Политика и администрация

В 1761 внутренняя политика в России освещалась довольно скупо — большая часть внимания отдавалась военным действиям. Особенно заметен недостаток новостей в сравнении с двумя последующими годами, когда сообщения о новых решениях монархов приходили регулярно.

На фоне общего затишья выделился визит в Петербург картлийского царя Теймураза II, пытавшегося заручаться российской поддержкой против Персии. В газетах отмечали, что Багратиону удалось расположить к себе императрицу и двор и даже перепечатывали его речи, поздравление великой княгини с днём рождения и её ответ. Одно письмо даже содержало описание Грузии, её истории и конфликтов с соседями .

О самой Елизавете Петровне издания писали мало. Иногда сообщалось о приёмах послов и совещаний с членами Конференции. Однако к концу года репортёры начали обращать внимания на ухудшение здоровья царицы. 31 декабря в Gazette de France было опубликовано сообщение о взволнованности подданных «критическим состоянием» здоровья государыни и о молебнах за её выздоровление во всех церквях Петербурга — однако по словам репортёра императрица уже выздоравливает и причин переживать больше нет .

Как известно, эти выводы оказались поспешными и спустя пять дней Елизавета умерла. Издания освещали произошедшее схоже. Об ушедшей писали с почтением и даже с некоторой скорбью. Особенный акцент в этих небольших некрологах делался на мягкости и человеколюбии её внутренней политики. В газетах сожалели об уходе «великой правительницы» и напечатали её короткие биографии. Приход Елизаветы к власти тактично характеризовался как возвращения того, что она имела «по праву рождения», само же правление превозносилось как мудрое и добродетельное. Особенно отмечался тот факт, что за 21 год царствования никто не был предан смертной казни. Отдельно отмечалось, что за это императрица была прозвана «Милосердной» и что история не знает других монархов, которые имели такой «почётный титул». Далее отмечены присутствовавшие при кончине императрицы и прокламация Петра III, последовавшая сразу после этого .

В Gentleman’s Magazine упоминали «страсти царицы, правившие двором в Петербурге», но всё же хвалили её политику, достойное принятие смерти и благородное решением амнистировать 40 000 заключённых .

Annual Register же, спустя год после её кончины они одарили Елизавету Петровну ещё более щедрыми комплиментами. По их мнению, при ней империя управлялась мягче и стабильней, чем при любом из её предшественников. Елизавете удалось вывести Россию из состояния упадка, в котором она пребывала после смерти Петра. Она упорядочила финансы, покровительствовала развитию наук и искусств и улучшила положение армии .

Смерть Елизаветы интересовала журналистов и их читателей не только сама по себе, но и из-за последовавшего за ней восшествия на трон Петра III. А смена правителя в такое время могла повлиять на многое, в первую очередь — на международные отношения. В нескольких номерах большая часть новостей из России была связана с вручением новых вверительных грамот послами и передвижениях войск. Что касается известий о дворе, то их было немного и все они были довольно лаконичны. Часто упоминались фамилии Чернышёвых, Воронцовых и Бутурлиных и Румянцевых, но о них обычно писали в связи с событиями внешней политики, ведь члены этих семейств занимали важные должности в армии и посольствах. Не упустили репортёры и такого важного для петербургского двора события как смерть П. И. Шувалова, заметно ослабившая позиции его клана. Впрочем, анализа или комментариев это довольно значимое событие не нашло. Всё внимание прессы и в Амстердаме, и в Лондоне было приковано к дипломатии царя.

С новой стороны Пётр открылся для журналистов и их читателей в феврале, вместе со стартом его масштабных реформ. Наибольший интерес вызывал Манифест о Вольности дворянства. Его в прессе восприняли особенно хорошо, подчёркивая и саму важность закона, и глубокую благодарность дворян. В Gazette D’Amsterdam охарактеризовала Манифест как символ «яркого расположения императора к знати», не забыв упомянуть и о желании аристократов воздвигнуть императору памятник .

Любопытство вызывали и планы царя в сфере экономики. Так, пресса с вниманием и одобрением отзывалась о понижении налога на соль и проекте секуляризации монастырских земель. Амстердамская газета даже предоставила приблизительные цифры, показывающее во сколько казне обойдётся снижение налога и сколько ей принесёт приобретение новых земель. Впрочем, ни одно издание не отметило глубокий финансовый кризис, в котором тогда находилось российское правительство. Вряд ли хорошо информированные журналисты не знали о бюджетном дефиците. Скорее они предпочли не писать о нём из осторожности, что как будет показано чуть дальше, было им свойственно.

Английские издания, в целом, описывали первые реформы Петра в том же хвалебном тоне, но с одним интересным отличием — в них больше внимание уделялось теме свободы. Так, авторы Gentleman’s Magazine обратили внимание не только на новые права дворян, но и на упразднение Тайной канцелярии и отметили, что «это даёт надежду на то, что пришла эра свободы в России». В Annual Register обращали внимание на возвращение многих ссыльных ко двору и утверждали, что царь стремится «отменить многие суровые и тиранические установления» .

Это замечание довольно важно для понимания представлений о России в Западной Европе и, особенно, в Британии. Английские издания не раз касались темы природы власти в империи, часто характеризуя её как «деспотическую». Даже Елизавету Петровну, о которой писали с симпатией, называли именно деспотической правительницей. И это нередко определяло подачу материалов о России. Так, рассказывая о возвращении Иоганна Лестока из ссылки, в Gentleman’s Magazine отмечали, что резкие взлёты и падения из-за перемены симпатий государя — «в природе самодержавных государств». Схожие идеи 14 годами раннее выражал в «О духе законов» Монтескье, также считавший форму правления в России деспотичной — возможно, английские авторы подчерпнули как раз его мысли.

Немало внимания привлекала и личность императора, в частности — его публичные выезды и контакты с народом. Амстердамская газета описывала визит Петра на мануфактуру и его живой интересе к процессу производства тканей. Подробно рассказывалось и о своеобразном экзамене, который царь неожиданно устроил гвардейским офицерам вместе c И. И. Шуваловым. Gentleman’s Magazine же с некоторой гордостью отмечал покровительство, обещанное Петром английским купцам, и его щедрую раздачу 300 000 рублей пострадавшими от боевых действий .

Вероятней всего, подобные новости могли вызывать у читателя из Западной Европы сравнения нового императора с его дедом — Петром Великим. Первый российский император уже долгое время был популярен в Европе. Немалый вклад в его славу внесли и периодические издания — английская пресса часто восхваляла царя-реформатора и при жизни и долгое время после смерти. И помимо успехов в политике, корреспонденты, писавшие о Петре III часто рассказывали о его стремлении общаться с народом и почтении к наукам и ремёслам. О том же говорилось и в вышедшей в 1759 «Истории Российской империи при Петре Великом» за авторством Вольтера. Да и сама пресса нередко вспоминала основателя империи. Вполне возможно, что некоторые читатели могли видеть в новом царе продолжателя традиций его деда.

После окончательного заключения мира с Пруссией, интерес к Петру в английской прессе временно угас. О планах императора во внешней политике упоминалось редко, а о событиях в самой России и вовсе молчали. Однако Gazette D’Amsterdam продолжала доставлять читателям новости из Петербурга. Большей частью они рассказывали либо о новых назначениях и переменах в дипломатическом корпусе, но иногда освещали и крупные предприятия царя. Так, сообщалось о его планах реализовать некие проекты Петра I по улучшению навигации и коммерции в своей стране. Упоминалось и стремление царя улучшить качество российского флота, пригласив английских специалистов. Тем не менее, стоит отметить, что об этих темах писали крайне лаконично и в самых общих чертах. Подробного разбора, оценок и тем более анализа внутренней политики императора в газете не предоставлялось. Интерес к положению дел внутри России вернулся в конце июля.

О готовящемся перевороте многие знали ещё задолго до его осуществления. Некоторые его участники действовали довольно рискованно и привлекали к себе внимание. Известно, что сама Екатерина через своего слугу и почти открыто просила финансовой помощи у французского посла, барона Бретейля. Тот уже приобрёл известность из-за случившегося незадолго до этого скандала, и такой визит к нему поверенного великой княгини вполне мог привлечь внимание.

Однако в прессе не было никаких, даже самых прозрачных намёков на беспокойство обстановки в Петербурге. Не участились упоминания кого-либо из заговорщиков. Даже не смотря на заметный рост популярности Екатерины в Петербурге, отмеченный дипломатами, журналисты не писали и о ней. Судя по всему, даже обычно весьма неплохо осведомлённый информатор голландской газеты не знал о планах заговорщиков, а может имел причины не сообщать о них. И несмотря на то, что спустя полгода Annual Register утверждал, что «нечто необычайное» было вполне предсказуемо, события 9 июля предстали для журналистов и читателей полной неожиданностью.

Примечательно то, что подробности произошедшего определились отнюдь не сразу. Первые известия о «революции в Петербурге» сообщались не из России, а из Амстердама. Судя по всему, новость отдали в печать сразу же после её получения — указано что письмо пришло 29 июля, как раз, когда выходил новый номер. Сообщалось лишь что Екатерина отобрала трон у своего мужа и взошла на него в качестве регента для Павла, сами журналисты признавались, что не обладают точной информацией и ждут более детальных сообщений .

В тот же день известия о случившемся экспрессом из Гааги получили в Gentleman’s Magazine. В журнале утверждалось, что Пётр был внезапно сражён серьёзной болезнью и добровольно передал власть супруге, которая будет править в качестве регента до выздоровления мужа или до совершеннолетия Павла. Впрочем, в правдивости сообщения сомневались — отмечалось, что в Гааге не раскрывали источник информации, а также отсутствие подтверждения российским послом в Лондоне .

После этого, информация обновлялась почти каждый день. Так, в письме из Гамбурга, написанном в газету 30 июля, Екатерина всё ещё называлась регентом. Но буквально через два дня, 1 августа, из Гааги пришло сообщение о том, что Екатерина стала именно новой императрицей. В следующем номере новости о перевороте пришли из Данцига, где рассуждали о вскоре последующих переменах во внешней политике, и из Вены, где считали, что Екатерина возглавила революцию чтобы «ответить на единодушное желание подданных». И лишь после этого, спустя почти две недели после пришествия первых новостей о перевороте, в газете были опубликованы новости из Петербурга.

Письмо репортёра из России сообщало больше сведений — описывались въезд Екатерины в город, принесение ей присяги, провозглашение её новой императрицей и арест Петра. Писавший определённо симпатизировал новой правительнице — он подчёркивал отсутствие жертв, полную поддержку заговорщиков как солдатами, так и горожанами, общую радость и даже называл случившееся «счастливейшей революцией». И тем не менее, многое всё ещё оставалось неясным — кто именно участвовал в перевороте, какую политику будет проводить новое правительство и что ожидает свергнутого царя.

Детали революции, включая имена главных сподвижников Екатерины, стали известны лишь в конце августа. И в Голландии, и в Лондоне их обозначали точно: А. Г. Разумовский, братья Орловы, Н. И. Панин, М. Н. Волконский и Е. Р. Дашкова. Впрочем, издания не сообщали ничего конкретного о ролях упомянутых и процессе подготовки заговора. В это же время сами события переворота отразились в прессе подробней, включая описания перехода солдат на сторону Екатерины и ареста Петра. Немалое внимание уделялось и первым опубликованным манифестам Екатерины, в которых пытались найти объяснение произошедшему и намёки на намерения царицы.

Куда больше прессе и читателям хотелось узнать о грядущих последствиях случившегося. Разумеется, в первую очередь европейскую прессу интересовали планы императрицы во внешней политике. Но иногда описывались и её предприятия по управлению самой страной. Так, амстердамская газета долго пыталась понять будущее иностранцев на русских служащих. В сентябре сообщалось, что Екатерина приняла решение не давать должностей приезжим и оставит всю государственную службу уроженцам совей империи. Так как прямых подтверждений или опровержений этих слухов не поступало, споры о них велись ещё долго. Лишь в декабре было опубликовано окончательное прояснение из Петербурга, согласно которому «императрица будет рада приветствовать на своей службе все таланты из любой страны». Впрочем, судя по всему, это сообщение убедило далеко не всех. Спустя три месяца, в Annual Register всё ещё писали об «удалении всех иностранцев из присутствия императрицы» и о «передаче всех важных постов урождённым русским» .

Помимо этого, из Гамбурга сообщали об отказе Екатерины от планов конфискации монастырских земель и создании новой комиссии по реформе церкви. Этот шаг встретил такое же одобрение, как и идея секуляризации полгода назад, и так же сравнивался с духом реформ начала века. Одобрялась и отмена монополий, которые, согласно газете, императрица охарактеризовала как «источник множества несправедливостей» .

Даже спустя год после переворота, иностранные послы сомневались в стабильности екатерининского правления, а уж в первые месяцы после переворота дипломаты вовсе не были уверенны в ближайшем будущем императрицы. Судя по всему, устойчивость трона Екатерины волновала и читателей. Пресса была рада удовлетворить этот интерес и, насколько это позволяла цензура, комментировала положение царицы.

Конечно, об интригах в ближайшем окружении царицы журналисты если и слышали, то предпочитали не писать. Но нередко в изданиях встречаются указания на то, что в Петербурге всё спокойно и новой правительнице ничто не угрожает. Поэтому особенно заинтересованно пресса отреагировала на заговор Гурьевых и Хрущёвых — рассказывалось обо всех известных деталях, и с восхищением описывалось милосердие, проявленное к провинившимся. Не самый значительный сам по себе эпизод всё же удостоился отдельного подробного и эмоционального описания, так как, вероятно, совпал с читательским интересом .

В 1763 году новости о внутренней российской политике стали поступать менее интенсивно. Общим нарративом в изданиях стало уважительное описание стремления Екатерины вернуть стране благополучие. В Gentleman’s Magazine писали о начале программы внутренней колонизации. Журналисты отмечали что императрица «осознаёт, что широкие просторы её владений нуждаются в обитателях и предлагает большие привилегии иностранцам, которые поселятся на Украине. Позже газеты оповещали что желающие стать жителями империи должны зарегистрироваться в Петербурге и даже указывали конкретный адрес. Это ещё один пример новостей, которые могли быть интересны читателям по прагматичным причинам — российский набор колонистов в Западной Европе обрёл заметную популярность и привлёк немало желающих .

Газеты рассказывали и о более локальных проектах — к примеру, о выдаче 100 тысяч рублей в беспроцентный долг Твери на благоустройство или о сборе средств на строительство новых каменных домов в Петербурге .

Освещались и начала более масштабных проектов, которым предстояло развиваться в течение царствования. Внимание привлёк один из первых крупных проектов И. И. Бецкого — создание Императорского Воспитательного дома в Москве. Репортёры одобрительно отзывались о «благородной идее» и отмечали что она может поспособствовать развитию наук в России. Схоже встретили известие об открытии крупной школы для протестантов .

На время интерес вызвала история об ограблении курьера Бретейля. На вёзшего в посольство пакет секретных бумаг гонца в Москве напали семеро разбойников и отобрали деньги и документы, часть которых предназначались И. А. Корфу и И. И. Неплюеву. Сообщалось, что поиски преступников ведутся со всей тщательностью, четверо из нападавших уже арестованы. Позже стало известно, что оставшиеся разбойники также найдены и были приговорены к казни, однако по приказу монархини вместо этого отправились в заключение. Разумеется, репортёр ещё раз подчеркнул милосердие Екатерины. В отличие от конфликта в предыдущем году, об этом писали лишь из Петербурга, поэтому вероятней всего большого внимания инцидент не привлёк.

Положение двора в 1763 году всё ещё отслеживалось прессой, но отражалось в публикациях реже. Чаще всего писали об участниках переворота и их награждений и повышениях. Также писали об отставке старых служащих, обычно указывая в качестве причины ухудшение здоровья или усталость.

Репортёры освещали и общение императрицы с иностранными послами. Газеты отмечали доверительное отношение императрицы к Бретейлю и даже приглашение его на конную прогулку. В британских же изданиях с гордостью подчёркивали приближение к Екатерине британского посла. Примечательно что ни единого намёка на роль английских дипломатов в восхождении царицы к власти в изданиях не встречалось. Впрочем, о деталях вроде связи Чарльза Вильямса с Екатериной и Понятовским репортёры могли действительно не знать.

В целом, читая прессу в 1761—1763 гг. её аудитория вряд ли могла в полной мере «понять» Россию. Информация о жизни в стране вне дел государства и элиты появлялась спорадически и частично раскрывали лишь отдельные узкие темы. Конечно, продолжительное чтение статей могло в итоге сформировать некоторое понимание далёкой страны, но даже вместе материалы изданий не могли описать российскую действительность целиком. Впрочем, наиболее заинтересованных читателей они могли подтолкнуть к ознакомлению с более специализированной литературой.

Внутренняя же политика открывалась перед читателями достаточно полно. Некоторые детали, негативно затрагивающие репутацию монархов или наиболее влиятельных аристократов, могли публиковаться с задержкой или вовсе умалчиваться. Однако это было связано не с нежеланием репортёров писать или отсутствием интереса читателей, а из обычных соображений цензуры.

Все прочие события освещались подробно и давали читателям достаточно информации для составления общего представления о государственных делах России. Какую-либо глубокую аналитику по этой теме в изданиях обнаружить сложно — даже имевшие большие возможности для рассуждений авторы Annual Register если и давали детальные комментарии о русских, то только во внешней политике. Однако и пересказ самих фактов в прессе создавал вполне целостный образ империи.

Известные люди из России того периода описывались в прессе довольно скромно. Публика знала выдающихся политических деятелей и была в курсе их карьерных взлётов и падений. Однако дальше этого публикации не заходили — характеры и мнения элиты оставались неизвестными. Тем более практически ничего не писали о тех, кто соприкасался с «большой политикой».

Этот недостаток личностей в публикациях компенсировался яркими описаниями правителей. О них в прессе писали не только много, но и подробно — авторы открыто выражали своё отношение и к характерам, и к решениям монархов. Цензурные, культурные и политические ограничения не помешали им создать динамичные образы, которые легко воспринимались читателями.