажи ими своих детей, не могли не насторожить региональное начальство. Одним из первых на это явление обратил свое внимание директор Оренбургской таможни Величко П. Е. Это можно усмотреть из его рапорта в адрес Министра коммерции графа Румянцева Н. П. от 28 августа 1805 года: «…крайнейшая бедность, постигшая за несколько пред сим лет многие киргизские семьи, даже целые многолюдные их роды, не только между ими не умаляется, но кажется еще из года в год усиливающейся… «[3,229].

Заметную роль в разрешении их дальнейшей судьбы сыграли конкретные предложения Величко, которые затем легли в основу принятого документа: «…для опыта облегчения судьбы обедневших киргизцев, желающих из них поселиться между магометанцами российскими, позволять им с их семействами переход в наши границы, а для водворения их назначить пособия… «[5]. Как видим, когда в условиях начала XIX века близлежащие степи Младшего жуза были повержены и подчинены, царизм уже не так стал бояться усиления мусульманского лагеря в регионе. Тем более, русских переселенцев здесь с каждым годом становилось все больше и больше.

В то же время, предполагалось разместить казахов и на государственных свободных землях, «однако наблюдением, чтобы они сопричисляемы были к ближним около тех земель селениям, которые могут их, некоторым образом, надсматривать и в нуждах их им пособство-вать» [5, 23об.-24]. Крестьянские общества должны были выполнять функции и надсмотрщиков, и помощников. Кстати, в условиях начала широкомасштабной колонизации казахских земель Российским государством это было обыденным явлением, недостаток лиц военного сословия компенсировался русским переселенческим крестьянством. Не было жестких запретов казахам проживать и среди других мусульманских народов, земледельческий образ жизни которых должен был оказать благотворное свое воздействие [5,24об.].

И, наконец, Оренбургский военный губернатор предложил запретить казахам иметь огнестрельное оружие, за исключением лука и стрел «як необходимым им для звероловства» [5,25об.].

Не оставались в стороне от трагедии среди приграничных аулов Младшего жуза и известные казахские султаны. Выражая интересы своих подданных, они нередко обращались к местным властям по поводу разрешения перехода беднейшей их части на внутреннюю сторону. Например, 29 марта 1806 года султан Младшей Орды Турдали Дусалин обратился к генералу Волконскому с просьбой пропустить бедных и «неимеющих пропитания киргизцев для приобретения себе работою пищи» на внутреннюю сторону линии от Оренбурга до Верхнеураль-ска [6]. Волконский своим предписанием от 16 апреля 1806 года разрешение выдал, но с условием, что «если из таковых перепущенных кир-гизцев окажутся праздношатавшиеся, таковые не могут быть терпимы внутри России… «[6,3].

Помимо султанов с подобными просьбами обращались и простые старшины. Например, 17 апреля 1806 года Байтулла Баисов, Муйнак Би-гитев, Аксакал Жанбулатов и Хаджишах Ху-саинов, представлявшие интересы около 200 казахов атачалского отделения таминского рода, также просили Волконского пропустить к Меновому двору бедных их сородичей, «позволив им себе работою и подаянием пропитание, а имеющим у себя деньги для покупки пищи… «[7].

В этих условиях царизм идет на беспрецедентный шаг: 23 мая 1808 года издается именной указ, адресованный оренбургскому военному губернатору князю Волконскому «О водворении кочующих поблизости Оренбургской линии киргизцев» [8, 276]. Конечно же, прав Касымбаев Ж. К., утверждающий, что решение о расселении казахов внутри линии было вызвано тем, чтобы не допустить большого скопления казахов на границе, которые могли осложнить взаимоотношения с казачьими станицами, русскими деревнями [9,92]. Действительно, голодные толпы доведенных до отчаяния казахов могли представить серьезную угрозу российскому присутствию в Оренбургском крае.

При этом было даже предписано провести определенную агитационную работу, делая опору на мусульманское духовенство: «…для сего принять приличные меры к их переселению, начав оные приглашением их и убеждением в их собственной пользе, к чему употребить можно внушения духовных их закона, обнадежив сих последних пристойным за успешное содействие вознаграждением.» [8, 277]. Каждый переселившийся получал земельный участок. В течение 10 лет он пользовался льготой от платежа «податей и всякого рода службы» [8,277]. Местные власти на свое усмотрение должны были решать, сразу предоставлять им льготы, или разрешить им немного привыкнуть, поработав у местных жителей в качестве работников [8,177].

В первые годы число казахов, пожелавших перейти на внутреннюю сторону, становилось все больше и больше. Этот процесс начался несколько стихийно еще с конца XVIII века. Мы приводим здесь статистику перешедших через пограничную линию степняков за 15 лет, полученную нами из «Ведомости сколько с 1799 года вышло по разным случаям в Оренбург и на линию Средней и Меньшей Орды обоего пола киргизцов, с показанием каких оно родов и имен их и где находится жительством». Из нее хорошо видно, что в 1799 году всего перешло 4 человека «по случаю ограбления единоплеменниками ево, всего имущества и скота». Все они перешли в башкирское сословие, обустроившись в 9 башкирский кантон [10].

За весь период с 1799 по 1817 годы всего по нашим подсчетам перешло около 3464 казаха [10,1−135об.].

Если судить по превалированию лиц мужского пола почти в 2,4 раза, то нужно предположить, что сюда, как мы уже предположили, в основной массе переселялись те, которые со временем планировали вернуться и воссоединиться со своими семьями и сородичами [11,549].

Иногда перешедшие на внутреннюю сторону казахи оказывались в отдаленных от степи районах. Например, в 1806 году казах Куган Сатаев из Чиктинского рода в городе Оренбурге в осеннее время нанялся вместе с товарищами к касимовскому татарину Курумбаю Мултуеву за 40 рублей сроком на полгода. Подрядившиеся казахи были отправлены на территорию Рязанской губернии Рязанского уезда в село Мервитино. Находились там около 8 месяцев. Но нанявший их хозяин отдал обманным путем двух казахов Чусбая Апесова и Чуртугулда Мамбеталиева в солдаты. К тому же имел намерение отдать в солдаты и всех остальных казахов [12].

О массовых побегах казахов, поселенных среди башкир, пишет известный исследователь Казахстана Левшин А. И. [13, 330]. Поэтому в сложившихся условиях абсолютное большинство казахов переходили к башкирам, к тому же многие из которых имели там своих родственников [10,1−7об.].

Среди башкир образовалась даже целая деревня под названием «Байсакаловка», где к 1818 году насчитывалось около 300 казахов, правда, перешедших в башкирское сословие. Они представляли из себя чуть ли не образцово-показательное общество, когда среди них не были зафиксированы случаи совершения серьёзных преступлений и проступков. Байсакаловские казахи служили образцом перехода к оседлоземледель-ческому образу жизни. Из архивного документа следует, что «они обустроясь домами, имеют мечеть и училище, занимаются земледелием, разводят скот по своему состоянию» [14]. Но подобные компактные поселения казахов были, скорее всего, исключением, нежели правилом.

Много казахов переходили в башкирские кантоны из тех семей, членами которых были башкирские женщины, «захваченные киргизами в плен в разное время». Преимущественно казахи переходили в 4, 6, и 9 башкирские кантоны. Часть из них переходила туда с разрешения Пограничного начальства, а многие селились там «тайно, без всякого спроса» [15,219].

Переходили казахи не только в башкирское сословие, но и в общество тептярей. Например, подобный переход осуществил 22 января 1824 года казах из племени кипчак карагызского отделения Кияк Каронов, дав присягу следующего содержания: «…дал сию подписку о том, что я желаю быть вечно в России в верно-подданичестве, причислиться в звание тептярей деревни Казымбаевой, приемлю на себя всю службу на обязанность несенную тем народом, о том прилагаю свою тамгу» [16].

Троицкий земский исправник в своем рапорте на имя оренбургского военного губернатора Эссена П. К. 9 мая 1807 года писал: «…правящий командою в деревне Байсакаловой старшина Берганин доносит мне, что приписные в 1808 году в башкирское звание … киргизцы: Мупей Улжабаев с женою Арысь Сабырбеко-вой, братом его хорунжим Байраном и матерью их Арыной, из жительства своего… 20 числа сего месяца на верховых лошадях бежали, в степь киргизскую…» [17]. губернатор казах башкирский тебеневка Традиционно склонить казахов к земледелию среди тех же башкир было нелегко. Многие предпочитали жить на линии, нежели навсегда оставаться в башкирских кантонах. Большая часть из бывших байгушей ввиду «навыка к праздной кочевой жизни» не воспользовалась правительственной помощью, приняв ее только в первые голодные годы. По мере укрепления своего материального положения они возвращались в свои родовые кочевья. По словам исследователя нового времени Казанцева И., даже те, которые в материальном положении по-прежнему жили плохо, «таскались толпами по линейным селениям, крепостям и городам, в рубищах, с детьми большею частью нагими, и выпрашивая милостыню» [18,45].

Поэтому трудно контролируемые и беспорядочные переходы казахов через пограничную линию вынудили оренбургского военного губернатора разработать для байгушей особые правила перехода через пограничную линию, например, в Оренбург. Отныне милостыню могли получить только дети до 10 лет. А все остальные задерживались караулом, который выставлялся на мосту через реку Урал. Если кто-нибудь из внутренних жителей пожелал нанять казаха к себе в работники, то такового он находил на Меновом дворе и вместе с ним являлся к караульному офицеру на мосту. Наниматель и нанявшийся являлись в Пограничную комиссию для оформления договора о найме, где оговаривались срок, условия найма, обязательство нанимателя «ответствовать за поведение киргизца». Здесь же вносилась сумма денег за работника: за годового — 6 рублей, за «третного» — по 2 рубля и за «месячного» — 50 копеек. Комиссия выдавала за казаха билет, который по истечении срока должен был подлежать обмену по обоюдному согласию [19].

Вышеуказанные правила были несколько конкретизированы предписанием генерал-лейтенанта Эссена в адрес дежурного штаб-офицера отдельного Оренбургского корпуса подполковника Стеллиха от 27 мая 1817 года. Согласно этому предписанию, до открытия на Меновом дворе торга казахским байгушам было разрешено два раза в неделю, по средам и пятницам, бывать в городе «от восьми часов утра до 4-х часов после полудня» [20].

Жизнь на одном месте не останавливалась, ситуация в приграничных с казахской степью районах также менялась. Прежние правила перехода казахов через границу и правила найма устаревали, так как сама билетная система проверялась на практике, и жизнь вносила некоторые уточнения и коррективы. Иногда совершение преступлений отдельными казахами, пропущенными по билетам, заставляла царизм вносить определенные уточнения в существующую билетную систему. Так, в 1820 году бай-гушей в Оренбурге до того стало много, что царизм был вынужден разработать для них более строгие правила [21,187]. 12 августа 1820 года вышел царский указ, согласно которому были установлены новые правила найма бай-гушей. За ними устанавливался более жесткий контроль со стороны войсковой канцелярии. Разрешалось нанимать казахов лишь по срочным именным билетам. Безбилетные байгуши под сопровождение толмачей выпроваживались на внешнюю сторону линии [22,158].

Данный указ, адресованный региональным властям, закрепил практику, введенную Оренбургским военным губернатором в 1817 года, согласно которой, при выдаче билетов необходимо было собирать денежные сборы в том же порядке, что и в 1817 году. Сроком на 1 год необходимо было взимать по 6 рублей, на 4 месяца — по 2 рубля, на 1 месяц — по 50 копеек. Вся вырученная сумма шла на финансирование Азиатского Неплюевского училища [23].

О том, в каком месте казахи переходили в работники во внутренние районы губернии и на какие сроки выдавались билеты, свидетельствуют данные Оренбургской Пограничной Комиссии за 1820 год: билеты на переход на внутреннюю сторону выдавали разные ведомства как по Оренбургской, так и Уральской пограничным линиям: крепостные и форпостные начальники, Уральская войсковая канцелярия, отдельные есаулы, начальники отдельных городов, Оренбургская Пограничная Комиссия. Но казахское начальство в лице родоуправи-телей, ханов и султанов от этого дела было отстранено. По срокам выдачи превалировали краткосрочные билеты, в частности, на 1 месяц.

Введение

и последующее ужесточение билетной системы не могли не привести к тому, что казахи переходили границу без оформления билетов, за что подвергались преследованиям властей. Наказанию подвергались и те, кто имел просроченные билеты. Самовольно переходить на внутреннюю сторону без билетов было чревато не только насильственными выселениями, но и применением такого наказания, как отдача в солдаты [24].

Несмотря на то, что царизм пытался первоначально расселить казахов по мусульманским внутренним селениям среди башкир, значительная часть их сосредоточивалась около меновых дворов Оренбурга, Троицка, Орска. Здесь всегда можно было подработать во время торгов. Часть казахов рассчитывала на то, что можно было выпросить и милостыню. В первой половине XIX века царизм делал неоднократные попытки их выселения и создания возрастного барьера для сборщиков милостыни. Например, у города Троицка летом 1808 года, по мнению очевидцев, «под самою стеною города на реке Ую в кибитках обретаются люди сии столь бедны и столь неопрятны, что без омерзения взирать на них не можно, будучи изморены недостатком пищи и теплой одежды, подвергают многие болезням и умирают — весьма в родной кибитке». По мнению тех же очевидцев, их собиралось иногда «больше чем самих жителей города Троицка» [25].

18 марта 1824 года Оренбургский военный губернатор Эссен даже предписал Оренбургской пограничной комиссии иметь «предосто-роженности» от приезжающих в Оренбург казахов, «бдительно наблюдая за поведением и связями их дабы не упустить никаких средств, служащих более или менее к ограждению линейных жителей от беспокойств» [26].

Что касается временных переходов казахов на зимние тебеневки, то они, как и прежде, разрешались. Например, 30 ноября 1819 года Оренбургской пограничной комиссии было предписано комендантам крепостей пропускать казахов на зимнее кочевание только лишь с получением аманатов [27]. Как видим, несмотря на то, что с момента принятия подданства казахами Младшего жуза прошло почти 90 лет, институт аманатства начал постепенно реанимироваться. Интересно было положение казахов, которые вместе со скотом в зимнее время находились на внутренней стороне линии. Они могли хлеб покупать на базаре. Но меновой торг производить им было запрещено. Стремление региональных властей поставить под тотальный контроль приграничную торговлю с казахами было велико, так как в случае свободного торга казахов с жителями внутренних селений государственная казна лишалась значительного денежного поступления. Это обстоятельство можно усмотреть из предписания Оренбургского губернатора Эссена коменданту Троицкой крепости подполковнику Петерсону от 17 декабря 1823 года: «…даю знать Вашему Высокоблагородию, что киргизцы на внутренней стороне кочующие, хлебный запас для себя могут покупать на базаре; но меновый торг должны производить не иначе как чрез таможню» [28]. Как видим, эта категория казахов, временно пользуясь предоставленным им арендным правом, в то же время ограничивалась в своих правах, в особенности — в торговле.

Итак, в начале XIX века в приграничных с Оренбургской губернией районах Младшего жуза начался голод, в условиях которых царское правительство взяло курс на расселение бедных казахов среди оседлого башкирского населения.

• 1. Артыкбаев Ж. О. История Казахстана (учебник-хрестоматия). Астана, 1999. 284 с. (171)
• 2. Сартаев С. С. История государства и права КазССР. Алма-Ата, 1982. 4.I. 180 с. (97)
• 3. Материалы по истории Казахской ССР (1785−1828 гг.). М.-Л., 1940. T. IV, 543 с.
• 4. Добросмыслов А. И. Тургайская область. Исторический очерк // Известия оренбургского отделения Императорского Русского географического общества. Оренбург, 1901. Вып.16. 272 с.
• 5. ГАОрО. ф.6. оп.10. д. 157. Л.19об.
• 6. ГАОрО. ф.6. оп.10. д. 199. Л.1 об.
• 7. ГАОрО. ф.6. оп.10. д. 210. Л.1−1 об.
• 8. ПСЗ РИ. СПб. 1830. Т.30. 1809 с. (236)
• 9. Касымбаев Ж. К. Государственные деятели казахских ханств в XVIII — первой четверти XIX вв. Хан Жантюре. Алматы: Білім, 2001, Т.3, 364 с.
• 10. ГАОрО. ф.6. оп.10. д.937/в. Л.11.
• 11. ЦГИА. ф.1263. оп.1. д. 80. Л.408об.-409.
• 12. ГАОрО. ф.6. оп.10. д. 295. Л.2.
• 13. Левшин А. И. Описание киргиз-казацких, или киргиз-кайсацких орд и степей. Алматы: Санат, 1996, 656 с.
• 14. ГАОрО. ф.6. оп.3. д. 5035. Л.11.
• 15. Добросмыслов А. И. Тургайская область. Исторический очерк // Известия оренбургского отделения Императорского Русского географического общества. Оренбург, 1901. Вып.16, 272 с.
• 16. ГАОрО. ф.6. оп.10. д.3107/а. Л.1−2.
• 17. ГАОрО. ф.6. оп.10. д. 1578. Л.1.
• 18. Казанцев И. Описание киргиз-кайсаков.СПб., 1867. 231 с.
• 19. ГАОрО. ф.6. оп.10. д. 5645. Л.97−99.
• 20. ГАОрО. ф.6. оп.10. д. 1566. Л.13.
• 21. КРО в XVIII—XIX вв. (1771−1867). Сборник документов и материалов. Алма-Ата, 1964, Т.2,697 с. (324)
• 22. Апполова Н. Г. Хозяйственное освоение Прииртышья в конце XVIпервой половине XIX веков. М.: Наука, 1976, 371 с.
• 23. ПСЗ. Т.37. СПб. 1830. С. 159.
• 24. ГАОрО. ф.6. оп.10. д. 1260. Л.1−1об.
• 25. ГАОрО. ф.6. оп.3. д. 2389. Л.2об.-4об.
• 26. ГАОрО. ф.6. оп.10. д. 3073. Л.1−1об.
• 27. ГАОрО. ф.6. оп.10. д. 2404. Л.5об.-6об.
• 28. ГАОрО. ф.6. оп.10. д.3043/б. Л.2.