Проблема человека и среды в драматургии Чехова

С точки зрения ролевого видения мира он представляется чем-то малозначительным, несущественным. Безусловно, А. П. Скафтымов был прав, когда писал: «С одной стороны, пьеса стремится оттенить и выдвинуть субъективную важность, серьезность и значительность той сосредоточенности, которая волнует данное лицо, а с другой — показать всю ее относительность, эмоциональную неразделенность и удивляющую или смешную странность в глазах других лиц». Но это лишь с одной стороны. С другой стороны, героев пьесы видит и оценивает зритель. Эстетически адекватному зрителю должно быть понятно, что «нелепая» и «смешная странность» действующих лиц есть проявление внутреннего закона произведения, требующего во всех персонажах видеть именно чудаков, или, используя словечко Фирса, «недотеп». Ведь совсем не случайно в пьесе так часто звучат эти слова.

Вводя их, автор задает необходимые параметры восприятия. Зритель должен уловить и в основе своей глубоко человечное стремление героев быть причастными к жизни других, быть полезными им, и то, что стремление это зачастую принимает ложные — ролевые — формы.

Драматизм пьесы «Вишневый сад»

Особо следует сказать о драматизме пьесы. Читательская интуиция подсказывает, что какое-то драматическое напряжение в отношениях персонажей друг с другом и с миром существует. Тем не менее «Вишневый сад» — это комедия, на чем так настаивал Чехов, а драматизм, присутствуя в пьесе, доминантной формой художественного завершения все-таки не становится. Очевидно, мы имеем дело с драматизмом особого рода.

Чеховское творчество знает такие художественные ситуации, когда одинокое «я» героя не может реализовать себя в общении с другими. Жизнь тесна для него, его приобщение к миру других тревожно и дисгармонично. Такая ситуация и переживается героем напряженно, драматически. В качестве примера чеховского произведения, мир которого организован драматически, можно назвать «Даму с собачкой». Сопоставление с этой повестью поможет отчетливее увидеть особый характер драматизма в «Вишневом саде». Источник страдания Гурова в избытке его человечности. Она превышает судьбу героя: он не может весь и до конца стать мужем, отцом, служащим банка, членом клуба — полностью воплотить себя в отведенном ему положении, в своей роли. Под внешней ролевой оболочкой, которую сам герой называет ложной, протекает его настоящая жизнь.

Этот избыток человечности составляет самую суть авторского видения героя и авторского завершения. Мера осознания ложности своего положения, стремления, преодолев судьбу, воплотить свою человечность определяет меру читательского сочувствия к героям повести. «Драматизм такого рода можно назвать драматизмом человечности».

Герои «Вишневого сада» тоже не совпадают со своим положением и судьбой. Но в отличие от героев «Дамы с собачкой» они почти не осознают ложности своей жизненной роли и если выходят за ее пределы, то не преднамеренно, благодаря другим. Их неадекватность судьбе — всецело предмет авторской заботы. Именно он постоянно «раз-завершает» героев, делая их самобытными и самоценными личностями.

Герои «Вишневого сада» меньше своей человечности, общение с другими людьми действует на них благотворно, здесь они находят себе утешение и поддержку, обретают свою полноту. Именно поэтому они так откровенны и доброжелательно приветливы друг к другу. И страдают они главным образом оттого, что не могут просто людьми, оставаясь в значительной мере «студентом», «купцом», «аристократом» и т. д. Здесь можно говорить о «драматизме разлучения с судьбой» (Кузнецов) что, достигается не без участия авторской иронии. Ирония становится средством выявления диалектики постоянного и изменчивого во внутреннем мире героев, застарелого и вновь обретаемого. Заостряя эту мысль, можно сказать, что автор застав героев страдать, приобщая их к бесконечно становящемуся человеческому со-бытию. Происходит смена эпох, прошлое уходит из жизни, и потрясения, как бы болезненно ни воспринимались они подчас человеком, неизбежны.

Застарелые Жизненные формы лишены в «Вишневом саде» не только авторитета, но и былой незыблемости. Вывод напрашивался сам собой: высвобождение из-под их диктата творческих сил личности жизненно необходимо и — что главное — возможно. Если это не переоценка отношений личности и среды, то, во всяком случае, очень существенный нюанс, какого не было еще в чеховских произведениях середины 1890-x гг. Но взгляд на проблему слагался под воздействием новой исторической ситуации, когда в преддверии первой русской революции жизнь в стране сдвинулась с места, но перспективы движения еще оставались недостаточно ясными.

Роль и человечность в «Вишневом саде»

До сих пор, говоря о ролевой заданности, мы анализировали ту или иную форму ложной приобщенности героя к жизни других. Однако не все персонажи таковы. Среди них есть и такие, кто-либо не стремится к приобщению, либо никогда его не достигает. В этом случае ролевая заданность героя приобретает уже иной смысл. На фоне других персонажей резко выделяется, молодой лакей Яша. У него тоже есть своя жизненная роль, горячо им любимая и истинная в его глазах — роль культурного человека. Яша не прочь потолковать о русской безнравственности и хорошей парижской жизни. Своеобразно понятое чувство собственного достоинства позволяет ему держаться очень свободно даже в отношениях с господами.

В своей ролевой заданности он отчасти совпадает с Гаевым, и, видимо, поэтому между ними поминутно происходят стычки. Но в отличие от Гаева Яша никогда не переступает границ роли. Совпадение с усвоенным жизненным стереотипом здесь абсолютное. Это полное отсутствие живой человечности и делает Яшу исключительным действующим лицом «Вишневого сада». Авторская ирония обычно благосклонная к герою, в отношении Яши становится едко саркастической. Роль, которой он так самозабвенно живет, оказывается пустой оболочкой, безжизненной маской. Снимая маску, автор не обнаруживает за ней ничего: личность исчезла, растворилась в единственном желании поскорее вернуться к хорошей парижской жизни.

В образе такой «нулевой» личности автор намечает один из полюсов индивидуальной «неприобщенности» к человеческой жизни.

Другой полюс — образ Шарлотты. В противоположность Яше она не абсолютизирует ни одного из жизненных стереотипов. Ее отношение к ним иронично-игровое. Всякое ее появление на сцене — пародия на кого-то из присутствующих. Иронически играя чужими ролями, она превращает их в пустые внешние формы. В этом смысле Шарлотта является alter ego автора, как бы вошедшего в художественный мир пьесы, чтобы предложить самим героям взглянуть на себя и задуматься над тем, насколько их живое человеческое содержание богаче и шире их жизненной роли. В то же время «чехов отказывается от подчеркивания своей авторской точки зрения. Он верит в силу читательской интуиции».

Однако этим веселая игра Шарлотты не ограничивается, в своей иронии она идет гораздо дальше автора «Вишневого сада». Так же, как она играет в чужие «лица», Шарлотта разыгрывает и самое себя, превращая и свое лицо в маску. Она живет перевоплощением, всегда являясь не тем, чем кажется. И тут в ее веселой игре начинают проступать подлинно трагические тона. Шарлотта обречена на одиночество, ибо взгляду со стороны она не доступна, ее внутренний мир закрыт для других.

Что стоит за этим игровым самоопределением? Ощущение полной относительности всех существующих критериев жизни. Во внутреннем кругозоре Шарлотты нет ничего, что было бы безотносительно, к чему можно было бы прильнуть душой. Она не находит и никакой внешней точки опоры своему индивидуальному существованию: всякая жизненная форма, которую она встречает на своем пути, достойна лишь иронии. Единственным смыслом ее жизни становится игра, и выйти из этого круга она не может, иначе утратит себя. Ирония Шарлотты. оборачивается против нее самой: стремясь приобщиться к жизни других, она так и остается неприобщенной.

В образах Яши и Шарлотты Чехов создает две равно непродуктивные модели индивидуального существования, намечает два полюса отчужденности от живого, человеческого. Помещая всех остальных героев между крайностями абсолютного растворения в роли и абсолютной иронии, он задает ориентиры, обозначает границы, в пределах которых следует искать смысл человеческой жизни.

Герои «Вишневого сада», как и мир пьесы в целом, предстают одновременно в двух планах: как некий итог и как некое начало. Для них и возможны два пути: исчезновение вместе с уходящим жизненным укладом или освобождение от него. Художественный мир пьесы пронизан предощущением будущего, но самого будущего, воплощенного в сколько-нибудь определенных, законченных формах, в нем нет. В финале жизнь, основанная на власти обветшалых традиций, обнаружив полную исчерпанность, приходит к своему естественному концу и словно замирает на пороге обновления. Новое еще не наступило, и каким оно будет, неизвестно.

Заключение

" Глядя прямо в лицо жизни, Чехов утверждал веру в человека, в народ…", — писал З. Паперный. На протяжении своего творчества А. П. Чехов развивает мысль об ответственности человека за собственную жизнь. Идея эта, выраженная Ниной Заречной («работать, работать, не забывая о своем общественном призвании»), берет свое начало в «Чайке», проходит через «Три сестры» и подытоживается в «Вишневом саде» в образах Ани и Пети Трофимова. Однако среда активно сопротивляется творческим порывам человеческой души.

Так, стремление сестер Прозоровых в Москву, к творческому труду, к идейно-осмысленной жизни, к счастью находится в противоречии с условиями жизни, которая нещадно разбивает их мечты и надежды. «Судьба человека для Чехова — итог напряженной борьбы, с одной стороны, воздействие социальной среды, атмосферы, с другой — противодействие героя окружающей среде».

Пьесы Чехова обладают общечеловеческой универсальностью. Каждый в них может найти что-то свое. Так, Андрей Белый писал: «Ныне реалисты, изображая действительность, символичны: там, где прежде все кончалось, все стало прозрачным, сквозным. Таков Чехов. Его герои очерчены внешними штрихами, а мы постигаем их изнутри. Они ходят, пьют, говорят пустяки, а мы видим бездны духа, сквозящие в них. И пошлость их жизни чем-то нейтрализована. В мелочах ее повсюду открывается что-то грандиозное».

Чехов не допускает необычных, исключительных происшествий, запутанных или загадочных ситуаций. Показывая естественное течение повседневной жизни обычных людей, Чехов кладет в основу своих сюжетов не один, а несколько органически связанных, переплетающихся между собой конфликтов. При этом ведущим и объединяющим является конфликт действующих лиц не друг с другом, а со всей окружающей их социальной средой. «Показывая столкновение, конфликт своих героев как людей различных социальных групп, Чехов разрешает его в соответствии с самой историей».

Раскрывая типическое человеческих характеров, Чехов-драматург с особой пристальностью всматривается в их индивидуальные свойства, в неповторимые приметы, в то, что принадлежит только им. «Его образы — живые люди во всей полноте присущих им свойств, оттенков, противоречий <�…> Глубокое раскрытие противоречий изображаемых им человеческих характеров, тонкое выражение их душевных движений в свойственных им нюансах составляет одно из проявлений новаторства Чехова-художника».

Список литературы

Белый А. «Вишневый сад» Чехова // Весы, 1904, № 2, С. 46−47.

Бердников Г. П. А. П. Чехов. Идейные и творческие искания. М., 1984.

Бердников Г. П. Чехов-драматург. М., 1972.

Голубков В. В. Мастерство А.П. Чехова. М., 1958.

Ермилов В. В. Драматургия Чехова. М., 1954.

История русской литературы в 4 томах. Т.

4., Л., 1983.

Каронин С. (Петропавловский Н. Е.) Сочинения в 2-х томах, Т.2, М., 1958.

Кузичева А. П К проблеме восприятия чеховской драматургии. // Творчество А. П. Чехова: Межвуз. сб. науч. трудов. Ростов н/Д., 1984, С. 11−24.

Кузнецов С. Н. «Вишневый сад»: логика истории и логика характеров. // О поэтике А. П. Чехова.

Иркутск, 1993, С. 268−278.

Кузнецова М. В. Вопросы мастерства. Ч. 1., Екатеринбург, 1968.

Паперный З.С. «Чайка» А. П. Чехова. М., 1960.

Паперный З.С. А. П. Чехов. М., 1960.

Полоцкая Э. А. Внутренняя ирония в рассказах и повестях. Мастерство русских классиков. М., 1969.

Полоцкая Э. А. «Вишневый сад»: Жизнь во времени. М., 2003.

Полоцкая Э. А. А. П. Чехов. Движение художественной мысли. М., 1979.

Ревякин А.И. «Вишневый сад» А. П. Чехова. М., 1960.

Ревякин А. М. О драматургии А. П. Чехова. М., 1954.

Роскин А.И. А. П. Чехов. М., 1959.

Семанова М.Л. «Вишневый сад» А. П. Чехова. М., 1958.

Скафтымов А. П. О единстве формы и содержания в «Вишневом саде» А. П. Чехова.

// Скафтымов А. П. Нравственные искания русских писателей: Статьи и исследования о русских классиках. М., 1972.

Соболевская Н. Н. Онтология человека в художественной системе А. П. Чехова // О поэтике А. П. Чехова. Иркутск, 1993, С. 280−281.

Сосницкая М.Д. «Ионыч» и «Вишневый сад» А. П. Чехова. М., 1958.

Творчество А. П. Чехова: Особенности художественного метода. Межвуз. сб. науч. трудов. М., 1960.

Черников И. Н. Проблема метода Чехова-драматурга в театрально-критических этюдах Андрея Белого // Творчество А. П. Чехова: Межвуз. сб. науч. трудов. Ростов н/Д., 1984, С. 131−137.

Чернышевский Н. Г. Полное собрание сочинений в XV томах. Т. 3, М., 1947.

Каронин С. (Петропавловский Н. Е.) Сочинения в 2-х томах, Т.2, М., 1958, С. 240.

Паперный З.С. А. П. Чехов, М., 1960, С. 299.

Паперный З.С. А. П. Чехов. М., 1960, С. 299.

Полоцкая Э. А. А. П. Чехов. Движение художественной мысли. М., 1979., С. 248.

Гоголь Н. В., Собрание сочинений, стр. 433.

Чернышевский Н. Г. Полное собрание сочинений в XV томах. М., 1947, Т. 3, С. 422−423.

Паперный З.С. А. П. Чехов. М., 1960, С. 8.

Там же, С. 295.

Соболев Ю., Чехов, стр. 241.

Соболевская Н. Н. Онтология человека в художественной системе А. П. Чехова // О поэтике А. П. Чехова. Иркутск, 1993, С. 280.

Семанова М.Л. «Вишневый сад» А. П. Чехова. М., 1958, С. 11.

Паперный З.С. А. П. Чехов. М., 1960, С. 298.

. Об этом см. также Полоцкая Э. А. Внутренняя ирония в рассказах и повестях. Мастерство русских классиков.

М., 1969. С. 438−493.

Скафтымов А. П. О единстве формы и содержания в «Вишневом саде» А. П. Чехова // Скафтымов А. П. Нравственные искания русских писателей: Статьи и исследования о русских классиках. М., 1972., С. 349.

Кузнецов С. Н. «Вишневый сад»: логика истории и логика характеров. // О поэтике А. П. Чехова.

Иркутск, 1993, С. 275

Паперный З.С. А. П. Чехов. М., 1960, С. 300.

Паперный З.С. А. П. Чехов. М., 1960, С. 9.

Паперный З.С. А. П. Чехов. М., 1960, С. 298.

Белый А. «Вишневый сад» Чехова. // Весы, 1904, № 2, С. 46−47

Семанова М.Л. «Вишневый сад» А. П. Чехова. М., 1958, С. 11−12.

Ревякин А.И. «Вишневый сад» А. П. Чехова. М., 1960, С. 103.