Активизация словообразовательных моделей окказиональных языковых единиц в пространстве художественного текста

Активизация словообразовательных моделей окказиональных языковых единиц в пространстве художественного текста

Исенова Ф.К.

Пространство художественного текста, воплощенное всей совокупностью языковых единиц и возникающими между ними связями, как собственно языковыми, или структурными (грамматическими, словообразовательными, синтаксическими), так и текстовыми, отражает авторскую (индивидуально-авторскую) картину мира. Нет сомнения в том, что творчество писателя или поэта в целом, континуум художественных текстов, в которых реализуется образное переосмысление действительности, и являются источником для воссоздания личности поэта в её исконном виде — в языковой данности слова и эмоциональной насыщенности и завершенности образа мира.

Одним из самых ярких свидетельств уникальности авторской картины мира выступает словообразовательный уровень, в частности, такие случаи использования словообразовательных средств, которые мы относим к окказиональным. Окказиональные языковые единицы приобретают такое свойство одноразовости, невоспроизводимости в речи именно на словообразовательном уровне, в сферу действия которого входят словообразовательные и / или словоизменительные аффиксы, словообразовательные модели (СМ) и словообразовательные типы, способы словообразования. Весь этот круг вопросов нашел отражение в многовекторной терминологически и понятийно научной литературе [1−4].

Одно из важных условий анализа словообразовательного уровня (как, впрочем, и любого другого языкового уровня) — проблема выбора автором тех или иных языковых средств и определение характера и частоты их употребления, что может стать основой выявления не только особенностей рассматриваемого текста, но и особенностей авторской картины мира в целом. Именно поэтому рассмотрение вопроса об активизации отдельных словообразовательных моделей окказиональных слов представляется нам актуальным, поскольку позволяет наметить смысловые сгустки художественного текста, занимающие вполне определенное место в картине мира автора, в его способах изображения действительности [1]. Проблема окказионального слова в художественном тексте относится к числу одной из самых актуальных в языкознании, и лингвистика вводит в научный оборот исследования творчества новых авторов. В этом смысле творчество современной нам поэтессы Б. Ахмадулиной, безусловно, представляет интерес и даёт богатый языковой материал, требующий всестороннего осмысления и фиксации [2−4].

Так, анализ языкового материала наглядно демонстрирует выборность, избирательность отдельных её элементов, как отдельных способов словообразования, так и предпочтительности в выборе словообразовательных аффиксов. Но проявление тенденций, характерных для словообразования литературного языка, характерно и в вопросе описания авторской картины мира. Так, в литературном языке и в континууме языковых реализаций текста наиболее продуктивным выступает суффиксальный способ словообразования в пределах всех частей речи (отметим, что на суффиксальный способ образования слов приходится более 60% от общего числа производных слов и в литературном языке).

Наиболее активно действует суффиксальное словообразование в области образования имен существительных.

Так, одной из продуктивных моделей, наряду с активным образованием абстрактных имен (ср.: чудо-лунность, чуланность, пригожесть), становится словообразовательная модель со значением 'лицо'. В системе языка данное словообразовательное значение передается рядом продуктивных и непродуктивных суффиксов — тель-, -ец-, чик-, -ник, -ач и других (ср.: руководитель, гордец, разведчик, трюкач). В окказиональном словообразовании Б. Ахмадулиной нами отмечен единственный суффикстель. Такая избирательность — характерная черта авторской картины мира, в которой любой элемент должен стать узнаваемым, маркированным в пределах пространства текста и (шире) творчества в целом, он также позволяет сохранять некое смысловое единство впечатлений и строго регулируется автором.

Ну что ж, земля, сегодня — отдых мой, Ликую я — твой добрый обыватель, Вдыхатель твоей влажности густой, Твоих сосулек тёплых обрыватель.

«Воскресный день». 1961 [5; 56].

Особенностью функционирования окказиональных единиц становится тот факт, что зачастую в пределах стихотворной строки или строфы автор помещает или противопоставляет узуальное слово и окказиональное. Такое «соседство» призвано актуализировать в сознании читателя неожиданные с точки зрения языковой системы ассоциации, которые вполне и закономерно согласуются с образным рядом текста.

СМ прилагательных «сущ.+ -н (ый)» (ср.: железный, партийный) также может быть названа одной из самых продуктивных, хотя окказиональность создается за счет созданного в пределах слова семантического сдвига, который проявляется в присвоении идеи признаковости словам, лишенным такого статуса в литературном языке. Ср.:

Я слышала когда-то, Мне слышалось иль выдумано мной Безвыходное низкое контральто Вулканный выдох глубины земной.

«Поступок розы». 1985 [С. 407].

Такой же продуктивностью, как и в литературном языке, характеризуется суффиксальное словообразование наречий. Окказиональность таких случаев создается за счет такого же семантического сдвига или нарушения правила сочетаемости производящей базы и словообразовательного аффикса при сохранении внешних атрибутов образования узуального слова, в частности, это положение наглядно демонстрирует ряд окказиональных наречий, образованных по высокопродуктивной модели «относительное прилагательное + -о-«. Ср.:

Бесчинствуй и пофыркивай моторно. В чужом дому плачь домовым в трубе. «Павлу Антокольскому». 1956 [C. 15].

Или:

То добрый пес. Но, замирая И победительно сопя, надменным взглядом самурая он сможет защитить себя.

«Живут на улице Песчаной…». 1958.

Мощным потенциалом обладают окказиональные имена, образованные при помощи нулевой суффиксации. Последняя подвергается «остракизму» с различных позиций главным образом в школьной грамматике, но именно в пределах художественного текста такие образования становятся наиболее выразительными:

Я вас люблю, красавицы столетий, за ваш небрежный выпорх из дверей, за право жить, вдыхая жизнь соцветий и на плечи накинув смерть зверей. окказиональный языковой существительное.

«Я вас люблю, красавицы столетий.». 1973 [C. 191].

Такие слова в пределах контекста приобретают необходимую автору сжатость и динамизм, заложенный потенциально в глагольной производящей базе (ср.: выпорхнуть — выпорх, расплываться — расплыв, угомониться — угомон), и вместе с тем, словом приобретается некая завершенность картины, в которой главным оказывается не то, что происходит, изменяется, а фиксируется автором в виде наглядной картины, наполненной эмоциями и помещенной во время, которое сгущается и становится живым, подвижным или кратковременным.

В образовании имен существительных отмечаются также менее продуктивные способы, характеризующиеся яркой стилистической окрашенностью словообразовательного средства (ср.: книж-ищ-е). Можно утверждать, что и стилистические ресурсы словообразования, в частности, стилистическая окраска (разговорность, просторечие, шутливость) или стилистические оттенки (уменьшительности, увеличительности) становятся весьма устойчивыми в пределах текста, а потому выступают яркой чертой авторской картины мира. Эта картина мира насыщена эмоционально наполненными, противоборствующими смыслами.

Растает снег. Я в зоопарк схожу. С почтением и холодком по коже Увижу льва и: — Это лев! — скажу. Словечко и предметище не схожи.

«Таруса». 70-е [C. 215].

Префиксация, как и суффиксация, — один из самых продуктивных способов словообразования. Префиксы обладают большой смысловой нагрузкой: они не обладают свойством грамматической изменчивости, но вносят существенный вклад в лексическое значение слова. Известно, что наиболее продуктивно используется префиксация в образовании глагольных форм. Нами отмечены случаи префиксального глагольного словообразования и продуктивность отдельных моделей (например, СМ глаголов «с префиксом от-+ глаг.») в текстах Ахмадулиной. Ср.:

Ещё пишу: отвьюжило, отмглилось, Оке наскучил закадычный лёд, Но в это время чья-то власть и милость.

«Спи!» — говорит и мой целует лоб.

«Милость пространства». 10 марта. 1981.

Или СМ «воз- + глаг.»:

Воскресни же — ты воскрешён уже. Велик и леп, восстань великолепным. Я повторю и воздымлю в уме Твой первый свет в моём окошке левом.

«Вослед 27-му дню февраля». 1981 [C. 262].

В последнем случае префикс возявляется носителем временного смысла начала процесса (ср.: синонимичная приставка — за-). Сам префикс крайне редко используется в языке, он характерен, скорее, для устаревших слов, и его использование Б. Ахмадулиной свидетельствует о некотором тяготении к архаичности слога.

Особую роль в образовании глагольных форм приобретает и морфологическая окказиональность, связанная с переосмыслением парадигм слова: в частности, образование форм 1-го лица глаголов «нарушенной» семантики (ср.: размытость позиции субъектного актанта в значении глагола воз-дымить).

Продуктивна префиксация и в образовании окказиональных имен существительных, например:

… Столько раз Я знала здесь печаль, и гордость, и нежную шагов нетвёрдость, и нежную незрячесть глаз.

«Сон». 1965 [C. 102] Лишь в полночь меркнет полдень белоснежный, Оставив блик для рыбы и блесны. Преобладанье призелени нежной Главенствует в составе белизны.

«Мне дан июнь холодный и пространный.». 1985 [C. 432].

В первом случае речь идет о модели существительных «не-+сущ.», имеющей общее значение — «полное отсутствие того, что названо производящей основой», и усиливающейся неоднократным повтором звукосочетания не (нежную, нетвёрдость, незрячесть). Во втором случае — призелень — о модели «при- + сущ.», имеющей значение «неполное наличие того, что названо производящей основой». Первая модель — высокопродуктивная, вторая — продуктивна в меньшей степени.

Интересно отметить, что продуктивные в литературном языке префиксальные словообразовательные модели имен прилагательных в текстах не отмечены, что может быть вызвано их семантической «пустотой» и невостребованностью в пространстве художественного текста.

Отдельные способы словообразования встречаются только в пределах одной части речи, речь идет, в частности, о префиксально-суффиксальном способе словообразования. Отмеченные нами модели могут реализовывать частные словообразовательные значения, варьирующиеся, как и в литературном языке, в широком диапазоне предметных и абстрактных значений (ср.: безглыбье, заумие), например:

Зато, её любившие, брезгливы Ко мне чернила, и тетрадь гола. Рак на безрыбье или на безглыбье Пригорок — вот вам рыба и гора. «Таруса». 70-е [C. 213].

Так зорко, что уже подслеповато, Так чутко, что в зауми звенит, я стерегу окно, и непонятно: чем сам себя мог осветить залив?

«Темнеет в полночь и светает вскоре.». 1985 [C. 410].

Обращает на себя внимание активизация словообразовательных моделей сложных слов. Можно говорить о приверженности поэтического языка к образованию сложных понятий. Сложное слово обладает стилистической окраской книжности благодаря сферам своего функционирования и резкой противопоставленности разговорной речи, где доля сложных слов естественно мала. Сложное слово в тексте является не только стилистически маркирующим ситуацию знаком, но и во многом обладает свойством особого видения окружающего мира, сложного и противоречивого одновременно.

Образование сложных слов характеризует главным образом имена, существительные и прилагательные. Для имен существительных это активизация словообразовательных моделей с различными суффиксами — j-, -т]-, -н']-, например:

Я целовала крутолобье волн, просила море: — Притворись водою! Страшусь тебя, словно изгнали вон в зыбь вечности с невнятною звездою. «Таруса». 70-е [C. 215].

Или:

О слово, о несказанное слово! Оно во мне качается смелей, чем я, в светопролитье небосклона, качаюсь дрожью листьев и ветвей.

«Я лишь объём, где обитает что-то…». 1982 [C. 317].

Подобная активность словообразовательных суффиксов может быть охарактеризована и как стремление автора к фонетической (звуковой) орнаментовке стихотворной строки, поскольку среднеязычный звук (j), входящий в состав суффиксов, создает совершенно определенный звуковой и ритмический эффекты.

Так же активны сложные имена прилагательные. Ср.:

В том главное значение стены, Что скрыт за нею город сумасходный.

Он — близко — только руку протяни.

Но есть препона совладать с охотой иметь. Не возымей, а сотвори всё надобное, властелин свободный.

«Стена». 1984.

Б. Ахмадулина как мастер слова из обыденных лексических единиц извлекает гамму смысловых метонимических (ср.: жадно-дышащ, всемирно-сущий, узко-стройный и др.) приращений, которые и созданы с помощью комплекса метафорически и параллельно метонимически употреблённых лексических единиц, номинально не обладающих никакими аксиологическими свойствами.

К случаям окказионального словообразования мы относим и окказиональные прилагательные, образованные путем сложения (ср.: белонощный, многонервный, многоязыкий, общедетский). Первая часть таких слов — префиксоиды много-, обще- — при своей семантической однотипности в литературном языке, безусловно, расширяет свое чисто узуальное значение.

Окказиональные прилагательные ничем не отличаются от узуальных по способу словообразования и по общим модельным значениям, нарушение нормы здесь заключается в том, что таких сочетаний значений нет в языке в пределах одного слова. На наш взгляд, говорить о том, что семантика этих слов препятствовала образованию таких соединений, нельзя. Скорее всего, мы имеем дело с заполнением «пустых клеток» в лексической системе языка, т. е., как было сказано выше, эти окказиональные образования не противоречат норме, просто язык в таких лексемах не нуждался, не было необходимости их создавать и использовать.

Ещё один смешанный способ образования сложных имен, как и в литературном языке, — суффиксальносложный, или сложение в сочетании с суффиксацией (материально выраженной или нулевой), также действует в образовании имен прилагательных:

— Всё так и есть! Душепогубный цвет Смешал тебя! Какой ещё Нефёдов?

«Черёмуха трёхдневная». 1981 [284] Нет у тебя иного знанья: для вечных наущений двух, для упованья и терзанья цветёт твой болетворный дух.

«Черёмуха предпоследняя». 1981.

В заключение остановимся на моделях, которые не могут быть отнесены к продуктивным, но наличие таких образований в художественном тексте всегда заметно и значимо — речь идет о так называемых обратных способах. Например:

Его пожирает отверстый вулкан, Его не спасёт тихомолка оврага, Идёт он — и поздно его окликатьВдоль пламени, в челюсти антропофага. «Хожу по околицам дюжей весны…». 1986 [98] Восславив полночь дребезгами бреда, Часы впадают в бледность забытья. Взор занят обречённо и победно Черёмуховой гроздью бытия. «Здесь никогда пространство не игриво…». 1985 [463].

Нетрудно установить, что слова тихомолка — тихомолком находятся в отношениях мотивированности, и выделенное слово образовано от наречия путём десуффиксации. Во втором случае Б. Ахмадулина использует и окказиональный способ депрефиксации, например, в случае со словом дребезги.

В поэзии Б. Ахмадулиной не было обнаружено слов, образованных без модели, но в качестве примера можно привести знаменитое еуы Кручёных, где слово — не только лексический, но и фонетический окказионализм: в русском языке эти фонемы не сочетаются в пределах одной морфемы. Ср. у А. Вознесенского в «Эскизе поэмы» для передачи состояния сильного аффекта, в котором находится лирический герой: «…Согласныерастворились. | Остались одни гласные. | Оаыу аоии оааоыаие!».

Таким образом, рассмотренные выше словообразовательные модели, продуктивность корпуса словообразовательных аффиксов различных частей речи презентируют особую роль окказиональных языковых единиц (имен существительных, прилагательных, наречий, глаголов) в пространстве художественного текста и — как следствие — играют свою особую роль в представлении индивидуально-авторской картины мира. Основные черты этой картины мира могут быть сведены к следующим положениям: а) продуктивность отдельных словообразовательных типов, в частности, продуктивность суффиксального словообразования всех частей речи; б) окказиональность таких единиц создается в широком смысле за счет разрушения привычных норм сочетаемости и — как следствие — появление у окказиональной единицы в пределах текста нового значения или смысла; в) эмоциональность словообразовательного уровня проявляется в его стилистической маркированности: за счет использования стилистически окрашенных аффиксов, реализующих различные смысловые оттенки (увеличи-тельности, разговорности, просторечия), с одной стороны, и намеренная архаизация, усложнение и осложнение смысла за счет образования сложных слов (главным образом, имен существительных и прилагательных) — с другой; г) рассмотренные словообразовательные модели окказионализмов становятся реализацией заложенных в творческом процессе осмысления действительности приемов языковой игры. Установка на языковую игру снимает противоречия между узуальным и окказиональным употреблением слов. В языковой игре актуализируется как установка на норму (систему), так и на осознанное воспроизведение речевых аномалий.

• 1. Бузело А. С. Динамика развития валентных связей деривационных элементов в современном русском языке // Вестн. КазНУ им. аль-Фараби. Сер. филол. — № 4(85). — Алматы: ?аза? университеті, 2005. — С. 198−201.
• 2. Янко-Триницкая Н. А. Продуктивные способы и образцы окказионального словообразования // Актуальные проблемы русского словообразования. — Ташкент, 1975. — С. 413—118.
• 3. Ханпира Эр. Об окказиональном слове и окказиональном словообразовании // Развитие словообразования современного русского языка. — М., 1966. — С. 153−167.
• 4. Улуханов И. С. Узуальные и окказиональные единицы словообразовательной системы // Вопросы языкознания. — 1984. — № 1. — С. 44−54.
• 5. Ахмадулина Б. А. — Избранное: Стихи. — М.: Сов. писатель, 1988. — 480 с. Далее стихи Б. Ахмадулиной цитируются по этому изданиюс указанием страницы в тексте.