Языковая аттриции в центральноингерманландских диалектах

Характеристика материала

Сбор материала производился методом опроса носителей ингерманландского диалекта финского языка, родившихся и/или проживающих в приходах центральной Ингерманландии. Всего в исследовании принял участие 21 информант, представлявших приходы Скворицы, Губаницы, Молосковицы, Кобрино, Колпаны, Серепетта, Хиэтамяки, Ярвисаари (восточная Ингерманландия), а также прихода Вуоле (северная Ингерманландия). Наличие в выборке информантов из приходов, не относящихся к центральной зоне, объясняется необходимостью получения именных парадигм из говоров других приходов для сравнения полученного материала из центральных районов и определения изменений в языке либо как следствия аттриционных процессов, либо как следствия региональных особенностей диалекта, а также для более детального освещения социолингвистической ситуации во всем регионе. Анкета, использованная для получения грамматических форм имен, представляла собой предложения на русском языке, которые информанту предлагалось перевести на финский язык (подобный метод использован, например, у Л. Я. Галаховой (Галахова 1974: 5)). Стимулы составлялись, в частности, исходя из анкеты, использовавшейся для нижнелужского ижорского. Выбор такого метода объясняется тем, что для проведения исследования необходимо было получение как можно более полных парадигм для каждой лексемы из списка (см. Приложение). Здесь нужно отметить, компетенция далеко не всех информантов позволяла им вспомнить перевод всех лексем на финский язык (информанты EK, HK, VH), либо же информанты могли вспомнить лишь изолированную словоформу (чаще в Nom.Sg. или Part.Sg.Pl.), но испытывали трудности при переводе предложений с этой лексемой. Традиционный для исследований ингерманландских диалектов метод записи и анализа спонтанной речи (использованный, например, в кандидатской диссертации М. З. Муслимова «Языковые контакты в Западной Ингерманландии: нижнее течение реки Луги») в данном случае не подходит, так как в этом случае получение большого количества разных форм от одной лексемы, по-видимому, не представляется возможным.

К сожалению, не от всех информантов удалось получить полные парадигмы для всех лексем, представленных в анкете, однако полученный материал позволяет составить достаточно полную картину особенностей именной морфонологии диалектов центральной Ингерманландии.

Дополнительной сложностью при проведении исследования оказалась также необходимость чередовать вопросы морфонологической анкеты и социолингвистического интервью, что связано с относительной монотонностью процесса получения нужных грамматических форм, чтобы усталость информанта не становилась одним из факторов, влияющих на порождение форм. С другой стороны, некоторые информанты, напротив, не хотели освещать некоторые аспекты, необходимые для социолингвистической анкеты, даже при свободном разговоре, поэтому акцент было необходимо делать на грамматической анкете, а социолингвистическая анкета заполнялась уже постфактум при анализе бесед с информантом. Подобное явление отмечают также Ф. И. Рожанский и Е. Б. Маркус при исследовании социолингвистической ситуации у носителей ижорского языка: «поскольку практически все носители ижорского языка являются пожилыми людьми, пережившими депортацию и последующие гонения, сбор персональной информации в жанре анкеты „вопросы по пунктам“ мог вызвать негативную реакцию и нарушить контакт с исследователем» (Рожанский, Маркус 2013: 265).

Всего было получено 417 парадигм (не все из которых полные), в которых представлено 4594 словоформы 47 лексем. Некоторые лексемы, которые были изначально включены в список (huurre «мороз», turve «дерн», pijot «свадьба», hauki Информанты говорили, что у них в деревне не водились щуки, поэтому такое слово никто не употреблял. «щука», kuoleva lintu «мертвая птица»), позднее были исключены из него, поскольку информанты их не помнили или испытывали трудности при образовании форм.