Конфликт в романе Т. Манна «Доктор Фаустус»

" Мы будем тебе во всем послушны, и ад покорится тебе, если только ты отвернешься от всех живущих, от небесных сонмов и от людей, ибо так надо… Ты не должен любить… Любовь для тебя запретна, потому что она греет.

Твоя жизнь должна быть холодной, и потому тебе нельзя любить людей". Адриан слабо возражает: «вы мне уже при жизни готовите ад», -но внутренне, морально он уже подготовлен к капитуляции. В самом деле — что стоит ему, человеку, все равно одинокому и далекому от людей, отказаться от своих тайных гуманистических мечтаний, которые он сам воспринимает как беспочвенные иллюзии. И он соглашается, не замечая, что тут-то он и сделал последний и необратимый шаг, что тут-то он и предал впервые по-настоящему самую душу искусства — стремление к человечности. Но желанного свершения сделка эта Леверкюну не принесла. Во-первых, отныне с огромным ускорением развивается чисто человеческая трагедия Леверкюна.

Поступившись правом любить людей, Адриан сам становится почти демоном, чье прикосновение смертельно для окружающих. Последний удар для него — смерть Непомука, маленького мальчика, к которому он, преступив обет, привязался всейдушой. И именно здесь в уже помраченном мозгу Леверкюна рождается безумная идея: совершить отчаянный акт интеллектуального святотатства — отобрать у людей бетховенскую Девятую. Так возникает последнее, предсмертное произведение Леверкюна — симфоническая кантата «Жалоба доктора Фаустуса»…Однако было бы несправедливо рассматривать эту" кантату только как грандиозную ревизию гуманизма, только как ядовитый плод союза с дьяволом. В своих комментариях Цайтблом настойчиво выделяет в кантате вариации темы отчаяния, жалобы. Он сокрушенно признает — да, это «чудовищный вариант жалобы», да, это ревизия бетховенской симфонии с ее радостным жизнеутверждающим финалом, но Томас Манн не случайно связал кощунственный замысел кантаты с потрясением, которое испытал Адриан после смерти Непомука.

Верша безжалостный суд над своим героем-декадентом, Томас Манн в то же время показывает, что вызывающей бесчеловечностью здесь прикидывается предельное отчаяние таланта, который сам себе закрыл пути к человечности. Музыка Леверкюна в «Жалобе» -это не холодное трюкачество формалиста и не акт продуманного человеконенавистничества. Больше, чем акт искусства, это акт отчаяния, уже преступающего грань безумия. Именно потому судьба Леверкюна стала подлинной трагедией, именно потому оказалось возможным предсмертное просветление Фаустуса — Леверкюна, когда он на пороге смерти торопится высказать то, что он успел выстрадать, но не успел воплотить — свои сбивчивые, лихорадочные мечты о добром и человечном искусстве: «Будьте благоразумными, будьте настороже! Не каждому это дается, часто вместо того, чтобы разумно и мудро заботиться о нуждах земных, о том, чтобы лучше стало жить на земле, чтобы восстановился меж людей такой порядок, который дал бы произведению искусства жизненную основу и честно заслуженное место в этом порядке, человек зовет дьявола на помощь и предается дьявольским вакханалиям: тогда он губит душу свою и сам летит к черту «.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Томас Манн по праву называл «Доктора Фаустуса» «романом эпохи»; используя другой всем известный образ, можно столь же верно определить его как энциклопедию немецкой буржуазной жизни XX в.

Но главная и самая могучая его струя — это расчет именно с интроспективностью и тягой к иррационализму, характерными для немецкой буржуазной мысли и искусства и особенно остро обнаружившими всю свою небезобидность для человечества. Как известно, Арнольд Шёнберг протестовал против того, что Томас Манн решал все эти проблемы на материале его музыки. Писатель принес подобающие извинения, но не без яду: он намекнул, что не бог весть какая честь для Шёнберга признать свое духовное род-Долг гуманности ство с «композитором дьявола». Но дело даже не в этом. Дело в том, что для Томаса Манна важна здесь была не конкретная судьба Шёнберга или Ницше, а принцип, логика такой мысли, как мысль Ницше, такого искусства, как искусство Шёнберга. Ведь и в самой музыке Леверкюна (и, бесспорно, Шёнберга) писателя пугает не то чтобы принципиальная бесчеловечность, а принципиальное исключение интереса к человеческому из круга интересов художника.

Отсутствие любви к людям — опасный вакуум; в критические моменты он может быть заполнен ненавистью к ним, независимо от субъективной воли художника, погруженного только в область чистого экспериментирования. СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫЗарубежная литература XXвека: Пособие для студентов / Под ред. З. Т. Гражданской. — М.: «Просвещение», 1973. — 752 с. -

С. 437−440.Зарубежная литература XXвека: учебное пособие / Под ред. В. М. Толмачёва. — М.: «Академия», 2003.

— 640 с. — С. 218−221.История зарубежной литературы XXвека (1917;1945): Учебник / Под ред. Л. Г. Андреева.

— М.: Высшая школа, 1980. — 392 с.

С. 53−56.Карельский А. В. Долг гуманности. Романы о художниках в немецкой литературе эмиграции // Карельский А. В. Метаморфозы Орфея: Беседы по истории западных литератур. Вып.

2: Хрупкая лира. Лекции и статьи по австрийской литературе XXвека. — М.: Российский гос. гуманит. ун-т,

1999. — 303 с. С. 263−299.Краткая литературная энциклопедия. Т.

3. М., 1966. — С. 656−658.Литературная энциклопедия: в 11 т. — Т.

5. — М.: Изд-во ком.

акад., 1931. — 630 с. Манн Т. Доктор Фаустус. -

М.: АСТ, 2011. — 576 с. Эпштейн М. Конфликт // Литературный энциклопедический словарь. -

М., 1987. — С. 166−167.