Тема настоящей диссертационной работы — нигилизм 1860-х годов в России как социокультурное явление. Феномен «русского нигилизма» в течениедолгого времени привлекает внимание исследователей и порождает самые противоречивые толкования. Предметом дискуссий являются правомерность использования самих понятий «нигилизм» и «нигилист», терминологические рамки нигилизма, причины его возникновения, его социальная природа.
Актуальность исследования определяется следующими причинами. Историография темы насчитывает многие десятки специальных и сотни обобщающих трудов и развивается в течение уже почти полутора столетий. Тем не менее, в большинстве работ нигилизм не фигурирует в качестве самостоятельного объекта исследования, оказываясь «в тени» революционного движения и нередко смешиваясь с ним. По этой причине вплоть до 1970;х годов внимание большинства исследователей было сосредоточено на идейной стороне нигилизма, на взглядах его ведущих ццеологов. Между тем, уникальность этого феномена заключается в том, что убеждения и ценности нигилистов были неразделимы с их жизнью. Отрицание всего существующего порядка не ограничивалось интеллектуальным протестом: оно подразумевало отчуждение по отношению к «обществу», разрыв с ним, противопоставление себя ему. В 1860-х годах сформировалась социальная общность, для которой был характерен совершенно особый тип человеческой личности, своя система ценностей, образ жизни и бытового поведения, новые формы и принципы отношений между людьми.
Коренные изменения в историографии нигилизма произошли в 1970;1980;х годах и были связаны с так называемым «антропологическим поворотом» в исторической науке и её обогащением методами и концепциями, взятыми из арсенала других гуманитарных наук. В зарубежной и отечественной историографии закрепилась концепция нигилистической субкультуры. Субкультура в данном случае трактуется как «культура определённой социальной группы, по некоторым параметрам отличающаяся от культуры общества в целом"1. Зачастую применяется также термин «контркультура», который подчёркивает мотив противостояния господствующей культуре, столь характерный для нигилистов2.
Актуальность изучения нигилистической субкультуры связана с тем, что, несмотря на свою количественную незначительность, она с течением временем стала важным фактором внутренней политики России. Понятия «студент», «нигилист» и «бунтовщик» в глазах правительства и обывателей становятся синонимами. Культурная среда, созданная нигилистами, стала питательной почвой для функционирования и развития революционного движения. Кроме того, нигилизм оказал существенное и многообразное влияние на общую культурную ситуацию России второй половины XIX века. Отдельные элементы нигилистической системы ценностей были усвоены широкими слоями образованного общества в таких важных аспектах, как отношение к искусству, образованию, науке, трудуз семейной жизни. Таким образом, изучение нигилизма как социокультурного явления, уяснение его места и роли в истории России составляет насущную задачу исторической науки.
Объектом, нашего исследования является нигилистическая субкультура, а предметом исследования — механизм её формирования и функционирования, характерные черты социальной психологии и коллективного сознания, свойственные её носителям.
1 BrowerD. Training the Nihilists. Education and Radicalism in Tsarist Russia. Ithaca-London: Cornell University Press, 1975. P.35.
2 Confino M. Revolte juvenile et contre-culture. Les nihilistes russes des «annees 60» // Cahiers du monde russe et sovietique. 1990. Vol. 31(4). P.520- Пиетров-Эннкер Б. «Новые люди» России Развитие женского движения от истоков до Октябрьской революции. М.: Б/и, 2005. С.бО.
Хронологические рамки исследования охватывают период со второй половины 1850-х до конца 1860-х годов. Согласно существующей в историографии традиции, именно этот временной отрезок отождествляется с понятием «шестидесятые годы"1. Определить с точностью до года временные границы такого явления, как субкультура, не представляется возможным. В наиболее широком смысле существование нигилизма как определённой формы поведения и отношения к обществу связывается в литературе с «эпохой Великих реформ» или с разночинским периодом освободительного движения1. Но периодом, когда нигилизм проявился в своей «классической» форме и получил наибольшее распространение, стали именно «шестидесятые годы» в указанном выше понимании. Нигилистическая субкультура формировалась в течение второй половины 1850-х годов, её расцвет пришёлся на 1861−1866 годы, в конце 1860-х годов она переживает идейный и структурный кризис, ставший началом её трансформации.
Методологической основой диссертационной работы является сочетание культурно-антропологического подхода, позволяющего реконструировать ценностные установки русских нигилистов 1860-х годов и их проявления в повседневной жизни, и социологического подхода, дающего возможность рассмотреть нигилизм в контексте его эпохи, межформационного перехода, который происходил в то время в России. Применялись следующие методы исследования: историко-генетический, историко-антропологический, сравнительно-исторический, социально-психологический анализ. Историко-генетический метод помог выявить факторы возникновения и становления нигилизма. Историко-антропологический метод дал возможность реконструировать систему ценностей нигилистов, а сравнительно-исторический метод — выявить общие и особенные черты их мировоззре.
1 Паперно И. Семиотика поведения: Николай Чернышевский — человек эпохи реализма. М.: Новое литературное обозрение, 1996. С.10- Confino М. Op.cit. P.53I. иия по сравнению с аналогичными идейными направлениями в западноевропейской истории. Социально-психологический анализ позволил зафиксировать и интерпретировать настроения, чувства, мнения и оценки нигилистов,.
Нигилизм как явление русской общественной жизни второй половины XIX века имел определённую и ярко выраженную идейную направленность, поэтому ожесточённые споры о нём, начиная с момента его возникновения, были неизбежны. Диаметрально противоположные оценки этого феномена обусловлены различиями в идейных позициях отдельных исследователей, историографических школ и направлений (подробнее об этом см. в историографическом разделе настоящей работы). Следует отметить, что при всех специфических особенностях, которые свойственны для отечественной и зарубежной историографии в различные исторические периоды, проблемы, с которыми сталкивались и сталкиваются по сей день историки в изучении данной темы, зачастую ставятся по сути одни и те же, хотя по-разному формулируются и решаются.
Первая группа вопросов связана с происхождением нигилизма и его социальной природой: был ли нигилизм случайным или закономерным явлением в истории Россиикакими причинами обусловлено его появлениекакие социальные слои сыграли решающую роль в возникновении и становлении нигилизма. Вторая группа вопросов касается терминологических и хронологических рамок нигилизма: кого можно считать нигилистомкаковы признаки принадлежности к этой культурекак нигилизм соотносится с понятиями народничества, радикализма, революционного демократизмакогда «начался» и когда «закончился» нигилизм.
Анализ сложившейся историографической ситуации, выявивший вышеназванные проблемы, позволяет нам определить цели и задачи нашего исследования.
1 Шоломова Т. В. Эстетика русского нигилизма (1860−1880-е годы) Автореф. дисс. на соиск. учен. степ, канд филос. наук (09. 00. 04). СПб.: Б/и, 1999. С. 8.
Целью работы является проследить механизмы создания и Фз^^кциониро вания нигилистической субкультуры В контексте исторической трансформации российского общества, которая начинается с рубежа 1850−1860-х годо^ для дОС тижения данной цели необходимо бьшо решить следующие задами:
• проанализировать эволюцию историографических подходов ^ изучению феномена нигилизма;
• выявить совокупность «идентификационных признаков» нипг^зхлстической субкультуры и очертить её социокультурные границы;
• определить факторы возникновения нигилизма, рассмотрев в комплек се, и сопоставить их сравнительную значимость;
• реконструировать картину мира, свойственную нигилистам, я Проследить как она влияла на юс жизненное поведение;
• рассмотреть формы взаимодействия личности и коллектива. ^ рамках ни гилистического сообщества;
• изучить факторы и направления дальнейшей трансформации нигилиста ческой субкультуры.
Источники, послужившие основой для написания настоящей работы мож, но подразделить на несколько групп. Первую группу источников с оставляют 0фи циальные документы, как опубликованные, так и неопубликованные Материалы из фондов Государственного архива Российской Федерации и Центрально^ государ ственнош исторического архива Санкт-Петербурга. Это служебные записки и от чёты III Отделения и Департамента полиции, донесения полицейских чиновников и секретных агентов, документы цензурного ведомства. В них представлен факти ческий материал о формах коллективной самоорганизации нигилистов — кружках коммунах и артелях, представлен взгляд официальных органов власти Российской империи на проблему нигилизма и анализ причин его возникновения и широкого распространения среди молодёжи1.
Следующая, самая многочисленная группа источников, представлена источниками личного происхождения — мемуарами, дневниками и перепиской. Из всей мемуарной литературы наибольшее внимание мы сосредоточили на мемуарах участников нигилистического движения, которые позволяют сделать выводы об общих чертах нигилистического сознания через выявление и анализ ключевых понятий, часто употребляемых в тексте источниковопределить, как сами нигилисты интерпретировали свой социальный опыт,' как трактовали феномен нигилизмавыяснить, как признаки, характерные для нигилистической субкультуры, отражались в реальном поведении её носителей.
Воспоминания участников и младших современников нигилистического движения 1860-х годов различны по полноте и по характеру представляемой информации. Одним из наиболее важных источников среди данной группы являются воспоминания E.H. Водовозовой, активной участницы молодёжных радикальных кружков в 1860-х годах. Они ценны, прежде всего, наличием огромного фактического материала, благодаря тому, что все свои впечатления от общения с «новыми людьми» Водовозова подробно излагала в письмах к сестре и впоследствии воспользовалась ими как источником при написании мемуаров. С другой стороны,.
1 ГАРФ. Ф.109. Оп. 1а. Д. 243, 247, 256, 587- ЦГИА СПб. Ф.218. Оп.1. Д.18- ЦГИА СПб. Ф339. Огг.1. Д.68- Россия под надзором. Отчёты Ш отделения. 1827−1869. Сборник документов. М.- Российский фонд культуры: Российский Архив, 2006. 706 с- «Знаменская коммуна». Полицейские и агентурные документы // Литературное наследство. Т.71. М.: Наука, 1963. С.446−460- Отзыв цензора O.A. Пржецлавского о «Что делать?» Н. Г. Чернышевского // Горячим словом убежденья. «Современник» Некрасова-Чернышевского. М.: Современник, 1989. С.480−489- Отношение министра народного просвещения Е. В. Путятина председателю Петербургского цензурного комитета // Горячим словом убежденья. С.474−475- Записка Щ Отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии. 8 мая 1864 года//Горячим словом убежденья. С.508−517. автор представляет и свой анализ, свою оценку «движения шестидесятых годов"1. Подобное сочетание же фактического и аналитического материала наблюдается в мемуарах А. М. Скабичевского, H.A. Чарушина, В.Н. Фигнер2.
Остальные воспоминания можно чётко разделить по характеру представляемой информации. С фактической стороны наиболее ценны мемуары E.H. Жуковской, C.B. Ковалевской, И. М. Краснопёрова, Л. Ф. Пантелеева. Они дают богатый материал для характеристики быта и нравов радикальной молодёжи 1860-х годов, для уяснения социальных и социально-психологических истоков нигилизма3. В воспоминаниях П. А Кропоткина и Н. В. Шелгунова большее внимание уде4 ляется интерпретации и оценке нигилистического движения .
Мемуарное и эпистолярное наследие деятелей, смотревших на нигилизм «со стороны» (А.И. Герцена, И. С. Тургенева, Ф. М. Достоевского, A.B. Никитенко, П. Д. Боборыкина и др.) даёт представление о том, как воспринимался феномен нигилизма в общественном сознании5.
Третью группу источников составляют произведения публицистического характера. Это, во-первых, сочинения идейных вождей нигилизма, сотрудников ведущих демократических журналов — Н. Г. Чернышевского, H.A. Добролюбова,.
1 Водовозова Е Н. На заре жизни. В 2-х т. Т.1,2. М.: Художественная литература, 1987. 510 с., 526 с.
2 Скабичевский А. М. Литературные воспоминания. М.: Аграф, 2001. 430 е.- Чарушин Н. А О далеком прошлом. М.: Мысль, 1973 408 е.- Фигнер В. Н. Запечатленный труд. В 2 т Т 1. М.: Мысль, 1964. 435 с.
3 Жуковская Е И. Записки. М.: Аграф, 2001. 317 с.- Ковалевская C.B. Воспоминания и письма M Издательство АН СССР, 1961. 576 е.- Краснопёрое ИМ. Записки разночинца. М.-Л.: Молодая гвардия, 1929 149 е.- Пантелеев Л. Ф. Воспоминания. М.: ГИХЛ, 1958. 847 с.
4 Кропоткин П А. Записки революционера. М. Мысль, 1990. 526 с — Шелгунов Н. В. Воспоминания В 2 т. Т. 1. M • Художественная литература, 1967. 510 с.
5 Герцен А. И. Собрание сочинений в 30 т. Т. Н. Былое и думы. 4.6−8. М.: Издательство АН СССР, 1957. 807 е.- Достоевский Ф М. Собрание сочинений в 30 т. Т.28. Кн.2. Письма 1860−1868 годов. Л.: Наука, 1985. 616 е.- Тургенев И. С Полное собрание сочинений и писем в 30 т. Письма в 18 т Т.4−10 М.: Наука, 1987;1995; Никитенко А. В Дневник. В 3 т. Т.1,2,3. М.: Захаров, 2005 640 е., 608 е., 592 с — Боборыкин П. Д. Воспоминания. В 2 т. Т.1. М.: Художественная литература, 1965. 567 с.
Д.И. Писарева, В. А. Зайцева, Н. В. Соколова. Данные произведения интересовали нас как источник знаний для характеристики не самих публицистов и их взглядов, а того влияния, которое они оказывали на формирование убеждений и системы ценностей «рядовых нигилистов». Второй тип источников б данной группе — публицистические работы, посвященные характеристике феномена нигилизма и написанные либо в 1860-е годы, либо в близкое к ним хронологически время. Эта подгруппа занимает промежуточное положение между источниками и историографией. В этих произведениях затрагиваются проблемы факторов возникновения нигилизма, характерных особенностей нигилистического типа мироощущения и причин, породивших эти особенности. Данный тип источников даёт возможность выяснить, как воспринимали и толковали нигилизм представители различных идейных течений в русском обществе — H.H. Страхов, Ф. М. Достоевский, М. Н. Катков, А. И. Герцен и др.
Следующая группа источников — художественная литература. Прежде всего, сюда относятся ключевые произведения той эпохи — роман И. С. Тургенева «Отцы и дети» и роман Н. Г. Чернышевского «Что делать?». Герои этих произведений стали типическими образами «нигилистов», образцами человеческой личности, примерами для подражания. Анализ этих произведений позволяет, с одной стороны, проследить влияние литературных образцов на формирование «нигилистического стиля жизни» и рост его популярности, а с другой стороны, сопоставив данные художественных произведений с данными других источников, определить, какие реалии эпохи нашли своё отражение в образах литературы. Роман «Что делать?» важен также как, в прямом смысле слова, «учебник жизни» для «новых людей», и позволяет выявить идейные принципы и образцы поведения, которыми руководствовались нигилисты в процессе строительства своей субкультуры.
Из художественной литературы следует отметить также повести Н. Г. Помяловского «Молотов» и «Мещанское счастье», которые дают представление о социально-психологическом облике разночинца середины XIX века как будущего носителя нигилистических идей1. Художественные произведения C.B. Ковалевской — фрагмент из неоконченного рассказа «Нигилист» и повесть «Нигилистка», построенные на реальном жизненном материале, — раскрывают некоторые особенности мироощущения и коллективного сознания радикальной молодёжи 1860-х годов и условия, способствовавшие возникновению нигилизма2.
Отдельную группу произведений художественной литературы составляют так называемые полемические романы — «нигилистические» («Трудное время» В. А. Слепцова, «Николай Негорев» И. А. Кущевского, «Новые люди» Д.Л. Мор-довцева и др.) и «антинигилистические» («Некуда» и «На ножах» Н. С. Лескова, «Обрыв» И. А. Гончарова, «Бесы» Ф. М. Достоевского и др.). Эти литературные произведения, являющиеся в первую очередь фактами идейно-политической борьбы, отражают представления о нигилистах, бытовавшие среди их сторонников и противников.
Совокупность описанных выше источников является репрезентативной для решения поставленных задач.
Работа состоит из введения, трёх глав, заключения, списка источников и литературы и приложений. Исследование открывается главой, которая носит историографический и методологический характер и посвящена теоретическим аспектам изучения нигилизма в отечественной и зарубежной историографии. Во второй главе рассматриваются факторы, способствовавшие возникновению нигилистической субкультуры. В третьей главе реконструируются основные элементы субкультуры — система ценностей, образ жизни и формы коллективной самоорганизации, рассматривается проблема кризиса и дальнейшей эволюции нигилизма.
1 Помяловский Н. Г. Мещанское счастье. Молотов. Очерки бурсы. М.: Художественная литература, 1987.415 с.
2 Ковалевская С. В. Избранные произведения. М.: Советская Россия, 1982.349 с.
Выводы следственной комиссии легли в основу царского рескрипта на имя вице-председателя Государственного совета князя П. П. Гагарина от 13 мая 1866 года. Согласно этому документу все молодёжные кружки и «ассоциации» запрещались, ужесточался надзор за периодической печатью и высшей школой2. Мемуарные источники и архивные материалы наглядно иллюстрируют правительственную политику по отношению к инакомыслию в молодёжной среде. Так, среди причин исключения учащихся из средних учебных заведений, помимо разнооб.
1 Щербакова Е. И «Отщепенцы». Путь к терроризму (60−80-е годы XIX века). М.: Новый хронограф, 2008. С. 86.
2 Левин Ш. М. Общественное движение в России в 60−70-е годы XIX века. М.: Соцэкгиз, 1958. С.249- Щербакова Е. И. «Отщепенцы». Путь к терроризму. С. 87. разных нарушений дисциплины, встречались: наличие в личных бумагах учащегося «выписки об идеалах интернационалки» (то есть I Интернационала) попытка организации сапожной артели, «вредное направление мыслей», обнару>1СВ[Вшееся письме или в частной беседе, чтение нежелательных книг и т.н. Если устудента часто собирались товарищи, это могло стать поводом для обыска в его квартире или установления за ним полицейского наблюдения1.
Вредное направление мыслей" могло выражаться не только в определённых поступках, но и в одежде. Как писал в своих воспоминаниях П. А. Кропоткин «обвинения в политической неблагонадёжности строились на таких признаках как синие очки, подстриженные волосы и плед». Это не было литературно^ преувеличением. По мнению высших чинов полиции, «со дня преступления 4 апреля среда, воспитавшая злодея, заклеймена в понятии всех благомыслящих людейа потому и ношение костюма, ей присвоенного, не может, в глазах блюстителей общественного порядка, не считаться дерзостию, заслуживающей не только порицания, но и преследования"3. Особенное внимание уделялось нигилисткам признаками которых считались круглые шляпы, башлыки, короткая стрижка синие очки и отсутствие кринолина В Москве обер-полицеймейстер приказал поставить на учёт всех девушек «нигилистической внешности», а по распоряжению нижегородского губернатора они доставлялись в полицейские участки, где им предписывалось сменить свой внешний вид или же покинуть губернию4.
Таким образом, нигилистическая субкультура стала рассматриваться властью как «среда, воспитавшая злодея», как питательная почва для революционного движения. Соответственно, принадлежность к этой среде, причём определяемая.
1 ЦГИА СПб. Ф.218. Оп.1. Д 18- Ф.339. Оп.1. Д. 68.
2 Кропоткин П А. Указ. соч. С. 276.
3 ЩербаковаЕ И. «Отщепенцы». Путь к терроризму. С. 87.
4 Никитенко А. В Дневник в 3 т. Т.З. М.: Захаров, 2005. С.55- Стайте Р. Указ. соч. С 178- ПГеп бакова Е.И. «Отщепенцы» Путь к терроризму. С. 87. по сугубо внешним, формальным признакам, ггриравни ^ открытому тическому неповиновению. Это означало, что с 1866 года нигилистическое сообщество оказалось в новой для себя ситуации. Конечно, ^Ол1зще||СКИ]? надзо ношении отдельных лиц по поводу «заявления ими учеп^гза- ^ О нигилизме» устанавливался и раньше, но не носил тотального характера. Са** «¿-г по себе нигилизм до.
1866 года воспринимался властями как «беспутное учещ"*^^, г угрожающее общественной нравственности И господствующей идеологии1. Тегт^ /.
А1ерь же любое проявление неформальной общественной активности или девая-рр^^.
1 1 ^"тного поведения стало рассматриваться как политическое преступление, даже еоп&bdquo-, 1 ^ '-ли и не имело никакой идейной подоплёки.
Такая смена правительственного курса обернулась «г л? для нигилистической субкультуры многообразными последствиями. Прежде С* * г г «-его, ее количественный рост, наблюдавшийся в предшествующие несколько лет? г г э сменился резким сокращением численности. Современники и историки отмечав от, что периодом наибольшего распространения нигилистической субкультур^ стшш 2353 2866 то есть период, когда «эйфория Освобождения» пошла г ^ уоыль вместе с надеждой на скорую народную революцию2. В этот период 1суЛьтурное бунтарство и экспериментаторство стало привлекательной нишей дляМногих молодых лю ~ В сравнении с подпольной революционной деятельносггью оно было менее оп ным, и в то же время воспринималось как скрытая форМа социального и полити. ческого протеста, благодаря чему повышался престиж 6Утующей молодёжи в ^ собственных глазах. Эта комфортная социальная роль дл&bdquoмногих перестала быть таковой после того, как власти приравняли нигилистов тг г ^ революционерам, и т. е.
1 «Знаменская коммуна». Полицейские и агентурные документы // тт.
Т.71. М.: Наука, 1963. С.449−451. «ЛитеР^рное наследство.
2 Gleason A. Young Russia: The Genesis of Russian Radicalism in the i860' NYTh лгь.
1980. P.72: Искра Л. М. Проблема «мыслящих реалистов» Д.И.1ТИг s' N Y: LJle Vlkm8 Press,, ч ИСаРева и ее освещение советгф одолжение на следующей странице) перь они рисковали подвергнуться не только общественному осуждению, В: о И по литическим преследованиям.
Ужесточение негативных санкций привело к значительному оттоку людей из нигилистического движения. Появился даже тип «разочаровавшегося Пвттгли ста». Те из них, кто оставил воспоминания, отмежёвывались от нигилиспамеских «крайностей» и каялись в юношеских заблуждениях, подвергали свой оггьгг про нической переоценке или описывали его как «адские муки живой души, отрешён ной от бога"1. Для многих причастность к нигилизму оказалась всего лишь ггрехо дящей модой, которую они отбросили вместе с окончанием учёбы в университете.
Нигилистическое сообщество претерпевало не только количественные, Но и качественные изменения, связанные с кризисом его прежней структуры. Значи тельный отток людей затронул главным образом «внешний круг» и привёл, к прак тически полному исчезновению этой общности. Дня того, чтобы рядом с ТГРГГИЛИ стической субкультурой существовала обширная «буферная зона», необходимую было, чтобы «сила притяжения» субкультуры была1 больше «силы отталкивания» чтобы удовлетворение, испытываемое от формальной причастности или близости к субкультуре, перевешивало негативные эмоции, порождаемые жёсткостью тре бований «внутри» и общественным осуждением «извне». Ситуация, слоясивгааяся после 1866 года, больше не удовлетворяла этим условиям. Многие из числа «со чувствующих» и «примыкающих» перестали идентифицировать себя с «новыми людьми», когда это стало опасным.
С другой стороны, пропорционально давлению «сверху» усиливалось и про тиводействие со стороны молодых людей. Пресекая любые попытки социально и и скими исследователями // Проблемы отечественной и всеобщей истории в трудах советских исследователей. — Воронеж: Издательство Воронежского университета, 1985. С.30−31.
1 Жуковская Е. И. Записки. М.: Аграф, 2001. С.257- Комарова А. А. Одна из многих. Из Зап нигилистки. СПб.: Типография Эд. Метцига, 1881. С. 73. ок культурной самоорганизации молодежи, правительство само толкало её на революционный путь. Те, кто оказывался способным выдержать давление, приходили1 к мысли о необходимости борьбы с государственным строем: Увеличивалась как численность «внутреннего круга»" политических активистов, так и удельный вес этой общности в нигилистической субкультуре.
Таким образом, результатами правительственных репрессий стали уход из числа нигилистов колеблющихся «элементов и политизация: оставшихся Эти изменения были зафиксированы, в том числе, главой III отделения П. А. Шуваловым в ежегодном отчёте императору Александру II за 1869 год. Если раньше, по его мнению, нигилизм представлял собой «гадкую шалость небольшого числа молодых людей обоего пола, видевших в непризнании наружных общепринятых приличий способ доказать свою самостоятельность», то в последние годы «он перешёл в положительное учение, преследующее определённые социальные и политические цели. Он действует во имя идеи, и это придаёт его последователям свойства сектаторов, то есть стремление к пропагандированию своего учения и готовность пострадать за него"1. В отчёте Шувалова отмечено как исчезновение «внешнего круга», охарактеризованного шефом III отделения довольно близко к действительности, так и фактическое расширение «внутреннего круга» за счёт «основного».
События 1866 года стали одновременно кульминацией и катализатором процессов, шедших в нигилистической среде в течение нескольких предшествовавших лет. Выстрел Каракозова, безусловно, не был случайностью, даже если его поступок и не отражал намерения большинства его товарищей по кружку ишу-тинцев. Он отражал растущее размежевание между «внутренним» и «основным» кругами в. пределах нигилистической субкультуры. Первьте ориентировались на.
1 Россия под надзором. Отчёты Ш отделения. 1827−1869. Сборник Документов. М: Российский^ фонд культуры: Российский Архив, 2006. С.684−685. идеи Писарева о самовоспитании слоя «мыслящих реалистов» как главной задачи настоящего времени, вторые, группировавшиеся вокруг кружка Ищутина, пришли к мысли о подготовке нелегального захвата власти силами тайной революционною организации1. После неудачного покушения Каракозова под удар попали и те, и другие. Нигилистическая субкультура вступила в полосу кризиса, обусловленного не только внешними обстоятельствами, но и более глубокими внутренними причинами. Усилившиеся гонения на' «новых людей» лишь высветили и обострили противоречия в их рядах.
Симптомом кризиса стал конфликт поколений, теперь уже не между «отцами» и «детьми», но внутри самого нигилистического движения, «между людьми, перевалившими за тридцать, и теми, кто еще не достиг этого возраста». По выражению П. А. Кропоткина, это был конфликт «детей» со своими «старшими? братьями». Многие из тех, кто прежде считался «передовыми людьми», под влиянием правительственных репрессий устранились от любой активной деятельности и стали конформистами. Их «кодекс житейской философии» заключался теперь в пословицах «Сила солому ломит» и «Лбом стены не прошибёшь"2. «Младшие братья», напротив, испытывали всё большее отчуждение от «официальной России», они были готовы «начать борьбу, рисковать, действовать», имея в виду нез легальную антиправительственную деятельность .
Ещё один деятель революционного народничества 1870-х годов, С.М. Степняк-Кравчинский, также отмечавший отчуждение своего поколения от «нигилистов» второй половины 1860-х годов, обращает внимание на другой аспект этой проблемы Отход «старших братьев» от общественной борьбы был вызван не.
1 Николаев П. Ф Очерк развития социально-революционного движения в России // Литературное наследство Т 87. М.: Наука, 1977. С.418−419, Левин Ш. М. Указ. соч. С. 249.
2 Кропоткин ПА. Указ. соч. С. 226,230.
3 Кропоткин П. А. Указ соч. С 226,230, Водовозова E.H. На заре жизни. В 2 т Т.2. М.: Художественная литература, 1987. С.210- Чарушин H.A. О далёком прошлом. М. Мысль, 1973. С. 87. только соображениями личной безопасности в" обстановке правительственных преследований,' но и, как это ни парадоксально, тем фактом, что нигилистическая субкультура, несмотря на эти преследования, к указанному времени? достигла определённых успехов в своём распространении. Нигилизм, по словам Степняка, «восторжествовал по всей линии», и нигилисту старшего поколения не оставалось ничего больше, как «успокоиться'на лаврах».
Так, авторитет религии и церкви в общественном' сознании был поколеблен, «материализм стал своего рода господствующей религией образованного класса" — женщина завоевала себе право на получение высшего' образования и профессиональную’Деятельность, и девушкам уже не приходилось бежать из родительского дома или прибегать к фиктивному браку, чтобы добиться, независимости1. Идеи о равенстве всех людей независимо от их социального происхождения, о необходимости всеобщего образования, уважения к труду и науке, гуманности в межчеловеческих и, в частности, в семейных отношениях — всё это стало «само собой разумеющимся», по крайней мере, на словах, для широких кругов «культурного общества», а не только для тех, кто придерживался радикальных убеждений2.
Разумеется, нельзя сказать, что все эти достижения были лишь следствием активности самих нигилистов. И объективные исторические процессы межформа-ционного перехода, и реформы, проводимые правительством, способствовали изживанию крепостнических пережитков в сознании общества и усвоению общедемократических идей. Но именно нигилисты воспринимались в качестве наиболее радикальных носителей всего «передового» и «прогрессивного», в то время как практика деятельности правительства нередко характеризовалась отступлением от.
1 Степняк-Кравчинский G.M. Подпольная Россия // Степняк-Кравчинский С. М. Сочинения в 2 т. Т.1. М: Художественная литература, 1987. С. 342.
2 Клеменц Д. А. Из прошлого. Л.: Колос, 1925. С.95−97- Шелгунов Н. В. Воспоминания В 2 т. Т.1. М.: Художественная литература, 1967. С.136−142- Водовозова E.H. Указ. соч. Т.2. С.77−79, 173 174. первоначальных собственных замыслов, а то и попятным движением. Так или иначе, можно сказать, пользуясь выражением А. Грамши, что нигилистам к концу 1860-х годов удалось завоевать культурную гегемонию в рамках образованного общества, особенно в молодёжной среде. Этот, факт признавался, в том числе, и в служебных документах III отделения1.
Однако, наряду с несомненными достижениями, нигилистическая субкультура столкнулась с проблемой социально-демографических и культурных «пределов роста». Как уже указывалось, студенческая' корпорация была и основным ареалом её распространения, и моделью для её социальных институтов. По словам А. Н. Потресова, скопления учащейся молодёжи в крупных университетских городах представляли собой «лаборатории для выработки сознания разночинной интеллигенции»: «в них отдельная личность впервые чувствует себя частью какого-то однородного целого, с общими стремлениями и сходной психологией. Дружная среда не даёт затеряться одинокому, а товарищеские связи ложатся в основание единства поведения». Студенческая среда давала также нормативные образцы поведения и образа жизни, в том числе и для взрослых людей. Так, С.Я. Елпатьев-ский, встречавшийся в 1880-е годы с некоторыми представителями поколения «шестидесятников», отмечает, что их домашняя обстановка немногим отличалась от студенческой, жили они «на студенческий манер», то есть скудно, ограничивая свои потребности до минимума3.
Такое поведение, однако, не могло быть характерным в достаточно массовом масштабе. Человеку, покинувшему студенческую среду, с течением времени.
1 Записка III Отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии. 8 мая 1864 года // Горячим словом убежденья. «Современник» Некрасова-Чернышевского. М.: Современник, 1989. С.509−512.
2 Потресов АН. Этюды о русской интеллигенции. СПб.: Издательство О. Н. Поповой, 1906. С. 157,162.
3 Елпатьевский С. Я. Воспоминания за пятьдесят лет. Уфа: Башкирское книжное издательство, 1984. С. 58, 63. всё труднее становилось сохранять и поддерживать прежние узы, а значит, и сохранять прежние, усвоенные в «студенческие годы ценности. Специфика умственного труда обуславливала индивидуалистический характер его работы и образа жизни. Кроме того, играл роль и фактор возрастной психологии. Нонконформистское поведение, свойственное многим в молодости, по мере взросления человека утрачивало свою привлекательность, вступало в конфликт с ценностями семейной жизни, профессиональной самореализации или карьерного роста. В результате «из недавних протестантов выходили прокуроры, инженеры, управляющие, с улыбкой вспоминающие о своих «молодых увлечениях» «1.
В связи с этим становится понятным и отход старшего поколения нигилистов от активной деятельности и зачастую их демонстративное отречение от прежних идеалов в конце 1860-х годов. Не случайно водоразделом между «старшими и младшими братьями» П. А. Кропоткин называл тридцатилетний возраст, когда «старшие» покинули университеты, бывшие прежде для них центром притяжения и координации. «Рассеянные на дорогах жизни, они перестали быть возрастной группой, связанной общими побуждениями и целями», отмечает М. Конфино, а также утратили «юношеское сознание», которое сохранилось лишь «в некоторых, кто не сумел вырасти, как это бывает в любых поколениях и в любом обществе"2. Ужесточение политического режима в стране было дополнительным фактором, усиливавшим их желание отмежеваться от прежних связей и ценностей.
Приспособление к действительности" со стороны старшего поколения нигилистов можно рассматривать также в качестве реакции на социально-экономические перемены, происходившие в России с начала эпохи Великих ре.
1 Короленко В. Г. Собрание сочинений в 5 т. Т.4. Ленинград: Художественная литература, 1990. С311.
2 Сопвлю М. Ор. сИ Р.527. форм. В результате отмены крепостного права и быстрого развития капиталистических отношений в экономике «открылись новые пути к обогащению»: строились железные дороги, акционерные компании и коммерческие банки «росли как грибы после дождя», нотариусы и адвокаты получали «громаднейшие доходы». Те, кто в начале 1860-х годов составлял «силу прогрессивного движения», спешили воспользоваться богатствами, плывшими в руки «практическим людям» х. п0 мере разрушения сословных перегородок для образованных и способных разночинцев становилось всё больше возможностей сделать карьеру и обеспечить себе достойный уровень заработка. Но, разумеется, успешная карьера требовала отречения от «нигилистических замашек». В художественной форме процесс постепенного перерождения бывших нигилистов ярко изображён в романе Н. С. Лескова «На ножах"2.
Процесс капиталистического развития России, таким образом, предъявлял спрос на слой профессиональных, или органических, по терминологии А. Грамши, интеллектуалов, которые сосредоточены на точном и квалифицированном исполнении функций, отведённых им существующей социальной системой. Таким образом, разночинный интеллигент левых взглядов, окончивший университет и избравший путь умственного труда, рано или поздно сталкивался с противоречием между своей социальной ролью как узкого профессионала в формирующемся капиталистическом обществе и своим желанием играть активную роль в переустройстве общества в соответствии со своими убеждениями. Этот конфликт обострялся специфическим, полупериферийным характером буржуазного развития России, в силу которого интеллектуалы были лишены всяких возможностей серьёзного влияния на общественную жизнь страны. Указанные обстоятельства социально.
1 Кропоткин П. А. Указ. соч. С. 227.
2 Лесков Н. С. Полное собрание сочинений. В 30 томах. Том 9. На ножах. М.: Терра, 2004. 944 с демографического характера способствовали тому, что это противоречие разрешалось в пользу «профессионализма», даже, если человек и сохранял при этом на словах прежние убеждения.
Показательно, мнение одного из «властителей дум» той эпохи, М.Е. Салтыкова-Щедрина, который в 1873 году утверждал, что «настоящей интеллигенцией"' может считаться только «молодое поколение», потому что «адвокаты, земские деятели, чиновники или литераторы» — это не интеллигенция, а люди, которые исполняют предначертания начальства или своих клиентов1. Высказывание Щедрина свидетельствует о проведении демаркационной линии между понятиями «интеллектуалы» и «интеллигенция». Интеллигенция, в противовес интеллектуалам — это маргиналы, те, кто ещё не социализировались.
Ещё резче это противопоставление звучит в популярном среди радикальном молодёжи сочинении Н. В. Соколова под названием «Отщепенцы» (1869), которое представляет собой настоящий гимн маргинальности: «Отщепенцы те, которые делали все и ничем не сделалиськоторые учились всему: правам, медицине, естествознанию, военным наукам, математике — и не приобрели ни чина, ни диплома, ни привилегии, ни ученой степени. Отщепенец тот, кто не стоит твердой ногою в практической жизникто не имеет ни профессии, ни состояния, ни ремеслакто не может ничем назвать себя: ни мастеровым, ни художником, ни чиновником, ни военным, ни доктором, ни купцом, ни башмачником, ни священникому кого нет ничего, кроме своей глупой или великой, жалкой или славной мании, — все равно, как и чем бы он ни занимался. Свет хочет обратить их в мытарей, в рабочих своих мастерских, в узаконенных, прописанных деятелей — но они удаляются от него, хотят жить особою жизнью, незавидной и горькой». Заканчивалось же про.
1 Салтыков-Щедрин М. Е. Собрание сочинений в 20 т. Т.15. Кн.2. М.: Художественная литература, 1973. С.153−161. изведение Соколова страстным призывом: «Да минует всякого молодого, неиспорченного человека грязная чаша практической жизни?"1.
Но как достичь этого, как избавиться от «заедающей среды»? Нигилисты в 1860-х годах пытались создать свою собственную среду, автономную от господствующей культуры и одновременно активно противостоящую ей и стремящуюся к завоеванию гегемонии. Эта задача была решена лишь отчасти, поскольку обнаружились «пределы роста», не только упомянутые выше социально-демографические, но и культурные. Сфера влияния нигилистической субкультуры ограничивалась узкой прослойкой «образованного общества», попытки установить контакт с «народом» путём организации воскресных школ или артельных предприятий оказались безуспешным. Произошло это не только из-за препятствий, по понятным причинам чинимых правительством, но также из-за образовательного и культурного барьера, разделявшего разночинную интеллигенцию даже с теми социальными слоями, из которых она преимущественно рекрутировалась (мещанство и духовенство), не говоря уже о крестьянстве — подавляющем большинстве населения страны. Распространение субкультуры «вширь» наталкивалось на объективные препятствия, преодолеть которые её носители были не в силах.
Мы призваны обновить мир! Наша задача — прокладывать новые пути, создавать новые формы жизни, все изменить в нравах и обычаях, все перестроить или, по крайней мере, все перереформировать" — с таким убеждением вступали в жизнь нигилисты первой половины 1860-х годов. К концу десятилетия они осознали, что созданная ими субкультура, претендовавшая на разрешение таких универсальных задач, имеет в действительности очень ограниченный, локальный характер. Обнаружилось, что кружки, коммуны и артели, задумывавшиеся как сред.
1 Соколов Н. В. Отщепенцы // Шестидесятники. —М.: Советская Россия, 1984. С.167−168, 304.
2 Водовозова Е. Н. Указ соч. Т.2. С. 59. ство изменения общества, являются на самом деле всего лишь механизмом социализации, альтернативным тому, который существовал в рамках господствующей культуры. В этом качестве они функционировали относительно успешнооднако! конкурировать на равных с официальной системой образования и воспитания всё же не могли. Как отмечает Д. Брауэр, «школа инакомыслия» имела гораздо меньшее количество «выпускников», чем государственные структуры высшего образования, на которых она «паразитировала». Для многих «обучение нигилизму» в период студенчества было лишь страницей в биографии, никак не влиявшей на успешное движение по карьерной лестнице в последующие годы. Основная проблема заключалась в том, что нигилистические институты социализации, в отличие от официальных, не могли предложить своим «выпускникам», что делать после социализации. У «выпускников» возникало ощущение, что система работает вхолостую, им хотелось «настоящего дела», а не только чтения книг и разговоров на1 сходках1. Проявлением этой проблемы и стал значительный отток более старшего поколения из рядов нигилистического сообщества во второй половине 1860-х годов.
Но и те, кто оставался, и те, кто приходил вновь, рано или поздно сталкивались с вопросом: «Что можем мы сделать с нашим бедным, одиночным сознанием, когда вокруг нас китпит ликующая бессознательность? На что нам оно нужно, кроме того, чтобы во всей полноте дать почувствовать всю горечь нашего одиночества?"2. Ситуация несоответствия между огромностью задач и нехваткой сил для их решения, между желаемым и действительным породила глубокий идейный кризис в нигилистической среде во второй половине 1860-х годов. В это время.
1 Пантин И. К., Плимак Е. Г, Хорос В. Г. Революционная традиция в России. 1773−1883. М.: Мысль, 1986. С. 236.
2 Салтыков-Щедрин М. Е. Собрание сочинений в 20 т. Т.15. Кн.2. М.: Художественная литература, 1969. С. 254. происходит окончательное осознание поражения буржуазно-демократической революции в России: осуществлённая в форме «революции сверху», а не «снизу», она не оправдала надежд разночинной интеллигенции. В. Г. Короленко описал это настроение так: «Великая реформа всколыхнула всю жизнь. То, что должно было пасть, не упало окончательно, что должно было возникнуть, не возникло вполне. Жизнь повисла на мёртвой точке, и эта неопределённость кидала свою тень на общее настроение». Общество, вышедшее из крепостного строя, было остановлено на пути к всестороннему раскрепощению1.
Короленко, встречавший на рубеже 1860−1870-х годов представителей поколения нигилистов-«шестидесятников», отмечает в них глубокий пессимизм и внутреннюю надломленность, которая зачастую вынуждала их искать забвения в алкоголизме: «Жизнь была пересмотрена вся и вся отвергнута. Это было сначала ново и интересно, но скоро интерес этого отрицания был исчерпан до дна. Какое-то бездорожье залегло перед этим поколением „мыслящих реалистов“, мечтавших о разуме, свободе и полноте личности среди неразумной и несвободной 2 жизни» .
С другой стороны, и то «новое», что возникло в ходе реформ, тоже не удовлетворяло ожиданиям. Пришедшие вместе с капитализмом перемены в общественном сознании и поведении фиксировались современниками и участниками нигилистического движения как регрессивные, как откат назад по сравнению с периодом «бури и натиска» второй половины 1850-х — начала 1860-х годов: «вкусы „общества“ падали всё ниже и ниже», «идеалы шестидесятых годов заменяются культом золотого тельца"3. На самом деле, развитие капитализма было прямым следствием освобождения крестьян и реализации «идеалов шестидесятых годов».
1 Короленко В. Г. Указ соч Т.4 С. 307.
2 Короленко В. Г. Указ соч Т 4 С. 408.
3 Кропоткин П. А. Указ соч. С. 226- Николаев П. Ф. Указ соч С 416.
По существу, речь шла о несовпадении реального общественного развития с представлениями о желаемом характере этого развития, которые были свойственны участниками «первой волны» нигилистического движения. Проблема капиталистического характера развития России не воспринималась ими тогда в качестве вопроса первостепенной важности, даже если и поднималась иногда идеологами: на повестке дня стояла борьба с крепостническими пережитками в жизни, быту и сознании. На рубеже 1860-х и 1870-х годов вопрос об отношении к бурно развивающемуся капитализму выходит в сознании радикальной молодёжи на первый план.
Если рассматривать русский нигилизм 1860-х годов как своеобразный национальный вариант движения Просвещения, то допустимо провести определённую аналогию между кризисом европейского Просвещения в конце XVIII — начале XIX века, последовавшим за Французской революцией, и кризисом русского Просвещения на рубеже 1860−1870-х годов, последовавшим за «революцией сверху» в России. Обе революции не оправдали надежд, возлагавшихся на них просветителями. Абстрактные лозунги свободы, равенства и братства приобрели вполне конкретное и довольно ограниченное, буржуазное, содержание. Вместо желаемого «царства разума» установилось «царство денег». И, так же как и в Западной. Европе, на смену рационализму приходит романтизм, на смену культу разума — культ «непосредственного чувства», на смену нарочитому безбожию — потребность в «новой религии», пусть даже и без бога, на смену уверенности в априорной справедливости прогресса — убеждение в необходимости «подправить» ход истории, если она не идёт «не в ту сторону». Причём «романтические» настроения, возникавшие как следствие разочарования в капитализме, могли быть направлены и в сторону возврата в прошлое, стремления вернуть или законсервировать исчезающие добуржуазные структуры и отношения, и в сторону будущего, продолжая в этом случае идейную линию просветительства, обогащенного новым содерЖан и ем.
На рубеже 1860−1870-х годов народничество, не только как идеолог-цд, но и как умонастроение, «новая религия», стало выходом из тупика и изоляции в кото рой оказалась нигилистическая субкультура. По словам Короленко, «могго, дЬ1е ду ши искали чего-нибудь, что могло примирить с жизнью — если не с дейо~гв ителъ ностью, так хоть с её возможностями. Народничество внесло в> наше Поколение то, чего недоставало «мыслящим реалистам» предыдущего: оно вносило: ьеру не в одни формулы, не в одни отвлечённости. Оно давало стремлениям некотору10 ши рокую, жизненную основу"1. Представление об огромном социалистическом по тенциале, заложенном в крестьянстве, о том, что «каждый порядочный Му>Кик)) по выражению Н. К. Михайловского, «имеет в своем распоряжении полную систему Правды» или хотя бы ищет её, безусловно, было иллюзорным и утопическим, но оно избавляло разночинного интеллигента от гнетущего чувства одиночества и беспомощности, давало ему точку опоры. Причём идеализация крестьянства нис колько не противоречила его представлениям о собственной решающей роли, но напротив, укрепляла его уверенность в своём высоком предназначении. Крестьян ство идеализировалось постольку, постольку считалось полностью готоььхм к вое приятию социалистических и демократических идеалов интеллигенции3.
Манифестом нового мироощущения стали «Исторические письма» П Л Лаврова, появившиеся в печати в 1869 году и сыгравшие для поколения «семиде сятников» роль «священной книги», аналогичную роли романа «Что делать?» для.
1 Короленко В. Г. Указ. соч. ТА. С. 408,454.
2 Михайловский Н. К. Полное собрание сочинений. В 10 т. 4-е изд. Т.4. СПК т М. М. Стасюлевича, 1909. Стб.405−406. 1ип.
3 Воровский В. В. Статьи о русской литературе. М.: Художественная литература, 1935 с 101 Карпачёв М. Д. Разночинная интеллигенция как феномен политической культуры ПопегЬ ' ного времени // Освободительное движение в России. Вып.20. Саратов: Издательство Ст (продолжение на следующей странице) шестидесятников". На вопрос, что делать «выпускникам» «школы инакомыслия», Лавров дал чёткий ответ: отдавать долг народу, возместить цену пота и крови, которые заплачены работниками физического труда за то, чтобы могло сформироваться «образованное меньшинство"1.
Хотя эта идея в зачаточном виде быласформулированная уже в статье Писарева «Реалисты», она означала разрыв с этакой «разумного эгоизма», господствовавшей в первой половине 1860-х годов. Не случайно представитель поколения «шестидесятников» Н. В. Шелгунов, в целом положительно оценивший работу Лаврова, не принял его идею ответственности интеллигента за «цену своего развития», считая её ненужной «плёткой». По мысли Шелгунова, способствовать прогрессу и работать на общее благо — естественная потребность любого мыслящего и неравнодушного человека, и совершенно нет никакой надобности, в подгоняющей его «плётке», в висящем над ним «дамокловом мече постоянной ответственности"1.
Идея о необходимости возвращения долга народу обязана своим широким распространением не только влиянию кающегося дворянства, что многократно отмечено исследователями и современниками, но и другим причинам более общего порядка. Выше уже шла речь о том, что с развитием капитализма начинается формирование слоя профессиональных интеллектуалов, у представителей разночинной среды появляется больше возможностей добиться успеха в жизни ценой отказа от общественной активности. В этом смысле показательно заявление известного народника И. Н. Мышкина о том, что, зарабатывая несколько тысяч рублей в год в качестве стенографиста, он легко мог увлечься «общераспространёнского университета, 2003. С.81- Засулич В. И. Воспоминания. М.: Издательство общества политкаторжан, 1931. С. 35.
1 Лавров П. Л. Исторические письма // Философия и социология. Избранные произведения в 2 т. Т.2. М.: Мысль, 1965. С.5−296. С. 86. ным стремлением к богатству", но рад, что «избавился от этого омута», который понемногу начинал затягивать его, и перешёл в стан «погибающих за великое дело любви"2. В письмах других народников начала 1870-х годов часто встречаются мысли об опасности «опошления», о деморализующем вли^щщ «среды» с которым сталкивались представители интеллигентных профессий3. Моральная «плётка» в виде идеи долга перед народом нужна была, чтобы создать дополнительный противовес этому влиянию, угрожавшему разночинному Интеллигенту уходом в мир узкой специализации и частных интересов, особенно к период кризиса просветительских иллюзий, когда объективный анализ действительности казалось вынуждал к отказу от всякой общественной деятельности.
Таким образом, на повестку дня для радикальной молодёжи, прошедшей нигилистическую систему социализации, выдвинулась новая задача: поиск «настоящего дела», которое позволило бы «вернуть долг народу» и не чувствовать себя «лишними людьми». Столкнувшись с «пределами роста», нигилисты осознали что попытка создать свою собственную среду, автономную от господствующей культуры и одновременно активно противостоящую ей оказывалась нереальной, поскольку, как известно, нельзя жить в обществе и одновременно быть свободным от него. Перед нигилистами вставал выбор: либо отказаться от завоевания гегемонии и ограничиться следованием своим идеалам в своей частной жизни либо сосредоточиться на преодолении тех политических и культурных препятствий которые мешают завоеванию гегемонии.
1 Шелгунов Н. В. Историческая сила критической личности // Шестидесятники М • Сове-&trade-* Россия, 1984. С.324−326. ' «.
2 Из заявления И Н Мышкина товарищу обер-прокурора Сената В. А. Желеховскому 16 ноября 1876 года // Революционное народничество 70-х годов XIX века Сборник документов и мя-лр риалов. В 2 т. Т. 1. М.: Наука, 1964. С. 200.
3 Пантин И. К., Плимак Е. Г., Хорос В. Г. Указ. соч. С. 234.
В зависимости от решения этой дилеммы выделилось два направления в народническом движении 1870-х годов, которые молено условно обозначить как «культурническое» и «революционное». В «хождении в народ» оба эти потока сливались, и чёткий водораздел между ними установился далеко не сразу. Выбор между этими двумя путями деятельности зависел от личностных приоритетов, убеждений и мотиваций каждого конкретного человека, которые могли меняться в течение жизни.
Первый, «культурнический», путь мог выражаться либо в повседневной* практической работе в земских учреждениях на должностях врача, учителя, агронома для оказания максимально возможной помощи крестьянам в благоустройстве своей жизни, либо в форме создания земледельческих артелей и колоний. Интеллигенты, рассматривавшие земскую службу «по призванию» как реализацию «идеалов шестидесятых годов», по определению «выпадали» из нигилистической субкультуры, теряли связь с её институтами, становились одиночками и больше не представляли собой единой социальной общности. Они могли пытаться вписаться в профессиональную субкультуру земской интеллигенции. Столкнувшись с крайней нищетой и невежеством подавляющего большинства сельского населения, они осознали, что их роль может сводиться лишь к самой элементарной практической помощи, к «малым делам"1. Из тех, кто сознательно остался на этом пути, стала складываться профессиональная субкультура земской интеллигенции. Те, кто был неудовлетворён вынужденной ограниченностью своей сферы деятельности или трудностями службы, соответственно либо вступали на революционный путь, либо искали другое место приложения своих сил с более выгодными условиями. О.
1 Пирумова Н. М. Земская интеллигенция, и её роль в общественной борьбе до начала XX в. М.: Наука, 1986.С.74, Фигнер В. Н. Запёчатлённый труд. В 2 т. Т.1. М.: Мысль, 1964.С.153−155. большой текучести в среде земских служащих свидетельствуют статистические данные1.
Культурническое" направление проявляло себя и в коммунитарном движении, в стремлении интеллигенции к «опрощению», «слиянию с народом» и «оседанию на землю». Интеллигенты, подобные героям произведений популярного в разночинской среде писателя Д. Л. Мордовцева, шли в народ «не бунты затевать и не учить его», а самим «учиться у него терпению, молотьбе и косьбе», собираясь пахать и сеять «не современные идеиа просто рожь, ячмень и пшеницу, а после уж и идеи, если достаточно удобрим почву». Самым распространённым способом избавиться от «скверны цивилизации» и жить физическим трудом, никого не эксплуатируя, было создание земледельческих колоний, в России или за границей. Для их участников, в отличие от коммунаров 1860-х годов, была характерна идеализация крестьянского труда и быта, отрицательное отношение к городской культуре и отказ от какого бы то ни было «прозелитизма». С. Я. Елпатъевский, посещавший одну из таких колоний в Уфимской губернии' отмечает, что колонисты «отгораживались от всякого воздействия на окружающую жизнь», они «жили для себя, устраивали свою жизнь, а не чужую"1. Эта линия поведения может быть обозначена как эскапизм, бегство от действительности и стремление создать для себя особый мир, независимый от этой действительности, но и не стремящийся к её изменению.
Ни земские работники, ни тем более эскаписты не ставили себе целей радикального общественного переустройства и поэтому больше не отождествляли себя с нигилистическим сообществом, характерной чертой которого бьша социально-преобразовательная направленность и претензия на универсальный характер. И то,.
1 Акшиков А. Г. Земские врачи Марийского края. Йошкар-Ола: МарНИИЯЛИ, 2006. С. 8.
2 Мордовцев Д. Л. Новые люди. Повесть из жизни шестидесятых годов. СПб.: типография акционерного общества «Гуттенберг», 1897. С. 186. и другое сохранилось лишь в среде революционных народников. Показательна метафора, «крестового похода», которая употреблялась многими мемуаристами применительно к «хождению в народ». Обычно в этой метафоре обращают внимание на отношение к народу как к святыне, объекту религиозного поклонения. Но важно и другое: если деревня это Иерусалим, то этот Иерусалим находится в руках врагавраждебной культуры, у которой его предстоит отвоевать.
Если «шестидесятники» были ориентированы на создание своей собственной культуры, призванной заполнить разрыв между образованной элитой и народом, то народники-революционеры предпринимают попытку преодолеть этот разрыв «одним махом», с помощью прямого обращения к народу с проповедью социалистических идей, и поднять крестьянство на борьбу с самодержавием. По существу, происходит политический сдвиг в среде разночинской интеллигенции, несмотря на то, что до середины 1870-х годов сами народники демонстративно отрицали «политику». Единственно допустимой и морально оправданной профессией в их среде становится «профессия» революционера, понимаемая, однако, не как профессия, а как призвание, как способ «жить по совести». Все институты нигилистической субкультуры были теперь переориентированы на службу революционным целям. Кружки самообразования, стали кузницами пропагандистских кадров. Совместная жизнь в коммуне должна была помочь укрепить товарищеские связи и лучше узнать друг друга перед тем, как идти на ответственное дело. Артели создавались с целью овладеть рабочими специальностями, нужными при «хождении в народ». И даже фиктивные браки пригодились для нужд революции: они теперь заключались с целью пополнения «революционной кассы» денежными.
1 Елпатьевский С .Я. Указ. соч. С. 113.
2 Пантин И. К., ПлимакЕ Г., Хорос В. Г. Указ. соч. С. 230. средствами, полученными в качестве приданого купеческих и дворянских дочерьми1.
Между нигилистической и народнической субкультурами сохранялась не только институциональная преемственность, но и общность одежды, манер, стиля поведения: именно по этим признакам происходило узнавание «своих» и их отмежевание от «чужих"2. Однако постепенно всё это отходит на второй план по мере развёртывания активной политической борьбы. Обретя «настоящее дело», революционер уже не нуждался во внешних доказательствах своих особости3, более того, они ему мешали: требования конспирации входили в противоречие с традициями «нигилистического костюма», как будто нарочно созданного для того, чтобы обращать на себя внимание окружающих. По мнению П. А. Бицилли, «духовный тоталитаризм», которым отличались нигилисты, во второй половине 1870-х годов в значительной мере утратил своё значение, потому что был связан с периодом формирования «нового человека», когда внимание было сосредоточено на саморазвитии, а теперь этот период давно прошёл4.
Стало обнаруживаться также, что организационные формы, унаследованные революционными народниками от нигилистов, не способны служить эффективными инструментами политической борьбы. Отдельные коллективы единомышленников, например, кружок «чайковцев», могли добиваться выдающихся успехов благодаря неординарному составу своих участников, но лишь на том этапе, когда движение ещё недостаточно развернулось. «Кружковщина» с её повышенным РГАЛИ. Ф.1185. Оп.1. Д. 121. Л.132- Ковалик С. Ф. Автобиография //Деятели СССР и революционного движения России: Энциклопедический словарь Гранат. М.: Советская энциклопедия, 1989. С. 98.
2 Калинчук C.B. Психологический фактор в деятельности «Земли и воли» 1870-х годов //Вопросы истории. 1999. № 3. С.47−48, 50.
3 Афанасьев Э. Л. Роман Н.Г. Чернышевского «Что делать?» и жизненный идеал народовольца // «Что делать?» Н. Г. Чернышевского. Историко-функциональное исследование. М.: Наука, 1990. С 171.
4 Бицилли П. М. У истоков русской общественной мысли. Варна: LiterNet, 2005. С. 342. вниманием к личностным и моральным вопросам стала явным анахронизмом, когда народники перешли к широкомасштабной агитации и пропаганде. Навыки предшествующего периода мешали выработке чётко сформулированной программы и партийных структур1. В результате на повестку дня для народников выходит создание новой структуры, соответствующей новым задачам — централизованной политической партии, каковой стала основанная в 1876 году «Земля и воля». Задачи культурного строительства окончательно отходят на второй план, оттеснённые практическими вопросами организации борьбы с самодержавием.
Таким образом, структурный и идейный кризис нигилистической субкультуры во второй половине 1860-х годов привёл её к эволюции по двум магистральным путям развития. «Культурники» отказались от проекта радикального преобразования общества, а вместе с тем и от многих идейных составляющих нигилизма. Понятие «нигилист», ещё существовавшее по инерции некоторое время, закрепляется в общественном сознании за кругом революционеров. Они, в свою очередь, сосредоточили свои силы на борьбе за преобразование общества и поэтому со временем были вынуждены отказаться от организационных форм нигилистической субкультуры, ставших неактуальными в свете этой борьбы. В. М. Живов справедливо отмечает, что в 1870-е годы культурная парадигма шестидесятничества теряет свою целостность, размывается и расчленяется на спектр отдельных парадигм, общего между которыми только то, что все они ведут свою генеалогию именно от «шестидесятничества». Нигилисты оказывались в ретроспективном плане «символическим фокусом» тех перемен, которые принесли с собой «шестидесятые годы», и прежде всего — радикальной смены соотношения между дворянской и разночинской культурами2. Нигилистическая субкультура, импульс.
1 Калинчук C.B. Указ. соч. С. 51.
2 Живов В. М. Маргинальная культура в России и рождение интеллигенции // Новое литературное обозрение. 1999. С. 50. возникновению которой был дан началом Великих реформ, к концу 1860-х: годов исчезает под влиянием социально-экономических, политических и культурных изменений, сопровождавших эти реформы. Но исчезает не бесследно, а порождает после себя целый ряд разнообразных и непохожих друг на друга «наследников», от коммунитарного движения до политического терроризма. А спор о значении «наследства шестидесятых годов» будет продолжаться ещё на протяжении многих десятилетий.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
.
При всём многообразии исследовательских подходов к изучению русского нигилизма 1860-х годов ощущается нехватка конкретно-исторического анализа этого феномена. Нигилизм зачастую трактуется то как проявление особой «русской души» или её религиозного кризиса, то как синоним политического радикализма или терроризма, то как явление, идентичное современным молодёжным субкультурам, при этом недостаточно осмысливается его специфика и уникальность. Опираясь на выработанную в рамках культурно-антропологического подхода концепцию нигилизма как социокультурного явления, необходимо проанализировать связь его возникновения и эволюции с социально-экономическим, политическим и культурным развитием российского общества второй половины XIX века.
Начало эпохи Великих реформ стало катализатором ряда взаимосвязанных общественных процессов. Во-первых, демократизация системы высшего образования, вызванная потребностями капиталистического развития, привела к значительному изменению социального состава студенчества в пользу выходцев из низших и средних сословий, так называемых разночинцев, к усилению их роли в интеллектуальной и общественной жизни. Во-вторых, дворянство вступило в фазу нисходящей социальной мобильности, что выражалось как в падении престижа этой социальной группы, так и в нарастающих, особенно после отмены крепостного права, процессах разорения и деклассирования. В-третьих, с началом ломки прежнего общественного уклада сопутствовавшая ему традиционная культура стала утрачивать свою гегемонию, особенно в сознании учащейся молодёжи. Произошёл «сбой» в системе передачи социального опыта от «отцов» к «детям», резко увеличилась восприимчивость последних к радикальным этическим, политическим, философским идеям, усваиваемым из журналистики, художественной и научной литературы.
Совокупным результатом всех трёх процессов было формирование в среде образованной молодёжи новой социальной общности, разночинской в широком смысле слова, в пределах которой стирались сословные границы и формировалось новое самосознание. Ведущую роль в становлении этой общности сыграли собственно разночинцы, которые, преодолев свои прежние социально-психологические комплексы, стали среди молодёжи образцом для подражания не только во взглядах и ценностных установках, но и в одежде, речи, манерах и других внешних признаках. За ними следовало младшее поколение дворянства, разрывавшее связи с культурным и бытовым укладом жизни своих родителей. Слой «нравственных разночинцев» выступил в качестве главного носителем критического умонастроения, направленного против всех пережитков крепостнического прошлого. По мере того, как выявлялась ограниченность и непоследовательность проводившихся «сверху» реформ, объединяющим для этого слоя становилось чувство отчуждения, то есть непричастности к господствующей культуре и противостояния ей. К началу 1860-х годов сформировалась разночинская контркультура, получившая в обществе название нигилизма.
Изучение концептуально-терминологических рамок понятия «нигилизм» показывает, что в общественном сознании своей эпохи этот термин имел неоднозначное толкование. Множественность определений нигилизма показывает, что в реальности это была многослойная общность с различной мотивацией её участников. Нигилизм 1860-х годов представляется нам в виде многослойной, «трёхуровневой» структуры. Его стержнем можно считать «основной круг» — сообщество людей с общими убеждениями, ценностями, образом жизни и институциональными связями в виде кружков, коммун и артелей. Именно «основной круг» и являлся субкультурой в точном смысле этого слова. Внутри этого сообщества выделялся более узкий и постепенно всё больше обособлявшийся «внутренний круг» профессиональных революционеров, для которых задачи культурного строительства имели подчинённый характер по отношению к политической борьбе. Существовал также и «внешний круг», состоявший из «сочувствующих» и «примыкающих». Их мотивацией был не социальный протест и жажда изменить общество, а желание удовлетворить свою потребность в самоутверждении за счёт идентификации себя с влиятельной в молодёжной среде общностью. Представители «внешнего круга» были включены в субкультуру эпизодически или не в полной мере, являясь одновременно своеобразным фоном и резервуаром для^неё.
Структурный анализ нигилистической субкультуры подразумевает выделение трёх основных элементов, объединявших её участников между собой: системы ценностей, образа жизни, институциональных связей. Среди основных элементов нигилистической картины мира* можно выделить следующие: антропоцентризм — вера в человека, в его способность менять свою природу и преобразовывать общество, отрицание религии и традиционной культуры в целомрационализм — признание разума регулятором человеческого поведения и движущей силой общественного развитияутилитаризм — утверждение приоритета «общественной пользы» как главного этического критерия при оценке тех или иных явлений жизниэгалитаризм — утверждение принципиального равенства всех людей вне зависимости от социальной, национальной, половозрастной принадлежности.
Имея ряд общих черт с западноевропейской просветительской идеологией XVIII века, система взглядов нигилистов, вместе с тем, характеризовалась более или менее явно выраженной приверженностью коллективистскому общественному идеалу и идеям утопического социализма. Её можно считать специфическим вариантом просветительства, возникшим на почве полупериферийной страны в эпоху, когда Западная Европа уже давно шла по пути промышленного капитализма, а Россия только вступала на этот путь, и в силу этого принявшим социалистическую идейную окраску. Заимствованные с Запада идеи и теории, будучи «перенесёнными» в другие пространственные и временные условия, приобретали новые черты и новый, зачастую противоположный смысл. Так, индивидуалистическая по форме теория «разумного эгоизма», ставшая краеугольным камнем этики нигили стов, стала фактическим основанием для попыток реализации коммунистических межличностных отношений «здесь и сейчас».
Программа жизненного поведения нигилиста, строившаяся на основе его убеждений и ценностей, была разработана до мельчайших подробностей, так как бытовому поведению в субкультуре «новых людей» придавался идеологический смысл. Своими поступками, иногда намеренно демонстративными и провокационными, нигилисты бросали вызов стереотипам элитарной дворянской культуры. Стремление противопоставить себя этой культуре стало существенной мотивацией при формировании «нигилистического стиля жизни». Основными компонентами модели одобряемого поведения являлись общественно полезный интеллектуальный труд, скромность в быту, показная небрежность в одежде, прямота в общении, равноправие в отношениях между мужчиной и женщиной. Этот идеал, возникший как отражение социального опыта разночинцев, впоследствии получил идеологическое обоснование и стал целенаправленно культивироваться’всеми, кто отождествлял себя с новой общностью, вне зависимости от своего происхождения.
Групповая сплочённость нигилистического сообщества, основанная на общих представлениях о должном и стандартах поведения, подразумевала, что коллектив единомышленников осуществляет контроль за соблюдением отдельными личностями негласно установленных норм, за их соответствием идеалу «нового человека». Формами, обеспечивающими взаимодействие между личностью и коллективом в нигилистической субкультуре, были кружки, коммуны и артели. Эти институты коллективной самоорганизации, возникшие в студенческой среде как инструмент решения внутренних проблем, были взяты нигилистами на вооружение и наполнены собственным идейным содержанием.
Кружок представлял собой относительно устойчивое объединение, связанное общностью убеждений, дружескими узами и совместной деятельностью, чаще всего самообразованием.4 Термин «коммуна» использовался для обозначения^ группы людей, живущих на одной* квартире и совместно ведущих домашнее хозяйство на общие средства. В случае, если такая группа" занималась коллективным производительным трудом, она становилась артелью. Каждый следующий из этих институтов нигилистической субкультуры был по степени интеграции выше предыдущего и мог выступать его логическим продолжением: так, развитие элементов материальной взаимопомощи внутри кружка могло привести к идее совместного проживания единомышленников в коммуне, а дальше — к идее организовать на социалистических началах не только потребление, но и производство.
В качестве инструментов пропаганды социализма и механизмов изменения общества все эти формы коллективной самоорганизации на протяжении" 1860-х годов продемонстрировали свою непригодность, главным образом из-за того, что их существование плохо вписывалось в существовавшие на тот момент в России социально-экономические, политические и культурные реалии. Однако они сыграли существенную роль в качестве институтов социализации молодого поколения, альтернативных официальным — семье, школе и церкви, по сути, заменявших и то, и другое, и третье: коллектив единомышленников удовлетворял потребности молодого человека, в групповой! поддержке и тесных личных контактах, в получении знаний и в формировании картины мира.
К середине 1860-х годов нигилистическое сообщество, достигнув значительных успехов в своём распространении вширь, столкнулось с проблемой социально-демографических и культурных «пределов роста». Обнаружилось, что созданная нигилистами субкультура, претендовавшая на разрешение универсальных задач, имеет в действительности очень ограниченный, локальный характер, а институты альтернативной социализации, в отличие от официальных, работают вхолостую, будучи не в состоянии предложить своим «выпускникам» никакой иной деятельности, кроме подготовки новых «выпускников».
Катализатором внутреннего кризиса нигилистической субкультуры стали события 1866 года — покушение Д. В. Каракозова на императора Александра И, после которого принадлежность молодого человека к среде нигилистов стала приравниваться властями к открытому политическому неповиновению. Кризис проявился в нескольких аспектах. В количественном отношении произошёл значительный отток людей из нигилистического сообщества. Структурный кризис проявился в практически полном исчезновении «внешнего круга» и фактическом расширении «внутреннего круга» политических активистов за счёт основного. Обострилась проблема конфликта поколений внутри нигилистической субкультуры: старшие стремились «приспособиться к действительности», эволюционировали в сторону умеренности, отказа от «нигилистических замашек», а младшие, напротив, двигались в сторону политизации и радикализации. Идейный кризис, связанный с расхождением между желаемым и действительным направлением общественного развития и осознанием «мыслящими реалистами» собственной изолированности, сопровождался отказом от некоторых элементов просветительской идеологии, трансформацией нигилистического умонастроения в народническое.
Нигилисты в 1860-х годах пытались создать свою собственную среду, автономную от господствующей культуры и одновременно активно противостоящую ей и стремящуюся к завоеванию гегемонии. К концу десятилетия выяснилось, что решить эту задачу имевшимися средствами невозможно. Перед радикальной молодёжью, прошедшей нигилистическую систему социализации и ищущей приложения своих сил, возникла дилемма: либо отказаться от завоевания культурной гегемонии и ограничиться следованием идеалам в своей частной жизни, либо сосредоточиться на преодолении тех политических и культурных препятствий, которые мешают завоеванию гегемонии.
В зависимости от решения этой дилеммы выделилось два основных направленияпо которым эволюционировала нигилистическая субкультура. Первое из них, «культурническое», развивалось в нескольких вариантах: профессиональном (деятельность в качестве работника умственного труда во имя «общественной пользы») или эскапистском (создание «интеллигентных земледельческих общин»). Представители обоих этих вариантов не ставили себе целей радикального общественного переустройства и поэтому больше не отождествляли себя с нигилистическим сообществом, характерной чертой которого была социально-преобразовательная направленность и претензия на универсальный характер.
Второе направление, представленное революционным народничеством 1870-х годов, унаследовало от «шестидесятников» не только убеждения и ценности, но и институциональные связи в виде кружков, коммун и артелей, а также внешние признаки субкультуры — одежду, манеры, стиль поведения. Не случайно за представителями этой социальной группы в общественном мнении по инерции сохранялся термин «нигилисты». Однако организационные формы, свойственные субкультуре, с течением времени всё больше входили в противоречие с развёртыванием политической борьбы, которое оттесняло на задний план вопросы культурного строительства. Начинает формироваться отдельная, чисто политическая субкультура «Подпольной России», где политическая деятельность становится профессией, а не призванием, как для ранних народников.
Таким образом, можно сказать, что нигилизм 1860-х годов стал почвой, на которой в дальнейшем «выросли» как минимум три несхожие между собой субкультуры: профессиональная субкультура земской интеллигенции, эскапистская субкультура коммунитарного движения и политическая субкультура революционного подполья. Такое разнообразие «наследников» ещё раз подтверждает мысль о многослойном, внутренне неоднородном характере той общности, которую современники обозначали термином «нигилисты», а последующие поколения — понятием «шестидесятники». Относительно аморфное сообщество «новых людей» сочетало в себе черты субкультур разного типа: возрастной, политической, профессиональной, субкультуры образа жизни и даже религиозной. В связи с этим неудивительно, что впоследствии оно распалось на множество «чистых» типов субкультур, границы каждой из которых можно очертить с достаточной чёткостью. Уникальность нигилистической субкультуры заключалась в том, что для её носителей социальная активность и личностное развитие были неразрывно связаны, организация собственной жизни согласно определённым принципам рассматривалась как пролог к переустройству всего общества и как средство такого переустройства. Типологически схожим и в некоторых отношениях родственным нигилизму явлением является послереволюционная левая культура 1920;х годов, с её борьбой за «новый быт», воспринимаемой как инструмент построения «нового мира».
Тот факт, что от нигилистов вели свою «родословную» представители самых разных интеллигентских групп и идейных направлений, свидетельствует и о той немаловажной роли, которую нигилизм сыграл в культурной истории России. В исторической памяти последующих поколений он стал символом и одновременно движущей силой борьбы с крепостническими пережитками и демократизации общественной жизни. Значение нигилистической субкультуры, при всей количественной незначительности и маргинальности данного явления, далеко выходит за рамки периода 1860-х годов или даже эпохи Великих реформ в целом. Появление «новых людей» стало импульсом к окончательному оформлению разночинской, демократической линии в российской культуре и одновременно нанесло ощутимый удар по официальной идеологии, положило начало длительному процессу расшатывания традиционных сословных норм сознания и поведения, одним из последствий которого стали три российские революции XX века.
