Неприкосновенность личности в либеральной программе правовых реформ начала ХХ века

Проблема реализации в России прав человека была и остается в центре внимания отечественных политиков и ученых, оставаясь и по сей день предметом не только научных исследований, но и борьбы социальных сил различной политической ориентации. Общепризнанно, что степень реализации в национальном законодательстве и правоприменительной практике института прав и свобод человека являются необходимым условием формирования гражданского общества и создания правового государства. Невысокая эффективность современного отечественного законотворчества в данной сфере, выяснение невозможности прямого заимствования западных правовых институтов обращает внимание российских исследователей и законодателей к историческому опыту страны начала ХХ века, когда перед страной стояли задачи во многом сходные с современными.

В этом отношении наиболее значимым, на наш взгляд, является думский опыт либеральных сил, когда в первом российском парламенте была предпринята попытка широкомасштабной правовой реформы, в качестве одной из своих первоочередных целей предполагавшей законодательное закрепление и правовые гарантии прав личности. Непреходящая ценность законотворческого опыта вековой давности заключается еще и в том, что в отечественном правосознания начала ХХ и XXI века идея прав человека отнюдь не выступает системообразующим элементом. Традиционная государственническая ориентация массового правосознания, двойственное отношение правосознания к наказанию, преступнику, правонарушению как таковому оказывают деформирующее влияние на институт прав человека. Еще более усугубляет ситуацию тот кризис, который переживает идея универсальности прав и свобод человека в качестве фундамента современного типа евроцентристского типа цивилизации. Последнее обстоятельство требует научно-обоснованной трансформации общих прав и свобод человека применительно к особенностям конкретного социума. С этой точки зрения первый опыт отечественного либерализма также заслуживает особого внимания, т.к. проблема творческой рецепции и аккультурации европейского гуманитарного права была одной из центральных в их законотворческой деятельности.

Одним из важнейших элементов созданной ими системы правовых гарантий прав и свобод человека, своеобразным центром, из которого строились не только этот, но и иные блоки либеральных законопроектов стал законопроект о неприкосновенности личности, выступавший ядром пакета законопроектов в области прав и свобод человека, внесенным либеральными партиями России в первый российский парламент.

" Законопроект в обеспечении действительной неприкосновенности личности" 2−4 мая 1906 г. он дорабатывался в законодательной комиссии и затем, после недолгого обсуждения во фракции, 8 мая был внесен в Думу. Формально этот законопроект оценивался как один из наиболее подготовленных, но фактически это были «отправные пункты для дальнейшей разработки в Думе, чтобы и положительная, и отменяющая части законопроекта были всесторонне обсуждены и усовершенствованы». Это подтверждается прежде всего тем, что в последующем он подвергся существенной переработке в думской комиссии, прежде чем быть представленным на пленарное заседание. Впоследствии, при внесении его во II Думу, он также претерпел определенные изменения как редакционного, технического, так и содержательного характера. Однако, как справедливо отмечает в своей работе В. А. Патентов: «для кадетов здесь не менее важной представлялась и политическая сторона вопроса. Это был почин к законодательной деятельности первого русского представительного учреждения». По словам профессора П. И. Новгородцева, «начать с ограждения неприкосновенности личности значило войти в обсуждение самого больного места русской действительности» .

Внесенный 15 мая в Думу от имени 31 депутата законопроект, согласно ее решению был передан на доработку в т.н. комиссию 15-ти. Представители наиболее крупных фракций и групп I Думы в принципе согласились с основными положениями кадетского законопроекта. В тот же день ряд основных положений проекта поддержал министр юстиции, который, в частности, поддержал такой базовый тезис проекта, как передача права по ограждению неприкосновенности личности от прокурорского надзора судам. Как отметил министр, «необходимо подвергнуть серьезнейшему рассмотрению и решению вопрос об устройстве местного суда и о гражданской и уголовной ответственности служащих».

Пройдя достаточно длительное полуторамесячное обсуждение в комиссии в состав которой входили такие видные либеральные правоведы как П. И. Новгородцев, М. М. Винавер, М. М. Ковалевский, Ф. Ф. Кокошкин, С. А. Котляревский, А. Р. Ледницкий и др. проект вновь был вынесен на рассмотрение Думы. В своем докладе, представлявший Думе законопроект П. И. Новгородцев не скрыл от депутатов всю сложность задачи, которую поставили перед собой кадетская фракция и комиссия по разработке проекта. Прежде всего он отметил, что в действующем законодательстве соответствующие нормы, призванные гарантировать неприкосновенность личности, как правило не объединяются в особый нормативный акт, а находятся в тех нормативно-правовых актах, которые в наибольшей степени связаны с реализацией соответствующих полномочий различных органов власти и прежде всего в области уголовного судопроизводства (уголовно-процессуального права). В качестве причин, послуживших основанием для разработки специального закона Новгородцев назвал прежде всего необходимость «утверждения начал права в отношениях власти к отдельным лицам», как «основной задачи законодательной власти», а также необходимость обеспечения доступности соответствующих законов, закрепляющих права личности всем гражданам. Названные основания при всей своей важности, а в них в частности реализовывалась одна из задач конституционно-демократической партии, заключавшаяся в развитии правосознания населения в конституционном духе, вряд ли могут быть в полной мере признаны основаниями юридического порядка. К последним может быть отнесено указание на то, что чрезвычайное законодательство настолько вплелось в действующую систему законодательства, что исправление и отмена многочисленных действующих нормативных актов представляется крайне сложной с технической точки зрения задачей.

Строго говоря, как показывает анализ структуры законопроекта, в нем оказываются смешанными два понятия неприкосновенности — первое из них более широкое, когда «неприкосновенность» понимается как недопустимость неправомерного насилия над личностью, второе более узкое означает, что противозаконное применение принудительных мер к гражданину запрещено законом. Возможно и третье значение, когда понятия «неприкосновенность личности», «неприкосновенность жилища» рассматриваются наукой уголовного процесса как определенные юридические гарантии в случае ареста или обыска гражданина.

В анализируемом нами законопроекте мы в той или иной мере встречаемся со смешением всех трех значений используемого термина. Весьма показательна в данном случае трансформация как самого названия законопроекта в ходе его переработке в комиссии, так и его первой статьи. Уже в докладе П. И. Новгородцева проект получает новое, более общее название «О неприкосновенности личности». Однако в силу того, что данное название больше соответствует нормативному акту содержащему наиболее широкое определение данного термина, а содержание (как и цели его авторов) больше тяготеет к конкретизации следующей из него правоприменительной практике во Вторую думу он будет внесен (2 июня 1907 г.) под названием «О неприкосновенности личности, жилища и тайны корреспонденции». Новое название гораздо точнее отражало содержание и структуру законопроекта при сохранении принципов положенных в его основу. Претерпела изменения и первая статья. Сформулированный ранее в первой статье основной тезис проекта о невозможности наказания без суда был смещен во вторую статью, а проект начинался короткой, в одну строку статьей «Личность каждого неприкосновенна».

Таким образом проект открывался самой общей, декларативной нормой. Далее следовал блок статей, ограничивающих и регламентирующих вмешательство властей в сферу деятельности отдельной личности и ряд статей содержал процессуальные гарантии неприкосновенности гражданина в случае правомерного поведения.

Одной из трудновыполнимых задач, поставленных перед собою авторами законопроекта была задача добиться того чтобы «закон по самому своему существу и предназначению должен заключать в себе полностью все основные свои требования: в нем не должно быть статей, содержащих простые ссылки на другие законы». В данном случае автором это удалось не в полной мере, однако несмотря на наличие в тексте проекта отсылочных статей, а также ряда других недостатков можно говорить о том, что в итоге получился достаточно компактный, имеющий внутреннюю логику, учитывающий национальные особенности и рассчитанный на незамедлительное введение в действующую систему нормативных актов документ, во многом предвосхищающий современный уровень правового регулирования в данной сфере.

Неотъемлемой частью законодательных работ в данной области следует признать и начатую комиссиями всех уровней работу по подготовке перечня нормативных актов, противоречащих разрабатываемому проекту и внесению изменений в те из них, которые не содержали необходимых для реализации законопроекта норм. В частности законопроект предполагал отмену исключительных судов и законов, отмену положения об «охранах», отмену всех тех постановлений царского законодательства, которые были созданы во время борьбы с освободительным движением и самым непосредственным образом нарушали не только принцип неприкосновенности личности, но и права человека вообще. Следует согласиться с В. А. Патентовым, который отмечает, что «в этой связи не совсем точен С. М. Сидельников, утверждавший, что законопроект «абсолютно обходил молчанием» законы об усиленной охране и военном положении.

Обращаясь к тексту самого законопроекта следует отметить, что в его основу положена идея «восстановления общего и единого для всех суда и права». Уже в этой исходной посылке мы видим насколько взаимосвязанной была вся система законодательной работы либеральной части российского парламента, основанной на базовых установках разрабатывавшейся в либеральных кругах модели переустройства страны. Именно в существовании функционирования независимой от исполнительной власти судебной власти кадеты и их союзники видели главные гарантии независимости личности. В своем докладе Думе П. И. Новгородцев прямо заявлял: «Сколь бы ни были совершенны постановления, предназначенные к охранению личности от произвольного лишения свободы, но если остается в силе правило, по которому административная власть может, если найдет это нужным, изъять то или другое дело из-под ведения общего суда, свобода граждан не может считаться обеспеченною». Данное положение признавалось кадетами недопустимым не только ввиду того, что оно нарушает права личности, но и потому, что «вместе с тем колеблется сама идея права и расшатываются устои общественного правосознания».

Логическим следствием из верховной роли суда в определении пределов вмешательства в личную жизнь гражданина стало и указание на то, что общий порядок личного задержания, обысков, высылок, а равно иных форм должен быть основан на распоряжении судебной власти, облеченном в установленные законом формы.

Стремление найти грань между всевластием государства и произволом индивидуальной воли стало основой для тщательной разработки тех статей закона, которые в целях обеспечения общественной безопасности в той или иной мере ограничивали личную неприкосновенность, допускали изъятия из общих принципов проводимых в законопроекте.

Авторы проекта прекрасно осознавали, что «уничтожить совершенно усмотрение власти — задача невыполнимая: это значило бы осудить ее на бездействие, на роль пассивного и мертвого механизма, который в каждом шаге своем определяется исключительно побуждающими указаниями закона». Выход из этого они видели опять же в реализации указанного выше краеугольного камня законопроекта «О неприкосновенности личности» решающей роли судебной власти: «законодателю необходимо … чтобы не поставить себе ложной и недостижимой цели … чтобы имея ввиду действительные условия применения законов, обдумать надлежащие средства, чтобы поставить усмотрение власти в возможно более тесные пределы», для данного случая таким средством является прежде всего надзор общего суда над действиями администрации". Реализовывался в данном контексте и заявленный в либеральных проектах Основного закона тезис о подсудности представителей власти судам общей юрисдикции наравне со всеми гражданами. право законопроект неприкосновенность Первые статьи законопроекта утверждали общий и равный для всех суд и право, на основании которого рассматривается соответствующее дело. Подобная система должна была автоматически отменить такое распространенное в России наказание как наложение административных взысканий должностными лицами и органами исполнительной власти без участия судебных властей. Нельзя не отметить, что только в конце ХХ века российская правовая система пришла к реализации данного положения в области реализации административных наказаний, затрагивающих интересы практически всего населения страны. В варианте законопроекта обсуждавшемся в Первой Государственной думе содержались два изъятия из этого правила, связанные с применением рядом народов империи норм обычного права, а также наказание гражданских лиц военным судом (исключительно во время войны с иностранным государством и только в местности занятой действующей армией). В проекте представленном во Вторую думу оба этих исключения отсутствуют.

С точки зрения теории произведенные изменения выглядят достаточно логичными и оправданными, однако если оценивать их с точки зрения перспектив реализации закона, то возникает несколько вопросов. Прежде всего речь идет о том, что обычное право хотя и непрерывно сокращает сферу своего действия, но вплоть до настоящего времени оно частично сохранилось даже в конституционном праве (например в форме племенного права в ряде конституций африканских государств). Тем более сфера его действия в России была достаточно широка, особенно у кочевых народов, поэтому исключение упоминания о нем вряд ли оправдано, так как порождало своеобразный правовой вакуум — если в отношении суда применительно к народу с особым укладом жизни не действует норма обычного права, соответственно должна действовать иная норма права, которую в конкретных условиях невозможно реализовать. Попытка же поставить народы с особым укладом жизни в рамки конструируемой правовой системы европейского типа выглядит по меньшей мере наивной. Таким образом данное изменение проекта скорее свидетельствует об определенной уступке принципу чистоты теории со стороны необходимости учета национальных особенностей страны.

Что же касается снятия из текста законопроекта пункта о возможности предания военному суду гражданских лиц в военное время на территории занятой действующей армией, то здесь, скорее всего, мы имеем дело с тем, что данное изъятие из общего правила определения подсудности, глубоко обоснованное П. И. Новгородцевым в I Государственной Думе, в последующем варианте законопроекта подпадает под действие статьи 3, которая говорит о том, что «никто не может быть судим иначе как тем судом, которому по закону подведомственно вменяемое ему деяние и на точном основании установленных для сего правил судопроизводства». Поскольку в местности находящейся на военном положении суд общей юрисдикции не действует, следовательно совершенные противоправные деяния подпадают под юрисдикцию военных судов. В принципе можно говорить о том, что данная статья содержит отсылку к иному законодательному акту, который еще предстояло разработать.

Последующие статьи устанавливали нормы, регламентировавшие порядок задержания (статья 3) и определявшие требования к документу (судебному приказу), уполномочивающему должностных на проведение действий, связанных с ограничением свободы (задержание, заключение под стражу, личный обыск, освидетельствование, надзор полиции и т. п.). В нем должны были указываться обстоятельства дела, ссылка на соответствующие статьи закона. Данная статья не претерпела сколь-нибудь существенных изменений при доработке проекта во второй Думе.

Статья 4 устанавливала перечень оснований, когда ограничение личных свобод могло производиться без соответствующего судебного решения. В первом варианте законопроекта речь шла о трех подобных случаях: 1) задержание при совершении преступления; 2) прямое указание потерпевшими на виновное лицо в момент совершения правонарушения или непосредственно после него; 3) задержание с поличным, обнаружение явных следов преступления при подозреваемом или в его жилище. В следующем варианте данная статья стала пятой по счету и была изменена редакционно. В ней было четыре основания для задержания лица без судебного постановления. Пункт первый был расширен и дан в следующей формулировке: «застигнуты при совершении преступного деяния или тотчас после его совершения», вобрав в себя часть пункта 2 первой редакции. Данное изменение вполне оправданно, т.к. ситуация, когда лицо задерживается непосредственно при совершении преступления не является самой распространенной. Пункт второй был дополнен возможностью указания на виновное лицо не только потерпевшим, но и очевидцами, из третьего пункта убраны слова «когда подозреваемый взят с поличным» и указание на то, что следы преступления могут быть найдены на нем. Что же касается добавленного в статью четвертого пункта, то он носит по преимуществу процессуальный характер, расширяя доказательственную базу совершения лицом преступления, указанием на то, что основанием к задержанию является обстоятельство, «когда вещи служащие доказательством преступного деяния, принадлежать подозреваемому или оказались при нем, последнее является частью пункта третьего статьи в предыдущей редакции. Общая оценка изменений в данной статье показывает, что правка текста вполне обоснована и отвечает повседневной правоприменительной практике правоохранительных органов, при сохранении общей идеи законопроекта.

Наибольшие споры в ходе работы комиссии вызвала формулировка пятой и шестой статей. Статья 5 предусматривавшая право органов полицейской власти «задерживать лиц, пребывание которых на свободе грозит непосредственной опасностью самим этим лицам или окружающим, либо сопряжено с незаконным нарушением свободы других лиц или общественной благопристойности». Указывая на то, что многочисленные случаи нарушения общественного порядка, не связанные с содержанием статьи 4 требуют немедленных действий со стороны полиции, П. И. Новгородцев указывал, что комиссия отдает себе отчет в возможности расширительного толкования в ходе правоприменительной практики таких понятий как «опасность для других"и «общественная благопристойность». Гарантии от произвола правоприменительных органов авторы законопроекта видели во введении в текст статьи применительно к опасности термина «непосредственная», а общий механизм гарантий от произвола виделся в общем порядке ответственности должностных лиц за превышение своих полномочий. Еще одним общим основанием необходимости внесения в текст законопроекта данной статьи было указание на то, что отсутствие подобной статьи может нанести гораздо больший ущерб, чем возможные злоупотребления в ходе ее применения. В последующей редакции данная статья содержательных изменений не претерпела.

Достаточно сложной оказалась и шестая статья, где речь шла о праве частных лиц, в условиях отсутствия органов полицейской власти задерживать правонарушителей при совершении ими правонарушения либо непосредственно после него. Она была сравнительно новой для отечественного права и обосновывалась на ее широкое распространение в европейском законодательстве. Целью статьи, по мнению авторов, было «развитие в населении идеального интереса к охране закона», при этом признавалось, что «в России право задержания частными лицами должно быть поставлено в узкие границы» ввиду недостаточного знания законов и при «невозможности сразу усвоить ясное представление о границах широких и новых полномочий». Данная статья вызывает целый ряд вопросов, на которые проект ответа не дает. Так, в частности, не ясно, что должно делать частное лицо, задержавшее правонарушителя при невозможности в масштабе реального времени доставить его к представителю полицейской или судебной власти, где в таком случае оно должно содержаться и т. д.

Статья 7 содержало такое базовое понятие как обязанность органов, осуществивших задержание без санкции судебных властей либо освободить задержанного либо в 24 часа доставить его к представителю судебной власти, который в 24-х часовой срок был обязан принять соответствующее решение (статья 8). В случаях, когда условия не позволяли выдержать установленный срок, применялась формула о продлении указанного срока «насколько это безусловно необходимо по местным условиям». Комиссия в ходе работы отказалась от попыток установить некий коэффициент зависимости времени доставки и расстояния, что было вполне логично и обоснованно. В следующей редакции статья содержательно не изменялась, но была разделена на две статьи 9 и 10.

Статьи 9−10 развивали общее положение о надзоре суда за правильностью административных задержаний и возлагали на представителей судебной власти обязанность производить расследование по ставшим ему известным фактам административного задержания без санкции суда, а также наблюдать за правомерностью содержания граждан в местах заключения. В случае выяснения неправомерности задержания лицо освобождалось, при выяснении нарушения правил содержания задержанного, принимались меры к его содержанию в установленном порядке. Против виновных лиц возбуждалось судебное преследование. Существенных изменений при доработке эти статьи не претерпели, за исключением установления общей длительности задержания не более двух недель.

Статья 11, вменявшая начальнику места заключения, принявшего «по протоколу полиции лицо, задержанное без судебного приказа», обязанность освободить его если в течение 24 часов не последовало приказа о его дальнейшем содержании под стражей, была исключена из текста. Подобную правку следует признать вполне логичной. Т.к. статья вступала в противоречие с духом законопроекта, согласно которому задержание и освобождение составляли прерогативу судебной власти, тем более, что при ее реализации неминуемо возникли бы проблемы применения отмеченного выше положения о возможности продления срока задержания без судебной санкции применительно к местным условиям.

Статья 12 предусматривало право обжалования неправомерных действий должностных лиц не только потерпевшему, но и третьим лицам. В новой редакции статья получила 22 номер и была расширена включением в этот перечень законных представителей потерпевших, что впрочем поглощалось понятием третьего лица. Данная статья носит достаточно политизированный, сравнительно с другими характер, выполняя не только функцию защиты нарушенных прав личности, путем предоставления ей права на обращение за защитой, но и привлекая граждан к контролю за нарушением законов со стороны правоохранительных органов. Эта цель хотя и находится в общем русле законотворческой практики кадетов, но в случае ее применения, как впрочем и любая правовая норма несущая на себе отпечаток «политической целесообразности», может порождать дополнительные проблемы. Например, что делать в случае если потерпевший отказывается от претензий к правоохранительным органам, обязан ли суд в этом случае производить разбирательство по заявлению третьего лица, которое может ограничиться только заявлением и т. д.

Статья 13 (в последующей редакции 15) ограничивала такой распространенный в России институт наказания как высылка и ссылка по распоряжению исполнительной власти, вводя данное наказание, связанное с ограничением права свободного передвижения в прерогативу исключительно судебной власти.

Весьма интересной представляется статья 14, предусматривавшая, что «иностранцы не могут быть высланы из пределов Российской Империи иначе, как по вошедшему в законную силу судебному приговору». Статья содержала три исключения, не распространяя свое действие на 1) иностранцев заподозренных в шпионаже (в последующей редакции была исключена, т.к. в мирное время вопрос об обоснованности подозрения решал суд, а в условиях военного времени действовало второе исключение); 2) в военное время исходя из конкретных военных обстоятельств; 3) «в случаях произвольной высылки русских подданных со стороны иностранного государства — на подданных того же государства» — данное положение также было в последующем исключено, хотя даже с точки зрения современного международного права подобная мера относится к разряду реторсий, как ответных мер на недружественные акты нарушающие интересы государства не защищенные международным правом. Международная правовая доктрина ограничивает подобные высылки запретом массовых депортаций, устанавливая индивидуальный порядок подобных действий.

Начиная со статьи 15 проекта мы имеем дело с нормами обеспечивающими неприкосновенность жилища, имущества, информации, порядка проведения обысков и досмотра. В самом общем виде можно сказать, что применительно к отношениям в данной сфере законодатель применяет те же принципы, которые по его замыслу должны были регулировать порядок личного задержания.

Так, статья 15, начинается с той же фразы, что и второй вариант законопроекта: «Жилище каждого неприкосновенно». Далее следует исчерпывающий перечень изъятий из данного права ограниченный форс-мажорными обстоятельствами или призывом о помощи из жилища, а также постановлением судебной власти.

Единственным основанием производства обыска, осмотра, выемки, регламентируемых статьей 16 проекта является решением судебной власти в порядке уголовного и гражданского судопроизводства с предъявлением письменного решения хозяину жилища или лицу, подвергаемому обыску. В последующей редакции из статьи было убрано указание на то, что перечисленные следственные действия производит только представитель судебной власти, что было нереально для реализации в правоприменительной практике. В статье (18), появляется отсылка к установленным правилам судопроизводства.

Основания для самостоятельных действий полиции по производству действий, нарушающих неприкосновенность жилища практически те же что и при задержании физического лица. Статья 17 в качестве таковых указывает на совершение преступного деяния, дополняя его необходимостью фиксации его следов если те могут не сохраниться до прибытия представителя судебной власти. В перечисленных случаях судебное постановление заменялось аналогичным по содержанию полицейским.

Примечательным является то, что к данной статье (19), в новой редакции добавлена статья 20, которая расширяет круг должностных лиц, имеющих право осмотра помещений «во исполнение обязанностей, возложенных на них законом». Основанием для этого служило предъявление доказательств наличия должностных полномочий и указание оснований производства соответствующих действий. Должностное лицо обязано было составить протокол содержащий ссылки на статью закона, который по требованию хозяина помещения выдавался ему в 24-х часовой срок. Данная статья носит явно отсылочный характер, но вполне отражает потребности правовой регламентации достаточно широкого круга органов исполнительной власти. К ним могут быть отнесены органы пограничной, таможенной, лесной охраны, органов санитарного, эпидемиологического и ветеринарного контроля и т. д. Появление данной статьи свидетельствует о серьезной аналитической работе на проектом, внесении в него изменений диктуемых не мотивами политической целесообразности, а потребностями правового регулирования общественной жизни.

Структурно со статьей о неприкосновенности жилища совпадает и статья 18, защищающая неприкосновенность «тайны корреспонденции». Ее первое предложение гласит: «Почтовая, телеграфная и телефонная корреспонденция неприкосновенна и составляет тайну для всех, кроме лиц в ней участвующих». Исключения из общего правила допускались исключительно в порядке уголовного судопроизводства для раскрытия преступлений, а также в военное время для корреспонденции из района боевых действий. Новая редакция законопроекта в статье 21 исключила военное командование из круга субъектов ограничивающих данное личное право и делегировала его исключительно суду «на точном основании установленных для сего судопроизводственных правил», внеся, тем самым в текст законопроекта еще одну отсылку на другой закон.

Завершающие законопроект статьи 19 и 20 в новой редакции соответственно 23 и 24 определяют порядок привлечения к ответственности виновных в нарушении рассматриваемого законопроекта. Особо оговорен упоминавшийся выше принцип общей ответственности должностных лиц без участия их начальства, а также устанавливают право потерпевших предъявлять гражданские иски о возмещении «вреда и убытков» как должностным так и частным лицам.

Сходные положения содержали в себе и материалы близких к кадетам фракций и либеральными партий, с которыми они сотрудничали в думах различного созыва. Однако место данных вопросов в парламентской деятельности партии Мирного обновления и Партии демократических реформ в Думах первого и второго созыва несравнимо с тем, которое им уделяли кадеты. Партия Мирного обновления включила в свою программу ряд пунктов по смыслу, а во многом и по форме совпадавшим с текстом законопроекта о неприкосновенности личности. Статья 14 программы указывала, что: «Личность и жилище каждого неприкосновенны. Вход в частное жилище, выемка и обыск в нем и вскрытие частной переписки допускаются только в случаях и при условиях, установленных законом. Всякое личное задержание, произведенное без законного основания и продолженное сверх установленного законом срока, дает пострадавшему право на возмещение государством понесенных им убытков». Первую статью окончательного текста кадетского законопроекта в основном воспроизводил пункт 15 партийной программы мирнообновленцев: «Никто не может быть подвергнут преследованию, наказанию или правоограничению иначе как на основании закона и надлежащей судебной властью». Также к пунктам программы связанных с законопроектом следует отнести требование для граждан свободы передвижения (пункт 16). Что же касается базовых принципов обеспечения действенности закона, создания необходимых процессуальных и материальных гарантий то здесь мы также наблюдаем совпадение основных позиций. Подытоживая раздел партийной программы «Права граждан», его завершает пункт 17: «Все вышеозначенные права граждан должны быть введены в основной закон Российской Империи и обеспечены судебной защитой».

В этой части программа партии Мирного обновления полностью повторяла программу партии Демократических реформ у которой она и была заимствована. Однако партия Демократических реформ была гораздо более лаконичной, в более поздних по срокам подготовки «Основных положениях» своей программы представляющих весьма сумбурный документ ограничилась упоминанием об отмене смертной казни и телесных наказаний (пункт 6), а также сформулировав общий для либералов базовый тезис всей проектируемой правовой системы, связанный с организацией судебной власти. Правда и здесь партийная программа скорее напоминает пункт резолюции на злобу дня. Пункт седьмой требует, чтобы «ни в каком случае и ни в какой форме не должен существовать военный суд над невоенными. Исключения из этого правила могут допускаемы лишь на театре военных действий во время войны с иностранным государством». Вторая часть данного партийного тезиса практически совпадает с соответствующим местом кадетского законопроекта. На той же позиции стояли прогрессисты, включившие в программу своих первоочередных задач в думской деятельности реализацию принципа неприкосновенности личности.

Таким образом принцип неприкосновенности личности в большей или меньшей степени нашел свое отражение в государственно-правовой деятельности всех либеральных течений представленных в Государственной думе различных созывов. Общая тенденция состояла в том, что инициатива в силу объективных причин была в руках кадетов, располагавших как подготовленными к открытию думских сессий законопроектами, так и единой программой государственно-правовой деятельности в парламенте. Близкие к ним либеральные течения своих проектов не представляли, оказывая в ходе пленарных заседаний и работы комиссии возможную поддержку своим коллегам из конституционно-демократической фракции. Так, например, М. М. Ковалевский выступал по вопросам о смертной казни и об амнистии. По вопросу о неприкосновенности личности он работал в составе думской комиссии. Еще в годы Первой Думы получили известность его выступления по вопросам о свободе собраний и о положении печати.

Ввиду преждевременного роспуска I Думы переработанный законопроект о неприкосновенности личности не прошел предусмотренную процедуру принятия законодательного акта, аналогичная судьба ждала его и во второй Думе. Думается, что даже пройди он всю процедуру, система организации российской законодательной власти еще многократно могла бы блокировать нормативный документ с подобным содержанием. Однако безотносительно к судьбе законопроекта мы можем говорить о том, что он представляет собой весьма удачный пример решения сложной как в политической так и в технико-юридическом плане проблемы создания нормативного акта о личной неприкосновенности, отвечающем реалиям развития общества, находящегося в состоянии системного реформирования. Многие современные нормативные акты регламентирующие те же общественные отношения являются гораздо более подробными и технически разработанными, но рассмотренный законопроект может служить образцом вдумчивого взвешенного подхода к попытке нормативного закрепления баланса сил и интересов в обществе, различные составляющие которого находятся в конфликтной ситуации.