Развитие исторической мысли в период Великой французской революции

Курсовая работа по теме:

Развитие исторической мысли в период Великой французской революции

Французское Просвещение сложилось под большим влиянием английской просветительской мысли и английской науки. В то же время деятели французского Просвещения выступали в иной исторической ситуации, чем их предшественники и современники по ту сторону Ла-Манша.

В отличие от Англии, где еще в середине — второй половине XVII в. совершилась буржуазная революция, просветительское движение во Франции развертывалось в условиях нараставшего кризиса «старого порядка». Таким образом, английское Просвещение было «послереволюционным»; французское — с поразительной энергией осуществляло «революцию в умах», духовно подготовившую великую буржуазную революцию конца столетия.

Творцами французского Просвещения были выдающиеся философы, писатели, публицисты, люди науки — в течение нескольких десятилетий блестящую плеяду их с поразительной щедростью вызвало к жизни общество Франции того времени. Множество авторов «второго плана» популяризировали, распространяли, нередко радикализировали идеи, выдвинутые корифеями просветительской мысли.

Идеи просветителей, выработанная ими новая система ценностей решительно противостояли официальным идеологическим устоям современного им общественно-политического строя Франции с его сословным неравенством, обязательным римско-католическим единомыслием, переживавшей глубокий кризис абсолютистской политической системой. Просветители доказывали, что общество должно быть перестроено согласно требованиям разума в соответствии с естественными и неотъемлемыми правами человека. Они были убеждены, что такие преобразования могут и должны быть осуществлены в самое ближайшее время (хотя мыслители, принадлежавшие к различным течениям внутри Просвещения, по-разному трактовали характер и глубину необходимых реформ).

Отыскивая причины несовершенств и пороков общественного строя, думая о путях его переустройства, французские просветители обращались не только к философскому осмыслению основ человеческого бытия и критическому анализу современного им общественного порядка. Критика настоящего побуждала к такому же критическому переосмыслению прошлого. Французские просветители живо интересовались историей, много о ней размышляли и писали. Характерно, что история была широко представлена в знаменитой «Энциклопедии» Дидро и Д’Аламбера: из 60 с лишним тысяч помещенных в ней статей более 6 тыс. посвящены различным историческим сюжетам.

Французские просветители и история: характерные черты исторических взглядов и творчества

В период, когда развертывалась деятельность просветителей, общественный интерес к истории был во Франции весьма значителен. Еще в течение XVII в. к Франции перешла ведущая роль в «эрудитской» историографии. В XVIII в. эта линия в развитии историографии отнюдь не утратила своего значения. Эрудиты — прежде всего бенедиктинцы (мавристы), а также иезуиты активно продолжали свои труды по сбору и публикации исторических документов. Именно в XVIII в. было положено начало ряду фундаментальных многотомных собраний, издание которых продолжалось в XIX и XX вв. Эрудиты совершенствовали и методы вспомогательных дисциплин — дипломатики, созданной в конце XVII в. Ж. Мабильоном, палеографии, исторической хронологии. Что касается их общих воззрений на историю, то эрудиты и в век.

Просвещения держались провиденциалистского, теологического ее понимания.

В целом в XVIII в. теологическое понимание истории еще сохраняло позиции. Характерно, что, по крайней мере, до середины века пользовалось вниманием известное «Рассуждение о всеобщей истории» епископа Боссюэ, написанное, при некоторых уступках рационализму, с теологически-библейских позиций.

Громоздкие публикации эрудитов оставались в основном достоянием узкого круга знатоков. Широкому читателю были адресованы многочисленные сочинения по истории, которые занимали значительное место в книжной продукции XVIII в. В 1723—1789 гг. было запрошено дозволение на издание 40 тыс. книг; из них не менее 3370 были посвящены истории. В канун революции исторические сочинения составили 15% опубликованных во Франции книг. Пользовались популярностью специальные словари по истории. Так, «Большой исторический словарь» Л. Морери (8 томов) издавался 18 раз в конце XVII — середине XVIII в.

Традиционной сферой внимания историков была античная история. Но в XVIII в., особенно во второй его половине, заметно возрос интерес к истории Франции. Стремление приобщиться к историческим истокам французского общества и его институтов было связано с назревавшим в стране общественно-политическим кризисом и ростом национального сознания французского народа. В течение века были созданы около 60 общих трудов по истории Франции; наиболее читаемые выдерживали по нескольку изданий. Так, «История Франции со времени установления монархии и до царствования Людовика XIV» (основателем издания и автором первых 8 томов был аббат П.Ф. Велли), несмотря на значительный объем, издавалась трижды (в 30 и 15 томах) — в 1755—1786 гг.; вышедшее в 1744 г. «Новое краткое изложение хронологической истории Франции» до 1800 г. было издано 12 раз.

Большинство исторических сочинений носило компилятивный характер. Основное внимание в них уделялось описанию политических и военных событий, деяний государей, полководцев, церковных иерархов. Некритическое отношение к источникам и сочинениям предшественников вело к многочисленным ошибкам, на веру принимались сообщения о легендарных и просто невероятных событиях. Историография все еще оставалась скорее особым жанром изящной словесности (lettres), чем специальной отраслью научной литературы. Не случайно преподавание истории поручали обычно специалистам по филологии, знатокам древних языков и текстов (латинский язык был основным предметом в тогдашних коллежах).

История как самостоятельная научная дисциплина в «век Просвещения» во Франции находилась еще в процессе формирования. В середине XVIII в. в некоторых (еще очень немногих) университетах стали создаваться специальные кафедры истории, для занятия которых требовалось представить диссертацию по национальной истории. В литературе того времени встречается уже понятие «историческая наука» (la science de 1'histoire).

Важный шаг к созданию во Франции исторической науки нового времени был сделан французскими просветителями. Они довершили «детеологизацию» историчекой мысли и историографии. Отвергнув теологический подход к человеческой истории, просветители решительно отделили от нее «священную историю», т. е. библейские исторические мифы.

Введя в историографию аналитические методы рационализма, они таким образом «рационализировали» мир истории. В большом Вступлении Д’Аламбера к «Энциклопедии», где дана классификация наук, история рассматривается как часть широкой «науки о человеке», которая включает также логику, грамматику, педагогику, филологию, этику, юридическую, экономическую, политическую науки. «История человека, — писал Д’Аламбер, — имеет предметом либо его действия, либо его знания, и она, следовательно, гражданская или научная».

Деятели французского Просвещения по-новому оценили познавательные задачи истории. Они трактовали их чрезвычайно широко, далеко выходя за рамки традиционных сюжетов. Рассмотрению ученого-историка, писал в «Энциклопедии» Ж, Ф. Мармонтель (философ и писатель), подлежат «нравы, натура народов, присущие им интересы, их богатства и внутренние силы, их внешние ресурсы, их воспитание, законы, предрассудки и принципы, их внутренняя и внешняя политика, их способ трудиться, питаться, вооружаться и сражаться; таланты, страсти, пороки и добродетели тех, кто главенствовал в общественных делах; знание людей, местности и времени».

В оценке познавательных возможностей истории просветители отошли от крайнего скептицизма мыслителей XVII а. (Р. Декарта, Б. Паскаля, П. Бейля) относительно исторического знания. Правда, они также считали, что невозможно придать истории точность математических и экспериментальных наук. Но все же путем исключительно тщательной, добросовестной работы и, главное, строгой рациональной критики источников историк может достичь достоверности или хотя бы высокой степени вероятности полученных им знаний. К этому последнему выводу склонялся Вольтер. «Всякая достоверность, — писал он в статье „История“, — не обладающая математическим доказательством, есть лишь высшая степень вероятности. Иной исторической достоверности не существует».

Требуя от историков широкого подхода к предмету истории и большой точности сообщаемых ими знаний, французские просветители по-новому подошли к проблеме исторического источника. Необычайно расширено было само понятие исторического источника (традиционно им считались письменные тексты, устная традиция, монументальные памятники). Так, для Дидро, отмечает А. Д. Люблинская, «историческим памятником было решительно все: повествования, акты, надписи, правовые кодексы, описания ремесел и сами рабочие орудия и инструменты, каталоги королевской библиотеки, монеты, римские дороги, мифология, обычаи, одежда, басни и суеверия, и т. д., и т. п.».

Характерная черта исторических воззрений французских просветителей — их обостренное внимание к проблеме критики исторических источников. Они решительно ополчались на старую историографию, которая с полным доверием воспринимала факты и чудеса, сообщаемые библейской легендой, невероятные события, описываемые древними историками и писателями. Руководствуясь рационалистическим мировоззрением, просветители важнейшим критерием критики считали здравый смысл. «Не следует верить тому, что противоречит естественному ходу вещей», — полагал Вольтер; Дидро указывал на значение опыта для проверки исторических фактов: важен и «опыт прошлых веков и наш собственный» 10.

Просветители были знакомы с публикациями и источниковедческими трудами эрудитов и учитывали их достижения в этой области. Большое внимание проблеме критики, источников было уделено в «Энциклопедии»; в ее статьях «была дана развернутая теория критики источников по форме и по содержанию: проверка подлинности источника и сообщаемых им фактов, изучение языка и литературного стиля, сопоставление. однотипных источников между собой и с другими типами памятников» «.

В человеческой истории (как и в истории естественной), считали французские просветители, действуют определенные закономерности, которые вытекают из природы вещей и могут быть постигнуты разумом. При этом в своей философии истории они исходили из общего для всей просветительской мысли постулата об универсальной и неизменной природе человека. Связанный с этим подходом принцип исторического универсализма позволил французским просветителям выдвинуть (особенно ярко это было сделано Вольтером) представление об истории как о всеобщей истории, охватывающей все племена и народы, жившие некогда и живущие сейчас, В то же время этот подход обусловливал пределы просветительского историзма. В истории они стремились увидеть прежде всего общие явления, которые считали проявлением универсализма человеческой природы, М. А. Барг отмечает, что историография «обращалась к различным временам и народам не с целью различения их, а с тем, чтобы вопреки бросавшимся в глаза различиям обнаружить единство, сводившееся все к той же человеческой природе…». В итоге от них ускользало, что общие закономерности в истории по-разному проявляют себя в различные исторические эпохи, что каждой эпохе свойственны особые, ей присущие закономерности.

В исторических воззрениях французских просветителей была ярко выражена и общая для всего Просвещения идея прогресса (хотя различными мыслителями она трактовалась неоднозначно). Безусловным казался непрерывный (но очень неравномерный в различные времена) прогресс человеческих знаний. Что касается прогресса в жизни общества, то его непрерывность внушала сомнение, ибо история общества включает гибель цивилизаций, периоды упадка, тирании, несовместимые с разумом и естественными правами людей. В то же время большинство французских просветителей с оптимизмом смотрели в будущее. Конечное торжество разума — основной силы преобразования человечества — казалось несомненным, а вместе с ним — и прогресс человеческого рода в целом. История представлялась таким образом длительной и трудной, но верной дорогой к этому грядущему разумному порядку.

Понятно поэтому, что французские просветители были убеждены в высоком общественном предназначении истории. Наряду с философией история мыслилась ими как важнейшее средство просвещения умов в духе новых идей, как источник опыта прошлых поколений, помогающего определить пути в будущее, бесценного для законодателей и политиков, Не случайно просветители во Франции придавали огромное значение литературной форме исторических сочинений — они требовали от них доступного, разнообразного и изящного стиля, привлекающего читателя. Если история должна нравиться, писал Мабли в своем сочинении «О способе написания истории» (1782), «то это для того, чтобы лучше наставлять».

Уделяя большое внимание истории, корифеи французского Просвещения видели свою главную цель не в углубленном изучении отдельных сюжетов, а в выработке нового понимания исторического процесса в целом, в переосмыслении всего опыта мировой истории, содержания и задач исторической науки. Именно в этой области их вклад наиболее весом. Некоторые из них (Вольтер, Мабли, Рейналь) создали специальные исторические сочинения, обращались к источникам. Просветители еще не преодолели разрыва между бенедиктинской эрудицией и научной историографией, но они сделали в этом направлении первые шаги.

В ряду исторических проблем, привлекавших внимание просветителей, была история античного мира. «История Римской империи заслуживает нашего наибольшего внимания, — писал Вольтер, — так как римляне были нашими учителями и законодателями». В истории античных обществ просветители находили подтверждение своим идеалам свободы, черпали аргументы для обоснования пагубности тирании. Истолкованные в просветительском духе сведения из античной истории стали во Франции непременным элементом исторического сознания предреволюционных поколений, как и деятелей Французской революции, выступавших в ходе нее «…в римском костюме и с римскими фразами на устах…» (Маркс).

Запросами идейно-политической борьбы, стремлением осознать исторические корни современных им общественных противоречий был вызван интерес просветителей к истории средних веков и, в частности, к вопросу о происхождении социально-политических учреждений Франции и французской нации.

Буленвилье, Дюбо и оформление германо-романской проблемы

Начало острой полемике вокруг вышеназванной проблемы положил в первой трети XVIII в. исторический спор между графом Буленвилье и аббатом Дюбо, получивший широкий отклик.

С 1727 г. начали появляться (посмертно) исторические работы графа Анри де Буленвилье (1658−1722). Как историк он мыслил уже в русле рождавшихся новых представлений о смысле историографии. Так, он критиковал Боссюэ, отвергал традиционное сведение истории к деяниям королей и военным событиям. Но в плане идеологическом он выступал с обоснованием социальных и политических устремлений родовитого дворянства.

Главный труд Буленвилье — «История древнего правительства Франции» (1727). Центральная мысль его: происхождение французского общества и государства есть результат германского завоевания Галлии, в итоге которого свободные завоеватели — франки — стали господами, а побежденные галло-римляне — подданными, простонародьем. Таким образом, законность привилегий и земельной монополии французской аристократии уходит корнями в «право победителя» завоевателей, которые составили основу дворянского сословия. В дальнейшем это право, воплощенное в крови дворянской «расы», передавалось последующим поколениям. Законный же удел потомков побежденных галло-римлян, составивших третье сословие, — покорно сносить свою участь.

Буленвилье с необычайной ясностью выразил точку зрения «дворянского расизма», характерную для родовитого дворянства: только кровь дает дворянское достоинство, ни король, ни какое-либо учреждение сделать это не в силах. Чуждый теологического подхода к истории, он выдвинул своеобразное историко-биологическое обоснование сословного неравенства. Созданное монархией дворянство мантии он относил к третьему сословию. Попранием исконных дворянских прав Буленвилье считал абсолютизм: изначально в итоге завоевания короли (Хлодвиг и его преемники) избирались аристократией, были лишь первыми среди равных.

Выступление Буленвилье вызвало энергичный отпор. В 1734 г. аббат Ж. Б. Дюбо (1670−1742), секретарь Французской академии, опубликовал большой труд «Критическая история установления французской монархии в Галлии». Германистской точке зрения Буленвилье он противопоставил романистскую теорию. Дюбо решительно отверг самый тезис о завоевании Галлии — основу всей концепции Буленвилье. Он доказывал, что произошло отнюдь не завоевание, а постепенное органическое слияние исконного населения Галлии и пришельцев — франков. Поэтому не может быть речи о двух расах — побежденных и победителях. Франкская монархия — органическое продолжение Римской империи. Постепенно в ходе взаимодействия различных племен и культур сформировалась французская нация. Дворянские же привилегии — результат узурпации прав и достояния народа, а также права королевской власти, совершенной аристократией позднее, в IX—X вв.

Уже современники спора Буленвилье и Дюбо осознавали его социально-политический смысл. Характерна оценка, данная ему Монтескье в «О духе законов». «Граф де Буленвилье и аббат Дюбо составили каждый свою систему, причем одна из этих систем походит на заговор против третьего сословия, а другая — на заговор против дворянства» 16.

Спор вокруг германо-романской проблемы продолжался в течение всего XVIII в. и был унаследован веком XIX. Большинство просветителей признавали наличие франкского завоевания, но опровергали сословно-пристрастные выводы Буленвилье. Вся эта проблема стала элементом историко-политической культуры века и с новой остротой встала в предреволюционной публицистике. В своем знаменитом памфлете «Что такое третье сословие» (1789) аббат Э. Ж. Сийес, иронизируя над дворянским расизмом и теорией завоевания, восклицал: «Почему бы в самом деле не препроводить обратно во Франконские леса все те семьи, которые сохраняют безумные притязания на права первоначальных завоевателей Франции».

Среди выдающихся деятелей французского Просвещения, оказавших особенно большое влияние на развитие историко-социологической мысли и историографии, были крупнейшие представители старшего поколения просветителей — Монтескье и Вольтер.

Шарль Луи Монтескье де Секонда, барон дела Бред (1689−1755), президент бордоского парламента (до 1726 г.), принадлежал к знатной семье провинциального дворянства мантии. В. его воззрениях переплелись традиции идеологии парламентско-аристократической оппозиции абсолютизму и идеи Просвещения. Выдающийся политический мыслитель, сторонник дворянско-буржуазного компромисса, Монтескье был теоретиком «смешанной формы правления» (по существу, конституционной монархии) на базе разделения и равновесия властей, единственно, по его мнению, способной гарантировать политическую свободу.

Характерная черта умственного склада Монтескье, выделявшая его среди других просветителей, состояла в том, что в поисках решения современных ему политических проблем он обращался не к абстрактным «естественным законам», выведенным умозрительно из природы человека, а к исследованию и критическому анализу действительно существовавших некогда политических форм, к конкретной истории человеческих обществ, широко прибегал к сравнительному методу. Монтескье как мыслителя отличали громадная историческая эрудиция и большой вкус к историческим и историко-социологическим построениям. Главные его труды — «О причинах величия и падения римлян» (1734) и знаменитый трактат «О духе законов» (1748).

В рамках французского Просвещения Монтескье уделял особое внимание обоснованию и развитию идеи внутренней закономерности, которой подчинены человеческие установления в их существовании и истории. «Я установил общие начала, — писал Монтескье в сочинении „О духе законов“, — и увидел, что частные случаи как бы сами собой подчиняются им, что история каждого народа вытекает из них как следствие и всякий частный закон связан с другим законом или зависит от другого, более общего закона» 18. «Законы в самом широком смысле» он понимал как не зависимые от сознательной воли людей «необходимые отношения, вытекающие из природы вещей» 19; общественные закономерности есть явление естественного характера, их изучает не теология, а наука.

Правда, в общем подходе к истории Монтескье все же не удается строго следовать единому социологическому принципу: «Мир истории в видении Монтескье оказывается определенным образом раздвоенным» 20. С одной стороны, он детерминирован объективными условиями человеческого бытия, прежде всего условиями природными. Монтескье — один из основателей географического направления в обществоведении нового времени; он доказывал, что географическая среда — климат, почва, местоположение — решающим образом влияет на общественное устройство. Природные условия, полагал Монтескье, формируют характер и «дух» народа, влияют на его экономическую деятельность и в конечном счете определяют существующие у различных народов формы государственной власти и законодательства. Так, например, с воздействием умеренного климата Британских островов он связывал достоинства английского государственного строя, который сильно идеализировал. В некоторых случаях Монтескье пытался связать влияние природных условий с тем или иным способом добывания средств к жизни, который и воздействует на образование и смену политических форм. «Законы, — писал он, — очень тесно связаны с теми способами, которыми люди добывают себе средства к существованию. Народ, занимающийся торговлей и мореплаванием, нуждается в более обширном своде законов, чем народ, который довольствуется возделыванием своих земель, последний — в более обширном, чем народ, живущий скотоводством». В такой трактовке вопроса возможно усмотреть даже некоторое материалистическое зерно (оно не получает в трактате «О духе законов» дальнейшего развития).

С другой стороны, Монтескье не был до конца последовательным в этом объективном толковании общественной закономерности. При анализе конкретных исторических явлений он сплошь и рядом рассматривал закон как категорию юридическую, результат произвольного творчества законодателя. У народов, достигших цивилизованности, решающую роль могли играть и не естественные факторы, а законодательство как независимая сила, руководствующаяся общими принципами.

Трактат «О духе законов» Монтескье завершил обширным очерком истории феодальных учреждений во Франции (книги 28, 30 и 31), включившись в разгоревшуюся по этому вопросу полемику, в которой стремился занять компромиссную позицию. В целом он принял германистский тезис о завоевании Галлии франками и выступал с резкой критикой книги Дюбо. Монтескье утверждал, что дворянские права и привилегии, в частности их судебные права, отнюдь не были результатом позднейшей узурпации. Они естественно развились из общественного строя германцев и явились, таким образом, последствием завоевания. В принципе Монтескье считал наследственное дворянство необходимым элементом общественно-политического строя Франции. Обладая от рождения особым престижем и привилегиями, оно является естественным поборником личной свободы и врагом деспотизма. Ему должна принадлежать «промежуточная власть», функция которой — создавать и удерживать равновесие между монархом и народом.

Вместе с тем Монтескье отнюдь не разделял полностью дворянской теории Буленвилье. Он считал, что возникшее после завоевания общество впитало немало римских элементов, что крепостное право, например, не было результатом единовременного акта завоевателей: оно образовалось постепенно, причем существовало в Галлии уже до завоевания. Система дворянских привилегий также создалась не только благодаря завоеванию — это был длительный и сложный процесс.

Вольтер. Самая яркая фигура французского и европейского Просвещения, философ, писатель, поэт, драматург, связанный перепиской, а отчасти и личным общением с государями Европы, предприимчивый и богатый сеньор своего имения Ферне — Мари Франсуа Аруэ Вольтер (1694- 1778) — был также крупнейшим историком-просветителем. Историей он занимался профессионально, это было одно из важных направлений его творческой деятельности. После публикации в 1731 г. первого исторического труда «История Карла XII» Вольтер создал «Век Людовика XIV» (1751), «Обзор века Людовика XV» (1755−1763), «Историю России в царствование Петра Великого» (1759- 1763) и др. Наиболее монументальное историческое сочинение Вольтера — «Опыт о нравах и духе народов и о главных исторических событиях» (1756−1769) — охватывает громадный период от Карла Великого до Людовика XIII. Вольтер — автор статьи «История» для «Энциклопедии» Дидро. В целом его сочинения содержали изложение событий мировой истории от первобытных времен до середины XVIII столетия.

Среди просветителей именно Вольтер целеустремленно выступал за обновление исторической науки и стремился осуществить это в собственной практике. Главная его идея — соединение истории с просветительской философией. Задача историка — не просто собирание фактов и изложение событий, но критическое осмысление всего материала с точки зрения разума, создание «философской истории». Вольтер ввел в оборот понятие «философия истории» («La philosophie de I’histore» название книги Вольтера 1765 г.). Вольтер, писал А. С. Пушкин, «первый пошел по новой дороге и внес светильник философии в темные архивы истории». Язвительной критике и осмеянию Вольтер подвергал теологическую концепцию истории. Против нее полемически заострен его «Опыт о нравах и духе народов…».

«С историей, — считал Вольтер, — дело обстоит так же, как с математикой и физикой. Поприще чрезвычайно расширилось». Исходя из этого, он отстаивал новое понимание предметной области историографии, принципиальное ее обновление и расширение. «Цель истории состоит не в том, чтобы показать, как в такой-то год один недостойный государь следовал за другим жестоким правителем… Зачем нам детали столь ничтожных интересов».

«Я вижу почти повсюду только историю королей; я хочу написать историю людей». Современный историк должен изучать и описывать только важные и великие явления; от него «требуется… больше внимания к обычаям, законам, нравам, торговле, финансам, земледелию, населению»; важно знать литературу и искусство, открытия и изобретения.

Вольтер намного расширил и географические рамки истории. Старая историческая схема, основанная на библейской традиции, включала в орбиту всемирной истории европейские народы, а также народы, так или иначе затронутые в Библии (Египет, Вавилон, Ассирия, Персия и др.). Всемирная история Вольтера — это история всего человечества. Он стремился на доступном ему материале воссоздать историю Китая, Индии, Японии, арабских народов, народов Африки, Америки. Недаром свой «Опыт о нравах…» Вольтер начинал с истории Китая и Индии. Е. А. Косминский считал вольтеровский «Опыт о нравах…» «первой книгой по всемирной истории, написанной со всемирно-исторической точки зрения».

Одержимость идеей «философской истории» не заслонила от Вольтера проблемы источников и достоверности сообщаемой ими информации. В отличие от многих других просветителей, он понимал значение для историка архивов. Работая над историческими трудами, хронологически ограниченными, он обращался к рукописным документам. Так, для написания истории Петра Великого Вольтер использовал материалы, которые посылали ему из России Г. Ф. Миллер, И. И. Тауберт, М. В. Ломоносов, И. И. Шувалов. Для создания книг о Карле XII, Людовике XIV и Людовике XV он обращался и к устной традиции, к свидетельствам участников и очевидцев событий. При работе над «Опытом о нравах…», по существу очерком всемирной истории, он опирался в основном на книги своей обширной библиотеки, которую заботливо пополнял (купленная Екатериной II эта библиотека в настоящее время находится в Библиотеке им. М.Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде); 28% всех ее книг — сочинения исторического содержания.

В вопросе о достоверности исторических знаний и исторических источников Вольтер был одним из главных провозвестников просветительской критики традиционной историографии. История не должна принимать на веру все, что не согласуется ни с физикой, ни с разумом, ни с природой человеческого сердца. Дивные и невероятные сообщения древних анналов должны приниматься в расчет как свидетельства людского легковерия, они входят в историю мнений.

Отражая оптимистическое мироощущение просвещенных буржуазных кругов XVIII столетия, Вольтер выступал одним из провозвестников теории исторического прогресса. Ему была чужда идеализация первобытного «естественного состояния» людей как счастливого изначального состояния человечества. В понимании движущего начала общественного прогресса Вольтер стоял на идеалистической позиции. Он прекрасно понимал важность земледелия, ремесел, мануфактур, торговли и мореплавания, но первичным и определяющим импульсом их прогресса считал человеческий разум, успехи просвещения и новых знаний. Эти успехи обусловливают и нравственное совершенствование, достижения искусств и т. д.

Вольтер не считал прогресс движущимся в неодолимо-линейном направлении. Прогресс осуществляется избирательно, воплощается в отдельных периодах истории (например, век Филиппа и Александра, Цезаря и Августа, Медичи и Людовика XIV), которые выделяются на темном фоне и часто отделены друг от друга долгими веками невежества. Если и стоит изучать эти мрачные времена, говорил Вольтер, то лишь для того, чтобы их презирать. В особенности нетерпим был Вольтер в оценке средневековья — в этом сказывались и его антифеодальная, антитеологическая общественная позиция и характерное для его взглядов отсутствие историзма как идеи органического развития. Средние века для Вольтера — это варварская история варварских народов, которые, став христианами, не сделались лучше.

Перейдя от истории Римской империи к истории народов, ее разрушивших, писал Вольтер, уподобляешься путешественнику, «который, выйдя из прекрасного города, оказывается в пустыне, покрытой терниями» 28. Все здесь внушает глубокое отвращение. Двадцать варварских наречий сменили прекрасный латинский язык, жалкие хижины встали вместо амфитеатров; феодальное правление — это хаос, в котором сильный подавляет слабого, а народ прозябает в состоянии рабства. Основную задачу всемирной истории Вольтер видел как раз в том, чтобы показать, «через какие ступени люди прошли от грубого варварства прежних времен к культуре нашего времени».

Неукротимый и язвительный критик старого порядка, горячий сторонник общественно-политических преобразований, Вольтер, как и подавляющее большинство просветителей, не помышлял об их насильственном осуществлении. Возможность народного возмущения, самочинных нецивилизованных действий «невежественной и фанатичной толпы» внушала просветителю самые тревожные опасения, в том числе за судьбы собственности. Отсюда и его отношение к народным движениям в европейской истории — Жакерии, восстанию Уота Тайлера, Крестьянской войне в Германии и др. Вольтер понимал, что они были вызваны жестоким феодальным угнетением, ибо сеньоры «обращались с крестьянами, как с животными; но его отталкивали насильственные действия этих «мужланов» (rustres), которые защищали идею равенства людей методами «хищных зверей».

Наилучшим путем решения назревших общественных проблем в духе требований разума казались реформы просвещенного монарха, «философа на троне». Дорогая Вольтеру идея «просвещенного абсолютизма» побуждала его к поиску ее воплощения в настоящем и исторического подтверждения в прошлом. Историк, не желавший писать «историю королей», но лишь «историю людей», пристально интересовался государями, в которых думал найти позитивный или негативный пример, — Карлом XII, Петром I, Людовиком XIV. Так, «изгнанная просветителями в дверь, история государей возвращалась в окно».

В целом, учитывая обусловленные временем и социальным кругозором достижения и пределы исторических воззрений Вольтера, можно утверждать, что выдвинутое им новое понимание содержания и задач исторической науки, отражение этого понимания в историографическом творчестве просветителя оказали сильное воздействие на развитие исторической мысли и оставили глубокий след в историографии.

Ж. Тюрго с вольтеровским пониманием истории во многом перекликаются идеи, высказанные Тюрго, одним из ярких мыслителей и практических деятелей французского Просвещения. Анн Робер Жак Тюрго (1727−1781), младший современник Монтескье и Вольтера, специально историей почти не занимался. Как теоретик он был, прежде всего, экономист, один из видных представителей и «завершитель» экономического учения физиократов — французской школы классической буржуазной политической экономии. Тюрго был и незаурядным государственным деятелем; с его именем связана самая крупная в XVIII в. попытка буржуазных реформ в начале 70-х годов. Не удавшаяся, как и все остальные, она вызвала вначале много надежд, ее приветствовали Вольтер, Д’Аламбер, Кондорсе.

При всем том Тюрго прочно вошел и в историю развития историко-социологической мысли. Он вошел в нее прежде всего как создатель первой цельной теории общественного прогресса. Ее блестящее изложение было дано в 1750 г. совсем еще молодым, 24-летним, Тюрго в небольшом труде (речи в Сорбонне) — «Последовательные успехи человеческого разума» и в относящихся к тому же времени двух набросках «Рассуждения о всемирной истории» (оно осталось незавершенным).

Идея закономерного и поступательного развития человеческого рода, его движения от низших форм к высшим выражена Тюрго с необычайной рельефностью: «…человеческий род, рассматриваемый с момента своего зарождения, представляется взорам философа в виде бесконечного целого, которое само, как всякий индивидуум, имеет свое состояние младенчества и свой прогресс». В соответствии со своей оптимистической концепцией Тюрго определял и задачу исторической науки. Всемирная история — это «рассмотрение последовательных успехов человеческого рода и подробное изучение вызвавших их причин».

Концепция прогресса у Тюрго, в отличие от того, как понимал его Вольтер, — это концепция бесконечного и непрерывного прогресса; ее оценивают иногда как теорию линейного прогресса. Конечно, отмечал Тюрго, бывают времена упадка, кровавых войн, великих бедствий, но это не меняет того, что «весь человеческий род, переживая попеременно спокойствие и волнения, счастливые времена и годины бедствия, всегда шествует, хотя медленными шагами, ко все большему совершенству».

Движение по пути прогресса Тюрго считал всеобщим историческим законом, действие которого охватывает все области человеческого бытия — развитие разума, наук, искусств, свободы и творческой активности людей, их общественное устройство, способы добывания средств к жизни и т. д. Поэтому Тюрго не допускал мысли о наличии перерывов в поступательном движении истории: все эпохи «сплетены цепью причин и следствий, связывающих данное состояние мира со всеми предшествующими состояниями».

Подобно другим просветителям, Тюрго считал среневековье периодом глубокого упадка. Но, в отличие от большинства просветителей, он выделил и в истории средних веков элементы прогрессивного развития, которые проявлялись прежде всего в области «механических искусств», материальной цивилизации: «Какая масса изобретений, неизвестных древним и обязанных своим появлением варварскому веку! Ноты, векселя, бумага, оконное стекло, большие зеркальные стекла, ветряные мельницы, часы, зрительные трубы, порох, компас, усовершенствованное мореходное искусство, упорядоченный торговый обмен и т. д. и т. д.». Усиливаются города, постепенно восстанавливается королевская власть. Все это подготовляет расцвет человеческого духа, наступающий в новое время. Именно механические искусства Тюрго считал такой сферой, в которой и во времена упадка культуры обеспечивается непрерывность прогресса.

В исторической теории Тюрго прослеживается материалистическая тенденция, развитие общества он ставил в зависимость от изменения форм экономической жизни. Тюрго создал схему основных этапов общественного развития, которая в различных вариантах воспроизводилась целым рядом других мыслителей XVIII в. Восхождение человечества по ступеням общественного прогресса, наметившееся и углубляющееся общественное неравенство, согласно Тюрго, связаны с переходом от собирательства и охоты к скотоводству, а далее — к земледелию. Поскольку земледелие питает значительно больше людей, чем необходимо для возделывания земли, это ведет к разделению труда, появлению городов, торговли, искусств и т. д. В этой схеме, набросанной Тюрго в его «Рассуждении о всемирной истории», изменения в условиях материальной жизни выступают, таким образом, как определяющий фактор прогресса. Однако эта цепь рассуждений была звеном, но не концептуальной основой теории Тюрго. В конечном счете, он приходил к общему для просветителей представлению об успехах разума, просвещения как главной силе исторического прогресса: «Все следует за движением разума».

Концепция прогресса Тюрго была буржуазной в том смысле, что наилучшим возможным общественным устройством, соответствующим естественному праву и разуму, он считал, по существу, буржуазное общество. Тюрго оказал большое влияние на последующее развитие историко-социологической мысли, в частности на идеи прогресса, развивавшиеся в годы Французской революции (Кондорсе), а также на позитивизм Конта и его последователей.

буленвилье дюбо французский просветитель

Французские философы-материалисты

В 50−70-е годы XVIII в. во французском Просвещении выступила плеяда выдающихся философов-материалистов. Крупнейшими среди них были Дени Дидро (1713−1784), Клод Адриан Гельвеции (1715−1771), Поль Анри Гольбах (1723- 1789). «Свою философскую задачу, — отмечает советский исследователь, — французские материалисты не ограничивали последовальным объяснением природы из нее самой и обоснованием материалистически-монистического понимания человека». Большое внимание эти мыслители уделяли также антропосоциальной проблематике. Обращаясь к прошлому человечества, они не занимались специально вопросами философского осмысления человеческой истории. Но философам-материалистам XVIII в. был присущ пристальный интерес к проблемам бытия человека в обществе. Место их в разработке этих проблем определяется прежде всего тем, что они настойчиво старались применить к изучению общества принципы естественнонаучного материализма, желали «…уяснить общение людей из их материальных потребностей и способов их удовлетворения…».

Исходным принципом общественных теорий философов-материалистов было представление о человеке как физическом существе, входящем неразрывной частью в «систему природы» (Гольбах). Чувственная природа человека толкает его к самосохранению, достижению личной пользы и удовольствия и в то же время побуждает избегать страдания. Поэтому земные жизненные потребности людей — забота о пище, одежде, жилище и т. д.- суть глубокий смысл человеческой жизни. Исходя из этого принципа, Дидро и Гельвеции объясняли и переход людей к общественному состоянию, и возникновение государства (П. Гольбах считал общественное состояние изначальным): общество необходимо людям для успешной борьбы с природой. «Природа, — писал Д. Дидро, — обрушилась на человека потребностями, которые она ему дала, и опасностями, коим она его подвергла; он должен был бороться с жестокостью времен года, с неурожаем и голодом, с болезнями и зверями».

Материалисты предложили схему первоначальных этапов истории, близкую к схеме Тюрго, где в качестве определяющего момента выдвигались различные формы хозяйственной деятельности людей. По мысли Дидро, люди последовательно переходили от собирательства к охоте и рыбной ловле, затем к скотоводству и, наконец, к земледелию. На стадии земледелия возникли частная собственность (Дидро считал ее общественным, а не данным от природы институтом) и политическая организация.

Среди виднейших представителей французского материализма XVIII столетия наиболее пристальный интерес к антропосоциальным проблемам был присущ Гельвецию. Разработке этих вопросов были посвящены самые крупные его труды — «Об уме» (1758), «О человеке» (издана после смерти автора в 1773 г.). Для Гельвеция характерна особая последовательность в применении принципов материалистического сенсуализма к истолкованию социального бытия. Не случайно эти его идеи вызвали резкую критику деистов — Вольтера, Тюрго и некоторых других мыслителей.

Гельвеции хотел создать науку об обществе, основанную на столь же точных началах, как физика Ньютона; он хотел «развить идею, что законы, нравы людей зависят от физических причин. Изложить, доказать ее при помощи истории». Исходным началом, достаточным для научного объяснения социальной жизни, Гельвеции считал присущую человеку физическую чувствительность. Человек, как любое живое существо, стремится к самосохранению. А это значит, что стремление избежать неприятных ощущений — голода, жажды, боли и т. д., стремление к личной пользе, т. е. любовь к себе, — всегда является движущим началом человеческих идей и поступков, а значит — и жизни общества. «Голод заставляет дикаря проводить целых шесть месяцев на озерах и в лесах, учит его сгибать свой лук, плести сети и устраивать западни животным. Голод же заставляет у цивилизованных народов всех граждан работать, возделывать землю, учиться ремеслу и выполнять любые обязанности». Таким образом, Гельвеции вводил в свое учение определенный материалистический элемент: различные способы добывания материальных средств к жизни (охота, земледелие и т. д.) он рассматривал как определяющее начало смены основных этапов в начальный период человеческой истории.

Характерной чертой воззрений французских материалистов на человека и общество был антропологизм. Подчеркивая единство человека и природы, они не осознавали специфики законов развития общества, отождествляли их с общими законами природы в целом. Исходным началом их теоретических построений был абстрактный чувственный человек, интересы и потребности которого определяются не исторически определенными условиями его экономико-социального бытия, а прежде всего его неизменной физической, т. е. биологической, природой. Такой подход к человеку подталкивал к натуралистическому объяснению тех или иных исторических событий обстоятельствами физиологического или медицинского порядка. «Излишек едкости в желчи фанатика, — писал П. Гольбах, — разгоряченность крови в сердце завоевателя, дурное пищеварение у какого-нибудь монарха, прихоть какой-нибудь женщины — являются достаточными причинами, чтобы заставить предпринимать войны, посылать миллионы людей на бойню, разрушить крепости, превращать в прах города, погружать народы в нищету и траур…»; «Диета, стакан воды, кровопускание иногда могут быть достаточны, чтобы спасти от гибели царства».

Ограниченность чисто натуралистического подхода к познанию общества была замечена самими философами-материалистами. Они пришли к мысли, что деятельность людей в обществе может быть объяснена не только природными, но и другими реальными причинами, в том числе сознательными мотивациями людей, их идеями. При этом в объяснении общественных явлений эти мыслители, при всем их внимании к происхождению идей из чувственного опыта, склонны были придавать определяющее значение именно идеям, мнениям — индивидуальным и массовым (Гольбаху принадлежит известная формула «мнения правят миром»). Особенно важными представлялись идеи и продиктованные ими действия законодателей, правительств. Вместе с тем необходимо иметь в виду, что представление о решающем воздействии идей (общественного сознания), законодательства на развитие общества у мыслителей XVIII в. не было спекулятивным построением, лишенным реального содержания. Оно было отражением — и абсолютизацией — реального факта: огромной роли указанных явлений в жизни общества и в его истории.

Французские философы-материалисты не создали материалистическую общественную науку, но они поставили вопрос о ее необходимости и сделали определенные шаги в этом направлении.

Не занимаясь специально историей, философы-материалисты, люди широко и всесторонне начитанные, занимали и определенную позицию в историко-политическом споре о происхождении и привилегиях французского дворянства. Дидро, как и большинство энциклопедистов, считал обоснованным германистический тезис, но решительно отвергал «исторические права» дворянства. Возможно, эти права были оправданы в прошлом тем, что дворяне выполняли необходимые для общества военные функции. Но эти времена давно прошли; дворянство утратило всякие полезные функции и, следовательно, свои исключительные права. Монархия же, которая во франкские времена была ограничена законом, выродилась в деспотию.

П. Гольбах считал «феодальное правительство» одним из худших видов тирании, происхождение которого коренится в беспорядках, разбое, войнах. Из этого же источника возникла и феодальная знать, земельное дворянство. Как и Дидро, он решительно отрицал за дворянством какое-либо право на исключительное положение. Дворяне не выполняют никакой полезной функции в обществе; «насилия диких предков — единственное основание их безумных притязаний».

Гельвецию специальное изучение истории феодальных учреждений казалось делом не только бесплодным, но и малодостойным с точки зрения общественной. Он упрекал Монтескье за его исторический подход к установлению феодальных законов: «Является ли это темой, которую мудрый и рассудительный ум должен был избрать для исследования? Какое законодательство можно извлечь из этого варварского хаоса законов, которые были установлены силой и почитаемы по невежеству и которые всегда будут противопоставляться разумному порядку вещей». Мысль о закономерности возникновения феодальных законов воспринималась Гельвецией как их оправдание.

Г. Рейналь. В последней трети XVIII в. огромной популярностью во Франции и за ее пределами пользовалась многотомная «Философская и политическая история учреждений и торговли европейцев в обеих Индиях» (1770), создателем которой был аббат Гийом Томас Франсуа Рейналь (1713−1796). Вышедшее в 1780—1781 гг. в десяти томах третье ее издание представляло собою в известной мере уже коллективный труд — в его составлении участвовали видные энциклопедисты, в их числе Дидро.

«История обеих Индий» — последнее по времени монументальное творение просветительской мысли, появившееся за 9 лет до революции. Оно позволяет судить о тех сдвигах, которые наметились в идеях буржуазного просвещения в 70−80-х годах в условиях нараставшего обострения социальных противоречий в стране, краха попытки буржуазных реформ Тюрго, мощного воздействия на Европу победы революции в Северной Америке.

В «Истории обеих Индий» впервые с позиций просветительского гуманизма была изложена история одного из важнейших явлений нового времени — колониальной политики европейских держав в странах Азии, Африки и Америки. В работе содержатся также исторические, естественно-правовая социологическая доктрина определяла позиции составителей этой истории: важнейшие исторические явления рассматриваются и оцениваются с точки зрения трактуемых в духе буржуазного просветительства естественного права, неотъемлемых прав человека и естественной справедливости.

Вместе с тем историко-материалистическая тенденция, которую мы отмечали у энциклопедистов, приобретает в «Истории обеих Индий» вполне отчетливую форму. Важнейшей двигательной силой цивилизации Рейналь считал развитие ремесел, мануфактур, но в особенности торговли, которую ставил на первое место. Не случайно именно географические открытия и связанный с ними бурный рост торговли он считал началом нового времени. «Кто проложил эти каналы? Кто осушил эти долины? Кто основал эти города? Кто объединил, одел, цивилизовал эти народы?» — риторически спрашивал Рейналь, говоря о передовых странах Европы. Ответ для него ясен: «Это торговля». Именно с развитием торговли Рейналь прежде всего связывал громадные и всесторонние перемены в европейской истории в XV—XVI вв.: ликвидацию крепостничества, подъем итальянских городов и Возрождение, возвышение Голландии и т. д.

Историческое прошлое рассматривается в «Истории обеих Индий» с позиций решительного осуждения феодального порядка, сословного неравенства, а также — в принципе — абсолютистской формы правления. В третьем издании труда отчетливо прослеживается радикализация общественно-политической ориентации буржуазно-просветительской мысли. Рейналь еще не вполне утратил надежду на возможность общественного преобразования волею просвещенного государя; но эта надежда явно слабела.

Напротив, подлинный энтузиазм Рейна-ля вызвала развертывавшаяся на его глазах Американская революция — Война за независимость в Северной Америке. Очерки ее истории, данные в 18-й книге «Истории обеих Индий», — это одновременно и пропаганда опыта этой революции.

Пристальный и сочувственный интерес вызывает история освободительных движений и революций XVI—XVII вв.- Нидерландской, Английской. Рейналь даже не останавливается перед выводом, что бунт является закономерным следствием тирании, «…страшным, но единственным средством, остающимся в распоряжении человечества в странах, угнетенных деспотизмом». Но исторический опыт европейских народных движений с их массовым насилием и уравнительными поползновениями вызывает и тревожные опасения. Размышления Рейналя о периоде Крестьянской войны в Германии и учении анабаптистов перекликаются с мыслями Вольтера: «Химера равенства — самая опасная из всех химер в цивилизованном обществе… крестьяне одобрили ее с тем большим энтузиазмом и яростью, что иго, от которого она их освобождала, было еще более невыносимым»; но в результате были совершены лишь величайшие разбои и преступления. В этом отношении тексты «Истории обеих Индий» идут в общем русле просветительского осмысления феномена народных бунтов и восстаний в истории. Высокую оценку находила в «Истории обеих Индий» «славная революция» 1688 г. в Англии: именно с этого времени «процветание Великобритании сравнялось и превзошло все наиболее яркое из того, что сообщает нам история».