Памятники огузо-печенежского времени западного Казахстана

Памятники огузо-печенежского времени западного Казахстана

Рассматриваемая территория Западного Казахстана весьма обширна. В административном отношении она включает в себя современные Актюбинскую, Западно-Казахстанскую, Атыраускую и Мангистаускую области. В природно-географическом плане это срединная часть Евразии, участок между Тургайским прогибом и Волго-Уральским междуречьем широтной протяженностью более 1200 км.

По природным данным здесь прослеживаются несколько зон: лесостепь, степь, полупустыня и пустыня. Хотя и не наблюдается значительных поднятий местности, формы микрорельефа очень разнообразные — от значительных понижений до старых горообразований. Все это многообразие, вкупе с климатическими данными и хорошо развитой системой гидросети, приобщенной к бассейну такой крупной реки, как Урал, не могло не повлиять на размещение памятников. Благоприятные условия экологической ниши степной зоны обусловили происхождение большого числа памятников эпохи средневековья. Различия в их размещении и количественный состав вполне объяснимы с позиций произошедших исторических событий. Конкретную роль в этих моментах играют и природно-климатические условия, пригодные для проживания человека, а определенные территории, наиболее комфортные с этой точки зрения, становились притягательными для представителей кочевого населения. При демографическом всплеске или конфликтных ситуациях эти территории являли собой объект претензий с различных сторон. Не случайно именно в таких зонах располагаются крупные могильники, использовавшиеся людьми на протяжении длительного времени.

Из общего числа средневековых памятников менее всего представлены археологические объекты огузо-печенежского времени VIII—XI вв. Однако определенные выводы на основании анализа имеющихся данных, при соотнесении с историческими событиями, сделать вполне возможно.

Всего в наличии имеется 35 погребений, сосредоточенных в 20 могильниках. Особенностью этой группы является то, что погребения в основном одиночные на могильниках и почти не образуют собственных могильных полей. Исключением являются десять погребений, локализованных в могильнике Карасу I [1; 96−99]. По два погребения представлено в могильниках Калмак Чабан I, Мамай и Свистун-горе. Остальные погребения одиночные в могильниках. Важным обстоятельством является наличие или отсутствие собственной курганной насыпи. Погребений, впущенных в курганную насыпь предыдущих эпох, около половины от общего числа — 43,8%, что является значительным показателем, по сути дела, характеризующим признаком.

Размещение памятников на карте показывает, что они в основном локализуются в бассейнах Илека, Урала и Большого и Малого Узеней. Половина всех погребений сосредоточена в западной части исследуемого региона, в бассейне Большого и Малого Узеней — 46,9%. Это объясняется расположением здесь крупного могильника Карасу I, а также могильников Мамай и Кос Оба. Бассейн реки Урал занимает вторую позицию по числу имеющихся погребений, здесь их обнаружено 9. По три одиночных погребения локализуются в Уило-Эмбенском и Илекском бассейнах. Всего два погребения приурочено к бассейну реки Иргиз. Даже при беглом ознакомлении с картой заметно, что памятники первой хронологической группы образуют две локальные подгруппы — восточную и западную. Условную границу являет собой река Урал. Причем западная группа локализуется довольно компактно, в ней присутствует наибольшее число погребений с собственной курганной насыпью. Восточная же группа, приуроченная к бассейнам рек Илек, Иргиз, Уил и Эмба, уступает в численном отношении. Кроме того, размещение ее памятников носит рассеянный характер, здесь превалирует группа впускных захоронений.

Таким образом, проведенное картографирование выявляет наличие двух локальных групп памятников в числе погребений, относящихся к первому хронологическому периоду. Данный факт, вместе с особенностью расположения всех памятников в северной зоне Западного Казахстана, позволяет на основании археологических материалов выстраивать реконструкции исторического характера.

Анализируемый материал в целом при своей малочисленности крайне разнороден и своеобразен. Общее сравнение памятников между собой показывает: погребения по чертам обряда объединяются в несколько характерных типов. Для более четкого типологического деления были проведены общие расчетные вычисления по всей группе по таким параметрам, как размеры и конструкция курганной насыпи, наличие костей лошади, глубина и форма могильной ямы, ориентировка погребенных и др. Подробные расчеты обнаруживают лишь общие тенденции в погребальном обряде, обрисовывают главные черты по максимальным показателям, но не охватывают всего многообразия и, соответственно, не могут претендовать на полную и всеобъемлющую характеристику погребального обряда, однако, помогают выявить основные критерии для выделения типов.

Из рассматриваемых комплексов почти половина не имеет собственной курганной насыпи и впущена в курганы более раннего времени. Курганные насыпи малого диаметра (от 4 до 8 м) представлены в незначительном количестве — 12,5% от общего числа анализируемых памятников первой группы. Основная часть насыпей от 8 до 15 м, что составляет порядка 37,5%. В подавляющем большинстве случаев курганная насыпь — земляная. Всего в двух случаях насыпь сооружалась с применением камня — курган № 11 могильника Лебедевка VI и курган № 12 могильника Шалкар III. Но характер присутствия камней в обоих случаях различный. Если в кургане могильника Лебедевка насыпь содержала включение мелкого щебня, что едва ли говорит о присутствии каменной конструкции, то в шалкарском кургане камни плотным слоем образовывали выкладку над могилой, отсутствуя на периферии кургана. В одном случае под насыпью кургана обнаружено каменное кольцо — в кургане № 4 могильника Жолуткен (Кепир I).

Сложной для определения категорией является наличие костей животных, за исключением копыт, черепа или целого скелета лошади. По наличию костей в насыпи кургана или на дне могильной ямы этот момент условно можно обозначить как следы тризны или остатки заупокойной пищи соответственно. Присутствие костей мелкого рогатого скота или лошади в виде ребер, позвонков или трубчатых костей в насыпи курганов зафиксировано в семи случаях, что составляет 20%. Столько же раз кости животных обнаружены на дне могильной ямы. В двух случаях кости обнаружены в засыпи могилы. Этот момент, как нам кажется, больше тяготеет к элементам тризны. Такое проявление в погребальном обряде, как следы огня зафиксировано трижды в насыпях курганов и пять раз в могилах. Следы огня прослеживаются в виде прокаленной земли, кострища, остатков обгоревшего дерева, угольков или золы.

Преобладающей формой могильной ямы для первого периода является обычная прямоугольная — 62,5%.Ямы с уступом или уступами вдоль длинных стен составляют 18,8% от общего числа рассматриваемых комплексов. Подбойные могилы весьма немногочисленны, обнаружены в четырех случаях (12,5%). Два кургана могильных ям не содержат совсем. Могильные ямы глубиной до полуметра, неглубокие, составляют 21,9%, средней глубины, в пределах одного метра, — 25%; глубокие, от 1,5 до 2,5 м, представлены в подавляющем большинстве — 49,2%.

Целый скелет лошади встречен в одном случае, в могильнике «Турбаза», в кургане № 1 [2]. Части скелета в виде «чучела», разложенных в анатомическом порядке костей ног и черепа обнаружены в 46,9% погребениях. Кости лошади обнаружены также в 15,6% могил, но в данном случае не установлено из-за ограбления, присутствовал ли целый остов или только «чучело». Кости лошади выявлены на уступе в могильной яме в шести случаях, что составляет 18,8%; на перекрытии всего два случая; рядом с человеком в могильной яме — семь случаев (20%).

Западная ориентировка скелетов погребенных является доминирующей в группе памятников огузо-печенежского времени — 37,5%. Восточная, северо-западная, северо-восточная представлены в равной пропорции — по два случая. Северная ориентировка — 12,5%, юго-западная — 18,8%. Погребальные комплексы с юго-восточной ориентировкой костяка не встречены. Южная ориентировка представлена всего в одном случае — в кургане № 12 могильника Шалкар III.

Остатки деревянных конструкций в виде перекрытия зафиксированы в 28,1% могил; в виде гробовищ — всего в двух случаях (6,2%); заклад из деревянных плах с камнями, закрывавший вход в подбой, представлен 6,2% могил. Дважды достоверно установлено присутствие настила под скелетом погребенного. В кургане Болгарка I расчищена сложная конструкция, закрывавшая вход в подбой, состоящая из березовых кольев-стоек, поверх которых был беспорядочно набросан хворост из тонких березовых веток с остатками листьев. Сверху насыпан слой черной сажистой земли с мелкими угольками и комками обожженной глины. И на этой площадке было похоронено «чучело» коня с седлом и уздечкой. Кроме этой конструкции, в могиле дополнительно зафиксированы остатки гроба [3; 245−258].

Археологические памятники первой хронологической группы практически не образуют крупных могильников. Небольшой в количественном плане материал рассредоточен по обширной территории Западного Казахстана. Подобная картина с памятниками синхронного периода наблюдается в соседних регионах: в Заволжье и Приуралье, расположенные в междуречье Дона и Волги имеют тенденцию сближения с памятниками Подонья и Северного Кавказа [4; 125]. Пожалуй, только памятники Южной Башкирии представляют собой хорошо очерченный круг погребений определенного типа со сходным инвентарем и общими чертами в погребальном обряде [5].

Осложняет данную ситуацию то обстоятельство, что в погребальных комплексах первой группы значительный процент потревоженных и ограбленных захоронений. Информативность и достоверность таких комплексов значительно снижается. Возможность сравнения обряда курганных групп затруднена из-за того, что погребения в большинстве случаев единичные, не образующие группы на одном могильнике. В археологической литературе существует разработанная типологическая классификация для этого хронологического периода [6, 7]. За основу взято присутствие костей лошади, с дополнительным подразделением по форме могильных ям и ориентировке покойников. В нашем случае эта схема будет выглядеть излишне громоздкой и содержать типы, представленные зачастую одним погребением. Поэтому сравнение более перспективно проводить по типам погребений, которые выделяются на основе рельефных характерных черт. К подобным типам можно отнести погребения с костями лошади, погребения, не содержащие костей лошади, и специфические погребальные комплексы без скелета человека.

Первый тип захоронений, содержащих кости лошади, — самый многочисленный. В 15 погребениях достоверно установлено присутствие частей скелета, и в одном случае имеется полный скелет лошади. Еще в 5 потревоженных погребальных комплексах обнаружены кости лошади, но установить первоначальную картину окончательно невозможно. Общее число комплексов этого типа составляет 21 захоронение, процентный показатель порядка 65,6%, т. е. подавляющее большинство. В 9 погребениях «чучело» лошади находилось рядом со скелетом человека в могильной яме (42,9% в этом типе погребений). Расположение костей на уступе, вырубленном в могиле, зафиксировано 6 раз по рассматриваемому типу и дважды достоверно установлено расположение костей коня на деревянном перекрытии. Погребения с западной ориентировкой покойника в 7 случаях сопровождают части конского скелета. При юго-западной ориентировке человека установлено 5 случаев соответствия костей лошади — 14,3%.

В кургане № 12 могильника Шалкар III и во втором погребении кургана № 11 могильника Карасу I «чучело» лошади было ориентировано в ту же сторону, что и покойник. Два практически идентичных захоронения курганов № 10, 20 могильника Карасу I содержали погребения в подбоях. Кости лошадей, уложенные в анатомическом порядке на уступе во входной яме, были ориентированы в противоположную от человека сторону [1; 96−99]. Разница в погребальном обряде заключается в том, что скелет человека в кургане № 10 был ориентирован на восток, а в кургане № 20 — на запад. Все вышеперечисленные погребения содержали «чучело» коня со снаряжением, от которого остались разной сохранности удила, стремена, пряжки и т. п. Немаловажным обстоятельством является то, что инвентарь, сопровождающий покойника, богат и выразителен — это различного вида предметы вооружения, быта, украшения.

Наличие костей лошади в ином варианте присутствует в следующей группе погребений: кургана № 8, впускного захоронения кургана № 18 могильника Карасу I, также впускного захоронения кургана № 11 могильника Кос Оба и кургана № 8 могильника Шалкар II. Ориентировка скелетов во всех погребениях западного направления с небольшим отклонением к югу — в двух случаях. Отличительной чертой этой группы является присутствие в могиле костей ног и копыт лошади без черепа, причем ног лошади одна, две, три, но никак не четыре, и они помещаются в ногах у покойника. В одном случае (могильник Шалкар II, курган № 8) они находились на уступе. Учитывая наличие в могилах нижних частей ног лошади с копытами, пищевая ценность которых практически равна нулю, едва ли возможно рассматривать их в качестве заупокойной пищи. Скорее всего, это один из вариантов рассматриваемого обряда. Видоизменение в этом случае можно рассматривать как деградацию обряда во времени либо как проявление социальной дифференциации. В пользу этого свидетельствуют малочисленность и невыразительность инвентаря в этих погребениях.

В восьми оставшихся погребениях первой хронологической группы кости лошади не содержатся в указанных проявлениях, это порядка 25% от всего количества памятников группы. Этот тип погребений составляют памятники из могильников «Орлиное гнездо», Атпа II, Рубежка, курганов № 3,6 могильника Мамай, № 1 могильника Лиманы (Солянка I) и погребения Эмба. В 6 погребениях ориентировка западная, с отклонениями к северу или югу, в одном случае северная и в одном — восточная. Во всех случаях форма могильной ямы простая. В 5 погребениях, исключая захоронения могильников «Орлиное гнездо», курганов № 6 могильника Мамай и № 1 могильника Лиманы (Солянка I), присутствуют предметы конской сбруи: остатки седел, стремена, удила, уздечные наборы, т. е. налицо символизация погребения с конем.

Под тремя насыпями в могильниках Калмак Чабан I, курганах № 8 и 9, а также кургана № 4 группы Жолуткен (Кепир I) захоронения человека отсутствовали. В одном случае, в кургане № 8 могильника Калмак Чабан I, была сооружена яма, где на вырубленном уступе находилось «чучело» лошади в снаряжении и присутствовали наконечники стрел. В двух других могильной ямы не было вообще. В кургане № 4 могильника Жолуткен под насыпью на уровне погребенной почвы находились ноги и череп коня, уложенные в анатомическом порядке с двумя железными стременами без дужек и черешковым наконечником стрелы. На этом же уровне была обнаружена поясная бляха, единственная находка в кургане № 9 могильника Калмак Чабан I.

Таким образом, разрозненные погребальные комплексы первой хронологической группы объединяются в три основных типа: погребения с конем, погребения без коня и кенотафы. Сравнения по погребальному обряду двух выделенных в результате картографирования локальных групп показывают, что в западной, более многочисленной, группе преобладают два первых типа. Погребения этой группы в большинстве своем имеют собственную курганную насыпь, захоронения человека с конем снабжены выразительным воинским инвентарем, и по основным характеристикам они сближаются между собой. Восточная группа, кроме малочисленности, отличается большей вариативностью в чертах погребального обряда. Погребения с частями коня зафиксированы в Болгарке, Жаман Каргале и Песчаном карьере. Этой группе присущ «разброс» в ориентировке и элементах обряда. Общие же тенденции таковы: для первой хронологической группы наиболее характерным типом является погребение человека с конем, точнее, с его частями, так называемым «чучелом». В этом случае присутствует конское снаряжение в виде сбруйного и уздечного наборов. Доминирующей ориентировкой является западная, с небольшими отклонениями к северу и югу.

Предметы материальной культуры поздних кочевников, обнаруженные в результате раскопок, представляют собой богатейший материал для различного рода реконструкций этнического, социального, экономического характера. Особенное значение в хронологическом и, соответственно, этнокультурном определении приобретают те категории инвентаря, которые бытовали в четко очерченный временной отрезок и соответственно могут играть роль хронологического «репера». Подобные вещи, находящиеся в погребении и объединенные в логическую цепь, помогают точнее определить время сооружения данного погребения.

Проблема соотнесения памятников второй половины I тыс. н.э. с конкретным этносом, известным по письменным источникам, обитавшими и последовательно сменявшими друг друга кочевыми объединениями на территории Западного Казахстана стоит уже давно. Различными исследователями предлагались попытки выделения черт погребального обряда и определенных категорий вещевого инвентаря, которые могли бы явиться «маркером» того или иного объединения кочевников раннего средневековья [8]. С. А. Плетнева и Г. А.Федоров-Давыдов предложили свои выводы по вопросам решения данной проблемы разными путями. Их результаты во многом совпадают. В частности, Г. А. Федоров-Давыдов на основе анализа комплексов инвентаря выделил вещи, бытовавшие в первый период предложенной им периодизации — X—XI вв. 7].

С.А.Плетнева относит к печенежским погребения, совершенные в неглубокой яме, с костями ног и черепом коня, разложенными в анатомическом порядке слева от человека, и соответствующим инвентарем: короткие прямые сабли, стремена с выделенной петлей для путлища, луки с тяжелыми серединными накладками, копоушки с богато украшенной ручкой, подвески в виде стилизованных птичек, характерные серповидные бляшки на поясе, сосуды с «роскошным» орнаментом. Кроме того, как особенные выделены следующие черты: отсутствие женских погребений, захоронения «чучела» коня без человека (кенотаф) и помещение в могилы в виде исключения костей коровы или быка.

Группа погребений, принадлежащая огузам, отличается от печенежской наличием женских погребений, отсутствием кенотафов, большей глубиной могильных ям, расположением головы и ног коня не рядом с покойником, а в засыпи могилы на середине глубины. В случае, если покойник погребался без коня, то вдоль длинных стен сооружались уступы для перекрытия. Необходимо учитывать, что эти разработки относятся к территории Восточной Европы [9; 22−23, 10; 218].

Южноприуральские и заволжские памятники анализировались В. А. Кригером. Им в качестве черт, характерных для огузских погребений, были определены следующие: прямоугольные могилы, деревянное перекрытие, захоронение черепа и костей ног коня на перекрытии. В основе аргументации лежит ссылка на описание Ибн Фадланом погребального обряда огузов. Корреляция погребального обряда с птицевидными нашивками и копоушками показывает, что данные предметы этнографического характера встречаются на «ограниченной территории, связанной с активным расселением огузских племен» [4; 126]. Кроме того, по мнению В. А. Кригера, птицевидные нашивки и копоушки являются предметами, присущими огузскому объединению, исходя из того, что птица у огузов была тотемом. Предпосылки этого явления следует искать в Обь-Иртышском междуречье в курганах сросткинской культуры, следуя традиции определять огузов как выходцев с территории Алтая и Южной Сибири [4; 126, 11; 137−144]. казахстан археологический печенежский кочевник Г. А. Кушаев в книге «Этюды древней истории Степного Приуралья» пришел к следующим выводам. Для памятников печенежско-огузской культурно-исторической общности, датированных им второй половиной IX — началом XI вв., характерны следующие черты: земляные насыпи курганов, западная (в редких случаях южная) ориентировка погребений, обязательное захоронение с человеком коня, частей его или «чучела», особые, без перегиба (в виде целого стержня с кольцами на концах), удила. Огузские могилы более сложны — с перекрытиями на продольных или поперечных уступах [2; 102−103].

Таким образом, при детальном рассмотрении предложенных вариантов решения данной проблемы вырисовывается следующая картина: исследователями предлагаются совершенно различные критерии для выделения погребений, принадлежащих печенежскому или огузскому объединению. В данной ситуации нам представляется наиболее целесообразным согласиться с выводами В. А. Кригера по проблеме выделения огузских погребений из целого пласта памятников IX—XI вв. Самая полная сводка по огузо-печенежским памятникам содержится в работе В. А. Иванова и Г. Н. Гарустовича. Всего по территории степной зоны от Днепра до верховьев Урала учтены погребения 308 могильников. Сравнение памятников по регионам с эталонными образцами выявило результаты, подтверждающие выводы В. А. Кригера [12; 573−582]. То есть огузскими, вероятнее всего, следует считать погребения с западной ориентировкой, совершенные в прямоугольных могилах, с «чучелом» коня на деревянном перекрытии. Лировидные пряжки, копоушки, птицевидные нашивки, встреченные в погребениях, обладающих вышеперечисленными чертами, также могут быть отнесены к признакам огузов.

Печенежские погребения обладают большей вариативностью в чертах погребального обряда. Работа с материалами раскопок на территории Актюбинской области за последние годы, а также учет опубликованных погребений по Южному Приуралью и Западному Казахстану убеждают в этом. Причина данного явления, на наш взгляд, кроется в том, что печенежское объединение было конгломеративным, т. е. включало в себя различные кочевнические группировки, в частности, древнебашкирские. Ярким примером служат Атпинское погребение и захоронение Эмба [13; 162−165].

После поражения в конце IX в. и ухода основной массы печенегов на запад, в южнорусские степи, часть печенегов осталась на прежних территориях и подчинилась огузам. Этой группой оставлены бедные и невыразительные памятники, на которых прослеживается смешение в чертах погребального обряда. Иллюстрирует данную ситуацию впускное погребение кургана № 25 могильника Жаман Каргала I [14; 81−85]. Это погребение с западной ориентировкой имело весьма скудный инвентарь, состоящий из железного в обломках ножа, астрагалов и сильно окисленных железных удил с различными по диаметру кольцами. В могильной яме не было заплечиков или уступов, а «чучело» коня располагалось несколько выше и слева от скелета, на остатках деревянной конструкции.

К XI в. практически повсеместно завершился процесс ассимиляции печенегов в составе огузского племенного союза. Письменные источники указывают на родство огузов и печенегов [15; 102, 229, 370]. В соседнем регионе — на Нижней Волге, в зоне активных контактов огузов и печенегов, этот процесс смешения шел значительно быстрее, и, по-видимому, этим можно объяснить тот факт, что к X в. печенежские погребения почти неотличимы от огузских [16; 84]. Частичное проникновение кыпчаков, инфильтрационный процесс начались еще до их массовой экспансии в 30-х годах XI в. — примерно с конца X в. Вероятно, к этому времени относится погребение из Болгарки. В пользу даты XXI вв. для погребения из Болгарки говорит тот факт, что характерные сбруйные украшения были наиболее широко распространены именно в это время [17; 54−67].

Кроме этнохронологических определений, анализируемые памятники являются прекрасным материалом для реконструкции социального состава кочевого общества, находившегося в тот период на стадии разложения военной демократии [18; 13−18] и выделения элитных социальных групп. Наборные воинские пояса, по мнению некоторых исследователей, изготовлялись индивидуально и отражали положение их владельца в военной или административной иерархии [19; 144]. Дополнительно отмечено, что захоронения, совершенные в подбоях, представлены богатым инвентарем и соответственно принадлежат к высшему составу — т. е. захороненные в них занимали более высокое положение в этнических группах [20; 65].

Погребения в подбоях (курганы № 10 и 20 могильника Карасу I, курган № 12 могильника Шалкар III) рельефно, отчетливо выделяют комплект инвентаря: сабельные клинки, наборные пояса, доспехи, украшения и др. Группа захоронений без костей лошади отличается тем, что инвентарь менее выразителен, зачастую беден. В этой группе больше впускных захоронений, отличающихся и меньшей глубиной простой по форме могильной ямы.

Особое значение для хронологического определения имеют надежно датированные памятники, т. е. выполняющие роль хронологического «репера». В этом плане возрастает роль определенных категорий вещевого инвентаря. Весьма интересной находкой является нож с волютообразным навершием из основного погребения кургана № 11 могильника Карасу I. Нож выполнен в виде пластины. Его клинообразный в сечении конец, являющийся клинком, переходит в черенок. Вершина черенка раздвоена и загнута спиралью. Подобный тип ножей получил широкое распространение в памятниках Восточной Европы: Побужья, Подунавья, Польши и Чехословакии, датируемых VIII—IX вв. После Х в. подобный тип ножей повсюду выходит из употребления [21; 151]. В рассматриваемом погребении нож сопровождали находки бронзовых нашивных бляшек в виде птиц. Вещевой инвентарь и элементы погребального обряда позволяют отнести его к IX в.

Дополнительно для определения времени сооружения того или иного захоронения имеет поиск ближайших аналогий. Сходное элитному памятнику могильника Шалкар III захоронение исследовано на Нижней Волге в курганной группе Купцын Толга. Второе погребение кургана № 46 содержало захоронение мужчины головой на юго-запад, под перекрытием на уступах вдоль длинных стен. Скелет находился в гробовище из частей кибитки. На перекрытии было уложено «чучело» лошади — череп и кости ног, ориентированные на северо-восток. Погребенного сопровождал выразительный инвентарь: железная сабля, остатки берестяного колчана, обломки лука с костяными накладками и на лицевых костях черепа находилась серебряная маска, подобная найденной в Шалкаре [22; 107−108]. Время сооружения данного памятника — рубеж IX—X вв. К этому же хронологическому отрезку относится шалкарское погребение.

В целом, подводя итоги, необходимо отметить, что для рассматриваемого периода практически не характерны крупные серии однотипных погребений, что значительно затрудняет их этническое и хронологическое соотнесение. Картографирование памятников выявило наличие двух локальных групп — восточной и западной. Западную отличает ярче выраженное общее направление в чертах погребального обряда. Восточная, с широким диапазоном элементов погребального культа, малочисленнее. Общим для обеих групп является комплект вещей, бытовавших в это время. Именно к восточной группе относятся атпинское и эмбенское погребения, по всем признакам отождествляемые с древними башкирами.

Вероятно, древнебашкирские племена, включенные в состав печенежского объединения, занимали восточную окраину территории расселения печенегов до середины IX в., по соседству с районами, контролируемыми огузами. Использование союзников в качестве буфера в пограничной зоне — весьма распространенное явление в практике кочевых народов. В составе башкирских племенных групп, по-видимому, присутствовали группы финно-угорского этнического облика. Бракованные и недоработанные изделия, происходящие из Песчаного карьера [23; 60−73], свидетельствуют о том, что их делали, судя по всему, в этой зоне, по Илеку. Хотя по форме, составу и комплекту их полные аналогии находятся в Прикамье. Этнические контакты с финно-угорским населением еще здесь, в Западном Казахстане, обеспечили древнебашкирским группам возможность почти бесконфликтно обосноваться на Южном Урале после прорыва огузов.

Ядро печенежской группировки до этого события, вероятно, локализовалось на правобережье Урала, в бассейне Большого и Малого Узеней — ими оставлены яркие комплексы западной группы. Большое количество впускных погребений восточной локальной группы в приграничных районах говорит о нестабильности обстановки в условиях эпизодических боевых действий. Близость огузов и печенегов в материальной культуре и чертах погребального обряда обусловило то, что после ухода большей части печенегов на запад оставшиеся группы, подвергшиеся огузскому влиянию, практически неотличимы. Памятникам X—XI вв., особенно Волго-Уральского междуречья, присуща однотипность и общие характерные признаки. Сосредоточие памятников этого периода приходится на степную зону с разветвленной системой речной сети.

В значительной мере обрядовые действия в погребальной практике, характеризующей первую группу, связаны с культом коня. Проявления в комплексах разнообразные. На рубеже VIII—IX вв. распространенным типом являлось погребение с «чучелом» коня на уступе или в могильной яме на одном уровне с человеком. Немаловажное значение при этом имеет способ отчленения ног лошади по первый или второй (пястный) суставы. Этот признак этнографического характера служит дополнительным датирующим материалом [24; 134−139].

С момента огузской экспансии распространяется обычай помещения «чучела» на перекрытии могильной ямы либо на крышке гробовища, над скелетом человека. Распространение этого типа погребений приходится на вторую половину IX в. Одновременно наблюдается измененная форма этого обряда, заключающаяся в погребении одного или двух копыт лошади в бедной по инвентарю могиле. Деградация обрядового действия связана с имущественной дифференциацией. Она коснулась обычая сооружения кенотафов, исчезнувшего с уходом печенегов. Инфильтрация кыпчакских группировок, их спорадическое проникновение началось, вероятнее всего, до массового переселения 30-х годов XI в., еще на рубеже X—XI вв. В это время начинают появляться единичные погребения с восточной ориентировкой и инвентарными комплектами.

• 1. Кокебаева Г. К. Памятники поздних кочевников Западного Казахстана // История материальной культуры Казахстана.— Алма-Ата: Гылым, 1980. — С. 95−103.
• 2. Кушаев Г. А. Этюды древней истории Степного Приуралья. — Уральск: Диалог, 1993. — 172 с.
• 3. Бисембаев А. А., Гуцалов С. Ю. Средневековые погребения с территории Актюбинской области // Вопросы археологии Западного Казахстана. — Самара: Диалог, — 1996. — Вып. 1. — С. 245−258.
• 4. Кригер В. Средневековые кочевники Заволжья (обзор источников) // Древняя и средневековая история Нижнего Поволжья. — Саратов, 1986. — С. 114−131.
• 5. Мажитов Н. А. Курганы Южного Урала VIII—XII вв. — М.: Наука, 1981. — 164 с.
• 6. Плетнева С. А. Печенеги, торки и половцы в южнорусских степях // МИА № 62. — М.: Изд-во АН СССР, 1958. — 185 с.
• 7. Федоров-Давыдов Г. А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. — М.: Изд-во МГУ, 1966.— 274 с.
• 8. Мец Н. Д. К вопросу о торках // КСИИМК, 1948. Вып. 22. — С. 36−42.
• 9. Плетнева С. А. Древности Черных Клобуков // САИ, 1973. Вып. Е1−19. — 94 с.
• 10. Плетнева С. А. Печенеги, торки и половцы // Степи Евразии в эпоху средневековья. — М.: Наука, 1981. — С. 213−222.
• 11. Кригер В. А. Огузские курганы в междуречье Волги и Эмбы // Новое в средневековой археологии Евразии. — Самара, Артефакт, 1993. — С. 137−144.
• 12. Ivanov V.A. Garastovich G.N.The Results of the Statistical Analyses of Funeral Rites of the Nomads in the «Great Steppe Belt' in the 10th-11th Centuries and their Ethnic Interpretation // The arclmelogy of the Steppes: methods and strategies. — Napoli, 1994. — P. 573−589.
• 13. Гуцалов С. Ю. Погребение средневекового воина в восточных отрогах Мугоджар // Кочевники Урало-Казахстанских степей. — Екатеринбург: Наука, 1993. — С. 162−166.
• 14. Бисембаев А. А. К вопросу об этнокультурной интерпретации погребений конца I тыс. н.э. // Известия МН-АН РК. Сер. обществ. наук. — 1996. — № 2. — С. 81−85.
• 15. Агаджанов С. Г. Очерки истории огузов и туркмен Средней Азии IX—XIII вв. — Ашхабад: Ылым, 1969. — 295 с.
• 16. Шнайдштейн Е. В. Печенежские памятники Нижнего Поволжья // Историческая этнография. — Л.: Изд-во ЛГУ, 1985.— С. 79−86.
• 17. Гаврилина Л. М. Сбруйные украшения у кочевников Восточной Европы X—XI вв. //Археологические исследования Калмыкии. — Элиста, 1987. — С. 54−67.
• 18. Плетнева С. А. Кочевники средневековья. Поиски исторических закономерностей. — М.: Наука, 1982. — 188 с.
• 19. Ковалевская В. Б. К изучению орнаментики наборных поясов VI—IX вв. как знаковой системы // Статистико-комбинаторные методы в археологии. — М.: Наука, 1970. — С. 138−144.
• 20. Овчинникова Б. Б. К вопросу о захоронении в подбоях в средневековой Туве // Этногенез и этническая история тюркских народов Сибири и сопредельных территорий. — Омск, 1983. — С. 60−68.
• 21. МинасянР.С. Железные ножи с волютообразным навершием // Проблемы археологии. — Л., 1978. — С. 148−152.
• 22. Шнайдштейн Е. В. Раскопки курганной группы Купцын Толга // Археологические памятники Калмыкии эпохи бронзы и средневековья. — Элиста, 1981. — С. 105−108.
• 23. Бисембаев А. А. Случайные находки рубежа I-II тысячелетий с территории Актюбинской области // Известия НАН РК. Сер. обществ. наук. — 2003. — № 1. — С. 60−73.
• 24. Атавин А. Г. Некоторые особенности захоронений чучел коней в кочевнических погребениях X—XIV вв. // Советская археология. — 1984. — № 1. — С. 134−143.