Образ Иешуа Га-Ноцри в романе Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита»

Христианская и общечеловеческая проблема прослеживается в истории Иешуа, по прозвищу Га-Ноцри [21] - это проблема веры человека, неразрывно связанная с совестью, с человеческой ответственностью за себя, за окружающих, за общество, за мир в целом. Этот относительно поверхностный, адаптированный к пониманию читателя первой трети ХХ столетия вариант трактовки образа Иисуса Христа можно считать максимально доступным приближением к пониманию трансцендентального в тот момент времени, когда само его обозначение являлось чрезвычайно смелым, а с точки зрения политически ангажированных цензоров и редакторов — и совершенно недопустимой темой. Ведь это не Иисус Христос «в белом венчике из роз» впереди двенадцати переустроителей старого мира у Блока. Иешуа Га-Ноцри у Булгакова не призван что бы то ни было переустраивать в современном ему обществе. Его задача — являть собой незыблемый символ веры, отнятый на тот момент у миллионов людей, запрещённый к произнесению, написанию, и, по существу — к самому осмыслению. Исходя из этого, мы считаем возможным утверждать, что исследуемый образ был совершенно необходим в созданной Булгаковым многогранной фактуре «Мастера и Маргариты». Следует в то же время отметить, что он изваял именно образ, заимствовав ранее использованное в художественной литературе имя «Иешуа Га-Ноцри». Так, в 1922 году в СССР была опубликована пьеса С. Чевкина «Иешуа Ганоцри. Беспристрастное открытие истины» [7]. Представляет особый интерес многостороннее, однако же, не противоречивое толкование прозвища «Га-Ноцри». Едва ли не хрестоматийным уже следует считать созвучие с именем по происхождению — «назарей», «назарянин», согласно Синодальному переводу евангелий, имеющее достаточно часто встречающийся разговорный вариант «назареянин» — «из Назарета» — с древнегреческого — Нбжбсзньт (Мк. 1:24; Мк. 14:67; Лк. 4:34; Лк. 24:19). [6].

Созвучно данному и толкование, также пришедшее к нам из древнегреческих манускриптов. В данном случае под «назореями» понимали людей, которых теперь принято называть Посвящёнными. Здесь с топонимикой конкурирует уже указание на приобщённость наименованного так человека к высшим ценностям, верность служению Господу, принимая во внимание имя Нбжщсб? пт как одно из наименований Христа в Евангелиях (Мф. 2:23; Мк. 10:47; Лк. 18:37; Ин. 18:5; Ин. 18:7). [1].

Древнегреческой паре созвучий «назарей — назорей» находится пропорциональная пара и в иврите, восходящая к одному слову «нацер» с различными толкованиями его значения. С одной стороны, вариант слова «нацер» — «нецер» — «означает «отрасль» или «ветвь"[1][6]. В устах первых христиан такое наименование могло использоваться в положительном смысле как указание на «исполнение пророчества Исаии, возвестившего, что Мессия будет отраслью («нецер») от корня Иессея, отца Давида», а для иудеев, отвергших Иисуса и не признавших в нём Мессию, оно могло иметь презрительное значение «отщепенец» [1].

C другой стороны, такой вариант слова «нацер» как «ноцер» имеет вероятность толкования как «страж», «пастух» [6]. Данное значение близко современному человеку благодаря восприятию Иисуса Христа как Спасителя, пастыря, а сообщества христиан — как паствы. Соответственно, и образ Иешуа Га-Ноцри рельефно демонстрирует необыкновенную историческую и социальную роль. Но в отличие от Иисуса Христа Иешуа Га-Ноцри, как он сам сообщает, родился в Гамале (Гамле), что на склоне одной из Голанских высот— городе на северо-западе Палестины, но не в Вифлееме, где появился на свет будущий Мессия. Это не может не настраивать на мысль об известной дистанции образов Иешуа и Иисуса друг от друга.

На вопрос Понтия Пилата: «Веришь ли ты в каких-нибудь богов? — Иешуа отвечает: «Бог один, — в него я верю». Красной нитью пройдёт в дальнейшем фраза: «Каждому будет дано по его вере».

Вера представлена на страницах романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита» как величайшая нравственная ценность, являющаяся стержнем нравственного уровня человека. За веру в мнимые ценности, за неумение и душевную лень найти свою веру человек бывает наказан. Веру, истину, смысл жизни, понимание «вечных» вопросов бытия каждый человек ищет и находит сам, руководствуясь при этом собственной совестью" [20]. А рядом с ищущим пусть будут великие примеры духовной литературы с не иссякающим на протяжении 2-х тысячелетий Первоисточником слова — Библией. Иешуа у Булгакова «по-настоящему добр» [11], умён и образован [12], знает три языка, в спорах проявляет незаурядное искусство убеждения [13], ничего не боится («в числе человеческих пороков одним из самых главных он считает трусость») [14] и даже никогда не лжёт («Правду говорить легко и приятно»). В романе «Мастер и Маргарита» таким образом просматривается определённая рефлексия образа Иисуса Христа, в частности, в книге Жозефа Эрнеста Ренана «Жизнь Иисуса», где он предстаёт перед читателем в качестве идеального земного человека [10]. Глубокие познания Ренана в области истории религии и философии наряду с особым писательским мастерством позволили ему создать многогранный, искренний образ Спасителя человечества, не утрачивающий своего значения с течением времени. Сообразно этому и у Булгакова образ Иешуа сохранил на переломе эпох своё непреходящее значение, в то время как предшествующий персонаж в пьесе С. Чевкина «Иешуа Ганоцри. Беспристрастное открытие истины» стал преимущественно только достоянием истории литературы первой трети ХХ века. Что может ещё раз свидетельствовать о необходимости сомасштабности личности творца и выходящих из-под его пера бессмертных персонажей.

Возвращаясь к творению Ренана «Vie de Jйsus» («Жизнь Иисуса»), следует отметить, что её первоначальный облик складывался во время путешествия автора в Палестину на довольно лаконичном материале, исчерпывавшемся собственно текстом Нового Завета, а также трудами Йосемфа бен Матитьямху, более известного нам как Иосиф Флавий. Родившись буквально через 4 года после Голгофы, он располагал наиболее живым, достоверным материалом, которому могла быть не чужда также и свежая эмоциональная окраска. Эти сочинения, собственно и должны были оказаться первыми, вызвавшими впоследствии у Ренана должное доверие, понимание, и, что самое важное — вдохновение, на волне которого и был создан образ Христа. Ренан, знакомясь с творениями Флавия, не мог не отдавать себе отчёта в том, насколько высоко ставили их, например, такие христианские учителя церкви, как Феофил Антиохийский, Климент Александрийский, Тертуллиан. В свою очередь, ранние предшественники Ренана — церковные писатели Евсевий, Иероним и другие, также черпали вдохновение из флавиевских сочинений, казалось бы, посвящённых, главным образом, иудейским древностям, иудейской войне и др., и, однако же, неспособных обойти стороной голгофские события и их неминуемые последствия. Из этого мы можем заключать, что Булгаков, обращаясь к наследию Ренана, вёл при этом кропотливые «раскопки на лоне археологии смыслов», поступательного формирования трансцендентального мышления, и, следственно, трансцендентного сознания человечества.

Представления литературного мира об источниках булгаковского образа Га-Ноцри, безусловно, этим не исчерпываются. Позвольте перенестись на почву отечественных изысканий, и проследить, какие контексты и реминисценции виделись исследователям разных времён применительно к «Мастеру и Маргарите». Так, по мнению М. О. Чудаковой, образ князя Мышкина выступил в качестве дополнительного прототипа одновременно и для Иешуа Га-Ноцри, и собственно для Мастера [18]. Мы полагаем, что у исследователя были прямые основания так считать. Искренность, неподдельность морали, глубокая внутренняя чистота главного героя романа Достоевского «Идиот» если и не способны абсолютизироваться на уровне Иисуса Христа, каким он предстаёт в образе Иешуа, то, во всяком случае, хотя бы редуцированно передают основные авторские посылы. Но, на что немаловажно своевременно указать, как в смысловой вертикали «Флавий — Ренан — Булгаков», здесь также присутствует многослойность формирования образа: «Лев Николаевич Толстой призывал читать Евангелие с красно-синим карандашом: вычеркивать все непонятное, подчеркивать все, что понравилось, и затем читать только подчеркнутое. В ходе такой редукции „пропалывались“ все места, в которых говорится о Божественности Христа, и оставался лишь образ проповедника, учащего о милосердии и высокой нравственности. С такой трактовкой Христа спорил Достоевский, изобразив персонажа, подобного толстовскому Христу — князя Мышкина, которого — как и Толстого — зовут Лев Николаевич. Тот же образ — в романе Мастера» [19]. Здесь мы видим, что смысловая вертикаль «Толстой — Достоевский — Булгаков» пропорционально неравнозначна первой. Во-первых, творчество данных авторов уже не разделяют века, и историческая перспектива, когда, выражаясь тютчевским языком, «большое видится на расстоянии», сформироваться ещё не успевает. Во-вторых, она имеет достаточно чётко очерченные парадигматические отличия. Принадлежность религиозного мировоззрения Флавия и по сей день остаётся вопросом дискуссионным, однако же, вне зависимости от его принадлежности либо к иудаизму, либо к христианству, он, тем не менее, реализует свои представления в религиозном поле как таковом. Что же касается религиозных воззрений Л. Н. Толстого, отлучённого от современной ему христианской церкви, они, как уже было продемонстрировано, неравнозначны плодам трансцендентного мышления Достоевского. Булгаков же, расставшийся с такими первыми вариантами романа, как «Копыто инженера», «Чёрный маг», читается нами уже в версии тридцатых годов. Безусловно, никакая подача христианских ценностей в эпоху строительства социализма в официальных изданиях не могла представиться даже наиболее смелым умам. Сообразно этому, и образ Иешуа претерпел существенные изменения, представ на значительной дистанции — как от своего основного, так и от дополнительных прототипов. Однако же и при этом, опираясь на мысль авторитетного исследователя, мы готовы придерживаться той точки зрения, что образ Иешуа также является полемическим ответом на толстовское видение Христа и его роли в жизни человечества. Нельзя также забывать о том, что Булгаков, в юношески максималистском возрасте отошедший от христианских воззрений, в более зрелом состоянии демонстрировал уже не христианское, и, правомерно будет сказать, нерелигиозную духовность, хотя и не считал себя атеистом. Соответственно, и образ Иешуа не мог претендовать на отражение чаяний глубоко верующего человека как ортодоксального православного.

Когда мы говорим о русской литературе первой трети ХХ века, то неизменно отмечаем её невероятно сложную и трагичную судьбу. Долгое время она распадалась на 2 половины: советскую и эмигрантскую, т. е. была многосоставной и многогранной. Но, где бы ни создавались произведения писателей ХХ века, в советской ли стране, или эмиграции, их объединяло одно: любовь к Родине, наличие в ней особой нравственной позиции художника — «русской точки зрения».

Мир в ХХ веке захлёбывался в стихии жестокости, разрушении человеческой личности, её унижения и деградации. Только русской литературе в эту эпоху удалось противостоять модному веянию: свести человека к комплексу тёмных инстинктов разрушения, показать его в образе сверхчеловека или откровенным приобретателем.

Русская литература первой трети ХХ века выступала за спасение человечности в человеке, за сохранение им веры и любви. Великим помощником в сохранении стойкости этой нравственной позиции русской литературы была живая связь её с христианскими ценностями, прямое использование сюжетов Евангелия.

Тема Христа всё решительней входила в творчество выдающихся русских писателей и поэтов ХХ века: роман христианского социализма «Мать» М. Горького, в котором просматривается параллель подвига Иисуса, ставшего канвой подвига Павла Власова. Л. Андреев реабилитирует предателя в романе «Иуда Искариот», впереди революционных солдат явиться Христос А. Блока. булгаков иешуа литературный Изучая творчество М. А. Булгакова в 11 классе целесообразно познакомить учащихся с эпизодом из Нового Завета — «Суд Пилата» (Евангелие от Матфея), для сравнения со вставной новеллой о суде Пилата в романе «Мастер и Маргарита», глава 2.

Сравнив 2 сюжета, ученики могут прийти к выводу о том, что писатель не пересказывает, а существенно переосмысливает евангельский сюжет, и в образе Иешуа Га-Ноцри изображён не сын Божий, но сын человеческий, который является носителем высочайшего морального идеала добра, сострадательности и отваги.

«Делая главными героями ершалаимских глав Понтия Пилата, М. Булгаков ставит вопрос об ответственности человека, наделённого властью, за происходящее вокруг. Малодушие, боязнь доноса, боязнь погубить карьеру делают умного, почти всесильного правителя Иудеей трусом. «Трусость, несомненно, один из самых страшных пороков», — слышит во сне Пилат слова Иешуа. «Нет, философ, я тебе возражаю: это самый страшный порок». Писатель, живший в обстановке культа личности Сталина, уверен, что подлее, страшнее открытого зла конформизм тех, кто зло понимает, готов осудить его, способен ему препятствовать, но не делать этого из-за трусости. Трусость — крайнее выражение внутренней подчинённости, «несвободы духа», главная причина социальных подлостей на земле. Страшными муками совести наказан Прокуратор: «Двенадцать тысяч мук за одну муку когда-то», бессонными ночами терзается Пилат.

Тема совести — одна из центральных в романе, внутренний компас человека, его моральный суд над собой — совесть даёт нам возможность внутреннего очищения.

Выводы

• 1. Михаил Булгаков, родившийся в православной России, впитал в себя глубинные основы христианского мировоззрения и насытил ими, сознательно или полусознательно, своё многогранное творчество. В то же время, период зрелости совпал для него с поисками новых основ миропонимания, что не могло не отразиться, помимо всего прочего, и на образе Иешуа Га-Ноцри. Соответственно, он может выступать в качестве своеобразной проекции образа Иисуса Христа на смысловое полотно современной литератору действительности, но ни коим образом не претендовать на тождественность последнему.
• 2. Образ Иешуа может свидетельствовать о том, сколь глубокие изменения претерпевало общественное сознание народа России в первой трети ХХ столетия, и какие отчаянные попытки примирения, увязки прошлого, настоящего и грядущего предпринимали лучшие представители культуры и искусства обозначенного периода.
• 3. Определённая картинность образа Иешуа, в большей мере являющая собой декларацию жертвенности, но не саму жертвенность, во многом предвосхищала характер и качество массового сдвига мировоззрения в описываемую эпоху. Религия как форма общественного сознания уступала своё место иным формам — философии и науке, а также философии как науке, чьё господство будет обозначено в литературном творчестве всей последующей советской эпохи.
• 4. Гениальная природа творчества Булгакова приводила к тому, что даже отдалённые от реальной религиозной трактовки образы ни в коей мере не обретали трафаретности, избыточной схематичности, и, однако же, находились на значительной художественной и идейной дистанции от своих прототипов. Ярким выражением данного положения и является образ Иешуа Га-Ноцри в романе Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита».

• 1. Поздняева Т. Воланд и Маргарита, часть III, глава 2: «Иешуа га-Ноцри и Новый Завет». М.: Амфора, 2007. Серия: Новая Эврика, 448 с. ISBN 978−5-367−317−8.
• 2. Поздняева Т. Воланд и Маргарита, часть III, глава 1: «Социальная лестница». М.: Амфора, 2007. Серия: Новая Эврика, 448 с. ISBN 978−5-367−317−8.
• 3. Деревенский Б. Г. Иисус Христос в документах истории. Проверено 19 ноября 2014.
• 4. Van Voorst Robert E. Jesus Outside the New Testament: A Introduction to the Ancient Evidence. — Wm. B. Eerdmans Publishing, 2000. — P. pp 122f. — ISBN 802 843 689.
• 5. Tolan John Victor. Saracens: Islam in the Medieval European Imagination. — New York: Columbia University Press, 2002. — P. 17f. — ISBN 231 123 329.
• 6. Иешуа Га-Ноцри // Булгаковская энциклопедия.
• 7. Дождикова, Надежда. Чем был недоволен Берлиоз? «Нева», 2009, № 7.
• 8. Булгаков М. А. Мастер и Маргарита, глава 29.
• 9. Белобровцева И., Кулыос С., 2007, с. 193.
• 10. Н. В. Шапошникова. Булгаков Михаил Афанасьевич // Православная энциклопедия, т. 6, с. 338—340.
• 11. Лосев В. Фантастический роман о дьяволе. // Булгаков М. А. Великий канцлер. Князь тьмы. М.: Гудьял-Пресс, 2000, стр. 5—20.
• 12. Поздняева Т. Воланд и Маргарита, часть III, глава 11: «Маргарита и дьявол». М.: Амфора, 2007. Серия: Новая Эврика, 448 с. ISBN 978−5-367−317−8.
• 13. Белобровцева И., Кулыос С., 2007, с. 194.
• 14. Белобровцева И., Кулыос С., 2007, с. 144, 397.
• 15. Крючков В. П. Образ Иешуа Га-Ноцри. Сравнение с евангельским Иисусом Христом.
• 16. М. М. Дунаев: анализ романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита»
• 17. Белобровцева И., Кулыос С., 2007, с. 205—206.
• 18. Чудакова М. О. Жизнеописание Михаила Булгакова. Глава «Театральное пятилетие (1925—1929)». — 2-е изд., доп. — М.: Книга, 1988. — 669 с. — (Писатели о писателях). — ISBN 5−212−75−0.
• 19. Ольга Богданова. Священник рассказал студентам журфака о романе «Мастер и Маргарита» // Татьянин день, интернет-издание.
• 20. Инфоурок. Библейские главы и их роль в решении нравственных проблем романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита». (урок-дискуссия в 11-ом классе). URL: https://infourok.ru/bibleyskie-glavi-i-ih-rol-v-reshenii-nravstvennih-problem-romana-mbulgakova-master-i-margarita-urokdiskussiya-v-om-klasse-661 172.html
• 21. Википедия. Свободная энциклопедия. Иешуа Га-Ноцри. URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/Иешуа_Га-Ноцри