Феномен революционной власти во Франции в эпоху террора: На примере деятельности Комитета общей безопасности в 1793-1794 гг

Французская революция — это веха для всех стран" , — написал английский историк Э. Хобсбаум1. «Французская революция была колыбелью демократии в Европе» , — сказал историк XX в. Франсуа Фюре. «Любая революция означает временное отсутствие законности» , — заявил в том же XX в. президент Лиги прав человека Б. Баш3. Закладывая основы демократии, давая жизнь многим дошедшим до нас социально-политическим реалиям, вводя в лексикон такие понятия как «свобода», «равенство» и «право», Революция явилась царством беззакония, террора и диктатуры. На пути к демократии общество словно «очищалось» через революционный катарсис, безжалостно уничтожая все, что вставало у него на пути к «светлому будущему» и новому миропорядку. Революция «выглядит как противовес индивидуумов замкнуться в эгоистических удовольствиях и способ воссоздать античную гражданственность в условиях современной свободы» 4. Наконец, Революция все превратила в политику, начиная от религии и кончая частной жизнью граждан. Именно такой путь был избран ею к тому, чем является современное нам общество, характеризующееся превалированием частного существования над политикой.

Человеку свойственно стремиться к постижению своих истоков. Французская революция — один из них, и, наверное, отчасти поэтому интерес к ней не утихает до сих пор и не рискует утихнуть еще несколько сотен лет. Каждая эпоха, каждая страна воспринимает Революцию в ином ракурсе, находит в ней что-то новое, созвучное своему собственному состоянию.

1 Хобсбаум Э. Век Революции. Европа 1789−1848. Ростов-на-Дону: Феникс, 1999. С. 81.

2 Фюре Ф. Прошлое одной иллюзии. М., 1998. С. 82.

J Там же. С. 264.

4 Фюре Ф. Указ. соч. С. 48.

Диктаторский период является одним из самых противоречивых и спорных моментов Революции. Одни воспринимают его как «чистый», возвышенный этап Революции, торжество ее принципов и самых светлых идеалов. Для других этот период ассоциируется исключительно с насилием, кровью невинных жертв и авторитарным правлением горстки людей, а то и вообще одного человека. Часто то или иное отношение к этому периоду зависит от субъективных факторов, что лишний раз доказывает невозможность объективного прочтения происходивших тогда событий.

Для России изучение диктатуры по-французски особенно актуально по двум причинам. Во-первых, история Русской революции 1917 г. и всех последующих за ней событий, включая, разумеется, сталинское правление, тесно связана с историей Французской революции, служившей ей образцом и идеологической опорой. Во-вторых, сложившаяся на настоящий момент ситуация в нашей стране порой настолько точно воспроизводит явления II г. Республики, что остается только удивляться.

Особенно характерна в последнем случае роль силовых ведомств в условиях усиления центральной власти и поиска ею опоры для увеличения своих полномочий, а также при некоторой неопределенности и расплывчатости функций тех или иных органов управления, позволяющей злоупотреблять властью и увеличивать ее до неограниченных пределов. И в данном контексте исследование феномена революционной власти в диктаторский период с точки зрения главного карательного институтаКомитета общей безопасности предоставляет прекрасную возможность взглянуть на оборотную сторону сильной власти, опирающейся на силовые структуры и со временем попадающей в полную от них зависимость.

Изучение Революции не только как воплощения взглядов и принципов, но и как формирования жесткой властной системы, подчиняющей себе все вокруг, существующей и работающей исключительно для себя, дает не только новое видение событий двухсотлетней давности, что, разумеется, является основной задачей данного исследования. Оно проливает свет и на современные явления, имеющие место в России, переживающей в настоящий момент период установления порядка из хаоса, порожденного полным разрушением советского строя и началом строительства на его обломках нового общества.

Попытки постижения феномена революционной власти начали предприниматься еще тогда, когда эта власть не была достоянием прошлого. И одна из самых интересных работ по осмыслению Французской революции вышла из-под пера английского политического деятеля консервативной партии Эдмунда Берка, который 1 ноября 1790 г. выпустил небольшую книжку под названием «Размышление о революции во Франции» 5. Сама дата ее написания и издания, казалось бы, должна исключить данную работу из поля моего зрения, поскольку она предшествует интересующим меня событиям и, следовательно, не может служить к их анализу. Тем не менее, мне представляется целесообразным уделить взглядам Берка некоторое внимание, т.к. многие его идеи стали прямо-таки пророчествами. А возможность пророчества в случае с Французской революцией, не имевшей к тому времени исторических аналогов и бывшей беспрецедентным явлением, уже может навести на определенные мысли о логике развития революционных событий.

Итак, Э. Берк был ярым и практически единственным противником Революции, начиная уже с 1789 г., когда весь мир, затаив дыхание, наблюдал за становлением демократии в самом сердце монархической Европы. Сперва Англия восприняла события в соседней стране как повторение собственной судьбы и ожидала установления там конституционной монархии. И только Берк скептически отнесся к.

5 Эта книга в 1993 г. была переведена на русский язык: Берк Э. Размышление о революции во Франции. М.: Рудомино, 1993. Взгляды Берка на Французскую революцию стали предметом специального исследования: Чудинов А. В. Размышления англичан о Французской революции. М.: Памятники исторической мысли, 1996. деятельности французских революционеров. В отличие от своих оппонентов, он категорически отрицал необходимость революционного ниспровержения старого порядка, признавая способность французской монархии к самосовершенствованию. Так что, говорит Берк, объективных причин у Французской революции не было, поскольку прежний строй обладал достаточной жизнеспособностью, а его недостатки вполне могли быть устранены в ходе постепенно проводившихся реформ.

По мнению Берка, Революцию во Франции сотворило активное меньшинство, а не весь народ, как неизменно повторяли революционеры, и в 1789 г. в стране установилась диктатура наихудших членов общества, основная же часть населения удерживается в повиновении либо насилием, либо обманом, поскольку широкие массы отравлены иллюзией обладания властью. Подвергает он сомнению и тот факт, что французы наконец-то стали свободными6.

Любая власть, — пишет Берк, — обесценившая нравы и обычаи, будет искать средства, чтобы удержаться. Узурпация, которая, чтобы сломать старые институты власти, разрушила и старые принципы, будет стараться устоять, используя для этого те же способы, с помощью которых она достигла власти" 7. Удивительно, что уже в 1790 г. он сделал наблюдение, настолько соответствующее ситуации 1793−1794 гг. Одной фразой английский мыслитель сформулировал основной принцип революционно-диктаторской власти за несколько лет до ее утверждения во Франции.

В октябре же 1793 г., когда эта власть стала реальностью, Берк написал: «Ситуация во Франции крайне проста. Там есть лишь две категории людей: угнетатели и угнетенные. Первые распоряжаются всей государственной властью, всеми вооруженными силами, всем бюджетом.

6 «Значение свободы для каждого отдельного человека состоит в том, что он может поступать так, как ему нравится: мы должны понять, что ему нравится, прежде чем пришлем поздравления, которые в скором времени могут оказаться соболезнованиями». — Берк Э. Указ. соч. С. 45.

7 Там же. С. 81. страны, всей конфискованной у отдельных лиц и корпораций собственностью" 8.

Происходящие во Франции события Берк объявил не имеющим аналогов опытом разрыва исторической преемственности. Во всем этом он обвинил просветительскую философию. Крайне скептически относясь к способности людей радикально усовершенствовать социальное бытие, он считал такую попытку неизбежно ведущей к общественному кризису, чреватому самыми тяжкими последствиями.

Первый всплеск интереса к истории Французской революции наблюдается в середине XIX в., когда на свет появляются труды Луи Блана, Жюля Мишле, Алексиса де Токвиля, Альфонса Ламартина, Эдгара Кинэ и ряд других, и объясняется, прежде всего, мощным революционным движением в Европе, начавшимся в 40-х гг. XIX века и продолжавшимся практически всю вторую половину столетия. Я остановлюсь только на первых трех из перечисленных мною историков, поскольку именно в их работах предпринимаются попытки осмысления того, чем являлась революционная власть периода террора и где нужно искать ее истоки.

12-томная «История Французской революции 1789 года» Луи Блана вышла в 1846 г. 9 Известный своими социалистическими взглядами автор не скрывает преклонения перед Робеспьером и проводимой им политикой. Перенимая у Буонарротти и Бюше общую для всей социалистической историографии идею наличия внутри Французской революции сразу двух революций, объединенных классовой борьбой между буржуазией и народом, когда 1789 г. определяется как триумф первой, а 1793 г. — как переход успеха ко второму, Л. Блан видит в диктатуре II г. новую стадию Революции, обусловленную новыми принципами и представленную новыми.

8 Цит. по: Чудинов Л. В. Указ. соч. С. 56.

9 На русский язык «История Французской революции» Л. Блана в первый и последний раз начала переводиться почти сразу же после Русской революции 1905 г. и вышла в свет в 1909 г.: Блан Л. История Французской революции 1789 г.: В 12 т. СПб.: Поляков, 1909. лицами, выражавшими интересы народа против буржуазии10. Историк полностью оправдывает террор чрезвычайными обстоятельствами, следуя в этом за идеологической фразеологией революционных лидеров. Террор против политических противников монтаньяров Блан называет ответом на агрессивные нападки со стороны жирондистов и дантонистов и определяет как справедливую и строгую политику, обеспечивавшую торжество принципов свободы и равенства.

Конечно, политическая принадлежность к социалистам отразилась на взглядах Луи Блана и во многом «помешала» ему увидеть то, что он мог бы увидеть при его широкой эрудиции и логическом мышлении. Ослепленный преклонением перед Робеспьером, он словно и не желает замечать истинной сути революционно-диктаторской власти, во всем доверяя идеологии и не замечая расходившейся с нею практики.

7-томная «Истории Французской революции» Жюля Мишле, опубликованная в 1853 г. 11, до сих пор остается настольной книгой французских историков Революции, крайне удивленных тем, что, имея переводы многотомных трудов Блана, Сореля, Жореса, Ламартина, российские историки до сих пор вынуждены читать Мишле в оригинале, что делает недоступным работы этого столпа французской общественно-политической и исторической мысли для широкого круга читателей, не владеющих французским языком.

Мишле смотрит на Революцию в полном согласии с ее собственным убеждением по отношению к себе самой: как на радикальный разрыв с прошлым и завоевание нового мира, в котором Франция станет краеугольной фигурой. Чтобы придать этим разрыву и завоеванию их истинное значение, Мишле выбрал не совсем обычный ход. Он столкнул.

10 Furet F., Ozouf М. Dictionnaire critique de la Revolution franijaise.. P., Flammarion, 1988. P. 930. В работе использовано второе издание 1867−1876 гг.: Michelet J. Histoire de la Revolution franijaise. 6 vol. P., 1869−1876. две религии, одна из которых — новая — это религия права, иначе говоря, «антирелигиозная» религия, оперирующая претензией людей на суверенитет, которому противостоит Бог и король. Далекий от симпатий к революционной власти как таковой, Мишле принимает ее в условиях II г. Республики, приписывая ей такие заслуги как сохранение государственной независимости и целостности, а также поддержание французской экономики. Таким образом, революционная власть для Мишле-это, прежде всего, административно-экономическая политика, не допустившая развала государства. При этом его совершенно не волнует, каким именно способом был достигнут этот результат.

Полным антагонистом Э. Берка и Ж. Мишле в вопросе о преемственности или разрыва Революции с прошлым выступил французский мыслитель Алексис де Токвиль в своей книге «Старый порядок и Революция», увидевшей свет в 1856 г. 12 А. де Токвиль «исходит из проблематики Революции-процесса, которая для него заключена в преемственности: Революция расширяет, сплачивает и доводит до возможного совершенства административное государство и уравнительное.

1 «X общество, развитие которых было делом старой монархии». Революция, полагает Токвиль, не создала ни нового народа, ни новой Франции: «Она упорядочила и узаконила результаты действия великой причины, но сама отнюдь не являлась сей причиной» 14. Революция, таким образом, есть завершение, апофеоз развития общества при Старом порядке, а не коренное перерождение Франции и французов.

12 Книга Токвиля несколько раз издавалась на русском языке. Последнее издание было осуществлено в 1997 г.: Токвиль А. Старый порядок и Революция. М.: Московский философский фонд, 1997. Интересный анализ идей Токвиля предложил французский историк Революции Ф. Фюре в статье «Токвиль и проблема Французской революции», вошедшей в качестве отдельной главы в его книгу «Постижение Французской революции» (Фюре Ф. Постижение Французской революции. СПб.: ИНАПРЕСС, 1998. С. 140−171). Этот анализ выполнен настолько блестяще, что более разумно было бы воспроизвести основные его элементы, чем предложить свой собственный, неизбежно обреченный на провал по сравнению с тем, который сделал Ф. Фюре.

Фюре Ф. Указ. соч. С. 31. и Цит по: Там же. С. 143.

Одной из основных заслуг Токвиля является указание на важность идеологического искажения в Революции, полной «идеологизированное&trade-» революционного сознания, в связи с чем исследователь не должен принимать революционную фразеологию за истинные цели лидеров.

Главная цель Революции, по Токвилю, заключается в установлении «демократического деспотизма», а не «парламентского либерализма». Так что совершенно в порядке вещей, что революционная власть стремится к такому деспотизму — и достигает его. В этом контексте пик Революции приходится именно на 1793−1794 гг. Подобная характеристика революционной власти как власти диктаторской и в то же время демократической — величайшее открытие, сделанное Токвилем, открытие, равное которому трудно найти в трудах как его предшественников, так и последователей по изучению истории Французской революции. Откровения, равные этому, содержатся разве что в работах Ф. Фюре.

Следующий всплеск интереса к Французской революции и, главным образом, к ее диктаторскому периоду наблюдается в первой четверти XX века и не утихает на протяжении всего столетия. Это обусловлено опять-таки взрывом революционной активности, охватившей уже не только Европу, но и весь мир, включая Россию, в которой революция встретила самый гостеприимный прием. С этого времени Французская революция стала достоянием не только Франции и Европы, но и российского общества, увидевшего в ней источник и образец собственной Революции15.

Социалистическая идеология распространялась на все новые территории, что не могло не отразиться на интерпретации Революции, всегда очень чувствительной к политическим и социальным переменам в жизни общества и умах людей. Возрастание популярности «левых» движений, таких как марксизм, коснулось и истории Французской революции, изучением которой начали активно заниматься историки «левого» толка: Ж. Жорес, А. Матьез, Ж. Лефевр, А. Собуль. Произошло смещение акцентов. Теперь исследователей интересует не столько политическая история или история идей, как это было в XIX в., сколько экономическая и социальная стороны Революции. Такие понятия как «классовая борьба», «роль народных масс», «буржуазный характер Революции» все чаще становятся центральными темами исследования. И, разумеется, революционно-диктаторский период практически безраздельно завладевает вниманием историков.

В начале XX в. во Франции формируется «классическое» направление, целая «школа» исследователей Революции, между которыми прослеживается очень четкая преемственность вплоть до наших дней: Матьез — Лефевр — Собуль — Вовель. Несколько особняком стоит А. Олар, один стоивший целой «школы», и Ж. Жорес, лидер Французской социалистической партии, написавший четырехтомную «Историю Французской революции» 16.

Жорес счел необходимым с первых же страниц определить позицию, с которой будут рассматриваться события Французской революции: «Мы намереваемся изложить с социалистической точки зрения для народа, для рабочих, для крестьян события, имевшие место с 1789 г. до конца XIX в. Наше истолкование истории будет и материалистическим, в духе Маркса, и в то же время мистическим, в духе Мишле. Конечно, экономическая жизнь.

17 служила основой и пружиной истории человечества". Таким образом, своей «Историей.» Жорес выполнял вполне конкретную образовательно-пропагандистскую цель и создавал свой труд для определенного класса.

Ситуацию в отечественной историографии Французской революции на протяжении всего XX века я рассмотрю несколько ниже, после французской, чтобы не перебивать преемственность, существовавшую во французской исторической традиции. В русском переводе из четырех томов вышли три: Жорес Ж. История Великой французской революции: В 3 т. М.: Гос. изд-во, 1920;1924.

17 Там же. С. 3, 9. людей — рабоче-крестьянской среды, — чтобы объяснить им истоки социалистических идей и указать на великий пример прошлого, доказывавший, что человеческая воля способна на многое. Жорес показывает Французскую революцию как первый шаг на пути к «торжеству 18 пролетариата». Правда, он тут же оговаривается, что хотя «Французская революция и провозгласила права человека, но владеющие классы разумеют под этими правами права буржуазии и капитала» 19. Так что социалистическому движению еще надлежит выдержать решающий бой за права человека.

20 21 Альбер Матьез и Альфонс Олар, чьи труды практически монополизировали исследовательское поле Французской революции в первой трети XX века, принадлежали к разным историографическим школам" (Матьез — к марксистской, иначе именуемой «классической», Олар

— к либеральной). Они работали параллельно, часто вступая в полемику, у каждого из них были свою герои (у Олара — Дантон, у Матьеза — Робеспьер), однако, несмотря на это, в их взглядах было немало общего, а ученики.

Матьеза позднее возглавили кафедру изучения Французской революции в.

Сорбонне, которую основал А. Олар. И того и другого интересовал, прежде всего, период диктаторского правления Комитета общественного спасения, обозначаемого ими как «период диктаторского правления Робеспьера» .

Оценивая деятельность революционно-диктаторской власти, Олар особенно охотно прибегал к ссылкам на «обстоятельства», перекладывая ls Там же. С. 3. ''' Там же. С. 9. Работы А. Матьеза, посвященные проблемам диктаторского правления и Французской революции вообще см. в Списке источников и литературы, поскольку приводить их все здесь мне кажется нецелесообразным.

Из огромного количества работ А. Олара по истории Французской революции я бы выделила следующие: Олар А. Культ Разума и культ Верховного существа во время Французской революции (17 931 794). JI.: Сеятель, 1925; Он же. Политическая история Французской революции: Происхождение и развитие демократии и республики (1789−1804). М.: Соцэкгиз, 1938; Он же. Теория насилия и Французская революция. Париж: Русское книзд-во Я. Поволоцкий и Ко, 1924; Aulard F.A. Le Comite de salut public (Premier article) // La Revolution fran^aise. 1890. T. 18. P. 5−25- Idem. Etudes et lemons sur la Revolution frangaise. P.: Alcan, 1904. ответственность с Комитетов на контрреволюцию, а в диктатуре, провозгласившей равенство, видел предвестие социализма. Французская революция представлена им постоянно раздираемой противоречием между провозглашенными ею принципами и конкретными историческими обстоятельствами. Этим противоречием и определялся, по его мнению, ход революционных событий, все время натыкавшихся на инертность I исторического материала, тормозившего их даже в большей степени, чем сопротивление врагов. Так что революционное правительство настолько зависело от внешних факторов, что его нельзя назвать самостоятельным, потому оно и не несет ответственности за все действия, которые вынуждено было предпринимать часто даже против своей воли.

Л. Матьез также весьма снисходителен к «диктатуре Робеспьера», оправдывая 'кровавую политику, направленную, по его мнению, исключительно против врагов нового порядка вещей, тяжелейшими условиями, в которых оказалась Франция в 1793 г. Он не разделяет политику и идеологию, полностью доверяя последней и воспринимая ее лишь как объяснения властью своих действий. Следуя строго в русле f марксисткой парадигмы изучения истории, Матьез огромное значение придаст народному движению, рассматривая его в качестве движущей силы Революции и причины ее радикализации. Революционная власть, по мнению историка, неотделима от «низов» и следует за импульсами, посылаемыми «снизу» .

1″).

Ученик Матьеза Ж. Лефевр" рассматривает историю Революции с точки зрения народных низов, акцентируя внимание на социально-экономической политике революционной власти, навязанной, по его мнению, ей «снизу». В этом Лефевр точно следует за своим учителем, правда, па основе несколько иного материала: если Матьез исследовал, Основные работы Ж. Лефевра: Лефевр Ж. Аграрный вопрос в эпоху террора (1793−1794). Л.: Соцэкгиз, 1936; LefebvreG. La Revolution framjaise. P.: PUF, 1957. главным образом, городские «низы», Лефевр изучает ситуацию в аграрных районах страны. Оценивая эту сторону Революции, он приходит к выводу, что она не оправдала ожиданий мелких собственников, что и послужило причиной утраты революционной властью поддержки большинства населения. Ошибкой правительства II г. Лефевр считает, в первую очередь, его стремление удовлетворить исключительно неимущие слои общества, забывая при этом о тех, кого бы мы сегодня назвали «средним классом». Впрочем, историк заключает, что и политика в отношении неимущих не увенчалась успехом, ограничившись лишь программными лозунгами, так и не воплощенными на практике не только потому, что этого не могли сделать, но главным образом потому, что не хотели.

Лефевр работал в довольно трудное для социалистической историографии время, когда закладывались основы школы «Анналов» с ее идеями глобальной истории и междисциплинарного подхода к изучению исторического события или явления, когда на первое место снова выступила история идей и мировоззрения общества в тот или иной временной отрезок. Отстаивая свое видение исторического процесса, Ж. Лефевр заявлял: «Многие среди нас предпочитают при объяснении истории ставить на первый план движение идей. Я никогда не оспаривал роль идей. Но я полагаю, что идеи, какими бы они ни были, всегда находятся в определенной связи с социальной структурой данного времени и, как о следствие, с экономикой, которая способствует появлению этих идей» .

Альбер Собуль24, ученик Лефевра, интересовался, в первую очередь, ролью в Революции санкюлотов, с которыми он связывает как усиление революционного правительства летом-осенью 1793 г., так и его падение 9.

23 Цит. по: Афанасьев ЮН. Историзм против эклектики: Французская историческая школа «Анналов» в современной буржуазной историографии. M.: Мысль, 1980.

24 См. следующие работы А. Собуля: Собуль А. Из истории Великой буржуазной революции 1789−1794 годов и революции 1848 года во Франции. М.: Изд-во иностранной литературы, I960- Он же. Парижские санкюлоты во время якобинской диктатуры. М.: Прогресс, 1966;Он же. Первая республика. 1792−1804. М.: Прогресс, 1974. термидора. Революционная власть держалась, по его мнению, до тех пор, пока ей удавалось лавировать между интересами санкюлотов и буржуазии, чем в большой степени объясняется противоречие всей политики Комитета общественного спасения. А. Собуль в 50-е гг. сумел преодолеть идущую от Ж. Жореса концепцию нераздельного революционного лагеря, отнеся лидеров II г. к разным социальным группам, интересы которых зачастую противоречили друг другу. Впервые революционная власть 1793−1794 г. перестала рассматриваться как единый блок и получила более многогранные очертания, что способствовало лучшему пониманию внутренних конфликтов в Республике и расстановки сил накануне термидорианского переворота.

Современный представитель «классической» французской.

9 ^ историографии Мишель Вовель воспринял многие из идей своих предшественников, хотя изучает несколько иные ракурсы Революции. В сфере его интересов, прежде всего, история ментальности, представлений и культурологические аспекты Французской революции, что перекликается с общей направленностью школы «Анналов» с ее изучением мировоззрения современников того или иного исторического события и их восприятия этого события, которое непременно отличается от восприятия его последующими поколениями.

Изучение этих аспектов Французской революции не изменило глубокого убеждения Вовеля (подобного убеждению всех историков «левого» толка) в том, что чрезвычайные обстоятельства имели место в таком виде, в каком их представляли революционные лидеры. Революционная власть вновь получает оправдание через свою зависимость от политической и социально-экономической ситуации, созданной не ею, и.

25 Основные работы Вовеля не были переведены на русский язык главным образом в связи с потерей интереса к «левой» интерпретации Французской революции в постсоветское время: Vovelle М. Combats pour la Revolution fran? aise. P.: La Ddcouverte, Soci6t6 des dtudes robespierristes, 2001; Idem. Id6ologies et mentalitds. P.: Francis Maspero, 1982; Idem. La Revolution frai^aise, 1789−1799. P.: Armand Colin, 1998. потому она не ответственна за то, что происходило за время диктатуры Комитета общественного спасения. Исследуя мировоззрение и мировосприятие городских «низов» периода Революции, М. Вовель продолжает социалистическую традицию изучения Революции «снизу». Он также развивает мысль о том, что внутри Французской революции параллельно происходили сразу три слабо связанных между собой революции: революция институтов (или парламентская), революция городская (или муниципальная) и крестьянская революция26, — каждая из которых имела свои цели и свои результаты и динамика которых не была единой.

Середина XX в. отмечена появлением нового направления в историографии Французской революции, получившего название «ревизионистского», поскольку его основатели поставили перед собой задачу переосмыслить Революцию и предложить иное видение революционного явления, отличное от социалистического. Первым «ревизионистом» во Франции Вовель называет Жака Соле, который в своей.

27 книге «Революция в вопросах» «подтрунивает над марксистским мифом о ло завоевании власти промышленной буржуазией». «Ревизионизм» бросил вызов всей полуторавековой историографии Революции, обвинив ее в видении лишь тех явлений, что лежат на поверхности, и игнорировании глубинных процессов.

Самым ярким историком «ревизионистского» направления является.

0Q.

Франсуа Фюре, чья книга «Постижение Французской революции» совершила прорыв в изучении революционного развития французского.

26 Idem. La Revolution fransaise, 1789−1799. P. 16.

27 Я пользовалась переизданием его самого известного труда «Революция в вопросах»: Sole J. La Revolution en questions. P.: Editions de Seuil, 1988.

28 Vovelle M. Historiographie de la Revolution // Annales historiques de la Revolution fransaise. 1988. № 273. P. 307.

29 Фюре Ф. Постижение Французской революции. СПб.: ИНАПРЕСС, 1998. общества, а большая работа «Прошлое одной иллюзии» расширила возможности предложенной им интерпретации на такие явления как в нацизм в Германии и большевизм в Советском Союзе. Я неоднократно буду возвращаться к идеям «ревизионистской» школы на страницах диссертации, поскольку работаю в том же русле, что и ее представители, поэтому здесь изложу лишь общую концепцию Революции, предложенную этой школой, остановившись чуть более подробно на анализе революционной власти периода диктатуры Комитетов общественного спасения и общей безопасности31.

Франсуа Фюре акцентирует разрыв революционной идеологии с социальной реальностью, а также обособленное функционирование власти без оглядки на общество. Такая ситуация существовала в течение всего II г. Республики и завершилась событиями 9 термидора, за которыми последовал «реванш социального над идеологией». В первой половине 1794 г. произошел так называемый «занос» Революции, когда ничто не могло остановить ее самостоятельного развития по пути увеличения насилия во всех областях общественно-политической жизни. Диктатура II г., согласно Фюре, не является логически вписанной в историю Революции и «несет на себе отпечаток случайного и исключительного» 33. И только Термидор вернул Революцию на путь «нормального» развития, пресек ее «занос» .

Ф. Фюре понимает Французскую революцию более широко, чем это принято в «классической» историографии. Для него она начинается еще в 1787 г., когда открылось Собрание нотаблей34, и завершается в 1814 г. с отречением Наполеона и возвращением Бурбонов.

30 Он же. Прошлое одной иллюзии. М., 1998.

31 Более подробно о «ревизионистской» школе см.: Афанасьев Ю. Н., Блуменау С. Ф. Современные споры во Франции вокруг великой Революции // Вопросы истории. 1989. № 3. С 18−34.

32 Фюре Ф. Постижение Французской революции. С. 83.

33 Афанасьев Ю. Н., Блуменау С. Ф. Указ. соч. С. 30.

34 Фюре Ф. Постижение Французской революции. С. 53.

Тесно переплетая террор и идеологию, Фюре отказывает чрезвычайным обстоятельствам в реальном существовании и не принимает объяснения политики террора тяжелой ситуацией в стране, полагая, что «нужно учитывать во всей истории Революции не только влияние „обстоятельств“ на развитие следовавших друг за другом политических кризисов, но также, и прежде всего, то, каким образом эти „обстоятельства“ предвиделись, подготавливались, осуществлялись и использовались в революционном воображении и в борьбе за власть» 35.

Ведущим исследователем Революции во Франции в настоящий момент является ученик и продолжатель идей Ф. Фюре Патрис Гениффе, занимающийся преимущественно проблемами террора и диктатуры36. Под «террором» Гениффе подразумевает не период Революции, как это принято делать, а «форму революционной политики: использование принуждения и насилия при лукавстве политиков и молчании законов». Именно эти две составляющие и создают ситуацию беззакония во Франции в диктаторский период. Целиком сконцентрировавшись на изучении политической элиты и ее представлений и деятельности, Гениффе ограничился исследованием парижской истории, — признавая при этом, что т) еррор в провинции изучен недостаточно, — исключительно со стороны правящих групп, не затрагивая народные «низы». Подобный подход вполне оправдан как поставленной исследователем задачей, так и общим направлением исследований представителей «ревизионистской» школы.

Феномен революционной власти историк рассматривает исключительно через призму системы террора, построенной, по его мнению, не в силу чрезвычайных обстоятельств (которые он вслед за Фюре считает не столько имевшими место, сколько выдуманными.

35 Там же. С. 72.

36 Основная работа П. Гениффе по этим проблемам вышла в 2000 г.: Gueniffey P. La politique de la Terreur: Essai sur la violence r6volutionnaire. 1789−1794. P.: Fayard, 2000.

37 Ibid. P. 12. находившимися у власти людьми), а с целью упрочить позиции революционной власти, подавив ее противников и заставив народные массы поверить в ее необходимость для Республики. Террор, считает Гениффе, о о неизбежен при столкновении идеала с реальностью, которую революционеры пытались уничтожить, чтобы заставить торжествовать идеальные принципы, заявленные ими как цель их усилий. Это, наверное, единственное положение Гениффе, с которым я не могу согласиться. По моему мнению, революционные лидеры не стремились осуществить некий идеал, завещанный им просветителями. Возможно, стремясь к власти и т добиваясь ее всевозможными средствами, они и имели намерение реализовать некую идеальную программу на практике. Однако позднее, получив в свои руки колоссальные полномочия, замкнулись в стремлении удержать их как можно дольше и не допустить перехода власти к «нормальным» институтам (первое условие, при котором возможно строительство нового общества — в соответствии с идеалом или нет). Власть перестала выражать интересы общества и совершенно оторвалась от него в своем желании господствовать над ним. Именно террор некоторое время позволял осуществлять это господство, почему он и стал основным средством политики революционно-диктаторской власти.

К настоящему моменту во Франции исторически сложились два основных центра по изучению истории Французской революции. Один из них находится в Школе высших исследований социальных наук, где издаются «Анналы» и работает П. Гениффе. Другой — в Сорбонне, где находится Институт истории Французской революции и работают ученики А. Собуля (Ж.К. Мартен39 и Ф. Брюнель40), которые если и не принадлежат к «левому» крылу французской историографии, то, во всяком случае, рассматривают историю Революции с позиций «классической» школы.

38 Ibid. Р. 50.

39 Martin J.C. La France en Revolution. 1789−1799. P.: Belin, 1990.

Между этими двумя центрами уже не одно десятилетие наблюдается противостояние, выражающееся в практически полном неприятии идей друг друга и в отсутствии у историков желания контактировать с представителями другого направления. При этом исследователи Института истории Французской революции интересуются, по сути, той же проблемой, что и Гениффе, а именно — насилием в Революции41. Но если «ревизионисты» считают своей основной задачей пересмотр всего комплекса проблем, связанных с Революцией и ее изучением на протяжении двух столетий, и создают теоретические труды на основе уже известных источников, переосмысливая их по-новому, то представители «сорбоннской» школы полагают, что первостепенная задача историков Революции заключается в обнаружении новых фактов и вписывании их в существующую систему интерпретации Революции. Из этого различного понимания задач вытекает применение различных подходов к изучению революционных событий и различная их трактовка, а также интерес к совершенно противоположным аспектам революционного насилия.

В отечественной историографии Французской революции сложилась иная ситуация. Интерес к Революции начался в XX в. с работ историков так называемой «русской школы», представителями которой были В.И. Герье42, поклонник психологического подхода, предложенного в конце XIX в. И. Тэном, и Н. И. Кареев, автор многотомной «Истории Западной Европы Нового времени» 43 и многочисленных работ, посвященных Французской.

40 Brunei F. Thermidor: La chut de Robespierre. P.: Editions complexe, 1989.

41 Уже несколько лет в Сорбонне под руководством директора Института истории Французской революции Ж. К. Мартена проводится семинар «Насилие в Революции», на котором выступают с докладами как ученые Сорбонны, так и приглашенные исследователи из других университетов Франции и других стран Европы. П. Гениффе на этом семинаре не выступал ни разу.

42 Герье В. И. Французская революция 1789−1795 в освещении И. Тэна. СПб.: А. В. Суворин, 1911.

43 Наибольший интерес для меня представлял третий том, посвященный Французской революции: Кареев Н. И. История Западной Европы в Новое время: В 7 т. СПб.: тип. И. А. Ефрона, 1892−1917. Т. 3. Восемнадцатый век и Французская революция. 1893. революции44. Как сказал сам Н. И. Кареев, особенностью «русской школы» было увлечение «не столько общими построениями истории Революции, сколько частными исследованиями. особенно в области экономических явлений» 45. Однако это не означает, что историкам, принадлежавшим к этой школе, не был свойственен интерес к социально-политической истории, учитывая, что Кареев стоял у истоков отечественной социологии. Однако превалирование в работах представителей «русской школы» экономических аспектов Революции, характерное для начала XX в., очевидно.

Оценивая Республику II г. как «навязанную стране энергичным меньшинством», Кареев считает саму ее природу чуждым Франции явлением, что и послужило, по его мнению, причиной ее скорого падения, немаловажную роль в котором сыграли народные массы, недовольные политикой революционной власти, не интересовавшейся потребностями общества. Вообще, народному движению историк придавал колоссальное значение, считая его силой, способствовавшей продолжению и углублению Революции.

С установлением в России советской власти и с образованием СССР на первое место в стране выступила марксистская историографическая школа. Интерес к Французской революции резко возрос, что во многом объясняется восприятием ее как первого шага к социалистической Революции, произошедшей в России. Французские лидеры II г. были провозглашены истинными революционерами, которые, однако, пали жертвой собственного невнимания к интересам народных масс, понимаемых марксистами как движущая сила любой Революции. Во главу угла был поставлен принцип классовой борьбы, которая особо остро проявлялась во время революционных всплесков.

44 Главным трудом Н. И. Кареева по истории Французской революции, объединившим его основные идеи, высказанные в различных работах, является «Великая французская революция» в четырех частях, изданная в Петрограде в 1918 г.

45 Кареев Н. И. Историки Французской революции: В 3 т. Л.: Колос, 1924;1925. Т. 3. С. 147.

Одним из самых известных в СССР историков Французской революции был А.З. Манфред46, в работах которого диктаторская власть и террор определялись как навеянные «самой логикой Революции», как неизбежная и единственно возможная мера по установлению и укреплению свободы и демократии. Манфред считал «якобинский» террор ответом на «жирондистский» 47, подчеркивал его введение «по требованию народа» и.

AQ утверждал, что поражал он исключительно врагов Революции. Революционно-диктаторская власть рассматривается им как высшая точка Революции, ее кульминация49.

Подобное видение данной проблемы характерно для всей марксистской историографии. Исключений было немного. Одним из них можно считать работы В.Г. Ревуненкова50, заявившего, что не стоит так односторонне относиться к лидерам II г. и их политике. Ревуненков отмечал, что «якобинское правительство все более связывало руки тем, кто хотел продолжать и углублять Революцию» 51. «Диктатура по отношению к врагам Революции, — писал он, — не только не сочеталась с расширением демократии для народа, но дополнялась такими мероприятиями, которые ее явно урезывали» 52. Историк последовательно проводил идею отстранения революционной власти от народа и ее «буржуазного характера». Подобные мысли шли вразрез с официальной идеологией и не могли остаться незамеченными. Вокруг работ Ревуненкова разгорелись жаркие дебаты, в которых главным его оппонентом был сам «мэтр» марксистской школы А. З. Манфред. Это было первой попыткой отказа от ряда догматических оценок, долгое время считавшихся непререкаемыми.

46 Манфред А. З. Великая французская революция. М.: Наука, 1983.

47 Там же. С. 151.

48 Там же. С. 225.

49 Там же. С. 143.

50 Ревуненков В. Г. Очерки по истории Великой французской революции: Якобинская диктатура и ее крушение. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1983.

51 Там же. С. 112.

По-настоящему переломным для отечественной историографии Французской революции стал 1989 г. «Перестройка» привела к постепенному отказу от марксистского подхода к истории. Исследователи перестали воспринимать Революцию как абсолютное благо, все чаще и настойчивее стали звучать критические оценки событий 1789−1794 гг. И наиболее неоднозначно воспринимался, естественно, диктаторский период.

На данный момент в России около десяти историков, занимающихся теми или иными проблемами Французской революции, отдельными личностями или группами, но пока не создана новая концепция революционной власти, которая бы определила позицию российской историографии на начало XXI в.

В обзоре основных историографических школ и направлений по изучению и осмыслению феномена революционной власти я не случайно ни разу не упомянула Комитет общей безопасности в связи с постановкой данной проблемы. Дело в том, что карательный Комитет, вместе с Комитетом общественного спасения в течение года являвшийся носителем революционно-диктаторской власти, никогда не становился предметом изучения ситуации, сложившейся во Франции в 1793—1794 гг. Более того, только два историка за все 200 лет, что прошли со времени Революции, посвятили ему специальные исследования и еще двое косвенно касались • л •¦

• I его: один — при написании биографии М.Г. А. Вадье, президента Комитета общей безопасности, другой — при исследовании Бюро общей полиции при Комитете общественного спасения. Остальные же исследователи Революции, включая и самых авторитетных, написавших многие и многие тома по ее истории, либо мельком упоминали о существовании политической полиции в лице Комитета общей безопасности, либо практически полностью игнорировали его как незначительный орган.

Там же. С. 109. управления, не оказывавший на политику революционной Франции ощутимого влияния.

Можно предположить, что причиной отсутствия интереса к Комитету общей безопасности не только в качестве потенциального объекта изучения феномена революционной власти, но в качестве властного института как такового является недостаток источников деятельности Комитета, а также присутствие на исторической арене Комитета общественного спасения, наделенного колоссальными полномочиями и затмевавшего своего «младшего» коллегу, Комитет общей безопасности, в глазах современников Французской революции, а следовательно — и потомков.

Докторская диссертация Жоржа Беллони «Комитет общей.

5 3 безопасности Национального конвента", защищенная в Сорбонне в начале 20-х гг., была опубликована в 1924 г. очень небольшим тиражом, предусмотренным в то время для всех докторских диссертаций, и потому не известна за пределами Франции. Беллони изучает Комитет общей безопасности главным образом как институт государственной власти, рассматривая его функции, полномочия и обязанности сами по себе, вне зависимости от происходивших в стране изменений. Он делит существование Комитета на два этапа. Первый этап — с момента создания в октябре 1792 г. до 9 термидора II г., когда тот был крайне слаб и, полностью затмеваемый Комитетом общественного спасения, не имел возможности осуществлять самостоятельную политику54. Второй этап — с 9 термидора до упразднения Комитета общей безопасности в IV г., когда он наконец-то обрел свободу действий и широту полномочий. Причем, первый этап интересует Беллони крайне мало, поскольку, по его мнению, не дает представление о Комитете во всей полноте его функций и потому не заслуживает внимания в качестве полноценного органа управления. Все.

53 Belloni G. Le Comit? de suret? g? n6rale de la Convention nationale. Th6se principale pr6sentee a la Facultd de Lattres de l’Universit6 de Paris. P.: L’Annette, 1924. внимание историка приковано к Комитету III-IV гг. Таким образом, истинная роль «министерства» Вадье в диктатуре II г. осталась за скобками.

Основная ценность данной работы, на мой взгляд, заключается в использовании историком неопубликованных документов по деятельности Комитета общей безопасности, что дало мне возможность, за недоступностью архивных документов, ознакомиться со многими важнейшими источниками деятельности Комитета общей безопасности, среди которых постановления об аресте и освобождении, прокламации, циркуляры, регламенты.

Монография Арне Ординга «Бюро полиции Комитета общественного спасения» 55, изданная в Осло американским исследователем на французском языке, посвящена изучению деятельности Бюро общей полиции, но цель автора заключается, прежде всего, в том, чтобы доказать, что Робеспьер не был единственным, на ком лежит ответственность за террор, и что в террористической политике, проводившейся с лета 1793 по лето 1794 г., надо винить всех членов Комитетов общественного спасения и общей безопасности. Верный в принципе, этот тезис несколько искажает события в работе Ординга, поскольку тот или иной сюжет используется им исключительно для того, чтобы подтвердить, что Робеспьер не имел к террору никакого отношения. Отсюда — особая избирательность и необъективность автора, которую он, впрочем, не скрывает. Если же отвлечься от цели исследования Ординга и воспользоваться лишь изложенными в нем фактами, оставляя в стороне выводы, его работа представляет немалый интерес для исследователей деятельности Комитета общей безопасности, т.к. предоставляет целую подборку дел, которые вело Бюро полиции часто совместно с Комитетом общей безопасности, а также восстанавливает по документам характер отношений между этим.

54 Ibid. Р. 203.

55 OrdingA. Le Bureau de police du Comit6 de salut public. Etude sur la Terreur. Oslo: J. Dybwad, 1930.

Комитетом и Бюро. Разумеется, оценки, данные автором тому или иному члену Комитета общей безопасности, не следует безоговорочно принимать, учитывая их враждебные отношения с Робеспьером, к которому Ординг питает явную симпатию.

Единственным членом Комитета общей безопасности, имеющим свою биографию, является Марк Гильом Алексис Вадье, его президент. Это легко объясняется, во-первых, выдающейся ролью, которую этот человек играл в Комитете и в революционных событиях лета 1794 г. (именно Вадье можно назвать душой «антиробеспьеристского» блока, составившегося летом 1794 г. с целью свергнуть Робеспьера) — во-вторых, тем фактом, что о Вадье сохранилось намного больше документов и фактического материала, чем о каком-либо другом члене Комитета общей безопасности.

Биографом Вадье стал Ж. Дюссер, опубликовавший в 1989 г., к 200-летию Французской революции, книгу «Вадье, великий инквизитор» 56. Уже по названию можно судить о том, в каком ключе написана эта биография. Ни о какой идеализации Вадье не может быть и речи. Впрочем, надо отдать должное автору, он старается — и довольно успешно — быть объективным. Отсутствие пиетета по отношению к своему герою еще никогда не вредило биографу. Дюссер старается оставаться в рамках фактов, избегая оценок и ограничиваясь минимальным анализом событий или поведения Вадье в той или иной ситуации.

Ж. Дюссер настолько сконцентрирован на фигуре Вадье, что довольно редко обращается собственно к Комитету общей безопасности, зачастую представляя все совместные действия последнего как личные акты его президента, что не совсем соответствует действительности, поскольку Комитет общей безопасности — даже в большей степени, чем Комитет общественного спасения, — является коллегиальным органом, решения в котором принимались коллективно. Разумеется, Вадье занимал в нем главенствующую позицию, являясь инициатором целого ряда крупных дел, однако поддержка коллег по Комитету была ему необходима для претворения своих идей в жизнь.

Подобным игнорированием Комитета и представлением его лишь как фона для политической деятельности «великого инквизитора» обусловлен и подбор сюжетов, которые автор считает нужным затронуть в своей монографии. Он останавливается лишь на тех из них, в которых Вадье принимал участие лично. Те же сюжеты, где Комитет действовал через другого из своих членов, интересуют Дюссера куда меньше, если вообще интересуют, несмотря на то, что целый ряд опущенных или мельком упомянутых им событий имел немаловажное значение для равзития революционной власти, в котором Вадье играл далеко не последнюю роль.

Последняя работа, посвященная деятельности Комитета общей безопасности, появилась в 1985 г. Ее автор, Мишель Юд, многие годы изучал Комитет и его политику, но так и не написал монографию, ограничившись рядом статей в ведущих исторических журналах Франции.

Самая яркая из них — «Комитет общей безопасности в 1793—1794 гг.» -была опубликована в главном печатном органе историков Французской революции — «Исторических анналах Французской революции». М. Юд прослеживает эволюцию Комитета общей безопасности с момента получения им статуса правительственного Комитета в начале осени 1793 г. до 9 термидора, выделяя в качестве этапов этой эволюции изменения в его взаимоотношениях с Комитетом общественного спасения, чье противостояние, по мнению историка, характеризует историю Комитета общей безопасности на протяжении всей первой половины 1794 г. Не отделяя политику Комитета общей безопасности от политики Комитета общественного спасения, Юд рассматривает 9 термидора исключительно.

56 Dussert G. Vadier, le grand inquisiteur. P.: Imprimerie nationale, 1989. как очередной этап политической борьбы, в которой одни люди одержали верх над другими, что, по его мнению, не отразилось коренным образом на правительственной политике. Он считает, что в случае победы Робеспьера его действия были точно такими же, как и действия победивших.

58 антиробеспьеристов" .

Рассматривая Комитет общей безопасности как политическую полицию, Юд заявляет, что тот не имел влияния на другие сферы политики и потому не обладал диктаторскими полномочиями, принадлежавшими исключительно Комитету общественного спасения59, хотя своим противостоянием ряду действий последнего способствовал некоторой корректировке отдельных шагов диктаторского Комитета.

За исключением ряда отдельных небольших статей, так или иначе касающихся Комитета общей безопасности60, этими четырьмя работами историография деятельности карательного органа революционной власти ограничивается. Подобное невнимание к столь важному институту революционной власти, державшему в своих руках основной механизм управления — террор, — представляется довольно несправедливым.

Более того, анализ революционно-диктаторской власти, своего рода полицейского режима (причем, не только в период Французской революции, но и как исторического явления вообще) через главный полицейский орган страны, управлявший всей карательной системой, служившей опорой революционного порядка управления, дает более объективное и полное представление об особенностях такой власти и логике ее становления, развития и упадка. Еще Ж. Беллони в 1924 г. отметил, что.

57 Eude М. Le Comity de suret6 g6n6rale en 1793−1794 // Annales historiques de la Revolution fran^aise. 1985. № 261. P. 295−306.

58 Ibid. P. 305−306.

59 Ibid. P. 296.

60 Guillaume J. Le personnel du Comit6 de surtet? g6n6rale // La Revolution franfaise. 1900. T. 39. P. 124−151, 219−254- Lefebvre G. La rivalit6 du Comit6 du salut public et du Comit? de suret6 g? n?rale // Revue historique. 1931. № 167. P. 336−343- Metin A. Les origines du Comity de surety g? n6rale de la Convention nationale // Le R6volution fran? aise. 1895. T. 28. P. 257−270, 340−363. широчайшая деятельность Комитета общей безопасности лучше, чем любого другого революционного органа, способна показать нам характер террора, различные его аспекты, его насилие, перипетии, его ритм" 61.

Цель моего исследования — представить революционно-диктаторскую власть как особый тип власти во всей совокупности ее тайных и явных целей, средств, используемых ею для их достижения, предпосылок ее развития и причин ее падения через деятельность карательного института Французской республики.

Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие задачи:

1. рассмотреть революционно-диктаторскую власть как власть, функционирующую по своим собственным законам и руководствующуюся собственной логикой развития;

2. определить основные этапы развития революционно-диктаторской власти, характерные черты каждого из этапов и причины смены одного этапа другим;

3. раскрыть цели, которые ставила перед собой революционно-диктаторская власть, и методы, с помощью которых она этих целей достигала;

4. проследить развитие взаимоотношений между двумя правительственными Комитетами общественного спасения и общей безопасности, противостояние которых выявило многие черты революционной власти диктаторского периода.

Таким образом, объектом моего исследования является революционно-диктаторская власть, ее особенности, цели и логика развития. Предметом изучения является Комитет общей безопасности как один из основных институтов революционно-диктаторской власти, обладающий практически неограниченными полномочиями и отвечающий за функционирование.

61 Belloni G. Op. cit. P. 375. карательно-силовых структур системы революционного правления, т. е. за фундамёнт диктаторской власти, утвердившейся насильственным путем, сконцентрированной на себе самой и стремящейся главным образом к обеспечению своей легитимности и сохранению, а лучше — расширению своих полномочий.

Таким видением объекта и предмета определяется методология исследования, в основе которой находится принцип историзма. Особенность революционно-диктаторской власти показана через выявление механизмов и логики ее эволюции с момента становления до кризиса и исчезновения. К анализу исторических фактов применяется системный подход, при котором тот или иной факт включается в широкий контекст и рассматривается как элемент этого контекста. Познание идет последовательно от единичного к особенному, а затем — к общему. При анализе источников используются логико-теоретический, генетический и типологический методы исторического познания.

Изучая феномен революционной власти, историк сталкивается с рядом вопросов, ответы на которые необходимо получить еще до начала исследования. Первым из них является вопрос об отличии революционной власти от власти в обычных условиях, от самой идеи власти, от некоего идеального понятия власти. Сразу же замечу, что при всем их различии между ними куда больше общего, чем это может показаться при поверхностном рассмотрении.

Прежде всего, цель революционной власти полностью совпадает с целью любой власти, претендующей на статус государственной, а именнопризнание легитимности всех ее действий, институтов и документов, исходящих из этих институтов. От признания легитимности власти зависит ее авторитет и дееспособность. В данном случае важно не столько достижение власти и удержание ее на какое-то более или менее продолжительное время, сколько признание этой власти законной и имеющей право на существование как внутри, так и вне страны. И как ни парадоксально это звучит, власть, утвержденная в стране несколько месяцев назад, может признаваться гражданами этой страны более легитимной, чем власть, управлявшая страной на протяжении десятилетий, а то и столетий. Собственно, в этом и заключается то, что условно можно назвать, следуя пропагандистской лексике, придуманной большевиками, «победой Революции». И то, какими методами достигнуто всеобщее признание легитимности только что учрежденной власти, нуждается в тщательном исследовании, ибо, как правило, именно эти методы и ложатся в основу идеологии, благодаря которой данная власть удерживает свои позиции.

Впрочем, методы, используемые властью для доказательства своей легитимности, могут отличаться от тех, с помощью которых эта власть была достигнута и которые продолжают использоваться для ее удержания. Так, например, придя к власти с помощью армии, политик не может только на этом факте силы строить свой авторитет. Он, как правило, укрепляет свою власть принятием конституции или другими документами, призванными подчеркнуть соответствие его действий закону. Или, опираясь на какую-то малочисленную, но сильную по тем или иным причинам группу, достигший государственной власти лидер непременно будет добиваться поддержки других влиятельных и многочисленных общественных групп и слоев. Подобные примеры легко умножить. В целом, здесь наблюдается одна и та же тенденция на протяжении многих веков и во многих странах.

Однако революционная власть обладает и рядом особых черт, несвойственных любой другой власти, ибо революционная власть — и в этом ее главное отличие от власти в «нормальных» обстоятельствах — это чрезвычайная власть: она достигается в чрезвычайных обстоятельствах и благодаря чрезвычайным обстоятельствам и теряет свой революционный характер или исчезает совсем, смененная другой властью, когда обстоятельства изменяются. Среди таких особых черт на первое место следует поставить необходимое усиление государственного контроля над всеми сторонами жизни общества, в том числе и над частным сектором. Достигнутая насилием, что неизбежно при революциях, такая власть широко применяет насилие и видит в нем одну из самых сильных своих опор, хотя вовсе не считает насилие истоком своей легитимности. Более того, она вынуждена всячески отрицать свой насильственный характер, чтобы «сохранить лицо» и не потерять поддержку общественных групп, по тем или иным причинам вставших на ее сторону.

И конечно же, молодая революционная власть (а революционная власть всегда молодая) вынуждена искать моральную поддержку в истории, постоянно апеллируя к каким-либо авторитетам. Это может быть как популярный йравитель прошлого, так и какой-либо кумир настоящего. Часто революционные лидеры ищут такие авторитеты в других революциях, поскольку идеологически проигрышно выглядят примеры из истории свергнутой Революцией монархии.

Одним из шагов на пути легализации власти является создание институтов, на которые эта власть будет опираться, регулируя жизнь общества. И в данном случае ее положение несколько двойственно. С одной стороны, чрезвычайная ситуация требует чрезвычайных институтов — и в изобилии создает их. С другой стороны, обилие таких институтов может отпугнуть и насторожить общество. Так что тут очень важно сохранить правильные пропорции между чрезвычайными и «нормальными» институтами. Причем, любая революционная власть должна готовиться — и, как правило, готовится — к переходу из чрезвычайного состояния в нормальное. А для этого созданные ею чрезвычайные институты должны быть таковы, чтобы их можно было легко упразднить, не затронув при этом важнейших сторон жизни государства и без ощутимых потерь для престижа и структуры власти. А «нормальные» органы, напротив, должны быть настолько устойчивыми и разумно устроенными, чтобы не только пережить этот переход, который всегда проистекает достаточно болезненно, но и являться платформой, на которой он будет осуществляться.

Говоря об особенностях революционной власти, я имею в виду прежде всего (хотя и не только) диктаторский период Французской революции (с июня 1793 по июль 1794 г., т. е. Второй год по республиканскому календарю) и потому хочу сразу же заметить, во избежание справедливых вопросов и недоумений, что и в предшествовавший установлению революционного порядка управления (т.е. время правления Национального, Учредительного и Законодательного собраний), и в последовавший за ним периоды (а именно — термидорианская реакция и правление Директории) революционная власть имела место, хотя и в несколько иной форме. Однако меня интересует наиболее «чистый» вид революционной власти, ее классический, если это слово применимо в данном контексте, период, когда она обросла всеми необходимыми для ее полной и ничем не ограниченной деятельности атрибутами, очистилась от всего, что могло препятствовать ее самовыражению, когда сформировался революционный дискурс, четко определились цели и методы Революции, — иными словами, тот период, ~ > ¦.,. • ¦ когда революционная власть целиком заполнила властное пространство Франции, оставив далеко позади саму мысль о какой-либо альтернативе своему существованию в качестве единственно возможной власти в сложившихся обстоятельствах. Именно такое состояние власти я называю «революционно-диктаторской властью» и именно его я буду исследовать на страницах своей работы.

Оформляя новый порядок вещей, строя новое общество на обломках разрушенного ею старого, изобретая формулу всеобщего благоденствия и не гнушаясь при этом никакими из подвернувшихся под руку средств, Французская революция создала целую плеяду властных исполнительных и законодательных органов, призванных подготовить общество к ожидавшей его светлой будущности. Эту плеяду составляли Конвент, Революционный трибунал, Коммуна Парижа, Комитет общественного спасения, Комитет общей безопасности, а также многочисленные наблюдательные, или революционные, комитеты и клубы, осуществлявшие, а точнеепредставлявшие власть на низовом уровне. Это были временные органы, созданные на потребу дня и обреченные со временем превратиться в пережитки трудных времен и исчезнуть за ненадобностью. Они это знали и потому всячески старались, нет, не трансформировать свои функции и организацию, подогнав их под возможное изменение ситуации и переход к мирному времени, а как можно дольше удерживать ситуацию на грани критической, чтобы продолжать играть свою роль спасителей отечества и хранителей его безопасности. Таким образом, революционная власть 17 931 794 гг., являясь по своей природе временной и чрезвычайной, стремилась не просто легализовать свое право на существование (в критической ситуации такое право приобретается по умолчанию вместе с созданием какого-либо властного органа), но и удерживать за собой власть как можно дольше, а лучше — сделать ее постоянной, на что как раз у нее не было никаких прав. И в этом — одна из основных особенностей революционной власти.

Комитет общей безопасности являлся одним из центральных институтов, на которые опиралась революционная диктатура. Среди двадцати одного комитета, созданного при Конвенте, его ведущие позиции вместе с Комитетом общественного спасения определила исключительно сфера его деятельности — полиция. В эпоху, когда террор стал мощным инструментом правительства в борьбе не только с врагами Революции (реальными и воображаемыми), но и за свой авторитет, орган, ведающий политической полицией, арестами и расследованиями преступлений против нации, Революции и свободы, неизбежно выдвигается в первые ряды, оставляя за собой Комитет законодательства, Комитет финансов и даже Военный комитет, т. е. те самые институты, которые по определению являются ведущими в политической жизни страны при нормальных обстоятельствах. Но обстоятельства в 1793 г. во Франции были признаны правительством чрезвычайными и являлись таковыми на самом деле, следовательно, чрезвычайные органы, в своей основной массе — органы карательные, и стали ядром, центром, мозгом революционной власти в стране.

Причины и обстоятельства развития амбиций Комитета общей безопасности и роста его неудовлетворенности своим положением, а также постепенное повышение его роли в Республике и возможность противостоять всесильному Комитету общественного спасения представляются мне ключевыми проблемами при изучении феномена революционной власти во Франции в 1793—1794 гг. Именно комплекс перечисленных факторов привел в итоге к трансформации соотношения центральных властных органов и к падению всей системы революционного порядка управления.

Источниковая база исследования включает четыре группы источников:

1) документы официального происхождения (декреты Национального конвента, постановления Комитетов общественного спасения и общей безопасности, их прокламации, регламенты и материалы процессов Революционного трибунала);

2) речи и доклады революционных лидеров в Конвенте и Якобинском клубе;

3) мемуары участников описываемых событий;

4) эпистолярные источники.

Говоря о документах, свидетельствующих о деятельности правительственных Комитетов, следует заметить, что, подобно современному французскому Совету министров, Комитеты общественного спасения и общей безопасности не вели протоколов своих заседаний. То, что там происходило, мы можем узнать исключительно из постановлений, подписанных во время заседаний, и из свидетельств их членов. О мемуарах речь впереди. Что же касается постановлений, то это отдельная проблема. В отличие от документации Комитета общественного спасения, сохранившейся в более или менее полном виде, следы деятельности второго правительственного Комитета дошли до нас в далеко неполном виде. Во французских архивах сохранились лишь несколько десятков его постановлений об арестах или освобождении62. Причину этого следует искать в том числе в сознательном уничтожении важных бумаг самими членами Комитета общей безопасности после 9 термидора. Так что основными источниками деятельности Комитета общей безопасности, на которые я опираюсь, являются совместные постановления двух правительственных Комитетов или только Комитета общественного спасения63, косвенно дающие представление о различных аспектах деятельности Комитета общей безопасности.

Официальные документы не нуждаются в проверке на достоверность. Если постановления правительственных Комитетов служат для получения информации о деятельности Комитета общей безопасности, то декреты Конвента, прежде всего, воспроизводят исторический контекст этой деятельности, поскольку для более глубокого понимания принятых Комитетами решений важно знать, какие законы предшествовали им (и, следовательно, могли оказать на них влияние), а какие — следовали за ними (т.е. могли являться следствием этих решений). Это помогает точнее определить роль Комитетов в Революции и причины и последствия их действий.

62 Постановления и регистры Комитета общей безопасности собраны в Национальном архиве Франции Шариж) в фондах AF П* и F7.

3 Постановления Комитета общественного спасения были собраны и опубликованы А. Оларом: Recueil des actes du Comite de salut public, avec la correspondance officielle des representants en mission et le registre du Conseil ex6cutif provisoire / publ. par A. Aulard. 31 vol. P.: Imprimerie nationale, 1889 — 1964.

Публичные выступления политических деятелей64 — совершенно особый ч вид исторического источника, а речи деятелей Революции составляют отдельную^группу риторических сочинений. Перед тем, как извлекать из них информацию, следует обратить внимание на ряд моментов. т-ч «.

Во-первых, полностью доверять им — означает неверно интерпретировать данный источник, поскольку слова оратора, сказанные на публику, как правило, далеки от его истинных взглядов и служат в качестве дымовой завесы для прикрытия gro намерений. Во-вторых, каждая речь подчинена двум группам правил: «правилам игры» настоящей ситуации (в данном случае — революционна-диктаторского правления) и правилам риторики. Первые требуют неизменной апелляции к воле народа и проповедованию принципов свободы и равенства, которые в реальности значат не больше, чем красиво построенные фразы.

Таким образом, выступления членов правительственных Комитетов служат, скорее, для изучения идеологии, чем практики революционной.

64 Основным источником, содержащим выступления членов правительственных Комитетов в Конвенте, являются «Парламентские .архивы», изданные Институтом истории Французской революции в Сорбонне: Archives parlementaires. Premiere Ч5ёпе, 1787−1799 / 6d. J. Mavidal et E. Laurent, Institut d’histoire de la Revolution franfaise, university de Paris I. P.: P. Dupont-CNRS. T. 83. 1961.T. 84. 1962. T. 85. 1964. T. 86. 1965. T. 87. 1968. T. 88. 1969. T. 89. 1971. T. 90. 1972. T. 91. 1976. T. 92. 1980. T. 93. 1982, а также издания выступлений отдельных революционных лидеров. Дантон Ж. Ж. Избранные речи / Ред., пер. с фр., введ. и примеч. Гольдина H. С. ХарьксА: Госиздат Украины, 1924. 112 е.- Дантон Ж. Ж. Министр юстиции Французской республики: Его речи и суд над ним. Пг.: Свободная б-ка, 1917. 31 е.- Кутон Ж. Избранные произведения, 1793−1794 / Вступ. ст. и коммент. Чудинова А. В. Пер. с фр. Чудинова А. В., Полевщиковой ЕВ. М. Наука, 1994. 333 е.- Марат Ж. П. Избранные произведения / Сост. Волгин В. П., Манфред A 3. Пер. с фр. Кана СБ.- Под ред. ВоЙгина В.П.- Коммент. Далина В. М.: В 3 т. М.: Изд-во АН СССР, 1956. Т. 1. 360 с. Т. 2. 316 с. Т. 3. 420 е.- Мирабо О. Г. Избранные речи. Киев: кн. маг. Иванова, 1906. 36 е.- РобеспьерМ. Избранные произведения / Пер. с фр.- Сост. и вступ. ст. Манфреда А. 3. Коммент. Рогинской А. Е.: В 3 т. М.: Наука, 1965. Т. 1. 378 с. Т. 2. 399 с. Т. 3. 318 е.- Сен-Жюст Л. А. Речи. Трактаты / Подгот. Гордон А. В., Заботкина О С., Черноверская Т А. СПб.: Наука, 1995. 472 е.- Вагёге В. Rapports pr6sent6s par Вагёге a la Convention // G. Walter. La conjuration du Neuf Thermidor. P., 1974. P. 294−312- Rdponse de Вагёге, Billaud-Varenne, Collot d*Herbois et Vadier aux imputations de Laurent Le Cointre // La Revolution fran? aise. 1898. T. 34. P. 57−80, 154−177, 243−282- Billaud-Varenne J.N. Projet de discours 11 Walter G. La Conjuration du 9 thermidor. P., 1974. P. 462−495- Billaud-Varenne J.N. Rapport fait & la Convention nationale au nom du Comite de salut public le ler Аогёа1е an П. P., an II. 24 p.- Danton G.J. Danton preface et commente par J. Herissay. Monaco: Hemera, 1949;1950. 246 p.- Danton G.J. Oeuvres de Danton / recueillies et annoncees par A. Vermord. 2-me 6d. P.: Faure, 1867. 316 p.- Desmouling C. Oeuvres. 3 vol. P.: Bibliotheque nationale, 1871−1890- Robespierre M Oeuvres completes / Sous dir. G. Lefebvre, A. Soboul. 10 vol. P.: PUF, 1910;1967; Un discours du conventionnel Ruhl // La Revolution fran$aise. 1888. T. 13. P. 372−376- Saint-Just L.A. Oeuvres completes / Par Ch. Vellay. 2 vol. P.: Librairie Charpentier et Fasquelle, 1908; Saint-Just L.A. Oeuvres competes / Par M. Duval. P., 1984. 1024 P- * власти и предоставляют историку лишь тот объем информации, который сами ораторы желали предоставить своим слушателям.

Мемуары65 — источник личного происхождения. В них в большей степени отражается сам автор, его характер, жизненное кредо, чем историческая реальность, о которой он повествует66. Мемуарам присуща крайняя субъективность оценок и суждений. Впрочем, сама эта субъективность, исключительность мнения, неточность, доля иллюзии и отпечаток легенды тоже относятся к области исторического факта, помогая понять те или иные стороны общественного сознания, общественно-исторический резонанс явления.

Обращаясь к мемуарам, следует учитывать, что они, как правило, создаются много лет спустя после описываемых в них событий. Отсюдаестественные временные и событийные смещения, ошибки в передаче некоторых деталей. С годами меняется и позиция мемуариста, на многие вещи он начинает смотреть иначе. Претерпевает изменения и политическая ситуация. И конечно, нельзя забывать о сознательном искажении фактов, присущем мемуаристу, желающему смотреться более выгодно со странциц мемуаров, чем в реальности.

Подобная тенденция особенно характерна для членов революционного правительства, чье стремление отмежеваться от террористической политики Комитетов вполне объяснимо и хорошо понятно. Так что к оценкам членов.

65 О мемуарах как особом жанре см.: Luzzatto S. Un fiitur au pass6: La Revolution dans les m6moires des conventionnels// Annales historiques de la Revolution fran^aise. 1989. № 278. P. 455−475.

66 «Мемуары исторического лица, описьшающего его участие в политической борьбе, по существу представляют ценность лишь для характеристики самого автора, но не для характеристики других лиц, и, в особенности, его политических противников. В большинстве случаев мемуары являются не чем иным, как подкрашенной автобиографией: автор изображает себя не таким, каков он в действительности, а таким, каким он хотел бы представляться потомкам, а, в лучшем случае, если он старается избежать всякой ретушевки, фальшь которой он сам чувствует, — таким, каким он сам воображает себя. Но еще меньше можно положиться на его суждения о других, в особенности о противниках. Даже в том случае, если совершенно отсутствуют преднамеренные искажения, суждения всегда показывают только одно: в каком виде представлялось описываемое лицо автору в соответствии с собственным характером последнего, а не каков был в действительности описываемый». — Кунов Г. Борьба классов и партий в Великой французской революции 1789−1794 гг. М.- Пг.: Госиздат, 1923. С. 4. или агентов Комитетов, изложенных в их воспоминаниях, написанных или сразу Ше после Термидора, как мемуары агентов Комитета общей безопаснсоти Вилата и Сенара, либо спустя несколько десятилетий, как мемуары JI. Карно или Б. Барера67, нужно относиться крайне осторожно и критически, поскольку все они имели одну цель — доказать свою непричастнось к ужасам террора и диктатуры. Те, кто пережил Термидор, были создателями «мифа о Революции», подхваченного затем историками.

Французская революция крайне бедна эпистолярными источниками. Основная причина, безусловно, кроется, прежде всего, в отсутствии необходимости членов Комитетов вести пересписку между собой или с кем-либо еще (кроме представителей в миссии, с которыми она, безусловно, велась в огромном количестве, но не может служить источником по изучению политики Комитетов в центре, поскольку затрагивала проблемы регионов), так как все власти находились в Париже и Комитеты предпочитали общаться с ними устно, а не письменно. Кроме того, большая часть личной корреспонденции (если таковая и существовала, что, правда, встречалось нечасто из-за отсутствия времени у членов правительства) была уничтожена после 9 термидора самими революционерами, избавлявшимися от «компромата». Однако периодически удается отыскать отдельные письма68, которые содержат ценную информацию о восприятии самими правителями тех или иных революционных событий.

67 В своем исследовании я опираюсь главным образом на мемуары членов Комитета общественного спасения и агентов Комитета общей безопасности: Вагёге В. Memoires. 4 vol. Bruxelles-Leipzig: Meline, Cans et Co, 1842−1844- Carnot H. M6moires sur Carnot par son fils. P.: Pagnerre, 1861−1864. 4 vol. T.l. 1861−1862. 588 p.- Cobb Я Le t&noignage de Ruhl sur les divisions au sein des Comit^s a la veille du 9 thermidor // Annales historiques de la R6volution fran$aise. 1955. T. 27. P. 110−114- Lescure A.M. de (ecL). Memoires sur les Comit6s de salut public et de surete gen6rale et sur les prisons (1793−1794). P., 1878- Stnart GJ. Revelations puisnes dans les cartons des Comit6s de Salut Public et de Suret6 Схёпёга1е. P.: Les principaux librairies de France et de l'&ranger, 1824. 278 p.- Vilate J. Causes secrites de la R6volution du 9 au 10 thermidor // M6moires sur les jounces revolutionnaires. Ed. par A. de Lescure. P., 1875. 4 vol. T. 1. P. 215−288- Vilate J. (dit Sempronius Gracchus). Les mysteres de la Мёге de Dieu d6voil6s. P., an Ш. 96 p.

68 Только переписка Робеспьера и Карно собрана в сборники: Робеспьер М. Переписка. Л.: Прибой, 1929. 365 е.- Michon G. (id) Correspondance de Maximilien et Augustin Robespierre. P.. F. Alcan, 1924;1926. 21. en 1 vol. 335 p.- CamotL. Correspondance / 6d. par E. Charavay. P.: Imp. Nationale, 1892−1907. 4 vol. T. 3. 1897. T. 4. 1907. Эпистолярные источники, принадлежащие другимчленам Комитетов общественного спасения и общей безопасности, не столь многочисленны и публиковались разрозненно: Caron P. Trois lettres de.

Новизна моего исследования заключается прежде всего в изучении омена революционной власти. через — деятельность Комитета общей безопасности, что дает возможность взглянуть на историю Революции во Франции с иного ракурса, раскрывающего панораму событий, факторов и явлений, которые ранее оставались в тени и часто не учитывались вообще при анализе расстановки сил, развития политической борьбы и целей революционных лидеров в диктаторский период Французской революции.

В зарубежной и отечественной историографии события лета 1793 -лета 1794 гг. представляются, как правило, с позиции деятельности Комитета общественного спасения, в связи с чем Комитет общей безопасности выглядит довольно неприглядным образом — как кучка амбициозных интриганов, всеми силами стремящихся оторвать от властного пирога как можно больший кусок и мешающих «высоким умам» из Комитета общественного спасения проводить политику консолидации власти и возрождения Франции. Не отрицая наличия в ряде известных случаев явного и намеренного противодействия со стороны Комитета общей безопасности мерам, проводимым Комитетом общественного спасения, следует признать, что деятельность первого имела немало позитивных сторон, которые необходимо учитывать и тем самым восстановить не только историческую справедливость, но и отобразить реальный баланс сил, существовавший в рамках революционно-диктаторской власти.

Цель и задачи определили структуру работы, которая строится по хронологическому принципу и состоит из трех глав, введения, заключения, списка источников и литературы и хронологии революционных событий.

Jeanbon Saint-Andre, а Вагёге (ventose — germinal an П) // La Revolution fran^aise. 1912. T. 62. P. 357−366- Chobcmt H. Trois lettres inedites de Voulland sur la crise de Thermidor // Annales historiques de la R6volution fran"?aise. 1927. T. 4. P. 67−77- Une lettre de Danjou sur Guffroy // La Revolution fran9aise. 1907. T. 53. P. 370 371- Mathiez A., Chobcmt H., ecL Trois lettres inёdites de Voulland sur la crise de Thermidor // Annales historiques de la Revolution fran9aise. 1927. T. 4. P. 67−77- Suratteau J., id. Une lettre du 5 thermidor // Annales historiques de la Revolution francaise. 1954. T. 26. P. 343−345.

РОССИЙСКАЯ лл.

ГОСУДАРСТВЕННАЯ 41.

Г. ИБЛИРГЕХА.

Введение

состоит из обоснования актуальности темы, определения ее разработанности в отечественной и зарубежной историографии, изложения цели, задач, объекта, предмета и методологии исследования, выдвижения рабочей гипотезы, источниковедческого анализа, методов исторического исследования, используемых в работе, обоснования ее новизны и структуры.

Разделение на главы соответствует трем этапам развития революционно-диктаторской власти: первая глава посвящена ее становлению летом-зимой 1793 г.- вторая глава отражает период ее наивысшего подъема и всесилия зимой-весной 1794 г.- третья рассказывает о ее кризисе и падении летом 1794 г.

В заключении приводятся выводы исследования и намечаются дальнейшие перспективы изучения темы.

Заключение

.

Диктаторский период является неизбежным этапом любой революции. Революция нуждается в своего рода «очищении» через террор и диктатуру. И органы, призванные осуществлять репрессивную политику, практически универсальны1: мы встречаем их в XIX—XX вв. почти везде, где устанавливаются революционные режимы — от России до Кубы. Комитет общей безопасности, таким образом, не является искусственным образованием. Напротив, его создание, деятельность и возложенные на него полномочия гармонично вписываются в систему революционно-диктаторской власти. Являясь фундаментом и опорой режима, он, как зеркало, отражает все изменения революционно-диктаторской власти: учреждение Комитета совпадает со становлением режима, расцвет — с апогеем, закат — с кризисом и уничтожением такого типа власти. Комитет общей безопасности немыслим без революционной власти диктаторского типа, как эта власть не имела бы возможности осуществлять свою политику без полицейского института, на который возложено практическое осуществление террора. Превращение карательной структуры в главную опору диктаторского режима неизбежно и вполне логично. Идеологическая сторона диктатуры находилась в компетенции Комитета общественного спасения.

На вопрос, насколько неизбежным было противостояние двух правительственных Комитетов, можно отвечать бесконечно. С одной стороны, в функциях, возложенных на них декретами 10 октября 1793 г. и 14 фримера II г., уже скрывался потенциальный конфликт. С другой стороны, личные амбиции членов правительства сыграли в кризисе власти не последнюю роль. Кроме того, существовало огромное количество внешних факторов, которые необходимо учитывать при объяснении причин враждебности Комитетов по отношению друг к другу. Фракционная борьба, расколовшая членов Комитетов на два лагеря, изменение к лучшему ситуации на фронте, создавшее необходимость перехода от чрезвычайных институтов к «нормальным», невозможность покончить с террором, обретшим второе дыхание после декрета 22 прериаля, атмосфера подозрительности и недоверия, сложившаяся в связи с уничтожением депутатской неприкосновенности, — это только некоторые из этих факторов.

Начавшееся с частных конфликтов институтов или людей, соперничество двух правительственных Комитетов очень быстро переросло в глубокий кризис революционной власти, в результате которого Комитет общей безопасности превратился в своего рода власть внутри власти, составив основную оппозицию Комитету общественного спасения. И в этом — один из основных парадоксов Революции. Показательно, что подобное увеличение полномочий центральной силовой структуры и превращение ее во власть внутри власти характерно для любого неспокойного периода, будь то революция или государственный переворот. Так было в странах Европы и Латинской Америки и, конечно же, в России.

Появление в лице Комитетов общественного спасения и общей безопасности ни перед кем не ответственной власти, власти «надзаконодательной», подчинившей себе все стороны общественно-политической и частной жизни, стало возможным при условии полного смешения и переплетения функций законодательной и исполнительной властей, а также внутри различных органов последней. Комитеты осуществляли свою политику во всех сферах жизни обществаполитической, идеологической, военной, духовной, — превратив остальные институты в инструмент осуществления своей основной цели — расширение и удержание собственной власти. Революционно-диктаторская власть нарушила необходимую для гармоничного функционирования общества.

1 Большевики создали Комитет государственной безопасности, название которого подчеркивало его преемственность по отношению к Комитету общей безопасности периода Французской революции. связку «идея — закон — институции», когда цель и задачи власти обусловлены соответствующими институтами и законами, гарантирующими воплощение этих целей в соответствии с некоторыми нормами, определяющими пределы допустимости в средствах достижения цели. Подобное смещение акцентов ярко свидетельствует о царившем в стране беззаконии и монополизации властного пространства органами, не имевшими на это формального права и добившимися исключительного положения благодаря своим карательным полномочиям, полученным при чрезвычайных обстоятельствах.

Одной из основных особенностей революционной власти является ее самодовлеющий характер, самодостаточность, сконцентрированность власти на самой себе, обособленность от общества и забота исключительно о своих интересах, о сохранении своих позиций и обеспечении своей легитимности. А также ее спонтанность, не обеспеченная заранее продуманной программой действий, соответствовавших бы поставленным изначально целям. Теория революционной власти строго следует за практикой, являясь ее оправданием или объяснением. Так, идеология служит «дымовой завесой» террору, скрывая его истинные цели и сглаживая острые углы. Властные институты диктаторского периода Французской революции, как и любого диктаторского периода в истории той или иной страны, не призваны осуществлять некую конечную цель, заявленную в программных документах или провозглашенную государственными лидерамиих задача состоит в обеспечении стабильности и устойчивости создавшей их власти. Отсюдакризис революционно-диктаторского режима, возникший из конфликта между необходимостью либо дальнейшего увеличения властных полномочий чрезвычайных институтов (что невозможно в связи с обладанием ими диктаторской, т. е. абсолютной властью), либо замены чрезвычайных органов «нормальными» (что затруднено стремлением зашедших в тупик в своем развитии институтов сохранить неограниченные полномочия). В подобном тупике неизбежно оказывается любой временный чрезвычайный режим, установленный насильственным путем.

9 термидора явилось попыткой Комитетов выйти из этого тупика путем устранения Робеспьера и «раскрытия» таким образом очередного «заговора», мешавшего «установлению свободы». Дискриминация трех ведущих членов Комитета общественного спасения пошатнула позиции всего Комитета и позволила Комитету общей безопасности выдвинуться на первый план и потеснить своего основного соперника в борьбе за диктаторскую власть. Однако надолго сохранить полученные таким путем полномочия Комитету Вадье не удалось: проблемы, лишь отодвинутые, но не решенные термидорианским переворотом (замена чрезвычайных институтов «нормальными» и выход из террора), снова встали перед революционно-диктаторской властью, продемонстрировав ее полную недееспособность в подобной ситуации, поскольку решение этих проблем означало уничтожение революционно-диктаторского типа власти. Потому-то Комитеты с такой быстротой потеряли свои диктаторские полномочия и были аннулированы.

Изучение французского варианта революционно-диктаторской власти через деятельность Комитета общей безопасности далеко не исчерпывает данной проблематики. Я предложила лишь один из способов исследования этого феномена, может быть, не самый продуктивный, но довольно необычный и потому интересный, поскольку взгляд на революционную власть изнутри, глазами полицейского органа позволяет увидеть процессы и явления, невидимые при изучении ее через Комитет общественного спасения, Парижскую коммуну или Конвент.

Выявленные в данном исследовании механизмы такого подхода вполне применимы к изучению подобных явлений в других странах и в другие исторические периоды, что позволит существенно расширить возможности исследователей и высветить новые ракурсы, казалось бы, давно и хорошо изученных вопросов и проблем.