Образ революции в произведениях поэтов Серебряного века

Разрушение старого мира шло по всем направлениям. Упразднялась религия, ломалась государственная машина, рушилась экономика, деградировала культура, поиском «новых форм» отрицалось старое искусство. И наконец, велось разрушение основы культурного существования всякого самобытного народа — велось разрушение языка. В революционном воздухе витала идея внедрения эсперанто, входили в моду двусмысленные аббревиатуры, планировалась упрощающая языковая реформа. Из фонетических и графических обломков «отжившего», «архаичного» русского языка явившиеся невесть откуда демиурги нового слова пытались конструировать неслыханные доселе словесно-звуковые и словесно-графические миры. При этом они либо скрывали смысл под заумной шифровкой, либо совершенно не заботились о таковом, сосредоточиваясь лишь непосредственно на новом, самоценном, «самовитом» слове:

«Чхо-хох»!

увей чипля!

злукон! злубон!

шагимп!..

Фа-зу-зу-зу!..

кваб тарад тара-пин пур пирк!

квара куаба ував вабакp!

брктр кр…

И наконец, хрестоматийно «гениальное»:

дыр бул щы убещур скум вы со бу р л эз

(Алексей Крученых. 1913)

Когда наступил Октябрь 1917 года, Маяковский заявил: «Моя революция», и это означало не только то, что он принял ее, но и то, что совершилась именно его революция, которую он предсказывал и которую так страстно ждал для себя и для всех трудящихся людей. Поэт воспринял революцию не просто как планетарный социальный взрыв, но и как новое творение мира и человека, но уже не Богом, а самими людьми. «Сегодня пересматривается миров основа», — сказал он в поэтохронике «Революция», написанной в апреле 1917 года.

Преобразование мира Маяковский увидел и в Феврале:

Сегодня рушится тысячелетнее «Прежде».

Сегодня пересматривается миров основа. (17 апреля 1917)

Образ творцов нового мира перекликается с идеями из «Будетлян» ;

Мы все на земле солдаты одной, жизнь созидающей рати.

Преобразование мира увидел и Хлебников, на его восприятие наложили отпечаток его вычисления законов времени — в Феврале Хлебников увидел подтверждение своих взглядов — на смену уничтоженным государствам должно прийти научно построенное человечество, строить его будут, видимо, председатели Земного шара, названные в тексте «обжигателями сырых глин человечества». (Причина уничтожения государств — их преступление — три года войны). Начало преобразования в революции увидел и Каменский, в Феврале Каменский увидел не только политические преобразования (революцию Тела), но начало революции Духа — в результате «Взрыва Российской Революции» появился новый человек («Человек-Брат-Товарищ-Гражданин»). Идеи о преобразовании мира окончательно оформились уже после Октября 1917. В «Манифесте летучей федерации футуризма» (Д. Бурлюк, Каменский, Маяковский — 1918) провозглашалась неизбежность Революции Духа — основы старого строя футуристы видели в политическом, социальном, духовном рабстве, рабство политическое, по их мнению, было уничтожено Февральской революцией, социальное — Октябрьской, рабство духовное только предстояло уничтожить в грядущей Революции Духа, путем к Революции духа, естественно, являлся футуризм.

Революция в России как восстание не произошла неожиданно, не случилась на пустом месте — она была закономерным этапом всеобщего распада. Революция постепенно вызрела в умах, отразилась в литературе, искусстве, философии и только затем воплотилась в действительности. И то, что происходило в поэзии после перевала — октября 1917 года, — было вполне логичным продолжением того, что выносил в себе предреволюционный «серебряный век». После того как старый мир и в сознании, и въяве был разрушен и введен в состояние хаоса, после того как были сконструированы и представлены в чертежах и картинах модели нового мира и были призваны на арену истории «строители» началось воплощение вымечтанных утопий в реальной жизни. Явившиеся не от Бога новые апостолы, пророки, мессии — фанаты, полные максималистской беспощадной решимости, — надели фартуки и засучили рукава: новый искусственный мировой город начал строиться:

Мир строится по новому масштабу.

В крови, в пыли, под пушки и набат Возводим мы, отталкивая слабых, Утопий град — заветных мыслей град.

Мы не должны, не можем и не смеем Оставить труд, заплакать и устать:

Мы призваны великим чародеем Печальный век грядущим обновлять…

И впереди мы видим град утопий, Позор и смерть мы видим позади, В изверившейся, немощной Европе Мы — первые строители-вожди.

Мы — первые апостолы дерзанья, И с нами все: начало и конец.

Не бросим недостроенного зданья И не дадим сгореть ему в огне.

Здесь перекресток — веруйте, поймите, Решенье нам одним принадлежит, И гений бурь начертит на граните ;

Свобода или рабство победит.

Утопия — светило мирозданья, Поэт-мудрец, безумствуй и пророчь,;

Иль новый день в невиданном сиянье, Иль новая, невиданная ночь!

(Николай Тихонов. Перекресток утопий. 1918)

Глава 3. «Серебряный век» во время и после революции Что же было потом? Потом, как и положено, из хаоса стал рождаться новый порядок. Век серебряного эстетического блеска и звона иудиных сребреников закончился: его дело было сделано. На смену ему вставал новый — железный век. Въяве начинали громоздиться стальные конструкции новой вавилонской башни (Дворец Советов в Москве и т. п.).

Формировалась новая, стальная идеология, креп новый, стальной закон. Строился мир, жесткость которого и не воображалась всхлипывающим эстетическим мессиям 1890−1910;х годов, тем, которые в своих поэтических заклятиях сами так усердно этот мир призывали.

Столичный Петербург — Петроград как национальный центр культурной и общественно-политической жизни привлекал к себе также новокрестьянских и пролетарских поэтов. Многое значила Северная Пальмира в творческом развитии Н. Клюева, С. Есенина. М. Горького, Д. Бедного и других певцов крестьянской и пролетарской России.

В судьбе Клюева и Есенина заметную роль сыграли А. Блок и С. Городецкий, другие столичные литераторы. Творческое влияние символистов, в первую очередь Блока, способствовало развитию в поэзии Клюева, Есенина и Клычкова романтического начала, которое имело у новокрестьянских поэтов, особенно у самого значительного из них — Есенина, пантеистический характер). Вхождение новокрестьянских поэтов в большую литературу стало заметным событием предреволюционного времени. У этого события была и лубочно-театрализованная сторона, которую с иронией описал в своих воспоминаниях Г. Иванов). В 1913 году в Петербурге выходит первый сборник пролетарского поэта Демьяна Бедного — «Басни». Довольно скоро, в годы революции и гражданской войны, агитационно-публицистическая поэзия Бедного станет самой популярной среди народных масс.

Весьма содержательной и разнообразной была поэтическая жизнь Петрограда в период революции и гражданской войны (1917;1921 годы), которым завершается «серебряный век». В это время поэты в основном были связаны с Домом искусства и Домом литераторов, с издательством «Всемирная литература» и Вольной философской ассоциацией (Вольфилой), с литературными группами — «Скифы», Цех поэтов, Комфуты, петроградский Пролеткульт. Литературная жизнь Петрограда тех лет, в том числе поэтическая, запечатлена в дневниках и записных книжках А. Блока, в романе О. Форш «Сумасшедший корабль», в воспоминаниях «На берегах Невы» И. Одоевцевой и «Петербургские зимы» Г. Иванова и других художественных и мемуарных свидетельствах.

Развивая традиции Пушкина и Достоевского, чутко слушая «музыку» своего времени, Блок гениально выявил трагедийную сущность русского пути в XX столетии и запечатлел его в своей петроградской поэме «Двенадцать». В ней предсказан и крестный путь России в советское время.

…Так идут державным шагом ;

Позади — голодный пес, Впереди — с кровавым флагом И за вьюгой невидим, И от пули невредим, Нежной поступью надвьюжной, Снежной россыпью жемчужной, В белом венчике из роз ;

Впереди — Исус Христос.

В эпилоге поэмы-трагедии Блок не только развернул движущуюся панораму «русского строя души» в революционную эпоху с его нравственно-эстетическими полюсами — Христом и псом, но и предсказал судьбу «русского строя души» в послеоктябрьское время. Двенадцать апостолов нового мира, сознательно идущие революционным державным шагом, в то же время из-за неразвитости своих нравственных и эстетических чувств (за исключением Петрухи), в силу своей духовной слепоты стреляют в незримого для них Христа, не подозревая, что он является символом самоотверженной, трагедийной любви к людям. Эта «стрельба» в прямом и переносном смысле будет продолжаться на протяжении семи послеоктябрьских десятилетий, вплоть до наших дней, но Христос останется невредимым, так как он есть не существо во плоти, а идеал духовной красоты и совершенства, который рано или поздно воскреснет в душах людей, достойных его. Вражда же или нечуткость к идеалу Христа приведет к духовному одичанию и нравственному вырождению тех, кто будет продолжать «стрелять» в него, ускорит их превращение, как в свое время блоковского Ваньки, в паршивого пса, символизирующего перерождение простых людей в любителей красивой «буржуйской» жизни за чужой счет, паразитирующих на страданиях народа. Такой пес стал миллионоглавым в наши дни, когда соблазн «красивой» жизни любой ценой — воровства, взяточничества, насилия, даже убийства — получил широкое распространение. В этой ситуации «бездны мрачной па краю» для очищения «русского строя души» от всякой нечисти и скверны особое значение приобретает возрождение высоких духовных, нравственных и эстетических идеалов «серебряного века» русской поэзии.

Заключение

Литература XX века развивалась в обстановке войн, революций, затем становления новой послереволюционной действительности. Все это не могло не сказаться на художественных исканиях авторов этого времени. Социальные катаклизмы начала нашего столетия усилили стремление философов, писателей понять смысл жизни и искусства, объяснить постигшие Россию потрясения. Поэтому неудивительно, что любая область литературы начала XX века поражает необычностью и разнообразностью авторских мироощущений, форм, структур. Художественные искания обрели редкую напряженность и совершенно новые направления. За каждым Мастером прочно укрепилась слава первооткрывателя какого-либо нового прежде недоступного направления или приема в литературе.

Поэзия «серебряного века» отразила в себе, в своих больших и малых магических зеркалах, сложный и неоднозначный процесс социально-политического, духовно-нравственного, эстетического и культурного развития России. В этом метаморфическом процессе, запечатленном поэзией, есть высокие подъемы и резкие спады, светлые и темные стороны, драматические и комические сцены, но в глубине своей — это процесс трагедийный.

Начало XX литературного столетия внутренне связано с его концом, который пришелся на наше время. Как и веком раньше, наша литература сегодня столкнулась с проблемами крушения и возрождения идеалов, переоценки всех ценностей, созданием новых жизнетворческих и жизнестроительных концепций, соперничеством реализма и романтизма, материализма и идеализма, альтруизма и всех разновидностей эгоизма. Вот почему поэзия «серебряного века», отразившая в себе эти проблемы и устремления, интересна сегодня не только для познания нашего прошлого, но и для, постижения духовно-нравственных и эстетических процессов настоящего и будущего.

Список литературы

Бердяев Н. Русский культурный ренессанс начала XX века // Книжное обозрение. 1988. 30 декабря, № 52.

Блок А. Собр. соч.: В 8-ми т. Т.

1. М.; Л ., 1955. 512 с.

Марков В. Ф. История русского футуризма. Спб., 2000. 380 с.

Маяковский В. Полн. собр. соч.: В 13-ти т. Т. 1. М., 1955. 620 с.

Мережковский Д. С. О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы. СПб., 1893. 268 с.

Поэзия серебряного века. В 2 т.: Т. 1.- М.: Дрофа: Вече, 2002.- 368 с.

Серебряный век: Петербургская поэзия конца XIX — начала XX в. / сост. Пьяных М. Ф., Лениздат, Ленинград, 1991. 490 с.

Федотов Г. П. Три столицы // Новый мир. 1989. № 4. 230 с.

Шеррер Ю. Религиозно-философские искания в России в начале XX века // История русской литературы. XX век: Серебряный век. М., 1995.

Эткинд А. Хлыст: Секты, литература и революция. М., 1998. 374 с.

Поэзия серебряного века. В 2 т.: Т. 1.- М.: Дрофа: Вече, 2002.- 4 с.

Бердяев Н. Русская идея // Вопросы философии. 1990. № 2. 140 с., Русский культурный ренессанс начала XX века // Книжное обозрение. 1988. 30 декабря, № 52.

Блок А. Собр. соч.: В 8-ми т. Т.

1. М.; Л ., 1955. 512 с.

Маяковский В. Полн. собр. соч.: В 13-ти т. Т. 1. М., 1955. 620 с.

Мережковский Д. С. О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы. СПб., 1893. 268 с.

Серебряный век: Петербургская поэзия конца XIX — начала XX в. / сост. Пьяных М. Ф., Лениздат, Ленинград, 1991. 490 с., Федотов Г. П. Три столицы // Новый мир. 1989.

№ 4. 230 с., Шеррер Ю. Религиозно-философские искания в России в начале XX века // История русской литературы. XX век:

Серебряный век. М., 1995., Эткинд А. Хлыст: Секты, литература и революция. М., 1998. 374 с.

Поэзия серебряного века. В 2 т.: Т. 1.- М.: Дрофа: Вече, 2002.- 5 с.

Там же.- 6 с.

Шеррер Ю. Религиозно-философские искания в России в начале XX века // История русской литературы. XX век: Серебряный век. М., 1995. 18 с.

Поэзия серебряного века. В 2 т.: Т. 1.- М.: Дрофа: Вече, 2002.- 7 с.

Там же.- 8 с.

Серебряный век: Петербургская поэзия конца XIX — начала XX в. / сост. Пьяных М. Ф., Лениздат, Ленинград, 1991. С. 11−13.

Там же.- 14 с.

Там же.- 14 с.

Там же.- 15 с.

Бердяев Н. Русский культурный ренессанс начала XX века // Книжное обозрение. 1988. 30 декабря, № 52. 64 с.

Там же.- 66 с.

Блок А. Собр. соч.: В 8-ми т. Т.

1. М.; Л ., 1955. 493 с.

Там же.- 496 с.

Там же.- 497 с.

Эткинд А. Хлыст: Секты, литература и революция. М., 1998. 106 с.

Там же.- С. 108−110.

Там же.- С. 11−112.

Федотов Г. П. Три столицы // Новый мир. 1989. № 4. 58 с.

Там же.- 62 с.

Там же.- С. 63−65.

Блок А. Собр. соч.: В 8-ми т. Т.

1. М.; Л ., 1955. 501 с.

Марков В. Ф. История русского футуризма. Спб., 2000. С. 92−93.

Маяковский В. Полн. собр. соч.: В 13-ти т. Т. 1. М., 1955. 589 с.

Там же.- 591 с.

Там же.- С. 593−594.

Мережковский Д. С. О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы. СПб., 1893. 14 с.

Серебряный век: Петербургская поэзия конца XIX — начала XX в. / сост. Пьяных М. Ф., Лениздат, Ленинград, 1991. 16 с.

Там же.- 17 с.

Там же.- С. 19−21.