Репродуктивные решения при бесплодии: роль мужчины с точки зрения женщины

Топик стартовал с истории КТ Респонденты в этой статье обозначены первыми буквами имени или ника. Топики собраны за период с июля 2012 г. по сентябрь 2013 г. Она рассказала о внезапном решении своего мужа прекратить лечение с помощью ВРТ в момент, когда она сама уже начала гормональную стимуляцию яичников для их последующего пунктирования («бесплатного», по квоте на медицинскую помощь от государства), а муж уже сделал половину платных анализов, но надо было сдать еще много других:

«После неудачной беременности и операции решились на ЭКО, так как очень хотелось ребенка, справки все собрали, анализы все сделали дорогостоящие, даже квоту получили! Муж все время подбадривал меня, говорил, что все вытерпим и будет долгожданный ребенок, вместе мы таскались по больничкам… Mне сделали укол, после которого яичники не работают, дальше должны назначить их стимуляцию… а он испугался и передумал, теперь отказывается вовсю, порвал все направления ко врачу!!! Испугался, что финансово не потянем, хотя я ему твержу, что деньги не главное, а он просто кинул!!! Теперь у меня руки совсем опустились, жить не хочу, и с этим человеком, и вообще».

По словам КР, эта ситуация вызвала у нее практически депрессивное состояние. В данном случае описывается выход мужчины из ситуации обзаведения пары детьми на ранней стадии медикализированного предзачатия.

Именно вследствие медикализации эта стадия в данном случае растянута по времени до степени, невозможной при зачатии естественном. Можно провести аналогию со случаем, когда мужчина «покинул бы ситуацию» уже на стадии беременности, поскольку за такое время она бы уже случилась и развилась до определенного срока. Однако два этих решения не равны, между ними есть разница — и для женщины, и для мужчины. В случае лечения женщина испытывает проблемы в связи с начавшимся, возможно, небезвредным, гормональным воздействием, которое оказывается бесполезным (с точки зрения обретения ребенка) из-за решения мужчины. В случае беременности речь идет об «уже живом» ребенке в утробе будущей матери, со всеми связанными с этим возможными моральными коннотациями.

Для мужчины случаи тоже не одинаковы, однако есть и существенное сходство — для него это все пока внешние события, это происходит вне его тела, ребенка в любом случае пока нет. Возможно, именно это позволяет ему принимать более отстраненные и в некотором смысле более рациональные решения — в данном случае, например, декларируемая причина отказа от дальнейших действий — финансовая.

Остальные участницы форума начинают прежде всего не утешать «пострадавшую» эмоционально, а давать ей различные советы, как действовать, что, наверное, оправданно, поскольку она декларирует экзистенциальный кризис.

Ф.: «Совет… один — постарайся себя взять в руки и действовать (попереживаешь-поплачешь потом). постараться поговорить с мужем спокойно и узнать, что ж его так сильно испугало… Наверняка есть что-то еще, кроме денег… Хотя если именно деньги, то тебе придется придумать и рассказать ему детальный план, где вы будете брать деньги на ЭКО. Мужчинам, им нужен конкретный план, а наших эмоциональных реакций типа «деньги не главное, проживем как-нибудь и т. д.» — им, к сожалению, этого не понять…

В общем, сначала «включай мальчика» в себе — поговори с мужем на его языке, а потом уже «включишь девочку» — и если он что-то из рационального не понял, то эмоциями дожмешь…".

Как видим, эти советы касаются напрямую именно того, как попытаться воздействовать на мужа с целью изменить его репродуктивное решение. Причем это настолько детальный совет, что может сложиться впечатление, что подобные практики неоднократно опробованы самой советчицей в ее жизни. В дальнейшей дискуссии эти ощущения развиваются и подтверждаются, большинство участниц дают аналогичные «деятельностные» советы, различаются лишь детали предлагаемых манипуляций. Например, есть совет относительно воздействия на «рациональные», финансовые аргументы.

К.: «А что, не потянет финансово? У вас вроде квота? ЯБ[еременность] вела в консультации, рожала по договоренности, это 50% стоимости контракта».

Однако предлагаются и альтернативные версии объяснения поведения мужа, развивающие выраженное первой отвечающей недоверие к декларируемой причине.

Ve.: «У меня… муж… начал говорить, что нас врачи обманут, в общем, нести полный бред. Я с ним не ругалась, молчала. Через какое-то время сам отошел и решился! В общем, мужики эмоционально слабее намного нас».

В данном случае обращает на себя внимание также утрирование гендерных различий в когнитивно-эмоциональной области: «Мужики эмоционально слабее нас», этим объясняются их метания и нерешительность в области репродуктивных решений.

Возникает также тема недоверия к врачам, т. е., возможно, проблемной для мужчины является, в том числе, и передача контроля над процессом осуществления зачатия (т.е. над генетическим продолжением своего рода, являющимся важной составной частью отцовства для многих мужчин) в руки представителей медицинской профессии.

Не все, однако, являются сторонницами «мирного и конструктивного» разрешения конфликта, есть и такие, кто развивает «военную» стратегию, призывая если не к полному прекращению отношений с «таким» мужем, то к радикальному и навсегда изменению отношения к нему как к человеку, на которого нельзя положиться, непорядочному.

I.: «Такой поступок, кроме как предательством, назвать нельзя! Вот мужики, ну ни в чем на них положиться нельзя!!! И казалось бы, много ли он вложит (ну не считая денег) во все это мероприятие. Ведь основной груз несет на своих хрупких плечах именно женщина. И уколы ей, и таблетки, и наркоз, и подсадка, да мало ли еще всякого безобразия… А ему только что пару анализов сдать и сперму. ВСЕ!!! Это слабость и трусость! Ненавижу таких людей!».

Можно видеть здесь обратную сторону того мужского восприятия, о котором уже говорилось выше: если для мужчины зачатие и беременность — это внешние по отношению к его телу события, то для женщины они абсолютно внутренние. По мнению I., это дает женщине приоритетные права в области репродуктивных решений, так как основной репродуктивный труд — именно ее. Причем эти права настолько приоритетны, что дают ей по-настоящему властную позицию по отношению к мужу. Развитие этой идеи мы увидим в дальнейших высказываниях дискуссанток.

Именно потому, что женщина ощущает весь процесс медикализированного зачатия через свое тело, она считает, что с того момента, как началось воздействие на ее организм, бросать процесс мужчина не имеет права или что это крайне непорядочно. Для него же, возможно, ситуация выглядит иначе — ведь ребенка пока еще нет и в помине.

Появляются и рекомендации, основанные на представлении о равенстве супругов в области репродуктивных решений, а также на приоритете их отношений между собой над рождением пока не существующего ребенка. Однако некоторые рекомендации по манипуляциям с целью достижения желаемого результата возникают и в этом случае. Отцовство в этой дискурсивной стратегии интерпретируется как прежде всего ответственность.

P.: «Если любите его, то… нужно как-то развеять его страхи. Скорее всего, он просто боится ответственности. Может, почаще ходите в гости к друзьям с детьми — пусть мотивируется».

Некоторые дискуссантки допускают не только право мужчины иметь свое репродуктивное решение, но и менять его в любой момент.

Ан.: «Как ни грустно это звучит, человек имеет право передумать, поменять свое решение».

Возникает и тема о том, что о репродуктивных желаниях, в том числе тех, которые связаны с медикализированным зачатием, если оно понадобится, неплохо было бы договариваться заранее, а если этого не произошло, то виноваты в этом, скорее всего, оба. А ребенок в идеале должен появляться на свет по обоюдному желанию обоих родителей, манипуляции же в дальнейшем приведут только к негативным последствиям для всех вовлеченных в ситуацию.

Кк.: «Колхоз — дело добровольное, и не мешало бы, чтобы желания двоих совпадали. О таких вещах обычно разговаривают до брака, но тут, видимо, не договорились или не поняли друг друга. Бывает. Или один из партнеров решил, что со временем „уломает“ второго. И если бы не необходимость ЭКО, то сделать это было б намного проще. Обмануть, в конце концов. Ничего хорошего из этого скорее всего не получилось бы».

Для многих, впрочем, возможность представления о браке, согласно которому он не обязательно означает появление детей, оказывается неожиданной, именно поэтому не возникает желания о чем-то договариваться до вступления в длительные отношения. Ведь «базовый» традиционный «брачный контракт» включает детей как незыблемый обязательный элемент.

В историях других участниц репродуктивные решения мужчин также принижаются, а приоритет отдается женским уже при наличии гораздо меньших рациональных оснований — уже есть дети, или только у мужа, или даже общие, растить их тяжело, но жене просто «хочется» еще одного ребенка. Мужу не хочется; его достаточно рационализированные аргументы и в данном случае объявляются «невнятными», т. е. несущественными, по сравнению с женским «просто хочу». Впрочем, сила женского желания ребенка «животом» представлена как действительно очень большая, такая, что негативно влияет на психологическое состояние женщины в целом, а «излечиться» от этого можно только путем беременности.

F.: «Муж категорически против еще одного ребенка. Бубнит что-то невнятное, что он устает на работе, что у нас есть дети и т. п. У нас двое сыновей после ЭКО, им пять лет. Мальчишек папа очень любит. Все свободное время он с удовольствием с ними. Хотя, признаться, времени свободного у него не так много. Я не работаю. Безумно хочется еще ребеночка. Самое главное, финансы позволяют… В последнее время желание иметь ребенка настолько навязчиво, что я даже будто „шевеления“ чувствую. Боюсь, что так и крышу можно потерять».

О.: «Мой муж не хочет больше детей, у него трое от 2 других браков. А мне что делать? Мне 31, и хочу ребенка, и даже с ЭКО практически нет шансов… Хочу идти на ЭКО этим летом, но боюсь, что муж меня не поддержит и придется самой с донорским эмбрионом, а я сама не потяну, муж работает. Ведь это же предательство — муж думает только о своем комфорте, как жить с таким человеком?».

О. объявляет позицию своего мужа предательством, как и в аналогичной жизненной ситуации Кб, хотя отличий очень много. Во-первых, ее муж уже является отцом трех детей, так что если они у него есть, и мотивация ответственности, и мотивация генетического продолжения у него, вполне вероятно, уже удовлетворены. Желание его третьей жены иметь своего ребенка, конечно, тоже имеет право на существование, но при этом у нее практически нет шансов, что генетически это будет ее ребенок. Она готова родить и с полностью донорским эмбрионом, но хочет, чтобы ее содержал именно нынешний муж, поскольку у нее нет других источников дохода. Можно хотеть и этого, но объявлять нежелание мужа согласиться со всем этим предательством можно считать дискурсивным стратегическим преувеличением. Впрочем, такое понимание соотношения мужских и женских прав и приоритетов в области репродуктивных решений иногда объясняется тем, что для женщины в рамках традиционного брака ребенок (пока гипотетический) — главная и чуть ли не единственная радость и удовольствие, и мужчина не имеет права ей в этом отказывать, даже если ребенку и очень трудно появиться на свет, поскольку жена платит мужу за ребенка своими хозяйственными услугами и заботой обо всей семье.

Ял.: «Яне пойму, как это отказался? Отказаться можно в магазин вместе пойти или на концерт Петросяна! А тут стоит вопрос ЕДИНСТВЕННОГО ТВОЕГО ЖЕЛАНИЯ! А что он думает, что твое единственное желание, выходя за него, — это стирать, убирать и развлекать его родственников?».

Другие участницы дискуссии продолжают развивать тему возможных манипуляционных тактик поведения в целях изменения репродуктивного решения мужа. Рекомендуются тактика выжидания, а также создания у мужа впечатления, что жена готова к еще более решительным вариантам, чем экстракорпоральное оплодотворение, для обретения ребенка, тогда он может согласиться на ЭКО как на «меньшее зло».

№.: «Когда я поняла, что без ЭКО у нас шансов нет, а мне уже 37и детей нет, я стала заглядываться на сайты по усыновлению. Муж видел, куда я хожу-брожу по Интернету, потом я сказала ему, что всерьез задумываюсь об усыновлении. Потому что для меня реально очень важно стать мамой. Просто сказала, от него не требовалось ни реакции, ни ответа. Но, видимо, у меня получилось так убедительно, что он понял, что я могу и исполнить намерение. А потом я… сказала ему — прошло не меньше двух недель — может, все-таки ЭКО попробуем?

И знаете, мой муж, который за шесть лет ни бэ, ни мэ на эту тему, так радостно отозвался на это и серьезно мне сказал — да, давай".

Следующий пример показывает, насколько по-разному женщина может воспринимать ребенка от донорской яйцеклетки и ребенка от другой женщины, даже если отцом обоих является ее муж. Возможно, тут проявляется то, что для многих женщин собственная генетическая связь с ребенком важна не более, чем возможность выносить его «своим животом» и затем растить в течение первых лет его жизни, это в значительно большей степени делает ребенка «своим» для женщины, а для мужчины в данном случае важнее именно его генетическая связь и минимизация ответственности — ребенок у любовницы уже есть, гены переданы, а растить и его-то одного не очень хочется, тем более — брать на себя ответственность за еще одного.

X.: «…он сказал, что передумал, и предложил взять ребенка у его бывшей любовницы, которого он видел всего один раз (без комментариев), а сейчас вроде бы согласился [на ЭКО], и я месяц бегаю по врачам. Но вдруг погрустнел, начал бубнить что-то несвязное и выдавил опять, что дети ему сейчас не нужны… Он для меня стал чужим в один миг, я его не хочу совсем. Додавить и сделать, как я хочу, или плюнуть и уйти от такого??? Говорит, что любит, но разве ЭТО любовь?».

В этом примере, как и в следующем и во многих других, важно также отметить приоритетность репродуктивного желания женщины перед ее отношениями с мужем и даже зависимость последних от позиции и поведения мужа в отношении обзаведения детьми — непримиримость репродуктивных планов (иногда) разрушает парные отношения.

Pl.: «Я на ЭКО иду в третий раз, сейчас в протоколе. Ни единого раза муж меня не забрал ни после пункции, ни после переноса. Я его ненавижу. Он мне не нужен. Ни помощи, ни поддержки, ни совета. Даже спим мы отдельно, я не могу заснуть рядом с этим храпящим телом. Боже мой, с какой бы радостью я его вообще никогда не видела и не жила с ним. Как же сложно развестись в этом возрасте. Из-за всех этих совместных дел, работы, квартиры».

Следующая история тоже про приоритетность ребенка по сравнению с мужчиной, здесь это выражено прямым текстом. Но интереснее тут скорее довольно подробное описание реакции мужа на его собственное бесплодие, очевидно весьма интенсивной, кризисной, это, видимо, было связано с центральными для него жизненными планами и задачами, и невозможность или трудность передачи своих генов долго казалась ему непоправимой бедой. Его жена при этом готовила «запасные» стратегии обзаведения потомством в рамках очень условных, практически исчезающих, моральных ограничений. В данном случае, как и в некоторых других, инструментальная роль мужчины для женщины при осуществлении ее репродуктивных планов очевидна.

Ин.: «Ребенок с вами навсегда, мужья — переменная величина. Если вы решили, что хотите стать мамой, то нужно к этому идти, несмотря ни на что! У меня муж долго не мог смириться с мыслью, что причина нашей бесплодности — его мужской фактор. Чуть до развода не дошло. Психовал, орал, кричал: „Иди налево сходи“, потом успокоился. Я все перетерпела молча. Просто я мысленно отвела себе время на попытку с ним, а потом сходила бы налево. Как бы это цинично ни звучало. Узнал бы — или понял и простил, или ушел, но у меня все равно осталась бы моя радость, моя цель в жизни. Я еще в фитнес-центр записалась и хожу, чтобы в форме себя держать, если мужа нового придется искать».

Наличие мужского фактора бесплодия и связанных с ним проблем с мужской самооценкой может проявляться и по-другому — в утаивании его наличия от жены и высказывании нежелания иметь детей, в то время как на самом деле мужчина очень хотел бы, чтобы дети появились, и даже что-то предпринимает по этому поводу в секрете от жены, в страхе, что она его бросит. генетический мужской репродуктивный бесплодие Донорская сперма (ДС) в данном случае для него является ресурсом, а не трагедией, и более приемлемым вариантом по сравнению с разводом. Договориться обо всем оказывается возможным вполне полюбовно, это история о взаимных страхах (а также о нехватке у мужчины языковых средств для выражения мыслей и чувств в такой области), связанных с воображаемой непримиримостью репродуктивных решений.

N81.: «Яхочу ребенка, а у мужа то одна, то другая отговорка… И обидно, что врач говорит, что у меня все хорошо, что я здорова, а малышей нет. Уговаривала мужа пойти на проверку, но это как с горой говорить. Пока ультиматум не поставила. До ультиматума хотела тайком сделать ЭКО+ДС. Но как-то „стыдно“, как будто нагуляла. Набралась смелости и сказала мужу: или идешь провериться, или я делаю с донором. Вот тут-то все выяснилось. Муж знал, что у него проблема. Лечился несколько лет, но боялся сказать, боялся, что, узнав о его проблеме, я брошу его. Он и сам хотел предложить сделать с ДС, но не знал, как сказать. Поплакав вместе, мы решили искать клинику».

Следующий пример показывает наряду с уже отмеченными ранее метаниями мужчины между желанием и нежеланием ребенка от любимой женщины, значимостью/незначимостью ответственности и передачи генов влияние наличия у женщины серьезных соматических заболеваний — в этом случае ответственность также возникает, но уже за здоровье жены и будущего ребенка. Хотя в данном случае любовь к женщине и ее репродуктивные планы побеждают, тем более что медикаментозная подготовка к беременности опять же уже началась. Тема манипуляций (выжидание, молчание, убеждение в готовности к «еще более страшному» варианту) здесь также важна.

Le.: «У него есть ребенок от первого брака. И вроде даже он сам начал тему, что хочет еще малыша. Начали мы компенсировать… мой сахарный диабет, поставили инсулиновую помпу… И вот когда все анализы были в норме и врачи разрешили беременеть, муж собрал вещи и ушел от меня. Сказал, что он подумал и дети ему больше не нужны, у него есть сын, а меня он не может заставить жить без детей, поэтому решил уйти.

Такого стресса у меня за всю жизнь не было, я ревела несколько дней. Через несколько дней приехал что-то забрать, на самом деле просто от тоски стал без меня помирать. Обниматься сразу полез, но первое, что сказал, это… тебе как-то надо убедить себя, что детей у нас не будет. Я ничего не стала ему тогда говорить, просто молча стала сама ходить по врачам, готовиться. С ним тему детей не поднимаю, так он не выдержал, прочитав пару моих сообщений в аське (я специально оставила перед ним включенный планшет), я там с подружкой обсуждала как раз детей и свою подготовку к этому. Так он раскричался, почему это я сама решила детей рожать, и похоже, что без него. Он так не согласен и готов стать отцом, но только одного малыша еще".

Ситуация, когда мужчина злоупотребляет алкоголем и не имеет ярко выраженной мотивации к отцовству ни как к ответственности, ни как к передаче генов, все равно может рассматриваться его женой как возможная «база» для осуществления ее личного позитивного репродуктивного решения — правда, она при этом может рассмотреть и использование донорской спермы, но, видимо, все-таки предпочитает ребенка в браке, пусть и невысокого качества.

ЬШд «У него есть дочь от первого брака, и другого ребенка ему не нужно, и все еще усугубляется алкоголем, пьет… то ли С[сперму] Д[онора] брать, и впоследствии развод, то ли его уговаривать с пьяными спермиками… и непонятно, что дальше…».

Низкое качество «брака», а точнее, незарегистрированных длительных отношений, при непримиримости репродуктивных установок иногда, со временем, дает женщине невиданную ранее свободу опций для обзаведения ребенком, поскольку выясняется, что существует множество мужчин, готовых бесплатно выступать для нее донорами спермы, поскольку, вероятно, для них генетическая составляющая репродуктивного поведения важнее связанной с отцовством ответственности. Женщина даже может выбирать и менять донора от попытки к попытке в целях максимизации шансов на наступление беременности. А потом она может и предъявить уже случившуюся беременность «партнеру» и предложить участвовать в ситуации, если он захочет. При этом у нее есть возможность как сказать ему правду о биологическом отцовстве в этом случае, так и не говорить.

У.: «Мой мне не муж (не расписаны мы), хотя… 10 лет вместе уже (…навроде гражданско-гостевого брака — в трех минутах ходьбы друг от друга живем, а… материально я всегда была у себя одна). Когда начали спать, не предохраняясь, вроде напрягся вначале, но проканало… Когда я стала понимать, что само не получится, намекнула на ЭКО, даже спермограмму сдали, но потом динаму включил, а после конкретного разговора отказался в этом всем участвовать. Типа, дети ему в 38, видите ли, уже поздно (хотя своих у него нет), вдруг что не то… Пришлось изменить угол зрения — подумала, если так складывается, значит, у меня просто выбор больше будет, чем из полутора человек, что на меня позарятся. Начала искать доноров спермы, естественно, неанонимных (.как можно даже „исходник“ не посмотреть, с чьими генами всю жизнь рядом придется жить). Оказалось все не так плохо. Есть достаточное количество мужчин, готовых помогать в этом нелегком деле. Многие готовы делать это безвозмездно, и, кстати, все они были очень даже ничего. Даже пара-тройка замечательных (получше моего „недомужа“) (а видала я человек 6—8 за три попытки ЭКО — после первой неудачной порекомендовали поменять донора, раз есть возможность). Мой вот вообще не знает про мои три ЭКО. Раз оно ему не надо, то и не его это дело. По крайней мере, пока не получится. А там варианты будем обсуждать».

Таким образом, получается, что мужчина, которому женщина предлагает беременность даже и не от него — как дар, — тоже оказывается в ситуации принятия репродуктивного решения особого типа — будет ли он участвовать в выращивании этого ребенка как социальный отец.