Романтический герой у Байрона и Пушкина (на анализе различных произведений). Заимствования и новизна

Это не цельная, героическая натура, рано сознательно отдавшаяся борьбе за любимую идею, натура, отлитая как бы из одного куска металла и проникнутая единой фанатической, трагической страстью, а человек из массы, который в прошлой своей жизни подвергся неоднородным испытаниям и в результате прошел сложную жизненную школу. Старый разбойник пережил в прошлом вместе с братом и тяжелые годы сиротства среди «чуждой семьи», и годы удалой юности. Но в то же время юность его была жестокой и бесчеловечной, так как ни он, ни брат в то время, подобно сотням других таких же, как они, удальцов, не задумывались о пролитой крови. И наконец, — заключение с братом в темнице, его страдания, болезнь, выздоровление, принесшее обоим новую надежду, одиночество после неожиданной смерти брата, которая одновременно и ожесточила героя, и родила в нем неясное, смутное сомнение в правоте своего страшного ремесла, — такова та сложная цепь переживаний, которая последовательно освещается в поэме. Перед нами не рассказ о сложившейся до начала действия высокой, героической натуре, как у Байрона, а история души — и притом души простого, не склонного и не подготовленного жизнью к сложным рассуждениям человека.

Лишь опыт его типичной для многих людей той же среды и воспитания личной жизни, осмысление ее противоречий на закате дней делают судьбу героя и его исповедь общезначимыми, наполняют их широким общечеловеческим смыслом, важным для других людей. Перед нами, как говорит В. М. Жирмунский, иной герой, а вместе с тем — и опыт принципиально иного решения проблем сюжета и жанра романтической поэмы, другой ее тип, чем у Байрона (3). Вместо байроновского рассказа о высокой и цельной героической личности мы читаем рассказ о простом человеке, полном свободолюбия, но вместе с тем и рабе гнетущих его с детства внешних условий, придавших его энергии и жажде воли искаженную форму; прославление нравственного торжества героя над большими и малыми врагами свободы у русского поэта сменяется анализом эволюции разбойника от неосвещенного мыслью удальства, стихийного стремления к разгулу и воле через тяжелые испытания к смутным проблескам более сложной и высокой человечности. Отталкиваясь от Байрона и Жуковского, используя опыт поэмы-«монодии» (и в то же время творчески полемизируя с нею), Пушкин создает свой вариант романтической поэмы, поднимающий другие вопросы и иначе, вполне оригинально их развивающий.

В «Бахчисарайском фонтане» Мария умерла. Но после смерти ее Гирей — уже не тот человек, каким он был вначале. Соприкосновение со сложной, не вполне понятной ему внутренней жизнью другого человека открыло перед Гиреем нечто новое — то, что до этого было чуждо его жизненному опыту. И Гирей сооружает фонтан слез в память Марии — фонтан, представляющий собой символ победы любви и человеческого достоинства над дикими страстями, ожесточением и варварским отношением к женщине.

Алеко бежал к цыганам из «неволи душных городов». Но хотя под «издранными шатрами» он не нашел успокоения, границы его жизненного опыта в результате пережитой им драмы расширились. Кроме наивности и бесхитростности Земфиры Алеко узнал высокую мудрость и человечность, звучащие в словах Старого цыгана. Герой остается в конце рассказа снова одиноким. Он отвергнут цыганами как человек другой, чуждой им культуры и душевного склада. И все же Алеко в конце поэмы — не тот человек, которого некоторое время назад Земфира привела к своему отцу. Его прежняя разочарованность поставлена под сомнение — перед Алеко возникла трудная задача найти иное решение противоречий своей жизни, чем-то, о котором он мечтал в начале поэмы, когда бежал к цыганам, чтобы приобщиться к их простому и вольному существованию, и при этом не отдавал себе отчета в трудности, а фактически в невозможности такого исхода, не понимал, что ощущавшиеся им как бремя «страсти роковые» живут не только в окружающем обществе, но и в нем самом, заложены скрыто в его собственном, «цивилизованном» сознании.

Таким образом, в каждой из южных поэм герой в ходе развития соприкасается с новой для себя бытовой или нравственной средой и между ними намечается сложное взаимодействие, определяющее развязку. Новые впечатления раскрывают перед главным героем поэмы неизвестные ему стороны жизни. В результате духовный горизонт его расширяется, а прошлый жизненный опыт и сделанные из него ранее выводы берутся — в той или иной степени — под сомнение. Перенесенное испытание не проходит для героя бесследно, оно ставит перед ним задачу движения вперед, синтеза, внутреннего роста. Намечается и направление этого роста — к более широкому и емкому представлению о жизни, включающему в себя сознание ее высокой ценности, сознание постоянно присутствующей в ней — наряду с несправедливостью, враждой и жестокостью — высокой мудрости, нравственной красоты и человечности, с которыми сталкивается герой и которые он познает на личном опыте. Таковы принципиальные отличия романтического героя в южных поэмах Пушкина по сравнению с Байроном, определяющие и жанровые акценты в его творчестве.

3. Различия романтического героя «Дон Жуана» Дж.Г. Байрона и «Евгения Онегина» А. Пушкина

После создания «Кавказского пленника» и «Бахчисарайского фонтана», интерес Пушкина к Байрону и его творчеству не угасает. Однако он уже не имел столь активного характера, как в 1820—1823 гг. Переходя от своих ранних романтических поэм в 1823—1824 гг. к созданию первых глав «Евгения Онегина», Пушкин, как это видно из его писем, мысленно соотносит начало своего романа с байроновским «Дон Жуаном», особенно с двумя первыми его песнями, наиболее высоко оцененными русским поэтом, песнями, составлявшими, по его мнению, наряду с «Чайльд-Гарольдом» и первыми восточными поэмами вершину всего байроновского творчества (XIII, 99; письмо П. А. Вяземскому от 24—25 июня 1824 г.) (См.10).

Но чем более прояснялся замысел «Онегина» и подвигался вперед пушкинский роман, тем отчетливее выступало различие в основе замыслов «Онегина» и «Дон Жуана».

Не только «Евгения Онегина», но и «Дон Жуана» можно условно назвать «романом в стихах», применяя к байроновской поэме термин, принадлежащий Пушкину. Но, создавая «Дон Жуана», Байрон положил в его основу традиционную модель философско-авантюрного романа XVIII в., построенного в виде цепи более или менее занимательных, неожиданных и парадоксальных похождений главного героя. Этот герой, как и в других поэмах Байрона, в подводном течении поэмы соотнесен с автором, хотя связь эта иная, не такая прямая, как в восточных и других ранних поэмах. Дон Жуан — «молодой человек», по своему духовному облику скорее XVIII, чем XIX в., он отчасти «естественный человек», отчасти дитя эпохи Казановы и века Просвещения. «Такой образ импонирует поэту душевным здоровьем, неутомимостью и своеобразным „имморализмом“ героя, равно бросающим вызов церковному ханжеству, абсолютистской регламентации частной жизни и прозаической, трезвой буржуазной рассудочности» (6, С.201). Соответственно, как в других случаях, рассмотренных выше, герой Байрона внутренне не меняется в ходе развития действия (благодаря столкновению с людьми и обстоятельствами), но дается сразу готовым: каждая последующая авантюра в поэме-сатире Байрона развивает и раскрывает с самого начала заложенные в Дон Жуане задатки, но не ведет к психологическому движению, изменению или росту его духовного мира. Последний от начала до конца остается, как в большинстве романов XVIII в., сравнительно простым, лишенным внутренней сложности и противоречий.

Роман Байрона строится автором сознательно по канонам жанра романа в понимании XVIII в. Его главный герой, носимый по волнам жизни, переживает в разных странах ряд сменяющихся «авантюр», каждая из которых сталкивает его с новыми людьми, ведет к новым неожиданным поворотам и хитросплетениям. Поэтому «Дон Жуан», так же как философские романы Вольтера и другие авантюрные романы XVIII в., сюжетно дробится, распадаясь на ряд не связанных между собой новеллистических эпизодов, а характер главного героя дается поэтом без сколько-нибудь достоверной социально-психологической мотивировки (она была задана легендой о Дон Жуане, которую Байрон пародирует, но с которой он все же вынужден считаться).

В отличие от «Дон Жуана» «Онегин» по жанру — не авантюрный, но психологический роман, роман о «молодом человеке» и молодой девушке не XVIII, а XIX столетия, с их новой душевной сложностью, моральными и идеологическими исканиями, отмеченными неповторимой печатью века. В соответствии с этим развитие действия строится здесь автором не как ряд пестрых, сменяющихся «авантюр», проходящих бесследно для внутреннего мира героя, не затрагивающих его, но как «история души» двух главных характеров, изображенных на фоне окружающих их, также анализируемых автором персонажей второго плана. Условно, «выражая соотношение между ранними поэмами Байрона и «Дон Жуаном» несколько схематически, можно сказать, что, отойдя от сложного и противоречивого по своему складу героя своих ранних поэм, стоящих у порога романа XIX в., английский поэт в «Дон Жуане» в поисках более здорового, цельного, естественного и наивного героя обернулся назад, в XVIII век, почерпнув краски для обрисовки своего Дон Жуана из романов Вольтера, Лесажа и Филдинга. Наоборот, русский поэт, по собственному признанию, продолжил в «Онегине» на новом, более зрелом этапе свою работу над поэтическим воплощением характера, с которым он не «сладил» в «Пленнике» (3, С145). Путь Байрона как создателя «романа в стихах» вел к ироническому обновлению традиций просветительской сатиры и философско-авантюрного романа XVIII в. Путь же Пушкина к «Онегину» был путем восхождения от романтической поэмы к социально-психологическому роману XIX в. Из цепи не связанных между собой «авантюр» роман в стихах под пером Пушкина в отличие от Байрона превращается в единое стройное композиционное целое, организованное вокруг одного сюжетного ядра и построенное по единому продуманному плану, — в первый из цепи русских романов о «героях своего времени», их исторической силе и слабости, основанных на широком социально-психологическом исследовании души героев. У Байрона Дон Жуан — хозяин своей жизни, подвластной лишь ему самому и игре случая.

У Пушкина судьба героя определяется и уровнем его собственного нравственного развития, и уровнем развития общества. Стержнем романа становится нравственное испытание Онегина в сопоставлении с персонажами другого социально-психологического склада, также олицетворяющими современную Россию, несущими в себе определенные тенденции ее социального и культурного бытия. Ничего подобного мы не находим в байроновском «Дон Жуане», создатель которого ставил перед собой иные задачи и цели.

Заключение

В романтических южных поэмах А. Пушкина герой в ходе развития соприкасается с новой для себя бытовой или нравственной средой и это взаимодействие определят развязку поэмы. Перед главным героем новые впечатления раскрывают неизвестные ему стороны жизни. В отличите от героев Байрона духовный горизонт героев Пушкина расширяется, а прошлый жизненный опыт и сделанные из него ранее выводы берутся под сомнение. Перенесенное испытание не проходит для героя бесследно, оно ставит перед ним задачу движения вперед, синтеза, внутреннего роста. Роста к более широкому и представлению о жизни, включающему в себя сознание ее высокой ценности, сознание постоянно присутствующей в ней — наряду с несправедливостью, враждой и жестокостью — высокой мудрости, нравственной красоты и человечности, с которыми сталкивается герой и которые он познает на личном опыте. Таковы принципиальные отличия романтического героя в южных поэмах Пушкина по сравнению с Байроном, определяющие и жанровые акценты в его творчестве. История человеческой души, ее динамика, а не статика находится в центре пушкинских поэм. Именно это определяет самое важное отличие героев Пушкина.

Белинский В. Г. Полн. собр. соч.- т. VII.- М., 1955.

Берковский Н. Я. Романтизм в Германии.

Л., 1973.

Жирмунский В. М. Байрон и Пушкин. — Л., 1924.

Зарубежная литература XIX века. Романтизм: Хрестоматия. — М., 1990.

Зверев А. М. Звезды падучей пламень. Жизнь и поэзия Байрона. — М., 1988.

Коровин В. И. Романтические настроения в пушкинской лирике 20-х годов. // История романтизма в русской литературе. 1790−1825. — М.: Наука, 1979. — С.183−254.

Лотман Ю.М. А. С. Пушкин. Биография писателя. — Л., 1983.

Неупокоева И. Г. Революционно-романтическая поэма первой половины XIX в. Опыт типологии жанра. — М., 1971.

Усманов Р. Джордж Гордон Байрон // Байрон Дж. Собрание сочинений в 4 т. Т. 1. — М., 1981.

Фридлендер Г. М. Поэмы Пушкина 1820-х годов в истории эволюции жанра поэмы в мировой литературе // Фундаментальная электронная библиотека «Русская литература и фольклор» [Электронный ресурс] - Режим доступа:

http://feb-web.ru/

Фридлендер Г. М. Пушкин и пути русской литературы// Пушкин и русская культура. Л., 1967. — С.31—33.