Основные проблемы изучения НПР и НАП

Общетеоретические основы нарратологии

Нарратология — довольно новая дисциплина. Термин «нарратология» впервые был выдвинут Ц. Тодоровым в 1969 году. Будучи молодой дисциплиной, нарратология, тем не менее, изучает повествование и коммуникацию, имеющие историю такую же долгую, как история существования человечества. Нарратология развивалась много лет. За это время теоретики нарратологии сделали серьезные теоретические открытия. Но много вопросов остались еще не решёнными.

В «Словаре нарратологии» Джеральд Принс в словарной статье «Нарратология» представил две противоречащие одна другой точки зрения. Представителем одной является Ц. Тодоров. Он считает, что предметом нарратологии являются сущность, форма и функция нарратива, неважно какими средствами осуществляется нарратив, неважно проявляется ли он в словах, картинах или звуках. Его внимание обращено на общую природу и структуру нарратива. Представителем другой точки зрения является Ж. Женетт, который считает, что сфера нарратологии ограничивается литературно-повествовательным текстом, т. е. что она рассматривает повествовательное поведение только языковых средств. Нарратология не интересуется самой историей, ее предметом является повествовательный дискурс — временная длительность, модальность и залог, которые отражаются в отношениях между историей и повествовательным текстом [Принс 2003: 59].

Безусловно, повествование является одной из основных форм проявления поведения человека, оно существует во всех сферах человеческой жизни, и как способ анализа повествования нарратология принята в литературоведении, киноискусстве, театре и т. д. Но художественный текст, как искусство слова и способ освоения мира, избавившийся от ограниченных средств изображения, пользуется наибольшей свободой в выборе приема повествования. Десятки лет исследования нарратологии показали, что эта дисциплина главным образом сосредоточена на изучении художественного текста.

Нарративный художественный текст — это сложная повествовательная структура. Так, ученые выделяют в нарратологии шесть основных инстанций: реальный автор, имплицитный автор, фиктивный нарратор, фиктивный реципиент, имплицитный читатель, реальный читатель.

Под имплицитным автором в нарратологии подразумевают ''вторую личность'' или ''маску'' реального автора [Принс 2003:32], которую выводят на основании мировоззрения и системы ценностей, предъявляемых данным художественным текстом. В разных произведениях реальный автор может предстать разными имплицитными авторами. «По представлениям нарратологии, имплицитный автор вместе с соответствующей ему парной коммуникативной инстанцией — имплицитным читателем — ответственен за обеспечение художественной коммуникации всего литературного произведения в целом» [Ильин 1999: 46].

Фиктивный нарратор, сотворенный реальным автором, повествует сам нарративный текст. По определению «Словаря нарратологии», каждый нарративный текст имеет, по крайней мере, одного нарратора, который с фиктивным реципиентом находится на одном повествовательном уровне. В каком-то определенном произведении может сосуществовать несколько разных нарраторов, и их воздействие может быть направлено и на одного, и на нескольких фиктивных реципиентов. Хотя, «в одном случае нарратор может обладать некоторой степенью индивидуальности, а в другом — оказаться полностью ее лишенным» [Ильин 1999:73].

Соотношение между реальным автором, имплицитным автором, имплицитным нарратором и персонажами можно сформулировать так: реальный автор создает литературное произведение, в котором присутствует имплицитный автор и показывается некий изображаемый мир. В рамках изображаемого мира присутствует фиктивный нарратор и существует повествуемый мир, населенный персонажами [Белоусова 2010:15].

Повествовательный текст состоит из текста нарратора и текста персонажей. Мы используем понятие текста, а не речи, потому что «интерференция, о которой будет идти речь, ограничивается не отдельными словами или высказываниями, а касается целых текстов с их своеобразными мировоззрениями» [Шмид, 2008:188]. Уже в античное время философы заметили неоднородность повествовательного текста. Так, на разницу текста нарратора и персонажа указывал Платон, говоря, что автор «Илиады» осознанно ведет читателя к тому, что в произведении говорит не он, автор, а один из персонажей. От Платона пошло разделение на чистое повествование, которое философ назвал «диегесис» («диегезис»), и повествование от лица персонажа, названное «мимесис» («мимезис»).

Текст нарратора и текст персонажа имеют свои, свойственные каждому из них, признаки. Когда в одном и том же отрывке повествовательного текста одни признаки отсылают к тексту нарратора, а другие к тексту персонажа, тогда появляется текстовая интерференция. Шмид дает ей такое определение: «текстовая интерференция — это гибридное явление, в котором смешиваются мимесис и диегесис (в платоновском смысле), совмещаются две функции — передача текста персонажа и собственно повествование (которое осуществляется в тексте нарратора)» [Шмид, 2008: 191].

Такое явление как гибридная конструкция М. Бахтин определял как конструкцию, которая «по своим грамматическим (синтаксическим) и композиционным признакам принадлежит одному говорящему, но в котором в действительности смешаны два высказывания, две речевые манеры, два стиля, два „языка“, два смысловых и ценностных кругозора» [Бахтин, 1975: 118]. По поводу данного явления размышляет В. Н. Волошинов. Волошинов привел отрывок из начала повести Ф. М. Достоевского «Скверный анекдот»: «Тогда, однажды зимой, в ясный и морозный вечер, впрочем, часу уже в двенадцатом, три чрезвычайно-почтенные мужа сидели в комфортной и даже роскошно убранной комнате в одном прекрасном двухэтажном доме на Петербургской стороне и занимались солидным и превосходным разговором на весьма любопытную тему. Эти три мужа были все трое в генеральских чинах. Сидели они вокруг маленького столика, каждый в прекрасном мягком кресле, и между разговором тихо и комфортно потягивали шампанское». На основании этого фрагмента В. Н. Волошинов делает вывод, что выделенные эпитеты, в высшей степени пошлые и бледные, ничего не говорят, но каждый из них является ареной встречи и борьбы дух точек зрения, двух речей, двух интонаций. Каждая фраза входит одновременно в два пересекающихся контекста, в две речи: в речь автора-рассказчика (ироническую, издевательскую) и в речь героя (которому не до иронии). Для совершенно не изученного до этого явления Волошинов предложил термин «речевая интерференция» [Волошинов 2000: 463−464].

По мнению Шмида, распространение текстовой интерференции связано с усиливающейся персонализацией повествования, т. е. с возрастающим перемещением точки зрения с нарраториального полюса на персональный [Шмид, 2008: 199]. Точка зрения — это центральная категория нарратологии. Шмид определяет ее как образуемый внешними и внутренними факторами узел условий, влияющих на восприятие и передачу происшествий [Шмид, 2008: 117].

Мы рассматриваем вопрос о точке зрения с опорой на самые фундаментальные работы Ф. К. Штанцеля и Ж. Женетта. Типология точек зрения Штанцеля является теоретической основой академических работ, посвященных анализу повествовательных текстов [Шмид, 2008: 108]. В 1955 году Штанцель предложил различать три типа нарративных ситуаций: аукториальная нарративная ситуация — ситуация всеведущего нарратора; нарративная ситуация от первого лица — нарратором является один из персонажей; персональная повествовательная ситуация — повествование от третьего лица с точки зрения персонажа, то есть с внутренней точки зренияЃiФ.К. Штанцеля — цит. по [Женетт, 1998:203]ЃjПо поводу второй и третьей ситуации Женетт высказывает критические замечания, указывая на то, что это не разные точки зрения, но они обе указывают на повествование с точки зрения персонажей. По мнению Женетта, нарративная повествовательная ситуация от первого лица и персональная повествовательная ситуация выявляют только точку зрения персонажа. Единственная разница заключается в том, что во второй ситуации нарратор «является сам фокальным персонажем» [Женетт, 1998: 203], так как повествующий голос принадлежит нарратору — фокальному персонажу, а в третьей нарратор находится вне истории.

Во избежание специфических визуальных коннотаций, свойственных терминам ''взгляд'', ''поле'', ''точка зрения'', Женетт принимает термин ''фокализация''. По поводу этого понятия и М. Бал использует термин ''фокализация'' и определяет ее следующим образом: «фокализация — это отношение между видением и видимым, чувствуемым объектом» [Бал 1997: 142]. По определению Д. Принс, данному в «Словаре нарратологии», под фокализацией понимают определенную точку зрения, описывающую нарративную ситуацию, эмоциональную и идеологическую позицию, отражающую эти ситуации и события. Указывают на три типа фокализации: внешнюю, внутреннюю и нулевую. При внешней фокализации фокализатором (это субъект сознания) является нарратор; при внутренней фокализации фокализатор находится в истории, он может быть одним или многими персонажами, и тогда повествование развертывается с точки зрения персонажей, то есть нарратор через видение и восприятие персонажей представляет реальный или фиктивный мир. По поводу третьей фокализации существуют разногласия: одни нарратологи (одним из представителей является Женетт) относят повествование от всеведущего нарратора к нулевой фокализации; другие считают, что предположение о существовании повествовательного текста без той или иной точки зрения невозможно, так как не существует повествования с нулевой точкой зрения, всякое событие повествуется именно с определенной для данного текста точки зрения. Сторонники этой позиции относят повествование от всеведущего нарратора, находящегося вне истории, к внешней фокализации [Принс 2003: 74].

Исходя из формул отношений нарратора и персонажа, выдвинутых Цветаном Тодоровым, Женетт по типам фокализации различает три типа повествования:

• -нефокализованное повествование, или повествование с нулевой фокализацией, где нарратор> Персонаж: нарратор говорит больше, чем знает любой персонаж;
• -повествование с внутренней фокализацией, где нарратор = персонаж: нарратор говорит только то, что знает персонаж; внутренняя фокализация может быть фиксированной (все изображается с точки зрения одного персонажа); переменной (фокализация постоянно переходит с одного персонажа на другого) или множественной (с точки зрения разных персонажей упоминается одно и то же событие много раз);
• -повествование с внешней фокализацией, где нарратор <�персонаж: нарратор лишь объективно описывает внешность и состояние персонажей, но никак ни открывает мысли персонажей [Женетт, 1998: 205].

Сразу отметим, что Женетт отождествил повествование от первого лица и повествование от третьего лица с точки зрения персонажа, отнес их к группе повествований с внутренней фокализацией, проигнорировав их отличия относительно точки зрения. Точка зрения зависит от субъекта восприятия, передающего вызываемые им впечатления. Вещи отражаются совершенно другими в глазах детей, чем в глазах взрослых. «Восприятие представляет собой психологический процесс…, на картины, которые оформляются и передаются субъектом восприятия, влияют место, где находится видимый объект, дистанция, предыдущие знания и другие моменты» [Бал 1997:142]. В истории, повествуемой разными нарраторами, каждый нарратор выражает свою точку зрения, излагая ту же историю, что и другой нарратор, со своей точки зрения. Можно сказать, сколько нарраторов — столько и точек зрения.

В качестве примера приведем один из фрагментов ''поэмы'' «Москва — Петушки» Венедикта Ерофеева. В книге преобладает игривое саркастическое настроение, одноименный диегетический нарратор постоянно находится в состоянии опьянения, беспрерывно высказывает свои нелепые воззрения. Слова нарратора характеризуются, с одной стороны, нелогичностью и неуемной фантазией; с другой стороны — острым сатирическим отношением к окружающему. Если мы рассматриваем поэму как повествование от третьего лица с внутренней фокализацией, то нарратор оказывается раздвоенным. Это будто две личности: нарратор, который находится в плане повествования, то есть вне повествуемой истории, и одноименно — герой самой истории. В этом случае трезвый голос нарратора неизбежно слышится при изложении пьяного вздора персонажа. Между нарратором и повествуемым объектом появляется разрыв, и соответственно — смягчается эффект абсурда. Кроме этого, нарратор часто использует один прием, когда тот или другой афоризм или известное читателям речение торжественного официального стиля, используется нарратором в несоответствующей этому стилю ситуации повествования, дополняется нарратором каким-то соответствующим характеру персонажа речением, чем достигается значительный юмористический эффект. Например: «Жизнь дается человеку один раз, и прожить ее надо так, чтобы не ошибиться в рецептах: Денатурат — 100 г. Бархатное пиво — 200 г. Политура очищенная — 100 г» [Ерофеев, 1990:51]. Подобные умозаключения трудно передать от третьего лица.

Повествования от первого лица и повествования от третьего лица с внутренней фокализацией отличаются не только эффектом, который достигается ими в повествовании. Китайский ученый Ло Ган справедливо отмечает, что суть разницы двух данных типов повествования «состоит в дистанции между нарратором и фиктивным художественным миром» [Ло Ган, 1994, 169]. Диегетический нарратор существует в фиктивном художественном мире, как и другие персонажи, а недиегетический нарратор находится вне этого фиктивного художественного мира. Последний является более дистантным, чем первый.

Нередко сам автор или нарратор с помощью морфологически выраженного лица регулирует свою дистанцию по отношению к повествуемой истории. Например, в повести «Белые ночи», в которой диегетический нарратор рассказывает о себе, неизменно говоря о себе в третьем лице. С одной стороны, нарратору хочется рассказать все то, что лежит на душе; с другой стороны, он смущается неприкрыто высказать эти свои мысли. В результате он ведет повествование от третьего лица, как будто он говорит о чужой истории. По мнению Ло Гана, вследствие разных дистанций между нарратором и фиктивным миром и появляются разные мотивы повествования. Повествование от лица диегетического нарратора, строится на его собственном жизненном опыте, осуществляется по его эмоциональной потребности. Повествование позволяет ему вернуться в прошлое и извлечь из воспоминаний новые впечатления. В этом смысле, в создании произведения участвуют как нарратор, так и самый акт повествования. В диегетическом нарраторе сосуществуют две личности: повествующий ''я''(как субъект) и повествуемый ''я''(как объект). Если повествующий «я» со своей позиции в настоящем, повествует о том, что испытал повествуемый «я» в прошлом, и повествующий голос, и повествующая точка зрения совпадают, то такое повествование можно отнести к повествованию с внешней фокализацией.

В качестве примера приведем фрагмент повести «Первая любовь» И. С. Тургенева. В части повествования о своей первой любви герой Владимир Петрович играет роль вторичного нарратора. От начала до конца повествование пронизывает спокойный, объективный тон Владимира Петровича, свойственный образованному мужчине среднего возраста дворянского рода. Когда повествующее ''я'' повествует с точки зрения повествуемого ''я'', то есть повествующее ''я'' ведет повествование через взгляд и позицию, которые в свое время имелись у повествуемого ''я'', мы также называем такой тип повествования повествованием с внутренней фокализацией.

Типология Штанцеля и типология Женетта в процессе дальнейшего исследования дополняются и развиваются последующими исследователями.

C появлением новых техник беллетристики, в художественном тексте начинают фигурировать новые типы нарратора и более сложные способы повествования. Теперь типология фокализации должна учитывать только элементарные критерии — диегетичность нарратора и принадлежность голоса и точки зрения повествования, не претендуя на статус исчерпывающей картины исследуемого явления. Целью нашей работы не является выработка какой-то новой модели фокализации. В процессе изучения текстовой интерференции мы интересуемся только теми случаями, когда повествующий голос и повествующая точка зрения распадаются, и когда фокализация переключается: текст персонажей вторгается в текст нарратора при переключении внешней фокализации во внутреннюю или наоборот.