Сравнительная мифология. 
Особенности трактовки мифологических сюжетов в картине "Рождение Венеры" Боттичелли

Связь Боттичелли с кругом флорентийских эрудитов — мыслителей и художников, объединявшихся вокруг «Академии Платона», основанной итальянским философом Марсилио Фичино (1433−1499), сегодня досконально доказана. В своей работе Боттичелли опирался на составленные ими поэтические программы, которые под влиянием античности и ренессансной поэзии носили аллегорический характер. В них образ Венеры играл особую роль — как воплощение любви, высочайшего из человеческих чувств.

Венера — центральный образ прославивших Боттичелли картин «Весна» и «Рождение Венеры», однако в «Весне» еще нет того триумфа, который явлен в «Рождении Венеры». Если в «Весне» обилие фигур еще затеняет центральное положение Весны (о ее «центральности» говорит только название, а композиционно центральной фигурой все же остается беременная Мадонна, ожидающая нового рождения, окруженная героями из античной мифологии, которые вышли из глубины веков, окружают ее и живут своей собственной жизнью, а она — образ христианского Средневековья — еще как бы не знает, что делать со всем этим «чувственным» наследием античности, она как бы прислушивается, раздумывает над судьбой грядущего: в какой мир войдет новый младенец), то в «Рождении Венеры» это рождение уже произошло, это очевидный факт, который композиционно решен просто и ясно. Композиция троична. В центре — Венера, по правую руку от нее Зефир и Флора (как «мать» и «отец») гонят волны с моря к берегу. По левую руку, на берегу, ее ожидает грация (по другим источникам, богиня земной природы Ора), — «повивальная бабка», которая готовит покрывало, чтобы укутать «новорожденного». Трактовка фигуры справа как Орры-Земли ближе к сути передаваемой мысли, чем просто «одна из граций», так как суть сюжета в том, что Небесная Венера-Мадонна спускается на землю, к земной человеческой жизни. Всё движение в картине идет справа налево, от разума к чувствам. Печальный взгляд Боттичеллиевской Венеры «в никуда» — это взгляд Мадонны, которая знает и принимает свою судьбу.

В завершение сравнительного мифологического анализа снова обратимся к сюжету «Весны». На картине мы видим свободную интерпретацию автором сюжетов, героев которых он помещает как бы во вневременное пространство, и они ведут между собой диалог. Во-первых, мы считаем, что юноша слева — не Меркурий, как утверждают искусствоведы, например, В. П. Шестаков, а Парис, срывающий яблоко раздора. Тогда те, кого считают тремя Грациями, вполне могут быть тремя богинями, из-за которых вышел раздор. Это же подтверждает и амур, уже пустивший в Париса стрелу любви к Елене. Вот первая ассоциация: мифологическое объяснение причин Троянской войны (и вообще войны, человеческих бедствий — преступная страсть к замужней женщине). Вторая ассоциация сразу не лежит на поверхности, но после нашего анализа влияний средневековой культуры она также имеет место: яблоко срывает не Парис, а Адам… На картине мы узнаем еще один сюжет, интерпретация которого (на наш взгляд) художником и соответственно включение в сюжет картины, с одной стороны, очень логично и понятно, но с другой стороны — для нас визуально весьма непривычно. Это известный миф о Дафне и воспылавшем к ней страстью Апполоне, а вовсе не «Зефир, символизирующий весенний ветер, который преследует нимфу Хлорис», как пишет В. П. Шестаков (там же). Согласно мифу Дафну, давшую обет целомудрия, преследует Аполлон, воспылавший к ней внезапной страстью, вследствие чего Дафна была превращена в лавровое дерево, ставшее у Аполлона священным. На картине мы видим лавровую веточку на лице богини — начало этого превращения. Весьма характерны те средневековые моральные акценты, которые расставляет в картине художник. Аполлон — прекрасный златокудрый бог поэзии, бог искусств, изображен художником каким-то злобным и уродливым монстром. Куда делись его царственная осанка, красота, стать и величие, воспетые античными скульпторами? Римская богиня Флора соответствует греческой богине Хлорис. Её приблизительные аналоги существуют и в других мифологиях: это божества, олицетворяющие природу вообще и её весеннее пробуждение в частности; покровительствующие растительности и отчасти земледелию. О Мадонне, выступающей здесь как бы Свидетелем или судьей, мы уже говорили. Этот сложный многофигурный диалог для современного человека — простор для ассоциаций. Картина, безусловно, интеллектуально насыщена, нацелена на размышления.

Если мы попытаемся реконструировать размышления человека Возрождения, то первое, что «бросается в глаза» — неотвратимость «злой судьбы» античного героя. Вспомним и Эдипа, который от прорицателей знал, что ему уготовано, но как бы не старался изменить свою судьбу, все равно пришел к кровавой развязке. Вспомним и Гекубу, мать Париса. Когда она была беременна Парисом, она видела во сне, что родила пылающую головню и что от этой головни сгорела Троя. Пытаясь изменить судьбу, она бросила младенца в лесу, но судьба все равно настигла его. В христианстве же Бог явил своего сына во спасение человечества. Христианин может придти к Богу, к покаянию, и изменить свою жизнь. Об этом молчит Мадонна, так как она знает эту истину. Жестом она отвращает нас от Троянского сюжета. Весна выходит из целомудрия. Цело-мудрие — от слова «целое». Главная доктрина христианства — придти к целостности, стать целым. Эту доктрину и реализует Возрождение (обратимся к известной схеме Леонардо — человек, вписанный в шар).

Теперь вернемся к «Рождению Венеры». Картина также интеллектуальна. Ее сюжет и параллели мы уже разбирали. В заключение можно сказать, что в ее простоте и ясности целостность уже состоялась, и хоть и дуют ветры, создавая напряженную динамику происходящего вокруг, «споров» и сомнений уже нет. Шар, в который «вписана» Венера — обрисовывается условной аркой, о которой также уже сказано.

«Единство противоположностей» в образе Венеры в рассматриваемой картине, «космическая» диалектика, которая придает завершенность композиции, является результатом глубокой интеллектуальной интерпретации автора картины, его авторским текстом, его решением вопроса времени: Бог уходит с позиции внешнего контроля, но пребывает в его чувствах, в сердце человека, в его внутреннем духовном видении. Если раньше христианин стремился вырваться из плоти, то теперь он обретает плоть.