В лучшем случае, одинокие женщины жили под опекой родителей, братьев или замужних сестер, которые находили им место в своем доме. Если же одинокая женщина не могла рассчитывать на опеку родственников, то она обычно устраивалась работать гувернанткой или платной компаньонкой. С точки зрения общественного мнения такое положение женщины было сомнительным, ее нельзя было уже назвать леди, но она не являлась и служанкой. К одинокой женщине относились пренебрежительно еще и потому, что с точки зрения той эпохи, она не смогла реализовать себя, выполнить своей главной жизненной задачи, т. е. посвятить свою жизнь заботе о муже и детях. Эти женщины были созданы для цели, которую они никогда не смогут выполнить. С этой точки зрения одинокие, незамужние женщины были самые бесполезные и несчастные существа. Созданный образ женщины таил в себе серьезные противоречия. С одной стороны, общественное мнение воспитывало в девушках уступчивость и жертвенность.
С другой стороны реальные обязанности жены по ведению домашнего хозяйства и воспитанию детей требовали значительной умственной силы и творческого потенциала. Пропагандируемые идеалы «романтической любви» предполагали взаимное доверие и сотрудничество супругов, тогда, как фактически жена была зависима, не имела ни юридической, ни экономической, ни интеллектуальной свободы. Таким образом, все эти первопричины порождали неравенство и в судебном делопроизводстве, чего и не мог не заметить Ф. М.
Достоевский. 2.
2. Вопрос равенства перед законом в публицистике Достоевского
Не случайно в предыдущем параграфе столь большое внимание было уделено вопросу о соотношении полов в современное Достоевскому время. Подробный разбор места женщины в семье и обществе, позволяет предположить, что половые различия наблюдались также и при осуществлении судебного делопроизводства. Тема правосудия в «Дневнике писателя» неразрывно связана с так называемым женским вопросом и встречается она, как правило, в публикациях 1876−1877 гг., что, если задуматься, выглядит достаточно парадоксально. Отношение к женщине в «Дневнике писателя» достаточно неоднозначно, так как, с одной стороны, автор видит в русской женщине возможность обновления русской цивилизации, так как русская женщина благородна по своей сути: «А в заключение мне хочется прибавить еще одно слово о русской женщине. Я сказал уже, что в ней заключена одна наша огромная надежда, один из залогов нашего обновления… Теперь, однако, уже можно свести счеты и сделать безбоязненный вывод. Русская женщина целомудренно пренебрегла препятствиями, насмешками.
Она твердо объявила свое желание участвовать в общем деле и приступила к нему не только бескорыстно, но и самоотверженно. Русский человек, в эти последние десятилетия, страшно поддался разврату стяжания, цинизма, материализма; женщина же осталась гораздо более его верна чистому поклонению идее, служению идее. В жажде высшего образования она проявила серьезность, терпение и представила пример величайшего мужества". С другой же стороны, перед читателем возникает образ либо самоубийцы, либо женщины-преступницы. По сути, женщин с благополучной судьбой у Достоевского попросту в «Дневнике писателя» нет. Выпуск в январе 1876 года становится своеобразной увертюрой ко всему изданию писателя. Специфика этого выпуска заключается в том, что в нем впервые поднимается вопрос основных тем публицистического произведения, задается их тональность и строй.
Эпизоды, вкрапленные в разные статьи первого номера, воспроизводят как бы варианты судьбы современной «Дневнику писателя» женщины. Наибольшую роль в произведении уделяется описанию убийству мещанки Перовой и о самоубийстве ее убийцы:"В газетах все недавно прочли об убийстве мещанки Перовой и об самоубийстве ее убийцы. Она с ним жила, он был работником в типографии, но потерял место, она же снимала квартиру и пускала жильцов. Началось несогласие.
Перова просила его ее оставить. Характер убийцы был из новейших: «Не мне, так никому». Он дал ей слово, что «оставит ее», и варварски зарезал ее ночью, обдуманно и преднамеренно, а затем зарезался сам. Перова оставила двух детей, мальчиков 12 и 9 лет, прижитых ею незаконно, но не от убийцы, а еще прежде знакомства с ним. Она их любила.
Оба они были свидетелями, как с вечера он, в страшной сцене, измучил их мать попреками и довел до обморока, и просили ее не ходить к нему в комнату, но она пошла"Столь страшное событие получает почти обыденное звучание. Причин такого преступления может быть как романтический характер убийцы, который предпочел убить женщину, чем отдать ее кому бы то ни было. С другой стороны, суть описания подчеркивает бесправное положение женщины в те времена. Можно предположить, что огромного неприятия факт этот в обществе на самом деле не вызвал. Примечательно, что делается так же ставка на то, что Перова сама была виновна перед законом и перед Богом — она прижила детей незаконно. Таким образом, даже в ситуации страшного убийства, акцент сделан на то, что женщина виновна в греховном поведении. Могла ли женщина такого склада вызвать полное участие в обществе?
Вряд ли, скорее о ее детях заботятся из-за тяги общества к благотворительности. Обращает на себя внимание и рассказ о женщине-преступнице, которая ударяет ножом своего мужа-алкоголика. «О, без сомнения, теперь не сорок лет назад, и курьеры не бьют народ, а народ уже сам себя бьет, удержав розги на своем суде. Не в этом и дело, а в причинах, ведущих за собою следствия. Нет фельдъегеря, зато есть «зелено-вино».
Каким образом зелено-вино может походить на фельдъегеря? — Очень может, — тем, что оно так же скотинит и зверит человека, ожесточает его и отвлекает от светлых мыслей, тупит его перед всякой доброй пропагандой. Пьяному не до сострадания к животным, пьяный бросает жену и детей своих. Пьяный муж пришел к жене, которую бросил и не кормил с детьми много месяцев, и потребовал водки, и стал бить ее, чтобы вымучить еще водки, а несчастная каторжная работница (вспомните женский труд и во что он у нас пока ценится), не знавшая чем детей прокормить, схватила нож и пырнула его ножом. Это случилось недавно, и ее будут судить. И напрасно я рассказал об ней, ибо таких случаев сотни и тысячи, только разверните газеты.
Но главнейшее сходство зелена-вина с фельдъегерем бесспорно в том, что оно так же неминуемо, и так же неотразимо стоит над человеческой волей". Думается, в повествование рассказ о женщине, которая убила своего мужа, введен не случайно. И, как ни странно, ситуация эта не персонализирована — таких женщин огромное количество. Картина, возникающая перед взглядом читателя очень нелицеприятна — женщина, чей труд практически не ценится, была брошена мужчиной ради алкоголя.
В итоге, каторжная работа стала ее уделом. Но, тем не менее, мужчина, который не обеспечивал семью, приходит домой, обладая всеми правами. А убийство, убийство, думается вынужденное, так как женщину ее пьяный муж избивал, становится причиной каторги. По сути, представления о правосудии достаточно эфемерны. Если дворянство, борясь за понятие чести, способно убивать друг друга на дуэлях, то обычные люди, а уж тем более женщины, которые защищают свою жизнь, убившие своего мучителя, обречены априори. По сути, правосудие не равно для всех во времена Достоевского. Первое, что обращает на себя внимание, это то, что русская женщина находится в конфликтных отношениях с мужчиной. Она лишена любви и семьи, и эта противоестественная ситуация толкает ее к противоестественным поступкам.
Традиционно долг женщины состоит в том, чтобы беречь семейный очаг, рожать и воспитывать детей. А современница «Дневника»? Она либо, как Перова, ведёт беспутный образ жизни, либо, как мать мальчика или дама на станции, покидает свой дом, либо, что противоестественнее всего, становится убийцей — вместо жизни несёт смерть. И толкает её к этому современный русский мужчина.
Сожитель Перовой «был из новейших: „Не мне, так никому“». Он дал ей слово, что «оставит её», и варварски зарезал её ночью, обдуманно и преднамеренно, а затем зарезался сам". По сути, современный Достоевскому мужчина является полным хозяином современной ему жизни. По сути, он настолько уже погряз в своем эгоизме, что перестает считать женщину равным ему во всех правах человеком. Как следствие, мужчина, чувствуя свою безнаказанность, начинает разрушаться сам, разрушает семью, толкает женщину к преступлению. Делает ли что-то законодательство, чтобы исправить это несправедливое положение дел? Не только не делает, но и всячески подчеркивает неравенство прав женщины и мужчины.
В дальнейшем тема лишь еще больше раскрывается. Перед нами читателем все больше разворачивается переход от одного состояния каторжницы — тяжелейшей работы, которая была присуща женщинам до каторги реальной. Вспомним, что субстантивированное прилагательное «несчастный» во времена Достоевского было синонимом слова «каторжник». Об этом значении слова писал сам Достоевский в «Записках из мёртвого дома». Иными словами, при помощи словосочетания несчастная каторжница достигается гипертрофированное описание. Но для того, чтобы разобраться с этими значениями, необходимо выстроить семантическую цепочку. То, что женщину эту будут судить — не становится чем-то новым, ведь она совершила уголовное преступление, а потому осуждение и направление ее на каторжные работы кажется весьма справедливым наказанием.
Но, как видно из текста статьи, героиня уже является несчастной каторжницей — значит, она уже осуждена. Но кем и за что? Кем или чем более или менее понятно: существующими в обществе отношениями. А вот за что? Ответить нечего.
Ни за что. Просто так. И теперь, подводя итог, заметим, что вот так, ни за что осуждена не одна «несчастная», а практически все современные «Дневнику» русские женщины, «ибо таких случаев сотни и тысячи, только разверните газеты». По сути, гендерные отношения и становятся тем самым злом, которое начинает влиять на проблему равноправия перед законом.
Проблема социальной справедливости, равноправия мужчины и женщины — одна из центральных в развитии женской темы. Она поставлена предельно просто. Автор переносит эти отношения из тесных петербургских квартир в залы суда, где в гипертрофированном виде подчеркивается та самая социальная несправедливость. В «Дневнике писателя» криминальный аспект исследуемых проблем также носит принципиальный, гносеологический характер. Зло общества в том, что женщине отказывается в праве называться человеком в полном смысле этого слова.
Женщина, как правило, в мире мужчин незаметна, ее присутствие необходимо, но полноценно участвовать в жизни других людей она не может. Судьба женщины — это судьба целых поколений. Она близка той самой старушки, даже на смерть которой никто не обратит внимание, разве что правнучек: «сколько не проживёт, всё запомнит старушку, как умерла, забыв руку у него на плече, ну, а когда он умрёт, никто-то на всей земле не вспомнит и не узнает, что жила-была когда-то такая старушка и прожила сто четыре года, для чего и как — неизвестно. Да и зачем помнить: ведь всё равно». Память поколений, уважение общества, даже правосудие — это удел мужчин.
Женщина создана лишь для того, чтобы быть тенью мужчины, чтобы рожать ему детей и чтобы пройти незаметно для всех. Это касается как богатых, которые еще хоть как-то могут блистать, так и бедных, которые никак не могут себя проявить. На женщину в обществе внимание обращается лишь тогда, когда она совершает что-то такое, что выходит далеко за пределы представления о нормальном женском поведении. На женщину внимание обращает только тогда, когда она становится или преступницей или жертвой (второе становится наиболее частым явлением, а потому становится чем-то обыденным). А случаев таких становится всё больше и больше, и все они какие-то пугающе безобразные и загадочные. К примеру, упоминание о так называемом деле Каировой, которое становится чем-то совсем уж нетрадиционным для российской действительности: «Однако далеко уехали от дела Каировой. Я хотел лишь заметить моему корреспонденту, что хоть я и согласен во взгляде на «распущенность инстинктов и деспотическую необузданность желаний», тем не менее в мнении почтенного корреспондента моего нахожу слишком много строгости, даже бесцельной (ибо чуть ли он и сам не признает в преступнице сумасшедшую), слишком много тоже преувеличения, тем более, что ведь кончает же он тем, что сам признает повлиявшую среду, почти до невозможности борьбы с нею.
Что до меня, то я просто рад, что Каирову отпустили, я не рад лишь тому, что ее оправдали. Я рад, что отпустили, хотя и не верю сумасшествию ни на грош, несмотря на мнения части экспертов: пусть уж это мое личное мнение, я оставляю его при себе. К тому же без сумасшествия эту несчастную как-то жальче. В сумасшествии — «не ведала, что творила» …
а без сумасшествия — подите-ка, перетащите-ка на себе столько муки! Убийство, если только убивает не «Червонный валет» , — есть тяжелая и сложная вещь. Эти несколько дней нерешимости Каировой по приезде к ее любовнику его законной жены, это накипающее всё более и более оскорбление, эта нарастающая с каждым часом обида (о, обидчица она, Каирова, я ведь не сошел еще с ума, но ведь тем и жальче, что она в падении своем не могла понимать даже, что она-то и есть обидчица, а видела и чувствоваласовершенно обратное!) — и, наконец, этот последний час перед «подвигом», ночью, на ступеньках лестницы, с бритвой в руках, которую купила накануне, — нет, всё это довольно тяжело, особенно для такой беспорядочной и шатающейся души, как Каирова! Тут не по силам бремя, тут как бы слышатся стоны придавленной. А затем — десять месяцев мытарств, сумасшедших домов, экспертов, и — столько ее таскали, таскали, таскали, и при этом эта бедная тяжкая преступница, вполне виновная, — в сущности представляет из себя нечто до того несерьезное, безалаберное, до того ничего не понимающее, не законченное, пустое, предающееся, собой не владеющее, серединное, и так даже до самой последней минуты приговора, — что как-то легче стало, когда ее совсем отпустили. Жаль только, что нельзя было этого сделать, не оправдав, а то вышел скандал, как хотите". По сути, Достоевский вскрывает тут все мучения человеческой души. Он смог не только подчеркнуть, что женщина перенесла за все время метаний по сумасшедшим домам, по тюремным камерам, что ее необходимо пожалеть.
Автор отказывает героине статьи в сумасшествии — сумасшедшей она не был, но прекрасно понимала свое падение — падение, навязанное ей другими людьми. Преступница не доходит до такого сама, ее доводит общество. Примечательно, что это же общество пишет возмущенные письма о том, что автор в своем журнале не чернит эту преступницу. Кроме того, письмо, ставшее причиной опубликования этой статьи отмечает один факт, особенно сильно возмутивший всех — матери и жены и совсем еще юные девушки аплодировали, когда был вынесен приговор. Ситуация эта стала отражением якобы злостной женской натуры, но, думается, великий русский писатель смог лучше других уловить смысл этого противоречивого жеста — женщина настолько часто становится жертвой закона, что оправдание ее воспринялось как акт милосердия, акт торжества справедливости. Ее нужно было оправдать только потому, что она выстрадала свою свободу сполна. Или, что еще страшнее — дело Корниловой, когда беременная женщина выбрасывает свою маленькую падчерицу из окна: «Пятнадцатого октября решилось в суде дело той мачехи, которая, помните, полгода назад, в мае месяце, выбросила из окошка, из четвертого этажа, свою маленькую падчерицу, шести лет, и еще ребенок каким-то чудом остался цел и здоров.
Эта мачеха, крестьянка Екатерина Корнилова, двадцати лет, была за вдовцом, который с нею, по показаниям ее, ссорился, не пускал ее в гости к родным, да и родных ее не принимал к себе, попрекал ее покойной женой своей и тем, что при той хозяйство у него шло лучше, и т. д. и т. д., словом, «довел ее до того, что она перестала любить его», и, чтоб отмстить ему, вздумала выкинуть его дочь от той прежней жены, которою он попрекал ее, за окошко, что и исполнила. Одним словом, история, — кроме чудесного спасения ребенка, — по-видимому, представляется довольно простою и ясною историей. С этой точки, то есть с точки «простоты», взглянул на дело и суд, и тоже самым простейшим образом присудил Екатерину Корнилову, имевшую при совершении преступления более семнадцати лет и менее двадцати, сослать в каторжные работы на два года и восемь месяцев, а по окончании работ сослать в Сибирь навсегда". По сути, дело, описываемое в «Дневнике» — это что-то аномальное, что никак не вяжется с ситуацией беременности, когда женщина сама стремится стать матерью. И трагедия тем сильнее, что женщина, понимая, что она совершает, все же идет на это, а затем, в порыве какой-то чисто русской жертвенности, сама на себя доносит и сама, как на крест отправляется в Сибирь.
Это сложно понять, но это является чертой русского народа. Во всем этом есть что-то изломанное, исковерканное, чего не должно быть. По сути, эти жесты — это протест против положения, сложившегося в обществе. А всё более увеличивающееся сопротивление норме свидетельствует о её несостоятельности. Эта «норма», утверждают своими невероятными поступками современницы «Дневника», ненормальна. По ней жить нельзя.
Она провоцирует преступление. И, когда судят женщин, идущих на такой протест — это лишь укрепление этой нормы, что еще большее преступление, чем-то, которое совершили женщины. Корень зла, считает Достоевский, в том, что эта «норма» придумана и установлена мужчинами для женщин, то есть по природе своей она ложна и фальшива. Главным виновником современного драматичного (и даже трагического) положения русской женщины является мир, устроенный по-мужски.В качестве доказательства приводится рассуждение Утина, который прививает своей подопечной качества, не присущие на самом деле женщине, занимавшийся делом Каировой — женщины, покушавшейся на жизнь жены своего любовника. Примечательно, что для Достоевского, тонкого психолога, интересным становится не столько исследование психологии преступника, при том, что психология эта — это психология нетипичная, психология женщины, но анализу тех условий, которые заставляют женщину стать преступницей. Достоевский, перечитывая слово за словом обвинения Утина, критически подходит к нему, развенчивая всю его несостоятельность, вскрывая всю абсурдность его рассуждений. Слова Утина позволяют сделать тот вывод, что"Если бы нашлась женщина, способная в такую минуту бросить бритву и дать делу обратный исход, то вы бы, стало быть, обозвали её камнем, а не женщиной, женщиной без сердца". То есть, в любом случае женщина уже была бы осуждена, но виновата ли она на самом деле — это неизвестно.
По сути, сбой в рассуждениях Утина наступает тогда, когда он пытается прочувствовать все то, что чувствовала Каирова, иными словами, когда мужчина хочет прочувствовать то, что чувствует женщина. Тем страшнее, что пытается он сделать без отсылок к реальным фактам, к показаниям женщины, а только опираясь на свою фантазию (и это при том, что мужчине понять женщину достаточно сложно). Автор вскрывает в своей статье всю губительность таких рассуждений, отмечая, что причина всех преступлений лежит как раз в этой фальши. Ведь, если рассмотреть образ Утина, воссоздаваемого на страницах, то можно увидеть, что в его образе сливаются одновременно и самоуверенность мужчины, твердо уверенного в том, что его точка зрения становится единственно приемлемой, и, в то же время, мышление государственного чиновника, который должен защищать подсудимую. Утин, оправдывая Каирову, на самом деле заботится не столько о своей подзащитной, сколько о возможности мужчин навязывать собственную точку зрения женщинам. Являя собой образ гуманного мужчины, он, в итоге, не только не спасает героиню от наказания, но, по сути, еще больше усугубляет ее положение.
Каирова как вошла в зал заседаний, уверенная в том, что вокруг нее один обман, так и вышла из него, понимая, что общество никак ей не поможет и никогда не поймет ее мучений. Однако, обвиняя мужчин, возлагая на них главную ответственность, автор не оправдывает и женщин. Его позиция — это позиция деятельного сострадания и участия. Драматические поступки женщин, описанные в «Дневнике», раскрывающие тот факт, что правосудие не является единым для всех, продиктованы, по мнению писателя, неправильно понятой идеей женской эмансипации, которая проникла даже в самые малограмотные слои общества, где исказилась ещё больше. Фальшь и ложное положение женщин постепенно перерождается в протест. Высшим проявлением этого протеста становится эмансипация, которую не приняли в русском обществе.
Как следствие, представление о равенстве мужчины и женщины стала причиной перерождения женщины в мужчину. Мужчины так долго отказывали женщине в этом равенстве, что получилась та самая ошибка, которую Достоевский считал нерусской по своей сути. Классическое восприятие «женского вопроса» — Жорж Занд, женщина с мужским именем и в мужском костюме. Но Жорж Зандбыла гениальнейшей женщиной, а потому ее личность одновременно показывает и возможность выхода из этого аномального положения. Анализируя убеждения Жорж Занд, её жизненный путь, Достоевский обращает особое внимание не на внешнее проявление её взглядов, а на их сущностный характер, определённо выявленный в художественном творчестве писательницы. «
Как женщина сама, — пишет Достоевский, — она, естественно, более любила выставлять героинь, чем героев". В этом предложении вводное слово «естественно», может быть, самое главное. Жорж Занд была притягательна не столько своим творчеством, сколько своей естественностью. Она приоткрыла завесу тайны женщины перед мужским миром, создав целую галерею женских персонажей. Естественность ума становится тем самым отличительным знаком, который должен стать для русских женщин примером для подражания.
Важно не мужское имя и мужской костюм, а мышление, не уступающее мужчине. Ведь Жорж Занд умерла прекрасной матерью. Выход из сложившейся фальшивой ситуации вполне очевиден — надо позволить женщине наконец не притворяться, не быть тенью мужчины, а, наконец-то стать самой собой, развиваться, быть равной с мужчиной. Естественная женщина приведет к тому, что мужчина сможет увидеть собственную фальшь, что станет следствием изменения мира к лучшему. Именно это ведь показали русские женщины во времена многих воин.
По сути, правосудие всегда было и будет за мужчин. Женский вопрос не может быть решен без переустройства всех базы, в том числе и базы правосудия. Только в тот момент, когда мужчины откажутся от своей монополии на право единственных претендентов на право судить мир. В том случае, если женщинам будет позволено развивать свои природные задатки, вопрос преступления будет решен. Таким образом, говоря о гендерном подходе к правосудию, приходится признать тот факт, что перед читателем публицистики Достоевского встает мир, который был создан мужчинами и был создан для мужчин. Соответственно, правосудие в нем характеризуется как институт, не характерный для женщин.
Женщина, попадающая в когти суда почти всегда обречена, так как она не обладает правами мужчин. ВЫВОДЫ ПО ВТОРОЙ ГЛАВЕТаким образом, можно сделать вывод о том, что в России, так же, как и в других странах Европы наблюдается один интересный факт -женщина не обладает теми же правами, что и мужчина. Поэтому это отражается как в быту, когда женщине позволено только быть матерью, продолжательницей рода, так и, тем более, правосудии, когда женщину судят по законам мужчин. Вполне естественно, что о равноправии говорить здесь не приходится — женщина, преступившая закон рассматривается как существо, более опасное, чем мужчина-преступник. Если судьи могут еще простить преступление мужчине, то женщине они его не простят никогда, так как речь идет о нарушении «святая святых».
Единственный выход из этой справедливости Достоевский видит в обеспечении женщины теми же правами, что и мужчин, в предоставлении ей возможности развития в соответствии со своими наклонностями.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Практически все преступления в романах Достоевского обусловлены идеологией человека, преступающего закон. Писателя интересует не столько детализированный отчет о преступлении, или, если рассматривать вопрос шире, о правонарушении, не репортаж с места событий, сколько сама суть преступления, социальные истоки его появления на свет и его место в жизни конкретного человека и общества в целом. Этот вопрос напрямую связан с феноменом правосудия как нравственного образования. И вопрос этот проявляется не только в романах, но и в публицистике писателя. Поэтому, пытаясь разобраться в причинах появления такого неоднозначного явления, как деликт, Достоевский неизбежно соприкасается в своем творчестве с понятием права. Достоевский высоко оценивал философскую мысль, но не преследовал цель создания собственной, исчерпывающей и законченной философской системы. Очевидно, основной чертой его мировоззрения является динамизм, отсутствие статики.
Достоевский неоднократно возвращается к уже исследованным версиям и фактам, рассматривая их под отличным от ранее отмеченного углом зрения. Так, например, через десятилетие после создания «Преступления и наказания» в 1876 г. в подготовительных материалах о преступлении Каировой мы неоднократно встретим упоминание об упомянутом романе и его герое. Проанализировав публицистику Ф. М. Достоевского, как собственно публицистические произведения писателя, так и статьи, выходящие под его редакцией, приходится отмечать тот факт, что у Достоевского выработался свой, принципиально отличный подход к правосудию.
Суть его заключалась в том, что Россия должна развиваться своим путем в сфере суда, а не бездумно копировать его с Запада. Именно поэтому в основе судопроизводства должно лежать представление о православии, как об организующей силе. Примечательно, что Достоевский отнюдь не исключал представление о раскаянии — преступник может быть отпущен, если он раскаивается искренне. В этих представлениях о сущности преступления и наказания, о соотнесении людского суда и суда божественного вырабатывается творческий подход писателя, который впоследствии найдет свое отражение в романах писателя. В России, так же, как и в других странах Европы наблюдается один интересный факт — женщина не обладает теми же правами, что и мужчина. Поэтому это отражается как в быту, когда женщине позволено только быть матерью, продолжательницей рода, так и, тем более, правосудии, когда женщину судят по законам мужчин. Говоря о гендерном подходе к правосудию, приходится признать тот факт, что перед читателем публицистики Достоевского встает мир, который был создан мужчинами и был создан для мужчин. Соответственно, правосудие в нем характеризуется как институт, не характерный для женщин.
Женщина, попадающая в когти суда почти всегда обречена, так как она не обладает правами мужчин. Вполне естественно, что о равноправии говорить здесь не приходится — женщина, преступившая закон рассматривается как существо, более опасное, чем мужчина-преступник. Если судьи могут еще простить преступление мужчине, то женщине они его не простят никогда, так как речь идет о нарушении «святая святых». Единственный выход из этой справедливости Достоевский видит в обеспечении женщины теми же правами, что и мужчин, в предоставлении ей возможности развития в соответствии со своими наклонностями.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Акелькина Е. А. Формирование философской прозы Ф. М. Достоевского / Е. А. Акелькина // Творчество Ф. М. Достоевского. Искусство синтеза. Екатеринбург, 1991. — 224 — 250 С. Акопов А. И. К вопросу о журнале как типе периодического издания / А. И. Акопов // Типология журналистики. Вопросы методологии и истории.
— Ростов: Изд-во Ростов, ун-та, 1987. С. 61- 77. Акопов А. И. Методика типологического исследования периодических изданий (на примере специальных журналов) / А. И. Акопов. Иркутск, Издательство Иркутского университета, 1985. — 96 с. Аллен Луи Ф. М. Достоевский.
Поэтика. Мироощущение. Богоискательство / Ален Луи. СПб.: Logos, 1996.
— 176 с. Арденс Н. Н. Достоевский и Толстой / Н. Н. Арденс. М., 1970. — 373 с. Ахундова И. Р. «.. Все это, быть может, было вовсе не сон!""Смерть» смешного человека) / И. Р. Ахундова // Достоевский и мироваякультура.
М.: Классика плюс, 1997. -№ 9. — С. 186 — 205. Баршт К. А. Рисунки в рукописях Достоевского / К. А. Баршт. СПб.: Формика, 1996.-319 с. Батюто А.
И. Незамеченные отклики на «Анну Каренину» в «Дневнике писателя» / А. И. Батюто // Достоевский Ф. М. Материалы и исследования. Л.: Наука, 1983. — С. 132−141.Бахтин М. М. Автор и герой: К философским основам гуманитарных наук / М. М. Бахтин. СПб.: Азбука, 2000. ;
336 с. Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского / М. М. Бахтин. М.: Худ. лит., 1972.-472 с. Белинский В. Г. Полное собр. соч. (в 13 т.т.) / В. Г. Белинский. М.: АН СССР, 1956.-Т. 10.
— 474с. Белкин А. А. Читая Достоевского и Чехова / А. В. Белкин. М.: Худ. лит.,
1973;301 с. Белопольский В. Н. Достоевский и философская мысль его эпохи. Концепция человека / В. Н. Белопольский. Ростов: Изд-во Ростов, унта, 1987.-206 с. Бельчиков Н. Ф. Достоевский в процессе петрашевцев / Н. Ф. Бельчиков. М.: Наука, 1971. — 294 с. Бельчиков Н. Ф. Зарубежные издания А. И. Герцена.
Библиографическое описание. 1850−1869 / Н. Ф. Бельчиков. М.: Наука, 1973. — 95 с. Бердяев Н. А. Миросозерцание Достоевского / Н. А. Бердяев. М.: Захаров, 2001.-174 с. Бердяев Н. А. О русских классиках / Н. А. Бердяев.
М.: Высш. школа, 1993.-368 с. Березина В. Г. Жанр годового обозрения литературы в русской журналистике первой половины XIX века / В. Г. Березина // Русская журналистика XVIII—XIX вв. Л.: Изд-во ЛГУ, 1969. — С. 42 — 79. Биография, письма и заметки из записной книжки Ф. М. Достоевского. ;
СПб., 1883.-866 с. Борщевский С. С. «Отечественные записки». 1868 1884
Хронологический указатель анонимных и псевдонимных текстов / С. С. Борщевский. — М.: Книга, 1966. — 96 с. Борщевский С. С. Щедрин и Достоевский. История их идейной борьбы / С. С. Борщевский.
М.: Гослитздат, 1956. — 392 с. Бочаров А. Г.
Основные принципы типологии современных журналов / А. Г. Бочаров // Вестн. Моск. ун-та, Серия 10. Журналистика.
1973. -№ 3. — С.
25−38.Буданова Н. Ф. Диалог с автором «Нови» в «Дневнике писателя» за 1877/ Н. Ф. Буданова // Достоевский. Материалы и исследования. Л.: Наука, 1983.-С. 142- 162. Буданова Н. Ф. Достоевский и Тургенев: творческий диалог / Н. Ф. Буданова. Л.: Наука, 1987. 196 с. Бурсов Б. И. Личность Достоевского.
Роман-исследование / Б. И. Бурсов. Л.: Совет, писатель, 1979. — 680 с. Бушмин А. С. Салтыков Щедрин. Искусство сатиры / А. С. Бушмин. ;
М.: Современник, 1976. — 253 с. Гернет М. Н. История царской тюрьмы.
Т. 1. М., Госюриздат, 1960 — 384 с. Головачев А. А. Десять лет реформ.//
http://www.twirpx.com/file/856 262/Градовский Г. К Итоги (1862—1907). Киев, 1908, с. 5. Градовский Г. К. Автобиография.—В кн.: Публигрит-гражданин, с. 7. Гримшоу Д. Идея «женской этики"// Феминизм: Восток.
Запад. Россия. — М., 1993. ;
С. 8−29Диттрич Т. Повседневная жизнь викторианской Англии. / Т.
Диттрич. — М.: Молодая гвардия, 2007. — 382 с. Достоевский Ф. М. Письма. Т.
1. М.—Л., 1928, с. 380. Достоевский Ф. М.
Письма. Т. 2, с. 257Достоевский Ф.
М. Поли. собр. соч: Т. 22. М., «Просвещение», 1918, с. 271. Достоевский Ф.
М. Дневник писателя //
http://az.lib.ru/d/dostoewskij_f_m/text_0480.shtml Достоевский Ф. М. Статьи и материалы. Сб. 2-й. Под ред.
А. С. Долинина. Л. — М."Мыюль", 1924, с. 573. Достоевский Ф. М.
Письма. //
http://bookmate.com/books/N5tfbKqBДунаев М. М. Православие и русская литература. С. 284. Зидер Р. Социальная история семьи в Западной и Центральной Европе (конец XVIII — XX вв.). — М.: ВЛЛДОС, 1997 — 301 с.
Екимов А. Толки о волостных судах.— «Гражданин», 1873, № 8, с. 237.Ералаш.-— «Гражданин», 1873, № 3, с. 87Заботы, взгляды, мечты.—"Гражданин", 1873, № 6, с. 162. Заметки досужего читателя.—"Гражданин", 1874, № 11, с. 331. Из дорожных заметок на Севере. — «
Гражданин", 1873, № 5, с. 138Из дорожных заметок на Севере. — «Гражданин», 1873, № 5, с. 138Из Москвы.
— «Гражданин», 1873, № 48.Из текущей жизни. — «Гражданин», 1873, № 42, с. 1132
Из текущей жизни. — «Гражданин», 1873, № 49, с. 1315
Из текущей жизни.— «Гражданин», 1874, № 9, с. 264. Из текущей жизни.—"Гражданин", 1874, № 15, с. 443. Изложение этих процессов см.: Карлова Т, С. Информация и анализ в журнале «Время». — В кн.: Единство и информации и анализа в публицистике.
Казань, Изд-во КГУ, 1974, с. 63—69.Иностранные события. — «Гражданин», 1873, № 43.Инсаров А. Из записок лекаря. — «Время», 1862, № 10; Озерков Н. Запискиследователя.
— «Эпоха», 1864, № 5, и др. Ильин И. А. Собрание сочинений в 10-ти тт. Т.6, кн. З / И. А. Ильин. — М.: Русская книга, 1993
История всемирной литературы: В 9-ти тт. Т.
6. / Отв.ред. И. А. Тертерян. — М.: Наука, 1989.-880с.Кони А. Ф.
Собрание сочинений: В 8 т. М., 1968., Т. 2. С.
168.Московские заметки.— «Гражданин», 1873, № 6, с. 137. Муравьева М. Г. Гендерная история в российском вузе: нужна ли она? //
Гендернаяистория: pro et contra. СПб., 2000. С. 3−20.Наши домашние дела. —: «Время», 1862, № 10, с.
34—37.Наши домашние дела.— «Эпоха», 1864, № 10, с. 1. Наши домашние дела. — «Эпоха», — 1864, № 10, с. 1. Нелегале вести.—"Гражданин", 1874, № 10, с. 285. Политическое обозрение.
— «Время», 1861, № 11, с. 17. Политическое обозрение. — «
Время", 1862, № 11, с. 187—194.Политическое обозрение. — «Время», 1862, № 5, с. 5. Процесс по обвинению рядового в убийстве.— «Морской сборник», 1861, т. 55, № 9, с. 14—21Протесе Ласенера.—"Время", 1861, № 1—2Рескин Д.
Сочинения. Сезам и Лилий. / Перевод Л.
П. Никифорова. — М., 1900 — 81 с. Рябова T.E. Стереотипы и стереотипизация как проблема гендерных исследований // Личность. Общество. Культура. 2003.
Т. V, выи. 1−2 (15−16). С. 52, 74. Салманов П. Замечательнейшие случаи из иностранной уголовной практики.— «Юридический журнал», 1861, № 5, январь, с.
140—151Спенсер Г. Права женщин. — СПб., 1900. — С. 34Тартаковская И. Г. Социология пола и семьи. Самара, 1997.
— 52 с. Туниманов В. А. Достоевский и Некрасов // Достоевский и его время. Л., 1971. С. 61. Ткачев П.
О суде по преступлениям против закона печати.— «Время», 1862, № 6. с. 41. Фридлендер Г. М.
Реализм Достоевского. М.—Л., «Наука», 1964 — 404 с. Фридлендер Г. М. Примечания / Г. М. Фридлендер // Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений и писем в 30 т. — Л.: Наука, 1981. — Т.
22. — С. 279. Чирков Н. М. О стиле Достоевского. — М: Наука. ;
304 с. Эльсберг Я. К Достоевский—христианский социалист? — В. кн.: Искусство слова. М" «Наука», 1973, с. 221.
