Религия и наука в контексте культуры Материальная и духовная культура

Наука и религия представляют собой два фундаментальных феномена культуры и два основополагающих типа мировоззрения. Каждая эпоха имеет свои доминанты, наряду с которыми присутствуют периферийные формы мировоззрения, играющие, тем не менее, значимую роль в развитии человеческого общества. Так, в эпоху Средневековья в европейской традиции господствующей была христианская религиозность, как официально, так и на уровне массового сознания, а наука существовала в виде фонового, в основном элитарного типа миропонимания, свойственного кругам просвещенного монашества и только еще зарождавшимся тогда светским университетским кругам. А уже Новое время, начиная с XVII века, являет нам образец нарастающего господства научного типа миропонимания.

Речь идет о смене мировоззренческих доминант, а не о полном вытеснении одного типа мировоззрения другим. Хотя из истории культуры известно, что в эпоху господства религиозных систем как форм познания мира и как структур массового сознания, наука подавляется, в том числе, и силовыми методами, а в эпоху господства науки подавляется религиозность.

Очевидно, что и сегодня наука не вытеснила религиозные формы миропонимания, не уничтожила их, а лишь оттеснила религиозность на периферию стратегической магистрали познания и миропонимания в структурах массового сознания.

Цель, к которой стремится и которой отчасти достигает культура в своем историческом развитии, заключается в развертывании заложенных в человеке разумных задатков, в преображении его в разумную нравственную личность. Основная цель науки — познание закономерностей развития природы и общества — не только не исключает веры в Бога, но, напротив, требует ее для своего собственного обоснования. В этом заключается сама возможность совместимости науки и религии. В идеальной модели взаимодействия религии и науки они должны мирно сосуществовать, не обращая дуг на друга никакого внимания. Наука должна ограничиться причинным объяснением взаимосвязи вещей и процессов, а религия — опытом нашего духа, внутренней жизни, который не зависит от истин науки.

Религия является для науки регулятором, поскольку протестует против односторонних мировоззрений — материализма, позитивизма, нигилизма в других, недооценивающих факторов духовной жизни. Но и наука является регулятором для религии, поскольку то, что она утвердила как несомненную истину, значимую для природы и истории, религиозное мировоззрение должно принимать безоговорочно. Она должна расстаться с традиционными представлениями, которые противоречат научно признанной истине. Она и осуществляла это, хотя всегда с опозданием и неохотно.

Таким образом, именно наука (в современных сообществах) и религия в наибольшей степени реализуют мировоззренческую функцию культуры. Они тесно связаны между собой, их роль в культуре исполнена глубоким смыслом и стратегической перспективой. Вместе с тем отношения этих феноменов культуры на протяжении длительного исторического периода отнюдь не отличались абсолютной гармонией, а в массовом сознании продолжает воспроизводиться представление об их несовместимости и даже конфликте.

Однако разделением разума и сердца противоречие не разрешается, оно лишь затушевывается и отодвигается. Возникает задача поиска позитивного диалога между наукой и религией, их честного взаимного признания, уважения и сотрудничества. Как отмечал религиозный философ Трельч, культурный «синтез» — это новое толкование и обоснование христианской веры в которой сосуществуют на базе общепризнанных ценностей вера и мышление религия и наука, церковь и государство. Но ключевым моментом этого синтеза является все же религиозная ценность, которая только и может объединить все компоненты.

1.1. Проблемы конфликта между религией и наукой

Чтобы осмыслить этот вопрос, разведем институциональный (науку и религию как социально-культурные институты) и мировоззренческий (науку и религию как формы миропонимания) аспекты. И если в рамках первого реальные и мнимые конфликты имели и до сих пор иногда имеют место, то в пределах второго основания для подобного рода конфликтов нет.

Классическим примером институциональной конфронтации выступает средневековая католическая инквизиция. Но институт инквизиции был учрежден для борьбы с ересями, а также языческим колдовством и магией. Под эти явления отнести науку можно лишь с большой натяжкой, но отдельные представители средневековой преднауки вполне подпадали под подозрения в чернокнижии. И все же, большинство пострадавших от рук инквизиции были отнюдь не членами нарождающегося научного сообщества. Да и какие могли быть серьезные основания для такого рода конфронтации, если в мировоззренческой сфере наука и Церковь практически не имеют точек соприкосновения?

У науки нет средств и способов работы с трансцендентным запредельным, потусторонним миром религиозного переживания, поэтому независимо от его признания или непризнания на личностном уровне того или иного ученого этот мир для серьезного научного исследования как бы закрыт. В науке нет места ни чуду, прерывающему причинно-следственную цепь взаимосвязанных явлений наблюдаемого мира, ни в целом сверхъестественному. Становится понятным смысл знаменитого ответа Лапласа на не менее знаменитый вопрос Наполеона об отсутствии упоминания о высших силах в лапласовских работах по небесной механике: «Я не нуждался в этой гипотезе!». Ведь обращение к недоступному для науки миру не могло быть даже выражено на ее языке, не говоря уже о получении с этой помощью каких-либо значимых в научном отношении результатов.

Религиозное же сознание, хотя и связанное созданным высшими силами миром бытия, не полагает его истинным в глубоко религиозном смысле. Этот мир представляет собой результат первородового греха, низвержения первочеловека в грубую материю. Это лишь временное, мимолетное прибежище, своего рода испытательный полигон человеческой сущности перед возвращением в истинный мир высшего бытия, где бессмертное человеческое обретет смысл существования.

Религиозное сознание в глубине своей не интересуется тем, как устроен мир, ограничиваясь самыми общими мифологическими схемами его происхождения. Направленность всех его побуждений — идея спасения там, где правит бал князь мира сего, там, где избыток зла ставит вопрос о теодицее, то есть оправдании абсолютного добра перед мировым злом. Но это означает, что сфера реальных интересов и действий религии в этом мире, прежде всего, этическая и духовно-антропологическая, что также находится за пределами науки как формы объективного знания, проявляясь лишь на уровне личности настоящего ученого.

Основания для серьезного мировоззренческого конфликта отсутствуют еще и потому, что импульс к развитию науки, как и других форм активной человеческой деятельности, дает в европейской истории именно религиозная христианская традиция. Разделяя небесное и земное, она отдавала последнее в полное владение человеку, ибо весь тварный мир был создан для человека и ради человека как венца Творения, в духе и разуме которого, единственного из всех живых существ, горит нетленная искра образа и подобия Божия. Но чтобы осознанно действовать, надо познавать. Познавать то, что доступно ограниченному, конечному человеческому разуму. Да, в мире есть зло, во вне и помимо него он велик и прекрасен, открывается нам в столь возвышенном переживании, что становится почти неоспоримой мысль: если мир может быть таким, значит, у его истоков стоит абсолютное Благо, Добро и Красота. Недаром многие создатели науки Нового времени и, в частности, великий Ньютон, руководствовались в своих исследованиях, прежде всего, этой целью. Построение механики было для него лишь средствами доступными человеку, способами понять величие замысла Божия о мире. А значительную часть жизни он вообще занимался исключительно теологическими изысканиями.

Таким образом, христианство не только дает санкцию на познание природного мира, но и открывает для человека перспективу неопределенно долгого приближения к Богу в этом мире. Уже в эпоху Просвещения это принимает вид доктрины неограниченного прогрессивного развития человечества в экономическом, научно-техническом и социально-культурном планах.