Региональная политика идентичности в постсоветской России

Региональная политика идентичности в постсоветской России

Региональная идентичность в России является довольно популярным объектом исследования российских ученых См., напр.: Петров Н. Формирование региональной идентичности в современной России // Гельман В., Хопф Т. (ред) Центр и региональные идентичности в России. СПб, 2003, 125−186; Назукина М. Региональная идентичность в России: типологический анализ. Автореферат диссертации. — http://identityworld.ru/load/poisk_po_alfavitu/n/nazukina_mv_regionalnaja_identichnost_v_sovremennoj_rossii_tipologicheskij_analiz_perm_2009/21−1-0−2; Ачкасов В. А. Региональная идентичность в российском политическом пространстве: «калининградский казус» — http://www.politex.info/content/view/90/30/. В фокусе внимания авторов оказываются как пути и механизмы формирования региональной идентичности, так и составляющие ее элементы См., напр.: Перфильев Ю. Региональная символика: в поисках идеологии // Регионы России в 1999 г.: ежегодное приложение к «Политическому альманаху России» / под ред. Н. Петрова. М., 2001. С. 324−337; Гельман В., Попова Е. Региональные политические элиты и стратегии региональной идентичности в современной России // Гельман В., Хопф Т. (ред) Центр и региональные идентичности в России. СПб, 2003, 187−254. В последнее время одним из ключевых направлений изучения в этой сфере стала политика идентичности.

Политика идентичности в данной работе определяется как деятельность политических элит по формированию представлений о «мы-сообществе» в рамках административно-территориальных границ региона. При этом основная цель политики идентичности заключается в обеспечении легитимности существующих элит и институтов. Основными направлениями политики идентичности являются символизация пространства, ритуализация принадлежности к сообществу, формирование представлений о «мы-сообществе» и установление границ «свой» — «чужой». Символизация пространства происходит посредством принятия и тиражирования официальных символов, а также культивирования природных и культурных особенностей сообщества. Ритуализация принадлежности к сообществу предполагает установление официальных церемоний и регулярных празднеств, во время которых члены сообщества начинают ощущать свою принадлежность к нему. Формирование образа о «мы-сообществе» включает в себя совокупность представлений о том, кто такие «мы». Важную роль в этом процессе играют средства массовой информации. Наконец, установление границ «свой» — «чужой» имеет целью закрепление в сознании членов сообщества представлений об его административных и символических границах.

Специфика региональной политики идентичности обусловлена в первую очередь особенностями региона как составной части государства. Так, в отличие от национального государства, регион не является замкнутой системой. Напротив, он подвергается воздействию внешних факторов, главным образом связанных с взаимоотношениями между Центром и регионами. Артикуляция характера взаимоотношений с центральным правительством, а также позиционирование региона в государственном масштабе становятся неотъемлемой частью региональной политики идентичности.

Важным фактором, влияющим на региональную политику идентичности, является также деятельность центрального правительства по формированию общегосударственной идентичности. Перед «политическими предпринимателями» в регионах стоят довольно специфические задачи. С одной стороны, региональная политика идентичности должна быть направлена на формирование «мы-сообщества» в заданных административно-территориальных границах субъекта федерации. При этом одновременно необходимо вписывать границы региона в более широкий контекст национального государства как его неотъемлемой части.

Региональные политические элиты могут использовать разные стратегии при формировании политики идентичности. Как утверждает М. Китинг, политические смыслы региональной идентичности могут варьироваться «от устройства регионального лобби в политике через требования автономии вплоть до полного отделения» Китинг М. Новый регионализм в Западной Европе // Логос. 2003. № 6 С. 75. Используя терминологию У. Бека У. Бек говорил о необходимости замены концепции «эксклюзивного суверенитета» концепцией «инклюзивного суверенитета». Под последним он понимает некоторое ограничение суверенных прав национальных государств, которое «сопровождается выигрышем в политической власти… на основе транснациональной кооперации» (Бек У. Что такое глобализация? М., 2001. С. 230−231; 235), можно выделить два типа региональной идентичности, которые могут быть целью политики идентичности. Первый тип — эксклюзивная идентичность — строится на противопоставлении региональной и общегосударственной идентичности, для нее характерно исключение регионального «мы-сообщества» из границ «мы-сообщества» национального государства. Региональные элиты в данном случае заинтересованы в обретении максимальной автономии, либо полного суверенитета и могут вступать в открытую конфронтацию с центральным правительством.

Региональные элиты могут придерживаться и противоположной стратегии в формировании политики идентичности, которую можно обозначить как инклюзивную. В данном случае региональная политика идентичности направлена скорее на гармонизацию региональной и общегосударственной идентичности. Регион воспринимается как неотъемлемая часть государства, и содержание политики идентичности направлено, с одной стороны, на формирование регионального «мы-сообщества», а, с другой стороны, на встраивание его в сообщество более крупного масштаба (национального государства). Формирование инклюзивной идентичности может быть частью рациональной стратегии региональных акторов, для которых принадлежность к единому государству несет больше выгод, чем возможная независимость.

В постсоветской России процесс формирования и реализации региональной политики идентичности протекал крайне неравномерно и подвергался влиянию самых разных факторов. Прежде всего к ним относится характер взаимоотношений между центральной и региональной властью в России, а также деятельность федерального центра по конструированию общегосударственной идентичности. Период 1990;х годов можно охарактеризовать как этап активного формирования региональной политики идентичности, которая, с одной стороны, являлась реакцией на разворачивающиеся в России политические процессы, а, с другой стороны, была одним из ресурсов региональных элит во взаимоотношениях с центральной властью. Складывание ассиметричной модели российского федерализма привело к дифференциации регионов и появлению двух типов региональной идентичности: эксклюзивная идентичность в большей степени была характерна для национальных республик, а инклюзивная — для административно-территориальных образований.

Укрепление регионального самосознания во многом опиралось на поддержание, а отчасти и конструирование региональной самобытности, и имело следствием сопротивление попыткам формирования общегосударственной идентичности. И если в национальных республиках важным ресурсом региональных элит была титульная этническая группа, то административно-территориальные субъекты опирались на разнообразные исторические и/географические маркеры.

Произошедшая в 2000;е годы ре-централизация российского государства стала главным фактором, повлиявшим на изменение региональной политики идентичности. Важным направлением деятельности региональных лидеров стала демонстрация лояльности федеральным органам власти, что оказывалось практически невозможным в условиях проведения политики, направленной на формирование «эксклюзивной» идентичности. Встраивание региона в единое российское пространство стало необходимым условием для получения различных льгот и преференций от федерального центра. Другими словами, сложившаяся система взаимоотношений между центром и регионами, с одной стороны, действительно не стимулировала региональных акторов заниматься формированием политики идентичности, а, с другой стороны, в случае, когда политика идентичности все-таки проводилась, не оставляла им пространства для маневра и «вынуждало» реализовывать стратегию «инклюзивной» идентичности.

Отказ от проведения политики идентичности, направленной на формирование представлений о «мы-сообществе» в границах российского государства, привел к тому, что к концу первого десятилетия XXI века в России так и не сформировалась устойчивая идентификация граждан с политическим сообществом. Трансформация региональной политики идентичности при этом хотя и стала ориентироваться на демонстрацию принадлежности регионов к единому государству, также не стала почвой для роста общегосударственной идентичности. Другими словами, период с 2000 по 2010 год можно охарактеризовать как «реванш» со стороны федерального центра, направленный на усиление возможностей контроля над процессами, происходящими в регионах, в том числе и над формируемой региональными элитами политикой идентичности.

В настоящее время мы можем говорить о начале нового, третьего, этапа в формировании региональной политики идентичности. С одной стороны, за последние несколько лет были приняты меры, которые хотя бы создают видимость возвращения региональной автономии (прежде всего речь идет об изменении порядка выборов губернаторов), что создает новые стимулы региональным акторам для проведения политики идентичности. С другой стороны, в политическую повестку дня федерального уровня вновь возвращен вопрос о формировании общенациональной идентичности. Принятые на федеральном уровне документы стимулируют региональных акторов к формированию «инклюзивного» типа идентичности, в котором каждый субъект РФ рассматривается как составная часть единого государства и при котором доминирующей идентификацией людей должна стать идентификация с государством.

Таким образом, на протяжении 1990 -2000;х годов региональная политика идентичности в постсоветской России претерпела значительные изменения, связанные с трансформацией взаимоотношений между центром и регионами и деятельностью центра по формированию общероссийской идентичности.

идентичность политика постсоветский элита.