Образ России в общественном мнении революционной Франции конца XVIII в

Происходящий сегодня в мире процесс глобализации ведет к размыванию и нивелированию национальной специфики во многих сферах общественного бытия. Это побуждает исследователей-гуманитариев активно заниматься в последнее время изучением того, что же собственно представляет собой феномен национальной идентичности. Историки, в частности, активно разрабатывают проблематику формирования и эволюции национальных идентичностей различных народов в прошлом. Ну, а поскольку представления о том, что позволяет отдельным индивидам считать себя некой общностью — «своими», всегда неразрывно связаны с представлениями.

0 том, что именно членов данной общности отличает от прочих, в нее не входящих людей, изучение подобной проблематики неизбежно сопряжено с исследованием существовавших у разных народов образов «других». В последние десятилетия сложилось даже новое направление междисциплинарных исследований в гуманитарных науках — «имагология» (от латинского слова imago — изображение, образ), в сферу которого входит как теоретическое обоснование, так и раскрытие конкретных механизмов складывания образов «других» у различных социальных, культурных и этнических общностей1.

Помимо научной актуальности, изучение возникших в прошлом представлений разных народов друг о друге имеет и вполне практическое значение, поскольку стереотипы взаимного восприятия меняются довольно.

1 Подробнее см., например: Андерсон Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма. М., 2001; Давидсон А. Б. Образ Британии в России XIX И XX столетий // Новая и новейшая история. 2005. №.5. С.44−67- Кросс Э. Г. У темзских берегов. Россияне в Британии в XVIII веке. СПб, 1996; Лучицкая С. И. Образ другого. Мусульмане в хрониках крестовых походов. СПб., 2001; Оболенская C.B. Германия и немцы глазами русских: (XIX век). М., 2000; Россия и внешний мир: диалог культур. М., 1997; Россия и Европа в XIX—XX вв.: проблемы взаимовоспрития народов, социумов, культур. М, 1996; Россия и Запад: Формирование внешнеполитических стереотипов в сознании российского общества первой половины XX века. М., 1998; Россия и мир глазами друг друга: из истории взаимовосприятия. М., 2000;2007. Вып. 1−4- Stereotypes and Nations /Ed. By Teresa Walas. Cracow, 1995; Wahnich S. L’impossible citoyen: l’etranger dans le discours de la Revolution francaise. Paris, 1997. медленно и сформировавшиеся достаточно давно образы, несмотря на изменившиеся условия, продолжают оказывать влияние на кросс-культурные отношения разных народов. В частности, «созданные и распространенные на Западе представления о России и русских оказывают существенное влияние не только на отношение стран и народов Европы и европейской общественной мысли к России и по сей день, но в большей мере влияют и на распространение российского европеизма"2.

Настоящая диссертационная работа, посвященная изучению представлений французов о России в период Революции XVIII в., когда были заложены основы политической культуры3 и национальной идентичности4 современной Франции, выполнена именно в таком жанре имагологического исследования, что определяет ее научную и практическую актуальность.

Научная новизна темы обусловлена тем, что проблема эволюции образа России во французском общественном мнении периода Революции XVIII в. до настоящего времени остается недостаточно изученной. Исследователи истории Революции традиционно концентрировали внимание на событиях политической, социально-экономической истории Франции или на истории внешней политики. Что же касается проблемы восприятия России во Франции указанного периода, то существует лишь несколько работ, посвященных ее отдельным аспектам5. Достаточно подробно освещены, 2.

Чубарьян А. О. Стереотипы и образы России в европейском мышлении и массовом сознании // Мир Клио. Сборник статей в честь Л. П. Репиной. Т.1. М., 2007. С. 211−212.

Подробнее см.: The French Revolution and the creation of modern political culture. 4 vols. Oxford, 1987;1994.

4 Подробнее см.: Бовыкин Д. Ю. Идея нации во Франции в эпоху от Революции до Второй империи) // Национальная идея в Западной Европе в Новое время. Очерки истории / Под ред. B.C. Бондарчука. М., 2005; Филиппова Е. И. Что такое Франция? Кто такие французы? // Национализм в мировой истории / Под ред. В. А. Тишкова и В. А. Шнирельмана. М., 2007; Пименова J1.A. Представления о национальной и религиозной идентичности во Франции XVIII в. // Религиозные и этнические традиции в формировании национальных идентичностей в Европе. Средние века — Новое время. М., 2008; Чудинов A.B. Хиджаб на родине Шовена (новейшие российские исследования по истории национального вопроса во Франции) // Неприкосновенный запас. 2008. № 5 (61).

5 Артемова Е. Ю. Культура России глазами посетивших ее французов (последняя треть XVIII в.) М., 2000; Борщак И. Наполеон и Украина. Львов, 1937 (на укр. языке) — Летчфорд С. Е. Французская революция конца XVIII в. и формирование образа России в общественном мнении Франции// Европейское Просвещение и цивилизация России. М., пожалуй, лишь вопросы отражения российских реалий в исторической науке Франции конца XVIII в.6 Исследователи же, занимавшиеся темой «Французская революция и Россия», ограничивались преимущественно анализом политики российского правительства по отношению к Франции или занимались изучением влияния революционных идей на отечественную общественную мысль, почти не затрагивая обратной стороны проблемы, то есть политики революционной Франции по отношению к Российской империи и образа России во французском общественном мнении того 7 периода .

В настоящей диссертации впервые комплексно и всесторонне проанализирована эволюция представлений французского общества революционной эпохи о России. Исследование опирается не только на источники, ранее использовавшиеся для изучения политической истории и не привлекавшие внимания исследователей образов и стереотипов, но также на материалы газет и малоизвестных памфлетов, а также архивные документы, ранее не публиковавшиеся и впервые вводимые в научный оборот.

Цель и задачи работы. Автор диссертации поставил перед собой цель провести комплексное исследование процесса формирования и эволюции устойчивых представлений о России во французском общественном мнении периода Революции 1789−1799 гг. В соответствии с этой целью автор диссертационной работы стремится решить следующие задачи:

2004. С. 77−85- Corbet Ch. A l’ere des nationalismes: L’opinion francaise face a l’inconnue russe (1799−1894). Paris, 1967; Liechtenhan F.-D. Les trois christianismes et la Russie: Les voyageurs occidentaux face a l’Eglise orthodoxe russe (XV-e — XVIII-e siecle). Paris, 2002.

6 Сомов В.A. О книге Ж.-Ш. Лаво «История Петра» III // Книга в России XVI — середины XIX вв. Л., 1987. С.102−116- Он же. Книга о Екатерине II из библиотеки Е. Р. Дашковой // Книжные сокровища. К 275-летию Библиотеки АН СССР. Л., 1990. С. 138−153- Шанский Д. Н. Французская историография феодальной России. М., 1991; Somov V. A. Le livre Castera d’Artigues sur Catherine II et sa fortune // Catherine II et l’Europe/ Sous la dir. A. Davidenkoff. Paris, 1997. P. 211−223. n.

Джеджула K.E. Россия и Великая французская революция конца XVIII в. Киев, 1972; Штранге М. М. Русское общество и Французская революция 1789−1794 гг. М., 1956; Итенберг Б. С. Россия и Великая французская революция. М., 1988.

— выявить особенности образа России во французском обществе эпохи Революции по сравнению с соответствующими представлениями, существовавшими при Старом порядке;

— установить роль идеологических, социальных и субъективно-психологических факторов, определивших отношение представителей французской политической элиты к внешней политике России последних лет правления Екатерины II и первых лет правления Павла Iвыявить взаимосвязь между политическими событиями, происходившими в революционной Франции, событиями на международной арене и эволюцией восприятия России французским общественным мнениемреконструировать коллективные представления о России, существовавшие во французском обществе периода Революции (по материалам периодической печати и памфлетов).

Объект исследования — образ России в общественном мнении революционной Франции XVIII в.

Предметом исследования является механизм формирования в общественном мнении революционной Франции и использования в политике революционных властей устойчивых (стереотипных) представлений о России, ее социально-политическом устройстве, правителях, внешнеполитической деятельности, культуре и нравах ее народа, а такжеспособы репрезентации образа России в дискурсах революционной эпохи.

Хронологические рамки исследования охватывают период Французской революции с 1789 г. и до брюмерианского переворота 1799 г. На этот отрезок времени приходится ряд важнейших событий в истории русско-французских связей: постепенное обострение, а затем и разрыв дипломатических отношений между Россией и революционной Францией, обусловленные развитием ситуации как внутри Франции, так и на международной арене, вступление России во Вторую антифранцузскую коалицию, военное противоборство двух стран в ходе Итальянского и Швейцарского походов Суворова. Все эти события стали заметными вехами в эволюции представлений французов о России, что получило отражение в структуре данной работы.

Методологической основой настоящей диссертации являются принципы научной объективности и историзма. Используются общенаучные методы исследования: анализ и описание, дедукция и индукция. Кроме того, применяются и специальные методы: исторического, логического и дискурсивного анализа, сравнительно-исторический метод.

Одним из основных понятий, использованных автором диссертации в научном анализе, является категория «этнического стереотипа», подробно разработанная и активно применяемая сегодня в научной литературе по проблемам национальной идентичности. Согласно концепции, предложенной У. Липпманом еще в 1922 г. и с тех пор получившей широкое распространение в исследованиях по общественным наукам, стереотип нужно рассматривать как принятый в исторической общности образец восприятия, фильтрации, интерпретации информации при распознавании и узнавании окружающего мира, основанный на предшествующем социальном опыте8. В своей книге Липпман предвосхитил основные смыслы, которые в дальнейшем исследователи обнаружили в стереотипах, а само понятие прочно вошло в обыденный язык9. Этническим же стереотипом называют существующий в коллективном сознании нации устойчивый образ самой себя или другого народа. Всякий стереотип коллективного сознания является своеобразным социальным конструктом и выступает источником мотивации социально значимых действий данной общностион тесно связан с языковым фактором и имеет дискурсивную природу. Дискурс как устоявшийся и закрепленный в языке способ видения мира и упорядочения g.

См.: Ослон А. Уолтер Липпман о стереотипах: выписки из книги общественное мнение // Социальная реальность. 2006. № 4. С. 126 (Липпман У. Общественное мнение. М., 2004.).

9 См. например: Александренков Э. Г. «Этническое самосознание» или «этническая идентичность» // Этнографическое обозрение. 1996. № 3. С. 13−23- Кцоева Г. У. Опыт эмпирического исследования этнических стереотипов//Психологический журнал. 1986. Т. 7. № 2. С. 41−50. Солдатова Г. У. Психология межэтнической напряженности. М., 1998. действительности не только отражает этот мир, но и проектирует, тем самым, участвуя в его создании10. Соответственно и этнический стереотип, отражая представления нации-этноса о самой себе и о других народах (как правило, очень пристрастные), формирует свою особую реальность. Подобные представления укоренены в прошлом, имеют коллективный характер и наследуются индивидами через воспитание, влияние среды и воздействие общественного мнения". Вместе с тем, этнический стереотип отнюдь не является исключительно субъективным и произвольным мнением о той или иной этнической общности, а представляет собою ее образ, который, пусть в искаженном виде, все же отражает определенный аспект существующей реальности, а именно — свойства двух взаимодействующих общностей и их взаимоотношения12.

Стереотипы имеют выраженное эмоциональное содержание, поскольку содержат в себе оценку — положительную или отрицательную. Главное в стереотипном мышлении — стремление отделить себя и «своих» от «других», свои национальные признаки от тех, которые якобы принадлежат «аутсайдеру». Стереотипная оценка может распространяться как на свою, так и на другие нации, но при этом всегда является обоюдоострой, характеризуя не только того, кто является объектом стереотипных суждений, но и того, кто такой стереотип создал. Характерным свойством стереотипа является его высокая резистентность и низкая изменяемость под влиянием поступающей информации13.

Еще одним ключевым понятием для настоящей диссертации является такая категория различных отраслей гуманитарного знания как «общественное мнение».

10 Миллер А. И. О дискурсивной природе национализмов // Pro et contra. 1997. Т. 2. № 4. С. 141.

11 См.: также: Stereotypes and Nations /Ed. By Walas Т. Cracow: International Cultural Centre,.

1995.

См. подробнее: Стефаненко Т. Г. Этнопсихология. 4-е изд. М., 2008; Она же. Социально-психологические аспекты изучения этнической идентичности. М., 1999.

Филюшкина С. Национальный стереотип в массовом сознании и литературе (опьгг исследовательского подхода) // Логос. 2005. № 4(49). С. 142.

Несмотря на обилие специальной литературы по этому вопросу14, в исторической науке не сформировано единого общепринятого определения этого понятия. Можно согласиться с K.M. Бэйкером, отметившим, что «исчерпывающий анализ понятия «общественное мнение» в политической культуре Франции XVIII в. еще предстоит сделать"15. Поэтому, не претендуя на всесторонний анализ феномена «общественного мнения» в XVIII в., мы только в общих чертах обозначим те его черты, которые наиболее часто отмечаются в соответствующей научной литературе.

В современной литературе доминирует точка зрения о том, что говорить о специфическом феномене «общественного мнения» допустимо начиная с XVIII в.16, поскольку именно в этот период в европейских странах сложились основные предпосылки для формирования автономной от власти «публичной сферы», в рамках которой стало возможным обсуждение фактов общественной жизни, науки, искусства и т. д.

В течение первых десятилетий XVIII в. «общественное мнение» (opinion publique, public opinion) являлось скорее не мнением публики (в широком смысле, который это слово имеет сегодня), а превращенным в «публичное мнение» мнением социальной элиты. Оно противопоставлялось не мнению народа (подавляющее большинство, которое все еще состояло из безграмотных крестьян и не имело пока мнения в политике), но частным интересам «политических группировок», которые в представлении «просвещенной» элиты находились тогда у власти. Таким образом,.

14 Farge A. Dire et mal dire: L’Opinion publique au XVIIIe siecle. Paris, 1992; J.A.V. Gunn. Queen of the World: Opinion in the Public life of France from the Renaissance to the Revolution. Oxford, 1995; Habermas J. Strukturwandel der Offentlichkeit [1962]. Frankfurt a. M., 1990. (франц. перевод: Habermas J. L’Espace public. Archeologie de la publicite comme dimension constitutive de la societe bourgeoise. Paris, 1996) — Baker K.M. Politique et opinion publique sous Г Ancien Regime // Annales ESC. 1987. P.41−71- Baker K.M. Au tribunal de l’opinion. Essai sur l’imagerie politique au XVIII siecle. Paris, 1993; Ozouf M. Le concept de l’opinion publique au XVIII siecle // Ozouf. M. L’homme regenere: Essais sur la Revolution Francaise. Paris, 1989.

15 Baker K.M. Op. cit. P. 55.

16 См.: Ноэль-Нойман Э. Общественное мнение. Открытие спирали молчания. М., 1996; Тартароло Э. Общественное мнение // Мир Просвещения. М., 2003. С. 290. общественное мнение" являлось механизмом идеологического противоборства, в которое вступили интеллектуальные элиты с целью легитимизации их собственных политических требований и ослабления королевского абсолютизма.

Сам термин «общественное мнение» претерпел в политической культуре Века Просвещения большую эволюцию. Для Ж.-Ж. Руссо, «общественное мнение» — это коллективное выражение нравственных и социальных достоинств народа, его чувств и убеждений, в том виде, в котором они проявляются в нравах и обычаях нации и используются в суждениях, которые эта нация имеет относительно частных поступков. В этом смысле «мнение» является источником репутации и уважения среди людей, критерием суждения о характере и красоте, источником наказания за безнравственные и неподобающие действия. По мнению Руссо, попытки.

11 насильственно изменить «общественное мнение» обречены на неудачу .

По мнению Руссо, государство основано на трех типах законов: общественном праве, уголовном праве, гражданском праве, но к ним примыкает четвертый тип — он записан в сердцах граждан государства и его следует охранять от порчи — это общественное мнение, от которого зависит успех всех остальных законов. В этом контексте имеется единственное определение общественного мнения у Руссо: «Общественное мнение есть своего рода Закон, служителем которого выступает Цензорон лишь применяет этот закон, по примеру государя, к частным случаям. Цензура оберегает нравы, препятствуя порче мнений, сохраняет их правильность мудро прилагая к обстоятельствам, иногда даже уточняет их, когда они еще.

18 не определенны". Иначе говоря, общественному мнению придается качество морального авторитета и в роли цензора должен выступать, по мнению философа, маршальский суд чести. Важно заметить, что, по мнению.

Baker K.M. Op. cit. P. 55. Подробнее об этом см.: Ganochaud С. L’opinion publique chez.

Jean-Jacques Rousseau. Paris, 1980.

Руссо Ж.-Ж. Об общественном договоре. Трактаты / Пер с франц. А. Д. Хаютина, B.C. Алексеева-Попова. М., 1998. С. 310−311. философа, «общественное мнение» является синонимом «общего мнения», выражением «общей воли». Поэтому любое выражение альтернативных мнений («частных мнений»), противоречащих «общему», мешает принятию правильного решения. Власти должны просвещать «общую волю», чтобы народ никогда не ошибался19.

Схожую трактовку «общественного мнения» можно обнаружить в трудах Дюкло, Мирабо, Гельвеция, д’Аламбера, Мерсье де ла Ривьера,.

Мабли, Бомарше, Гольбаха между 1750 и 1780 гг. Приблизительно с 1770 г. термин приобретает новые коннотации и более определенное политическое звучание. Дюкло в издании «Размышлений о нравах» (1767 г.) отмечал:

Из всех властей, власть мыслящих людей, не будучи заметной, наиболее велика. Могущественный повелевает, а писатели управляют, поскольку, в конце концов, именно они и формируют общественное мнение, которое рано или поздно покорит или опрокинет все разновидности и деспотизма"20. В свою очередь Рейналь более определенно писал об общественном мнении, как о явлении политическом: «Общественное мнение у размышляющей и рассуждающей нации является законом правления. Никогда не надо идти на столкновение с ним, если того не требуют общественные интересыникогда не следует противоречить ему, не убедив общество в том, что оно 21 заблуждается». Таким образом, правительство, которое не прислушивается к общественному мнению, по мысли просветителей, становится инструментом деспотизма.

Просвещенное общественное мнение к концу века рассматривалось как политическая сила. Например, JT.-C. Мерсье писал в 1782 г.: «За тридцать лет совершилась великая и важная революция в наших воззрениях. Общественное мнение сегодня в Европе является решающей силой, которой не сопротивляютсятаким образом, признавая успехи Просвещения и.

19 См.: Руссо Ж. Ж. Указ. соч. С. 220. См. об этом также: Ноэль-Нойман Э. Указ. соч. С. 126−127.

20 Цит. по.: Baker K.M. Op. cit. P. 56.

21 Цит. по.: Тартароло Э. Указ. соч. С. 290. изменения, которые они должны произвести, можно надеяться, что они принесут в мир наивысшее благо, и что тираны всякого рода содрогнутся перед трубным гласом всеобщего негодования, который раздается по всей.

Европе и стремится разбудить ее" .

Основные предпосылки становления общественного мнения XVIII в. связаны с культурой чтения и производством книги. Неслучайно Век Просвещения часто называют веком «революции в чтении». Увеличивалось количество книг, если в начале столетия в Англии издавалось 21 000 книг, то в 1790 г. уже 65 тысяч. Печатная продукция росла не только по массе, но и существенно изменялась по содержанию. Религиозная книга, преобладавшая в XVII в. и в самом начале XVIII в., отступала перед беллетристикой, перед сочинениями, посвященными науке и искусствам. Помимо разрешенной печатной продукции широко циркулировали книги, которые издатели называли философскими: подпольно распространялась порнографическая литература, радикальные сочинения просветителей, сатиры, памфлеты, обличавшие деспотизм монархов и развращенность дворянства. Кроме того, книга стала более доступной для приобретения, появились издания малого формата, чтение становилось более легким занятием. Наиболее заметные перемены произошли в сфере периодической печати. За XVIII в. число газет на французском языке, распространявшихся в самой Франции, возросло с нескольких десятков до 277 (перед 1789 г.). Появлялись новые типы газет, ученая и литературная периодика уступала первое место изданиям общественно-политическим, а пресса превращалась в удобный инструмент политических дискуссий вокруг последних событий, государственных реформ или основополагающих идей политической философии23.

Эволюционировали и формы социальной коммуникации. Широкая гамма обществ, салонов, обществ и иных мест, где встречались люди в эпоху Просвещения, отличалась от традиционных форм общения тем, что это были.

22 Цит. по: Baker К.М. Op. cit. P. 56.

23 См.: Шартье Р. Книги, читатели, чтение // Мир Просвещения. М., 2003. С. 295−300. частные объединения индивидов, разделявших общие вкусы, ценности и идеи. Эти новые формы были весьма разнообразны, но всегда представляли альтернативу семье, церкви, профессиональным корпорациям — то есть тому, что служило опорой иерархизированного и патриархального старого уклада. Они играли важную роль в том, что известный немецкий философ и социолог Ю. Хабермас назвал «новой публичной сферой», в рамках которой частные лица собирались вместе, чтобы публично обмениваться мнениями. Новые формы общения подрывали устои господствующего строя, люди, вступавшие в новые отношения стремились доказать, что свободный обмен идеями необходим для умственного и социального прогресса. Главным центром дискуссий для высших слоев общества стали аристократические салоны, читательские клубы и масонские ложи. В свою очередь кафе и таверны превратились в арену для плебейского политического дискурса, однако отсутствие стабильного способа сообщения между двумя этими сферами препятствовало формированию однородного общественного мнения24. Начиная с 1789 г., когда появился механизм сообщения между двумя центрами политических дискуссий, элитарным и народным, которые существовали при Старом порядке раздельно, «общественное мнение» начинает приобретать однородный характер и становится подлинной «трибуной разума» для всего общества25.

Общественное мнение эволюционировало вместе с политической системой. Многие современники осознавали, что не все граждане способны вершить суд и содействовать формированию просвещенного общественного мнения. Например, по мнению Р. Шартье, «когда мнение, становясь общественным, перестает быть пассивным. превращается в могущественную силу, оно утрачивает всеобщий характер и фактически в его формировании перестают участвовать люди недостаточно сведущие, чтобы.

24 Подробнее об этом см.: Farge A. Dire et mal dire. L’opinion publique au XVIII-e siecle. L’opinion publique au XVIII-e siecle. Paris, 1992.

25 См.: Тартароло Э. Указ. соч. С. 292, 293. выносить приговоры, а таких людей необычайно много"26. В этой связи обратим внимание на выводы известного историка П. Генифе, который отмечает, что и «в самые мрачные дни 1793−1794 гг. продолжал существовать своего рода остов общественного мнения, оказывающий влияние на решения и поступки правителей», однако хотя «это мнение находило отклик в окружении главных лидеров. провинция не участвовала в этом представлении. Общественное мнение существовало только в Париже"27.

В современной науке существует множество различных определений термина «общественное мнение». «Общественное мнение — один из способов существования и проявления массового сознания, в котором выражается реальное отношение большинства народа или социальной группы к фактам, событиям, явлениям и процессам действительности, затрагивающим их потребности и интересы. Формирование и развитие общественного мнения происходит как целенаправленно — в результате воздействия политических организаций и социальных институтов на сознание общества, так и стихийно — под влиянием жизненных обстоятельств, социального опыта и традиций. Общественное мнение — не механическая сумма отдельных мнений, а результат их взаимообмена, обогащения, взаимопроникновения, своего рода.

2Х концентрированное выражение коллективного разума". Исходя из данного определения, необходимо добавить, что общественное мнение представляет собой важный фактор воздействия на идейную среду, на идеологический климат и на политическую жизнь страны. Общественное мнение — это не просто «состояние умов», «коллективность чувств», но и один из важных механизмов социального взаимодействия людей. Общественное мнение вырабатывает коллективные представления и суждения об общих делах,.

26 Шартье Р. Культурные истоки Французской революции. М., 2001. С. 43,45.

Цит. по: Генифе П. Политика революционного террора: 1789−1794. М., 2003. 159.

28 Философский словарь / Под ред. И. Т. Фролова. М., 1991.С. 310 (Общественное мнение). событиях, явлениях, устанавливает нормы поведения, в значительной мере определяет практические пути решения значимых для общества проблем29.

Историографический обзор. Несмотря на то, что исследование сочинений периода Французской революции XVIII в., посвященных России, начались только в последние десятилетия, ряд аспектов темы настоящего исследования, в той или иной степени затрагивался исследователями истории французско-русских культурных связей XVIII в.

На рубеже XIX—XX вв. вышли в свет первые специальные работы французских исследователей JI. Пенго, Ш. де Ларивьера, Э. Омана о влиянии французской культуры на российскую. Прологом им послужила кропотливая и методичная деятельность российских и французских историков по публикации соответствующих источников в последние.

31 десятилетия XIX столетия .

В этой богатой исторической литературе о дипломатии и российско-европейских културных контактах косвенно затрагивались и вопросы восприятия России в Западной Европе. Одновременно с этим, вводились в научный оборот все новые и новые сочинения иностранцев о России XVI—XVIII вв., однако, французы среди посетивших Россию иностранцев составляли меньшинство.

Труды историков-позитивистов (А.Сореля, Л. Пенго, Ш. де Ларивьера,.

М.Турнё, П. И. Бартенева, В. А. Бильбасова и др.) отличало особое внимание к архивным документам. В научный оборот введена большая часть известного сегодня корпуса французской «Россики» XVIII в. (включая обширные.

См.: Энциклопедический социологический словарь. Общая ред. Осипова Г. В. М., 1995. С.411−412.

Pingaud L. Les Francais en Russie et les Russes en France. Paris, 1886- Haumant E. La culture francaise en Russie (1700−1900). Paris, 1913; Lariviere Ch., de. La France et la Russie au XVIII-e siecle. Geneve, 1890- Lariviere Ch., de. Catherine II et la Revolution francaise. Paris, 1895.

31 См.: Бильбасов В. А. Дидро в Петербурге. СПб., 1884- Минцлов Р. Петр Великий в иностранной литературе. СПб., 1872- Tourneux M. Diderot et Catherine II. Paris, 1899, a также многочисленные публикации в «Сборниках Русского исторического общества», «Русском вестнике» «Русском архиве», «Журнале министерства народного просвещения» и ряде других изданий. материалы переписки просветителей). В центре внимания историков этого периода оказались отношения России и Европы во времена Петра I и Екатерины II, то есть периоды наибольшей интенсивности культурных и политических контактов.

Среди работ русских ученых этого времени, касавшихся данной тематики, прежде всего, стоит отметить многотомный труд В. А. Бильбасова.

История Екатерины II". Двенадцатый том этого сочинения содержит подробное описание и анализ сочинений иностранцев о России последней трети XVIII в. Многие из упомянутых и описанных Бильбасовым источников, такие как некогда анонимно вышедшие произведения «Об угрозе политическому балансу Европы» (Малле дю Пан, 1789 г.), «Философическое, политическое и литературное путешествие в Россию 1788 и 1789 гг.» (Шантро, 1794 г.)34, «Путешествие двух французов в Германию, о с.

Данию, Швецию, Россию и Польшу" (Фортиа де Пиль, 1796 г.), до настоящего времени практически не использовались и не анализировались историками. В связи с этим труд В. А. Бильбасова во многом и сегодня сохраняет научную ценность.

Бильбасов В. А. История Екатерины II. В 12 т. Обзор иностранных сочинений о Екатерине II (1774−1796гг.). Берлин, 1896. Т. 12. Ч. 1.

Mallet du Pan] Du peril de la balance politique de l’Europe ou Expose des causes qui l’ont alteree dans le Nord, depuis l’avenement de Catherine II au trone de Russie. Londres, 1789.

34 [Chantreau P.-N.] Voyage philosophique, politique et litteraire, fait en Russie pendant les annees 1788 et 1789 / Par le citoyen Chantreau trad. du hollandais, avec une augmentation considerable. Vol. 1−2. Paris, 1794.

3 5.

Fortia de Piles A.] Voyage de deux Francais en Allemagne, Danemark, Suede, Russie et Pologne fait en 1790−1792 et publiee en 1796. T. 1−5. Paris, 1796.

Один из важнейших аспектов эволюции представлений французов о России — образ страны в дипломатических источниках конца XVIII в. Основы изучения данного сюжета были заложены еще А. Сорелем, автором знаменитого пятитомного исследования «Европа и Французская революция». Много работавший в архиве МИД Франции, Сорель не обошел своим вниманием и те источники, которые ранее оставались на периферии интересов большинства исследователей. Не задаваясь специально вопросом о формировании образов различных стран в общественном сознании, Сорель, анализируя выступления лидеров монтаньяров и термидорианцев, а также дипломатические проекты времен Директории, отметил эволюцию образа России от традиционных клише «русского варварства» и ожиданий нового «Аттилы» до появившихся при Директории проектов французско-русского сближения и даже союза36. История дипломатии в типичном для позитивистской историографии конца XIX в. ключе рассматривалась также в работах отечественных историков В. И. Иконникова и П. В. Безобразова37. И хотя сегодня их сочинения могут рассматриваться только как историографические памятники, стоит заметить, что, рисуя картину дипломатических отношений эпохи Французской революции, авторы не обошли вниманием и вопрос об отношении к русским во французской мемуаристике.

36 Сорель А. Европа и Французская революция. В 8 тт. СПб., 1892−1908.

37 Иконников В. И. Сношения Франции и России XV — XVIII вв. СПб., 1893- Безобразов П. В. О сношениях России с Францией, М., 1892. Последний посвятил один из своих очерков отношению к русским во Франции, использовав в качестве источников дипломатические документы и мемуары Жоржеля, Мессельера, Массона и др.

С 30-гг. XX в. восприятие образа России в европейской культуре XVIII—XIX вв. становится важной темой для мировой историографии (за рамками которой развивалась марксистская советская историография). Изучение этой темы в условиях идеологического противостояния социалистической и капиталистической систем становилось чрезвычайно актуальной. Однако исследователи не были свободны от модернизации исторических фактов (в данном случае оценок, концепций, взглядов XVIII в.). К середине XX в. вопрос о представлениях франкоязычных авторов эпохи Просвещения о России приобрел статус самостоятельной научной проблемы, что было обусловлено доминирующим положением французского языка и французской культуры в европейском культурном пространстве той эпохи.

В мировой историографии восприятия России во Франции XVIII в. 1930;х-1980;х гг. наблюдался плюрализм взглядов и авторских подходов. Однако, особенностью этого периода стало заострение внимания на изучении двух составляющих многомерного образа России: так называемого «русского.

•2 о миража" и истории русофобии в Западной Европе XVIII—XIX вв., то есть приоритетным направлением исследования стало раскрытие тенденциозных политических концепций, созданных в эпоху петровских и екатерининских реформ, а также в период наполеоновских войн. Тем более, это направление приобрело популярность в связи с тем, что советская историография не была способна вести полноценные деполитизированные научные дискуссии с.

38 Например: Anderson М. S. Britain’s Discovery of Russia, 1553−1815. London, 1958; McNally R. The Origins of Russophobia in France 1812−1830 // American Slavic East and European Review. 1958. 17, April. P. 173−189. западными коллегами по такой чрезвычайно актуальной и острой в годы «холодной войны» теме.

Уже в работах середины века было указано на необходимость изучения материалов революционного периода, посвященных России, которые ранее не входили в состав просветительской «Россики». Иными словами, уже тогда был поднят вопрос расширения источниковой базы. В конечном итоге новые источники были необходимы для доказательства преемственности (или разрыва) в комплексе представлений о России существовавших до и после Французской революции и наполеоновских войн. Однако авторы (в том числе Д. Мореншильдт, А. Лортолари, позднее С. Блан) в своих исследованиях не были свободны от влияния идеологем XX в., а методологические основы исследования оставались неизменными на протяжении ряда десятилетий. Эти вопросы были подняты позднее — только в последних десятилетиях XX в. и в первом десятилетии XXI в.

Первые попытки изучения собственно образа России в общественном сознании французов были предприняты в историографии 30-х годов XX в. В 1936 г. вышла в свет книга профессора Колумбийского университета.

Д. Мореншильдта. Это была первая монография посвященная складыванию представлений о России, в которой рассматривалось все столетие, включая эпоху Французской революции. В своем исследовании ученый отмечал, что интерес к России во Франции проявился еще в начале XVIII в., но кульминация пришлась на конец столетия.

Важным вкладом в разработку данной тематики стало монографическое исследование французского историка Альбера Лортолари.

Mohrenschildt D.S. von. Russia in the intellectual life of eighteenth-century France. N.Y., 1936.

1951 г.)40. Проанализировав труды Вольтера, Дидро, Рейналя и других философов Просвещения, он показал всю противоречивость «русского миража», созданного французской литературой XVIII в., и наметил пути дальнейшего изучения восприятия России в среде философов и литераторов Франции. Ссылки на русский пример использовались просветителями для изобличения монархии, «фанатизма» и привилегий у себя во Франции.

В эпоху Екатерины II и сама императрица, и весь российский двор демонстрировали желание идти в духе времени по пути реформ, и этот пример многим французским литераторам и философам казался привлекательным и весьма поучительным. Это было особенно важно в условиях Франции второй половины XVIII в., когда, как подчеркивает Ж.-Д. Мелло, королевская власть уже «отнюдь не являлась монолитным блоком» с «единой и непререкаемой политической линией» и вынуждена была считаться с различными институциями, политическими и интеллектуальными группами, находившимися в состоянии шаткого равновесия, а, следовательно, считаться с «общественным мнением"41.

Впрочем, непосредственное отношение к теме настоящей диссертации имеет только последняя глава труда Лортолари, посвященная реакции Екатерины II на Французскую революцию. В этом, достаточно кратком тексте автор попытался показать всю сложность культурных связей, существовавших тогда между интеллектуальными элитами России и Франции, и то, что Революция стала, по сути, переломным временем для русско-французского межкультурного диалога. Рассматривая период русско-шведской войны 1788−1791 гг. он обратил внимание на подчеркнуто негативное отношение французских литераторов и журналистов к Екатерине, олицетворявшей собой политику России. Однако и сам Лортолари не был свободен от стереотипов, оставаясь пленником созданной им концепции.

40 Lortholary A. Les «Philosophes» du XVIII-e siecle et la Russie: Le mirage russe en France au XVIII-e siecle. Paris, 1951.

41 См.: Мелло Ж.-Д.

Введение

// Век Просвещения. Вып. 2. Кн. 1. М., 2008. С. 8−9. русского миража". Он полагал, что такое явление европейской культуры Просвещения стало результатом планомерных пропагандистских усилий российской императрицы по созданию положительного образа своей страны в глазах Европы. Соответственно историк рассматривал все аспекты французско-российских отношений исключительно сквозь призму данной концепции, что не могло не сказаться на научной ценности результатов его исследования. Тем не менее, Лортолари заслуженно принадлежит одно из почетных мест в историографии русско-французских отношений XVIII в.

Лортолари в своей книге наметил направления дальнейших исследований, которые в конечном итоге требуют ответа на вопрос о том, к каким изменениям привела в восприятии образа России привела Французская революция конца XVIII в. В частности, Лортолари показал важную критическую функцию так называемого «русского миража». По отношению к главным идеям Века Просвещения «русский прогрессистский миф (связанный со времен Фонтенеля с именем Петра I), по мнению Лортолари, играл роль второстепенную, роль «вспомогательной» идеи: «Русский мираж» — это вспомогательная идея, мираж, который чередуется с другими, в том числе с английским (последний, по крайней мере, содержал в себе значительную долю истины), китайским."42. Примеры из истории и культуры далеких стран извлекались философами для критики некоторых порядков в своей собственной стране, для разоблачения «заблуждений» и «предрассудков», господствовавших во Франции43. Однако, обращал внимание Лортолари и на то, что «мираж» был важным звеном в политико-дипломатической игре Екатерины II: «Философы помогали Екатерине и России преодолеть предубеждения Запада. Своим союзникам Екатерина обещала свое имя и поддержку в их собственной борьбе. На самом деле этот союз был выгоден обеим сторонам и утратил свою актуальность только в тот момент, когда одна сторона потеряла необходимость в другой. Екатерина и.

42 ЬоНЫагу А. Ор. ей.Р. 271.

43 1Ыс1ет. младшее поколение философов следовали уже совершенно различными путями. Она подшучивала над «людьми системы», а сами «люди системы» клеймили тиранию. Затем Революция завершила этот [своеобразный] развод, воздвигая перед лицом государыни, самодержавной более, чем когда-либо прежде, «философию», подскользнувшуюся в потоках крови"44. От более подробного рассмотрения вопросов восприятия России в философии и публицистке революционной Франции Лортолари воздержался, оставив поле для дальнейших исследований.

Кроме того, французский исследователь проанализировал описания путешественников, указав, что авторами, посещавшими державу Екатерины II, двигали, довольно часто, политические мотивы.

Таким образом, благодаря работе Лортолари в историографии впервые была представлена целостная картина взаимодействия друг с другом различных образов России, существовавших во французской культуре Просвещения. Тем самым был намечен путь для дальнейшего изучения данной темы, что и было сделано, прежде всего, в трудах французских исследователей М. Кадо и Ш. Корбе45.

Шарль Корбе в книге «Французское общественное мнение перед лицом неизвестной России (1799−1894)» охватил большой временной промежуток и на основе обширного литературного материала проследил эволюцию отношения французов к России на протяжении без малого ста лет46. Не обошел он вниманием и предшествующий период: введение книги посвящено памятникам общественной мысли и историческим произведениям «Россики» XVIII в. Несомненной заслугой Корбе является то, что он первым в историографии указал на необходимость специального исторического исследования, посвященного отношению революционных политиков и.

44 Lortholary A. Op. cit. Р. 273.

45 Cadot M. L’image de la Russie dans la vie intellectuelle francaise. 1839−1856. Paris, 1967; Corbet Ch. L’opinion francaise face a l’inconnue Russe. Paris, 1967. В том числе благодаря Кадо изучение русско-французских культурных связей стало одним из наиболее развитых направлений в гуманитарных науках, см. например сборник: L’ours et le coq. Essais en l’honneur de M. Cadot reunis par F.-D. Liechtenhan. Paris, 2000.

46 Corbet Ch. Op. cit. публицистов Франции к России47. Однако сам он ограничился лишь кратким обзором основных произведений французской «Россики» конца столетия, в том числе сочинений Левека, Леклерка, Рюльера, Малле дю Пана, Шантро, Фортиа де Пиля, Кастера и Лаво.

Другим известным исследователем русско-французских литературных и культурных контактов, стал Мишель Кадо, автор одной из наиболее обстоятельных монографий второй половины XX в. по истории эволюции образа России на Западе. Книга «Образ России во французской интеллектуальной жизни. 1839−1856 гг.» (1967 г.), была посвящена сравнительно небольшому, но чрезвычайно важному периоду для формирования образа России в Европе: от выхода книги маркиза де Кюстина «Россия в 1839 году» до окончания Крымской войны48. Автор проанализировал большое количество литературных источников, детально рассмотрел особенности восприятия России в литературном мире Франции. Непосредственное отношение к теме настоящего исследования имеет принадлежащий также перу Кадо подробный анализ одного из публицистических произведений «Россики» революционной эпохи «Путешествия в Россию» П.-Н. Шантро (1794)49. Соглашаясь с Мореншильдтом, Кадо отмечает, что «Путешествие» являлось компиляцией, основанной на трудах Палласа, Манштейна, Кокса, Шерера и Левека. Однако детально проанализировав текст Шантро, Кадо опроверг долгое время господствовавшую в литературе точку зрения о том, что источники сведений Шантро сводились исключительно к вышеуказанным авторам. Кадо выявил ряд совпадений между текстом Шантро и книгой голландца Петера Ван Вунсела «О современном состоянии России» (1783 г.)50.

Начало последнего по времени — третьего этапа изучения темы «образ России во Франции конца XVIII в.», можно отнести к концу 1980;х гг.

47 Corbet Ch. Op. cit. P. 18 (Notes).

Cadot M. L’image de la Russie. Paris, 1967.

49 Cadot M. Le Voyage en Russie du citoyen Chantreau // L’ours et le coq. Essais en l’honneur de M. Cadot reunis par F.-D. Liechtenhan. Paris, 2000. P.55 — 66.

50 [Woenzel, van W.] Etat present de la Russie. St.-Petersbourg et Leipzig, 1783.

Принципиальная новизна этого этапа заключалась в повышенном внимании, которое было проявлено в исторической науке и смежных отраслях научного гуманитарного знания к изучению образа «Другого» (в широком смысле) в культуре прошлого. Исследования по истории образа России во Франции приобрели в последние три десятилетия междисциплинарный характер, в их основу полжены достижения литературоведения, социологии, этнопсихологии, философии. Иными словами, — это этап, когда историческая имагология как направление междисциплинарных исследований, приобрела самостоятельность и в повестке дня оказалось не только изучение идеологем и политических концепций новейшего времени, но и коллективных представлений о «чуждости», «инаковости», образе врага. Кроме того, российская наука также смогла принять активное участие в разработке этой темы.

На данном этапе в центре внимания исследователей оказались стереотипы о России, то есть устойчивые представления, эволюция которых происходила на протяжении большой временной длительности. Отметим, что если раньше использовались источники, специально посвященные России, то теперь пришло время привлечения и тех источников, которые посвящались более широкому кругу международных проблем эпохи, а также периодической печати. Благодаря активной публикации источников по истории русско-европейских связей XVIII в., историки, работающие по данной теме, располагают сегодня большим количеством новых архивных.

51 материалов .

В то время, как некоторые французские и российские исследователи по-прежнему большое внимание уделяют восприятию внешнеполитических.

51 Les Archives de l’Est et la France des Lumieres. Guide des archives et inedits, sous la dir de G. Dulac et S. Karp. Paris, 2007. 2 vol.

Мезин С.A. Стереотипы России в европейской общественной мысли XVIII века // Вопросы истории. 2002. № 10. С. 150−155. концепций53, используя новые материалы архива МИД Франции, впервые со времен издания книг Ш. Корбе и М. Кадо В. А. Мильчиной был рассмотрен вопрос о существовании «русского миража» в 1820—1840-е гг., когда апологетам французской монархии Россия казалась страной, где воплотилась консервативная утопия54. Таким образом, едва ли не впервые была сделана попытка изучения альтернативных версий репрезентации России, помимо тех, что были отражены в наполеоновской пропаганде, сочинении Кюстина и других известнейших текстах о России, написанных на французском языке (Шаппа д’Отроша, Рюльера, Кастера, Масона и других). Очевидно, дальнейшее направление в изучении образа России во французской культуре будет связано с исследованием альтернативных версий, интерпретаций и представлений о российских реалиях, высказывавшихся на протяжении XVII—XIX вв.

В советский период отечественная историография рассматривала проблемы французско-российских отношений периода Французской революции преимущественно в плане влияния революционных событий на Россию. Этой теме посвящены монографии М. М. Штранге, К. Е. Джеждулы, О. В. Орлик, Б.С. Итенберга55, однако на рубеже 1990;х гг. российские историки вели поиск новых тем для исследования и пытались привелкать новые источники по истории французско-русского политического и культурного диалога. Так, в альманахе «Великая Французская революция и Россия» (1988 г.), опубликованы статьи о Французской революции в освещении русских газет, о судьбе эмигрантского корпуса принца Конде в.

См.: Мезин С. А. Стереотипы России.- Jourdan Е. Le Testament apocryphe de Pierre le Grand. Universalite d’un texte (1794−1836) // Bulletin de l’Institut Pierre Renouvin. 2004. № 18. (URL: http://ipr.univ-parisl.fr/spip.php7article204 дата обращения 01.02.2005 г.).

54 Мильчина В. А. Россия в католической и протестантской французской прессе «Correspondent» и «Semeur», 1840−1846// Россия и Франция: дипломаты, литераторы, шпионы. СПб., 2004. С. 291−317- Она же. «Русский мираж» французских легитимистов 1830-е-1840е гг. //Там же. С. 344−389.

55 Штранге М. М. Русское общество и Французская революция 1789−1794 гг. М., 1956; Джеджула К. Е. Россия и Великая французская буржуазная революция конца XVIII в. Киев, 1972; Орлик О. В. Передовая Россия и революционная Франция. М., 1973; Итенберг Б. С. Россия и Великая французская буржуазная революция. М., 1988.

России, о восприятии реформаторских усилий Екатерины II французскими публицистами (Бриссо)56. Однако, за исключением отдельных статей, отражение российской проблематики в общественном мнении революционной и послереволюционной Франции советскими исследователями практически не изучалось. И только относительно недавно российские историки сделали первые шаги в этом направлении57. Так, С. Е. Летчфорд в обстоятельной статье, опираясь на материалы прессы, показал некоторые важные особенности восприятия образа России в общественном сознании Франции рубежа ХУШ-Х1Х вв. и подчеркнул особое значение памфлетной публицистики и периодической печати для изучения го французско-российских культурных и политических связей .

В отличие от данной тематики периода Французской революции, вопросы формирования образа России в общественном мнении Франции Старого порядка активно разрабатываются в современной научной литературе, как отечественной, так и зарубежной. Р. Бартлетт59, Дж. Годжи60, Ж. Дюлак61, С.Я. Карп62, Е.И. Лебедева63, С.А. Мезин64, К. Мерво65, Р. Минути66,.

56 Васильев А. А. Роялитский эмигрантский корпус принца Конде в Российской империи (1798−1799)// Великая Французская революция и Россия. М., 1989. С. 314−338- Карп С. Я. Бриссо о «Наказе» Екатерины II Уложенной Комиссии 1767 г. // Там же. С. 512−516- Сироткин В. Г. Абсолютистская реставрация или компромисс с революцией? (об обдной малоизвестной записке Екатерины Великой) // Там же. С. 273−288.

5 7 •.

Летчфорд С. Е. Указ. соч.- Мильчин К. А. Образ России на страницах газеты «Monituer universel» в 1799 году// Россия и Франция XVIII—XX вв. М., 2005. Вып. 6. С. 53−68.

58 Летчфорд С. Я. Указ. соч. С. 77−85.

59 Бартлетт Р. Поселение иностранцев в России при Екатерине II и проекты освобождения крепостных крестьян // Европейское Просвещение. С. 255−264.

6 Годжи Дж. Колонизация и цивилизация: русская модель глазами Дидро //Европейское Просвещение. С. 212−236- Goggi G Diderot et la Ruisse: quelques remarques sur une page de la premiere edition de Г «Histoire des deux Indes» // L’Encyclopedie, Diderot, l’esthetique. P., 1991; Goggi G. Diderot et l’abbe Baudeau: les colonies de Saratov et la civilisation de la Russie // Recherches sur Diderot et sur l’Encyclopedie. № 14. Avril 1993;

61 Dulac G. Diderot et «la civilisation» de la Ruisse // Denis Diderot 1713−1784. Colloque international. Paris, 1984.

62 Карп С. Я. Французские просветители и Россия. Исследования и новые материалы по истории русско-французских культурных связей второй половины XVIII века. М., 1998; Он же. Образовательные учреждения Екатерины II глазами шведских физиократов (17 731 775) //Отношения между Россией и Францией в европейском контексте (в XVIII—XIX вв.) История науки и международные связи. М., 2002. С. 82−91.

67 68 69.

Н.Ю. Плавинская, П. П. Черкасов, A.B. Чудинов ввели в научный оборот много новых источников по истории российского и европейского Просвещения и русско-французских научных, политических, литературных связей. В работах этих авторов рассматриваются не только философские аспекты теории цивилизации, разработанной просветителями, но и меры по ее практическому воплощению в различных странах Европы, освещаются ранее неизвестные страницы истории дипломатии и культуры70.

В 1994 г. увидел свет новый обобщающий труд, посвященный формированию в литературе XVIII в. образов стран Восточной Европы, в том числе России. На основе широкого спектра опубликованных источников американский исследователь JI. Вульф исследовал проблему конструирования учеными и политиками Века Просвещения образа восточноевропейского региона как «единого целого"71. В центре внимания Вульфа находились не отношения деятелей западноевропейского Просвещения с Восточной Европой, а представления интеллектуалов о странах и народах, населявших эту часть континента.

63 Лебедева Е. И. История литературной корреспонденции A.M. Блен де Сен-Мора в Россию // Русско-французские культурные связи в эпоху Просвещения. Материалы и исследования. М., 2001. С. 167−189.

64 Мезин С. А. Взгляд из Европы. Французские авторы XVIII в. о Петре I. Саратов, 2003.

65 Мерво К. Портреты Екатерины II в переписке Вольтера // Вольтер и Россия. M., 1999. С. 90−97.

66 Минути Р. Образ России в творчестве Монтескье // Европейское Просвещение. С.31−41.

67 Плавинская Н. Ю. «Наказ» Екатерины II во Франции в конце 60-х начале 70-х годов XVIII в.: переводы, цензура, отклики в прессе // Русско-французские культурные связи. С. 9−36.

68 Черкасов П. П. Двуглавый орел и королевские лилии. Становление русско-французских отношений в XVIII веке. 1700−1775. М., 1995; Он же. Екатерина II и Людовик XVI. Русскоранцузские отношения: 1774−1792. 2-е изд. М., 2004.

Чудинов A.B. «Русский принц» и француз-«цареубийца» (История необычного союза в документах, исследованиях и художественной литературе) // Исторические этюды о Французской революции. Памяти В. М. Далина (К 95-летию со дня рождения). М., 1998. С.

88−120.

Коробочко А. И. «Энциклопедия» Дидро и Россия // Труды гос. Эрмитажа. Л., 1975. Т. 16- Wilberger С. Н. Peter the Great: an eighteenth-century hero of our times? // Studies on Voltaire and the eighteenth century. Vol. XCVI. Oxford, 1972. P. 93−97.

Вульф Л. Изобретая Восточную Европу: карта цивилизации в сознании Европы эпохи Просвещения. М., 2003.

Хотя некоторые историки сразу причислили монографию Вульфа «к канону литературы о ментальных картах», общая оценка этого труда в профессиональной среде была далеко не столь однозначна. По мнению С. Я. Карпа в целом работа Вульфа принадлежит к той же традиции, которая представлена трудами Мореншильдта и Лортолари: «При всей разнице во времени и условиях появления вышеупомянутых работ, при всем разнообразии их методов, подходы авторов схожи в одном: мираж, миф [о России — A.M.] является для них не только предметом, но и рамкой исследования, они рассматривают его либо как плод самонадеянного невежества просветителей, сознательного или невольного игнорирования ими реалий русской жизни, либо как результат успешной (и лживой) целенаправленной пропаганды русских царей, реформы которых были всегда поверхностны, и проводились, чуть ли не с единственной целью — ввести.

Запад в заблуждение" .

Традиционно особой популярностью в историографии данной темы пользуется сюжет так называемого «Завещания Петра Великого». Вопреки некоторым утверждениям о том, что текст возник в годы Первой империи, сегодня установлено, что данный апокриф появился несколько раньше. В годы Революции критики творчества «философов», разработавших теорию «просвещенного деспотизма», подвергли нападкам также петровский миф и екатерининскую легенду. На смену апологетике «просвещенных деспотов Севера» пришла черная легенда о существовании «завещаний» Петра Великого и Екатерины II, в которой отразился страх перед Россией и ее возможной агрессией против Западной Европы. Начиная с середины XIX в. историки разных стран не оставляли попыток установить имя подлинного автора и обстоятельств появления знаменитого «Завещания Ветра Великого». С середины XIX в. о «Завещании» было написано немало исследований, среди прочих отметим работы К. Н. Бестужева-Рюмина, С. Н. Шубинского,.

Карп С.Я. [Рец. на кн.]: Вульф Л. Изобретая Восточную Европу: карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения (2003) // Век Просвещения. М., 2006.Вып.1. С. 502−506, 502.

E.H. Даниловой, H.H. Павленко, C.A. Мезина, M. Сокольницкого, С. Блан,.

Э. Журдан. Изучение истории «Завещания» привело исследователей к заключению о том, что речь идет о пропагандистской фальшивке, созданной с политическими целями в последние годы XVIII в. Как явствует из исследований Блан, Мезина и Журдан, данный вопрос необходимо рассматривать в общем контексте эволюции в общественной мысли XVIII в. тезиса о «русской угрозе».

В своей статье Симона Блан предложила ответы на целый ряд вопросов, связанных с историей создания и изучения историками этого апокрифа.74. На основе документов архива МИД Франции она проследила эволюцию отношения правящих кругов этой страны к тезису о «русской угрозе» в XVIII — начале XIX в. Как отмечает исследовательница, эта идея, на протяжении долгого времени имевшая хождение в дипломатической среде, приобрела в годы Революции, а затем Первой империи особую остроту и драматизм. Проведя подробный анализ идеологии тайной дипломатии Людовика XV, Блан убедительно опровергла давнюю версию о том, что автором «Завещания Петра Великого» был известный авантюрист шевалье д’Эон и указала на польские корни данного апокрифического произведения, которое, по ее мнению, появилось в 1797 г. в среде польских эмигрантов.

Идеология петровского «Завещания» очень схожа с идеологией вымышленного «Завещания Екатерины II», адресованного якобы ее сыну.

73 Бестужев-Рюмин К. Н. Чему учит русская история // Древняя и Новая Россия. 1877.№ 1- Борисовский Б. Водевиль с подлогом // История. Научно-популярные очерки. М., 1985; Данилова Е. Н. «Завещание» Петра Великого // Труды Историко-архивного института. 1946.Т.2.С. 203−270- переиздана: Проблемы методологиии и источниковедения истории внешней политики России: Сб.ст. М., 1986; Козлов В. П. Тайны фальсификации. М., 1994.С.77−89- Мезин С. А. Взгляд из Европы. Ел. УПавленко Н. И. Три так называемых завещания Петра I // Вопросы истории. 1979. № 1−2- Шубинский С. Н. Мнимое завещание Петра Великого // Древняя и Новая Россия. 1877.№ 1.С. 99- Blanc S. Histoire d’une fobie: le Testament de Pierre le Grand // Cahiers du monde russe et sovietique. 1968. Vol.IX.№ 3−4. P. 265−293- Jourdan E. Le Testament apocryphe de Pierre le Grand: Universalite d’un texte (1794−1836) // Bulletin de l’Institut Pierre Renouvin.№ 18, printemps 2004. URL: http://ipr.univP.Lir/spip.php7article204- Sokolnicki M. Le Testament de Pierre le Grand (Origines d’un pretendu document historique)// Revue de sciences politiques. 1912. T.XXVII.№ 1.P. 88−98.

74 См.: Blanc S. Op. cit.

Павлу I. Тема вымышленных завещаний, тесно связанных с темой «русской угрозы», привлекла внимание Г. А. Лихоткина, посвятившего этому вопросу небольшую монографию о так называемом «Завещании Екатерины II». Авторство этого апокрифа принадлежало известному революционному.

75 публицисту и драматургу Сильвену Марешалю. В своей «Истории России» (1802) он пытался развенчать мифы о просвещенном правлении Петра Великого и Екатерины II, стремясь опровергнуть Вольтера и других просветителей, «воздвигавших алтари» русским монархам по всей Европе. Г. А. Лихоткин подчеркивал, что для Марешаля борьба с «русским миражом» была, прежде всего, борьбой с Вольтером, которого публицист называл «придворным современной Семирамиды».

Важным шагом вперед по разработке темы представлений французов о России стало исследование В. А. Сомова по истории французской «Россики"76, в котором раскрываются многие аспекты творчества французов, писавших сочинения о России и ее правителях. Использовав фонды целого ряда архивов и библиотек, историк показал, каким было отношение к французской «Россике» в русской читательской среде. Внес он свой вклад и в изучение истории создания таких историко-публицистических сочинений как «Жизнь Екатерины» Кастера, «История Петра III» Лаво и «Анекдоты о революции 1762 года в России» Рюльера.

Восприятию русской культуры французскими мемуаристами последней трети XVIII — первого десятилетия XIX вв. посвящены исследования Е.Ю.

Артемовой. Автор использует богатый материал источников личного.

75 Лихоткин Г. А. Сильвен Марешаль и «Завещание Екатерины II» Л., 1974.

76 Сомов В. А. Французская «Россика» эпохи Просвещения и русский читатель // Французская книга в России в XVIII в. Очерки истории. Л., 1986. С. 173−245- Somov V.A. Ор. cit.

77 Артемова Е. Ю. Впечатления французских путешественников о русской культуре последней трети XVIII в. // Культура средних веков и нового времени. М., 1987.С. 69−79- Она же. Записки французских путешественников о культуре России последней трети XVIII в. // История СССР. 1988. № 3,С.165−173- Она же. Облик российских городов в последней трети XVIII в. в записках французских путешественников // Россия и Франция XVIII — XIX вв. М., 1995. Вып. 1. С. 69−82- Она же. Культура России глазами посетивших ее французов (последняя треть XVIII в.) М., 2000. происхождения (путевые заметки, дневники, письма, мемуары), чтобы показать, как отдельные представители французского общества воспринимали различные явления русской действительности, светской и духовной культуры. Среди источников исследования Артемовой записки Сегюра, Ромма, Сен-При, Корберона, Фортиа де Пиля, Жоржеля и др. В силу того, что объектом исследования являлась культура екатерининской России, эти сочинения были рассмотрены вне контекста просветительской мысли Франции того времени, что не могло способствовать достаточно полному выявлению причин «суперкритичности и предвзятости французов в оценке.

России". Иными словами, если автору и удалось показать отдельные стереотипы восприятия России, то не удалось выявить их связь с происходившими во Франции событиями. В этом отношении автор работала в том же ключе, что и историки XIX — первой половины XX вв., для которых сочинения иностранцев являлись, прежде всего, источниками по социально-политической истории самой России того или иного периода. И если 1789 год заставил современников совершенно по-иному взглянуть на Россию, ее внешнеполитическую активность, и, конечно, на культуру «империи царей», то в трактовке Е. Ю. Артемовой все авторы существуют как бы вне исторического контекста. Вызывает сомнение и выбор критериев для сравнения источников. Так, например, мемуары графа де Сегюра, изданные при Реставрации, рассматриваются наравне с записками о путешествии графа Фортиа де Пиля (изданы при Директории) и мемуарами Л.Э. Виже-Лебрен (изданы в середине XIX в.).

В связи с тем, что представления французов часто переплетались, а как правило, в основе своей имели общие истоки с представлениями, свойственными для других европейских народов, обратим внимание на то, что тему восприятия российской культуры XVIII в. иностранцами рассматривали и на аналогичном английском материале. На основе сочинений английских путешественников и публицистов последней трети.

АртемоваЕ.Ю. Культура России. С. 213.

XVIII — начала XIX вв. И. В. Карацуба проанализировала представления этих авторов о России и ее культуре, рассматривая эти представления в контексте английского общественного сознания. Важно, что автор уделила большое внимание методике анализа сочинений иностранцев о России и показала, что стереотипы восприятия России были прочно связаны с автостереотипами, то есть с восприятием англичанами самих себя79.

Важное значение для нашей работы имеет обстоятельное монографическое исследование С. А. Мезина, посвященное восприятию и осмыслению темы петровских реформ в век Просвещения и Французской революции. В качестве источников С. А. Мезин использовал не только историко-публицистические и философские произведения, подобно большинству своих предшественников, но также документы французского МИДа и обширной публицистики конца XVIII в. (в том числе работы Мирабо, Малле дю Пана, Марешаля). Как в свое время и С. Блан, Мезин затронул историю эволюции идеи «русской угрозы», длительное время существовавшей в тени секретной дипломатии Версаля, а затем выплеснувшейся в сферу публичной политики. Не обошел вниманием С. А. Мезин и вопрос о «Завещании Петра Великого, показав, что идеи этого апокрифа были созвучны общим настроениям французского общества накануне Революции и тем, что наблюдались после 1789 г., а набиравшая популярность в европейской среде идеология «русской опасности» не имела прямой связи с представлениями русских того времени о Европе, не была сколько-нибудь адекватным их отражением.

В раннее Новое время конфессиональная принадлежность нередко имела большее значение, чем национальная идентификация. Соответственно религиозный фактор в восприятии России жителями Западной Европы, по.

Карацуба И. В. Россия последней трети XVIIIначала XIX вв. в восприятии английских современников. Автореферат дисс. на соиск. уч. ст. канд. исторических наук. М., 1986. С. 20−21- Она же. Реформаторы и реформируемые в России XVIII в.: взгляд извне и изнутри // Из истории реформаторства в России. М., 1991; Она же. «Нация противоречий и парадокса»: историко-публицистический трактат о России Дж. Маккартни (1768 г.) // Россия и Запад: диалог культур. М., 1994. мнению ряда современных исследователей, играл чрезвычайно важную роль на протяжении XVI-XVII и большей части XVIII вв. Наиболее значительной работой из числа современных исследований на эту тему является монография французской исследовательницы Ф.-Д. Лиштенан «Три.

80 христианства и Россия". На основе многочисленных западноевропейских источников (мемуарных свидетельств, записок путешественников) она проследила эволюцию отношения европейцев к православию на протяжении XV — XVIII вв. Автор особо обращает внимание на трактовку путешественниками отношений между государством и церковью в России при Екатерине II, а также поднимает вопрос о соотношении письменной и устной традиции в процессе создания образа русского православия в Европе. Затрагивает Лиштенан и период Французской революции. Отметив то обстоятельство, что события 1789 года не только не ослабили, а скорее, обострили давнюю дискуссию о России, она разбирает свидетельства наиболее известных в историографической традиции авторов: Шерера, Шантро, Фортиа де Пиля, Форнерода и Массона. Лиштенан показывает, что в конце XVIII века как в республиканском, так и в роялистском лагерях, наблюдалось непонимание и неприятие православной церкви. Если в глазах республиканцев, православие способствовало нарушению прав человека, поскольку оно «культивировало народный фанатизм», а состояние России напоминало о состоянии Франции при Старом порядке, то роялистам оно представлялось не вполне полноценным (по сравнению с католичеством) культом, который, однако, сыграл позитивную роль, позволив уберечь Россию от проникновения республиканских идей81. К сожалению, Ф.-Д. Лиштенан не использовала такой массовый источник, как периодическая печать, хотя ведущие исследователи культуры Века Просвещения (Ж. Сгар, Э. Лабрусс, П. Рета) признают, что в формировании общественного мнения.

80 • •.

Liechtenhan F.-D. Op. cit.- См также статью: Лиштенан Ф-Д. Русская церковь XVIII века глазами западных наблюдателей: политический и философский аспекты // Европейское Просвещение. С. 65−76.

81 Liechtenhan F.-D. Op. cit. P. 175.

XVIII в. ведущая роль принадлежала именно прессе. Упоминавшиеся выше исследования В. А. Мильчиной, посвященные судьбе «русского миража» в общественном сознании эпохи Реставрации и Июльской монархии основаны.

83 именно на материалах периодики .

Стоит также отметить, что междисциплинарный характер имагологических исследований предопределил повышенное внимание к интересующей нас теме со стороны филологов, философов, культурологов и.

84 политологов .

В кандидатской диссертации по философии Т. В. Партаненко были привлечены в качестве источника многочисленные французские мемуары и.

85 дневники XV—XX вв. Однако, как показывают другие работы автора, попытка рассмотреть эволюцию образа России за такой большой период времени привела к упрощению конечных выводов. Фактически Т. В. Партаненко считает, что образ России в революционной Франции можно сузить до стереотипа «русской угрозы», ограничившись пересказом хорошо известной дискуссии о происхождении апокрифического «Завещания Петра.

Великого". Еще труднее согласиться с выводом автора о том, что события.

Рета П. Исповедь исследователя XVIII века // История продолжается. Изучение восемнадцатого века на пороге двадцать первого. М., СПб., Ферней-Вольтер, 2001. С. 218 и далее. См. также: L’instrument periodique: la fonction de la presse au XVIII siecle. Lyon, 1985; Naissance du journal revolutionnaire. 1789. Lyon, 1989. о-?

Мильчина B.A. Россия в католической и протестантской французской прессе «Correspondent» и «Semeur», 1840−1846// Россия и Франция: дипломаты, литераторы, шпионы. СПб., 2004. С. 291−317- Она же. «Русский мираж» французских легитимистов 1830-е-1840е гг. //Там же. С. 344−389.

84 Мильчина В. А. Россия и Франция. СПб., 2004; Неклюдова М. С. «Общая картина современной России» Виктора Комераса (К вопросу о типологии европейской Россики)//Тыняновский сборник. Вып. 11. М., 2002; Нойманн И. Использование «Другого»: Образы востока в формировании европейских идентичностей. М.: Новое издательство, 2004; Kabakova G. Mangeur des chandelles: l’image de Cosaque au XlX-e siecle. Philologiques IV. Transfers culturels triangulaires France-Allemagne-Russie. Sous la dir. De K. Dmitrieva, M. Espagne. Paris, 1996. P. 207−230.

85 Партаненко Т. В. Образ России во Франции XV — начала XX в. (по материалам мемуарных и дневниковых свидетельств): Автореферат дис. на соискание уч. степени канд. филос. наук. СПб.: СП6ГУ, 2001.

86 Партаненко Т. В., Ушаков В. А. Образ России в революционной Франции («Завещание Петра Великого») // Великая французская революция, Империя Наполеона и Европа. Материалы межд. научной конференции посвященной памяти проф. В. Г. Ревуненкова. СПб., 2006; Партаненко Т. В., Ушаков В. А. Взаимопосприятие России и Запада (XVIII-I.

Революции «заставили забыть о полемике вокруг России». Напротив, именно в годы Революции давний спор Вольтера и Руссо приобрел новую актуальность: революционеры в своих дебатах охотно апеллировали к идейному наследию просветителей и не могли обойти стороной «русскую тему», что получило широкое отражение в массовых источниках того времени, например, в прессе. И, наконец, Т. В. Партаненко хотя и отмечает определенную тенденциозность в восприятии французами России, однако так и не продвинулась дальше констатации этого очевидного факта.

Попытка проанализировать социокультурные аспекты восприятия России была предпринята культурологом Н. Ю. Вощинской на основе четырех хорошо известных сочинений французской «Россики» последней трети XVIII в. Ж. Шаппа д’Отроша, Л.-Ф. Сегюра, Ш. Массона и А. Фортиа де Пиля87 Исследовательница изучила мнения этих авторов о государственном устройстве России, православной церкви, русском национальном характере и ряде других аспектов российской действительности. Недостатком работы является рассмотрение указанных источников вне исторического контекста их появления, в частности, без учета влияния на точку зрения авторов ситуации в самой Франции.

Представляет интерес и попытка историко-политологического анализа сотворения в сознании европейцев «русского другого» в XVI—XX вв. норвежского исследователя И.Ноймана. Принципиально важный вывод Ноймана о том, что образ России выполнял функцию «конституирующего иного» для европейцев в XVII—XVIII вв. подтверждается и французскими источниками конца XVIII в. Интересны также элементы проведенного Нойманом компаративного анализа восприятия европейцами образов России и Турции. пол. XIX в.). СПб., 2006. Оговоримся, что в рамках особого монографического исследования, посвященного историографии петровской темы во Франции такой подход вполне оправдан (что показано в работе С.А. Мезина), но при иной постановке вопроса, когда автор пытается представить срез общественного сознания определенной эпохи, такое сужение проблематики напротив, кажется не совсем удобным.

Вощинская Н. Ю. Социокультурная проблематика французской «Россики» последней трети XVIII века: Автореф. дис. канд. культурологии. М.:МГУ, 2005.

Таким образом, несмотря на обилие серьезных научных работ по проблематике франко-российских отношений конца XVIII в., стойкий исследовательский интерес к ней не ослабевает и сегодня ввиду постоянного вовлечения в научный оборот новых архивных источников и применения новых исследовательских методик. Однако разные аспекты соответствующей тематики изучены далеко не равномерно. Так, история эволюции образа России в общественном сознании Франции периода Революции по-прежнему остается одним из недостаточно исследованных сюжетов.

Источники. Настоящая работа основана на широком круге источников, в преимущественно опубликованных (французской периодики и публицистики, личных мемуаров, речей и выступлений политических деятелей), но также с привлечением и некоторых архивных материалов из фондов Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ) и Архива внешней политики Российской империи88.

Выявленные источники можно разделить на три основные категории: 1) периодика89, 2) памфлеты и другие публицистические произведения, посвященные непосредственно России 3) политическая публицистика, в которой российская проблематика затрагивалась косвенно (например, памфлеты о Речи Посполитой и ее разделах, доклады о внешнеполитическом положении Франции). Исходя из этой классификации, охарактеризуем основные группы источников данного диссертационного исследования.

Периодика. Огромный материал по теме настоящего исследования сосредоточен во французских газетах 1789−1799 гг., сообщавших новости из.

88 РГАСПИ Ф. 317 (М.-А. Жюльен). On. 1, д. 219- АВПРИ, Ф. 44/4, On. 1, Сношения России с Гамбургом, ед. хран. 323. (В данном фонде сосредоточены материалы о деятельности агентов французских властей в сфере пропаганды (за период 1799—1800 гг.)).

89 Вслед за специалистами в области истории прессы (П.Рета, Э. Лабрусс) отметим, что памфлета и газета были в период Революции очень схожи и нередко отличались друг от друга только частотой издания. Тем не менее, имелись и существенные отличия: памфлетисты редко владели актуальной информацией из России, а газеты старались освещать события, происходящие в других странах, делая акцент именно на свежих политических новостях (правда, далеко не всегда проверяя их достоверность). См.: L’instrument periodique: la fonction de la presse au XVIII-e siecle. Lyon, 1985; Naissance du journal revolutionnaire. 1789. Lyon, 1989. за рубежа. Наиболее влиятельной из них была ежедневная газета «Moniteur universel"90, представлявшая панораму новостей политической, экономической и культурной жизни не только Франции, но и других стран Европы и Америки. Она сочетала в себе традиционный для французской прессы жанр новостного издания (каким, например, была «Gazette de France"91), с жанром альманаха литературной и политической жизни (как,.

92 например, «Mercure de France»). Это было официозное издание, а в 17 931 794 гг. оно и вовсе напрямую финансировалось Комитетом общественного спасения93. Тем не менее, материалы этой газеты отличались внешне вполне объективистским тоном в подаче информации, в отличие от сильно политизированных газет, издававшихся сторонниками или противниками Революции94. По мнению К. П. Добролюбского эта газета отличалась респектабельностью: «Moniteur» был серьезным органом с солидными абонентами, и ему чужд был крикливый язык разнузданных уличных листков"95. Эта внешняя «беспристрастность» принесла «Moniteur» популярность, что быстро позволило газете стать неким подобием центрального издания96, материалы которого копировали другие.

91 общенациональные и провинциальные газеты. Роль издателя в процессе подготовки статей не ограничивалась решением коммерческих вопросов, и владелец газеты Панкук оказывал непосредственное влияние на ее содержание. Интересно, что наиболее известные в 1790-х гг. редакторы этого издания Юг Маре и Клод Труве достигли высот государственной власти при.

90 Полное название: Gazette nationale ou le Moniteur universel. Использовалось издание из фонда Государственной публичной исторической библиотеки России (подшивка за 17 891 799 гг.).

91 В настоящей работе использованы номера «Gazette de France» за 1789−1792 гг. (фонд Государственной общественно-политической библиотеки России (ГОПБ).

Использованы номера «Mercure de France» за 1789−1792,1797 гг. (ГОПБ).

93 Dictionnaire Napoleon / Sous la dir. J. Tulard. Paris, 1987. P. 1186−1188.

94 Histoire generale de la presse francaise / Sous la dir.Beilanger. T. 1. P., 1969. p. 441- 488−489.

95 Добролюбский К. П. Пресса в Париже после 9 термидора // Исторические записки. 1938. -№ 3. — С. 259.

96 Отметим, однако, что только газета «Le Redacteur» стала первым официальным изданием исполнительной власти республики (газета учреждена в декабре 1795 г.).

97 Bertaud J. — P. C’etait dans le Journal pendant la Revolution Francaise. Paris, 1988. P. 12.

Наполеоне и Реставрации, а Маре продолжал редактировать газету и при Бонапарте.

Как уже отмечалось, не все газеты этого времени, ориентированные на внутриполитическую ситуацию, писали о событиях в отдаленных от Франции странах. Основной материал по международной тематике и о России содержался в редакторских статьях и, гораздо реже, в стенограммах заседаний Конвента. Помимо «Moniteur universel», в наибольшей степени русская проблематика отражена в «Annales patriotiques et litteraires», «Journal de la Montagne», «Gazette de France», «Mercure de France», «Journal general de l’Europe», «Journal des hommes libres», «Redacteur».

Кроме «Moniteur», в настоящем исследовании использованы и другие парижские периодические издания: издававшиеся литератором и членом Конвента J1.C. Мерсье «Annales patriotiques et litteraires ou la Tribune de politique et de commerce"99, якобинские печатные органы «Journal de la Montagne» и «Journal des hommes libres de tous les pays ou le Republicain"100, официальная газета Директории «Redacteur» (за 1797 г.), а также унаследованные от эпохи Старого порядка издания «Gazette de France» и «Mercure de France». Отметим также, что большинство известных политических газет в жанре памфлета (например, газеты Эбера, Демулена, Бабёфа) новостей из далекого зарубежья, как правило, не сообщали, а соответственно не проявляли интереса и к России. Для создания целостности картины нами привлекались также некоторые статьи из «Journal du soir de politique et de litterature de la rue de Chartres» и «Journal de Perlet». Все эти.

Маре Юг-Бернар (1763−1839, с 1809 г. герцог де Бассано) — редактор «Moniteur» в начале 1790-х гг., основатель рубрики «Бюллетень Национального собрания», член якобинского клуба до 1791 г., дипломат, с 1799 г. — государственный секретарь, с апреля 1811 г. по ноябрь 1813 г. министр иностранных дел. Труве Клод-Жозеф (1768−1860) -выходец из семьи провинциальных ремесленников, помощник столичного нотариуса, С 1791 г. рядовой редактор в «Moniteur», а в 1794 — главный редактор. Занимал разные должности при Директории, Первой империи и Реставрации (посла, трибуна, префекта, члена Государственного совета). Подробнее см.: Dictionnaire Napoleon. Paris, 1987. P. 1138, 1660−1661.

99 Использовались материалы данной газеты за 1793−1795 гг. (ГОПБ).

100 Использовались материалы данной газеты за 1793,1794 гг., а также «Journal de la Montagne» 1793,1794 гг. (ГОПБ). периодические издания с разной степенью интенсивности освещали события в России.

В период Революции влияние политических группировок, сменявших друг друга у власти, на прессу возрастало. В целях создания централизованной системы управления политической информацией, по инициативе министра внутренних дел жирондиста Жана-Мари Ролана при министерстве было создано Бюро по формированию общественного мнения101. В его задачи входило не только создание пропагандистских памфлетов и газет, но и рассылка официальных опровержений различной информации, которая появлялась на страницах газет, и которую власти желали объявить недостоверной102.

Период до 2 июня 1793 г. характеризовался долгой полемикой между жирондистскими изданиями, поддерживаемыми правительством, и монтаньярскими газетами. Комитет общественного спасения также прибегал к разнообразным формам контроля над прессой, цензура была.

103 восстановлена. 29 марта 1793 г. был принят закон Ламарка, грозивший смертной казнью любому журналисту, рискнувшему поднять голос в пользу реставрации монархии или призывавшему к роспуску Конвента. Благодаря этому законодательному акту количество роялистских изданий в провинции значительно сократилось. А в период Великого Террора с апреля по июль 1794 г. оппозиционная пресса практически исчезла.

После завершения работы над новой конституцией термидорианский Конвент выделил средства газетам на пропагандистскую кампанию за ее принятие. Директория продолжила практику субсидирования газет, а в декабре 1795 г. учредила газету «Redacteur» — первое официальное.

101 Жирондистские Комитет общественного спасения и министерство внутренних дел основали «Feuille du Salut public» и «Sans-culotte observateur», a также оказывали финансовую поддержку ряду других изданий (в их числе «Pere Duchesne»). См.: Popkin J. D.

Revolutionary news. The press in France 1789−1799. Durham end London, 1990. P. 172.

Противником создания Бюро выступил Робеспьер. См.: Робеспьер М. Избранные сочинения. М., 1965. Т. 2. Примечания 318,319. С. 385.

См. подробнее: Бурден Ф. Революционная аккультурация: борьба за новую социабильность // Французский ежегодник. 2001.М., 2001.С. 205. периодическое издание исполнительной власти с момента падения монархии.

Постоянные нападки прессы на революционные власти привели к тому, что 27 жерминаля IV года (апрель 1796 г.) был принят первый в истории Франции закон, целиком посвященный печати, согласно которому под каждым опубликованным материалом должна была ставиться подпись его автора, а газеты должны были сообщать имена и адреса своих издателей104. Этот закон, направленный и против роялистов, и против «анархистов» (т.е. бывших якобинцев), предусматривал смертную казнь для тех, кто будет публично призывать к любым изменениям в конституции III года. После переворота 18 фрюктидора Директория создала секретное подразделение -«политическое бюро», которое готовило статьи к публикации и занималось всеми вопросами оплаты редакций газет и отдельных авторов. Политическое бюро следило за политической позицией периодических изданий, его руководитель — В. Барбе регулярно направлял Директории доклады о ситуации в стране. В результате переворота 30 прериаля VII года (18 июня 1799) бюро было закрыто и на короткое время была восстановлена относительная свобода печати105.

Подписка на газеты была лишена стабильности, даже в Париже домашние подписчики крупных газет исчислялись несколькими сотнями. Например, число частных подписчиков «Gazette de Paris» в 1791—1792 гг. не превышало 800 человек106. Заметно выше был интерес читателей к якобинской и, позднее, к левой прессе. «Journal de la Montagne» в 1793—1794 гг. обладала широкой группой подписчиков в Париже (2112, что составляло 38% от общего числа подписчиков) — напротив, на «Tribun du peuple» Бабефа.

104 См.: Popkin J. D. Op. cit. P. 173.

105 Ibid. P. 174−175.

106 Для сравнения приведем данные о подписчиках на крупнейшие периодические издания в предреволюционные годы. В 1780 г. «Gazette de France» насчитывала 12.000 подписчиков на годовой абонемент (стоимостью 15 ливров). «Mercure de France» в своей политической части только копировала центральную газету государства и, кроме того, выходила 52 раза в год. Высокая стоимость подписки (30 ливров в Париже и 32 ливра в провинции) влияла и на число постоянных читателей (1788−1789 гг. до 15.000 подписчиков). См.: Bellanger (sous la dir.) Histoire generale de la presse francaise. T. 1. Paris, 1969. P. 199, 211.

РОССИЙСКАЯ ГОСУДАРСТВЕННАЯ БИБЛИОТЕКА.

1 41.

1 П7 подписывались 350 жителей столицы (чуть более 50% его подписчиков). В провинции также ориентировались на столичную прессу. В январе 1791 г. более 100.000 экземпляров парижских газет ежедневно рассылалось по всей стране, а в 1793 г. эта цифра составила 80.000 экземпляров. В 1795—1799 гг. эта цифра заметно возросла: тираж парижских газет, поступавших ежедневно.

1 0R в рассылку, достигал 150.000 экземпляров .

Интересны также сведения о коллективном чтении. Народные общества, существовавшие в парижских секциях, были местами ежедневных собраний, совместного чтения газет и их обсуждения. Большую часть времени занимало оглашение законодательных актов и чтение вслух якобинской печати. В 1792 г. жирондисты добивались популяризации своих идей, вывешивая на стенах домов Парижа и провинциальных городов газету «La sentinelle», редактируемую Ж.-Б. Луве, (тираж от 1.500 до 10.000 экземпляров)109. К этому приему прибегали и другие политические группы.

По многочисленным свидетельствам, газета Г. Бабёфа «Journal de la liberte de la presse» (c 23 номера — «Tribun du peuple») пользовалась большим успехом и не только распространялась по подписке, но и широко продавалась на 110 улице .

Среди периодических изданий времен якобинской диктатуры и Термидора, уделявших наибольшее внимание зарубежным новостям,.

Полный список подписчиков на газету Бабефа в термидоре 1794 г. составлял 642 человека. (Aulard A. Paris pendant la reaction thermidorienne et sous le Directoire. Paris, 1898. T.

3. P. 59.).

Feyel G. La presse en France des origines a 1944. Histoire politique et materielle. Paris, 1999. P. 50−51.

109 Газета «La sentinelle» была рассчитана непосредственно на коллективное уличное чтениенаписанная простым языком, в коротких и ясных фразах она изобличала врагов Революции, что сыграло большую роль в период, предшествовавший падению монархии. Подробнее см.: Hatin Е. Histoire de la presse en France. Paris, 1860.T. 6.

110 Бабёф объявил газету «почтовым ящиком для истин» и пригласил всех читателей присылать свои сообщения и письма в редакцию. Подлинно народный характер издания сближал ее, по мнению редактора, с «Другом народа» Марата. Бабёф подчеркивал, что издает газету только для «мыслителей», озабоченных судьбой Родины и Революции — не размещая ни «свежих новостей», ни пикантных историй. Сведений о России в газете не публиковалось. См.: Черткова Г. С. Гракх Бабёф во время термидорианской реакции. М., 1980. С. 24 и далее. следует отметить «Annales patriotiques et litteraires», издававшуюся литераторами и политиками JT.-C. Мерсье и Ж.-Л. Kappa (основана в октябре 1789 г.). Постепенно газета приобрела успех у читателей и большое политическое влияние. До казни Kappa в октябре 1793 г., он являлся основным редактором газеты, благодаря чему издание предлагало обстоятельные материалы о событиях за рубежом, внешней политике, а также о торговых и биржевых делах. После его смерти обязанности редактора взял на себя заместитель Кара — Салавиль, заслуживший даже у Бабёфа репутацию «пылкого республиканца"111.

Journal des hommes libres" относилась к числу газет левого направления и оказалась одной из последних газет, закрытых во времена Консульства112. В эпоху диктатуры газета Р. Ватара субсидировалась Комитетом общественного спасения и отражала официальную точку зрения. Особенно это касалось новостей, приходивших из других стран. Среди авторов и редакторов газеты с 1792 по 1799 гг. были известные публицисты и политики Ш. Дюваль, Ж. Лавалле, Д. Эон, А. Антонелль, Ф. Лепелетье, Карл Гессенский, С. Камюс, Мейе де ля Туш. После 9 термидора «Journal des hommes libres» не могла рассчитывать на субвенции правительства, сокращались тиражи, а с начала 1795 прекратились налаженные поставки газеты в армию. Тем не менее, газета, при смене названий и авторов, продолжала выходить тиражом от 1000 до 2200 экземпляров.

В целях пропаганды в армии Комитет общественного спасения выпускал особые газеты. Очень популярны среди военных были газеты в жанре памфлета (например, «Le Pere Duchesne» Эбера). Появлялись и новые газеты в аналогичном жанре: «La soiree du Camp» (редактировались Л. Карно), «L'Avant-garde de l’Armee de Pyrenees-orientales» и ряд других. У.

111 В начале IV года руководство газетой взял на себя сам J1.-C. Мерсье. Который и стал ее последним редактором. Hatin Е. Histoire de la presse en France. Paris, 1860.T. 6. P. 375−376.

112 Продлению жизни издания в немалой степени способствовало то, что ее владельцем после 18 брюмера стал министр полиции Ж. Фуше (до этого она принадлежала реннскому типографу Р. Ватару). См.: Fajn M. Le «Journal des hommes libres de tous les pays» (2 novebmre 1792 -14 septembre 1800) // AHRF. 1975. № 220. P. 273−288. таких газет была четкая цель: одновременно развлекать и воспитывать, способствуя формированию у читателей политического сознания113.

Материалы о России в газете «Moniteur», в основном, размещались в рубрике «Политика», располагавшейся на 1-й полосе газеты. Из этой рубрики французский читатель узнавал о событиях за рубежом, здесь помещались новости международной торговли и военные сводки. Материалы обычно подавались в виде писем корреспондентов газеты. В роли корреспондентов нередко выступали дипломатические представители и торговые агенты. Объем статей был сравнительно небольшим, каждая была посвящена только какой-либо одной проблеме. Просмотр сведений о России за 1789−1799 гг. позволяет сказать, что количество статей о России приблизительно соответствовало количеству статей о Польше, Турции или Швеции но, уступало количеству статей об Англии, Австрии, Пруссии, Италии. Редко (один или несколько раз в год) в различных рубриках появлялись развернутые редакционные статьи о России, достаточно регулярно публиковались манифесты и декларации Екатерины II и Павла I о международных событиях. Нередко корреспонденты ссылались на письма русских вельмож и переписку императрицы. Указание имени автора под статьей являлось для революционной эпохи исключением. Если в литературных альманахах и периодических памфлетах имя автора не было секретом, то в большинстве газет известен только главный редактор, но не авторы разделов и зарубежных корреспонденций.

Очень частыми были перепечатки из немецких и английских газет, однако ссылки на конкретные издания были редкостью. Значительная часть сведений о России находилась в статьях, посвященных другим странам (Австрии, Турции, Польше, Швеции).

Форрест А. Французские солдаты и распространение революции в Европе // Исторические этюды о французской революции. Памяти В. М. Далина. М., 1998. С. 175. Материал аналогичный армейской печати анализируется в III-й главе данного исследования (Le grand banquet des empereurs et rois du Nord. [Paris], Imprimerie de Setier fils, S.A. [1793].).

Частота появления статей о России зависела от многих факторов, могла колебаться от нескольких дней до месяцев. Особенно заметными интервалы стали после 1792 г., когда дипломатические отношения между Францией и Россией были прерваны. Результаты нашего подсчета свидетельствуют, что количество материалов о России неуклонно увеличивалось, несмотря на спад интенсивности культурных и политических связей между двумя странами. В газете «Moniteur» 1791 г. опубликовано 39 материалов, в январе-ноябре 1799 г., за неполные 10 месяцев 1799 г. — более 63. Как 1791-й, так и 1799-й годы были отмечены военной активностью России. Заметный рост количества статей о России связан с активным участием в военных акциях Второй коалиции. Отметим, что при данном подсчете учитывались все материалы о России, т. е.: небольшие заметки, выступления политиков о международных делах, в которых речь шла в томм числе и о России, а также статьи в разделе «Политика». Подавляющее большинство из специальных статей раздела «Политика» за 1799 г. связано с именами Павла I (17 материалов) и Суворова (12 материалов).

Проведение более подробного контент-анализа материалов о России в газетах революционной эпохи с использованием современных количественных методов исследования и компьютерных программ позволит сделать новые выводы по данному вопросу.

Примерно в тех же пропорциях российская тематика освещалась на страницах других периодических изданий (например, «Annales patriotiques», «Mercure Francais», «Journal des homes libres»), однако, отсутствие хорошей корреспондентской сети за рубежом, специфика читательских интересов (первостепенное внимание к внутрифранцузским делам), подталкивала французских журналистов копировать статьи из «Moniteur», иностранных газет, либо публиковать их с незначительными изменениями. Многочисленные в годы Революции газеты, выходившие в жанре периодического памфлета, как отмечалось выше, редко писали о России.

Публицистические произведения о России. Вторую группу источников составляет публицистика революционных лет, непосредственно посвященная.

России и русскому вопросу: произведения Малле дю Пана (1789)'|4, Бастеро.

1791)115, Шантро (1794)'|6, Шерера (1792)117, Кастера (1797)118, Лаво.

1797)119, Форнерода (1799)120, Рюльера (1-е изд. 1797)121 и некоторых других 122 авторов. Все эти произведения отобраны для настоящей работы по следующим принципам: а) общий жанр (политические памфлеты), б) общее время создания (1789−1799 гг.).

При выборе источников настоящего исследования за основу был принят каталог «Россики» П-й половины XVIII в. и начала XIX в.,.

123 подготовленный В. А. Сомовым в 1986 г.. Однако подробное изучение каталогов Российской Государственной Библиотеки, Государственной.

114 [Mallet du Pan] Du peril de la balance politique de l’Europe ou Expose des causes qui l’ont alteree dans le Nord, depuis l’avenement de Catherine II au trone de Russie. Londres, 1789.

115 [Basterot, compte de] Considerations sur la position actuelle de la France avantages auxquelle elle pourroit pretendre en s’alliant avec la Russie et en contribuant an demembrement de l’empire Ottoman. Paris, 1791.

116 [Chantreau P.-N.] Voyage philosophique, politique et litteraire, fait en Russie pendant les annees 1788 et 1789 / Par le citoyen Chantreau trad. du hollandais, avec une augmentation considerable. Vol. 1−2. Paris, 1794.

117 [Scherer J.-B.] Anecdotes et recueil de coutumes et de traits d’histoire naturelle particuliers aux differens peuples de la Russie /Par un voyageur qui a sejourne treize ans dans cet Empire. T.

1−6. Londres, 1792.

Castera J.] Vie de Catherine II, imperatrice de Russie. Vol. 1−2. Paris, 1797.

119 Laveaux, J.-Ch. Histoire De Pierre III, Empereur De Russie, Imprimee sur un manuscrit trouve dans les papiers de Montmorin, ancien Ministre des affaires etrangeres, et compose par un agent secret de Louis XV, a la cour de Petersbourg. Paris, An VII [1799]. 3 Vol.

120 •.

Fornerod] Coup d’oeil sur l’etat actuel de la Russie envisagee sous ses rapports physique, moral, economique, politique et militaire ou les Russes tels qu’ils sont. Par un ami de la Verite.

Lausanne, 1799.

Rulhiere Cl.-C. de Histoire ou anecdotes sur la revolution de Russie en l’annee 1762.

Paris, 1797.

Интерес для реконструкции образа России в представлении революционной Франции представляет публицистика монархистов (как правило, антиреспубликанская по своей направленности). См.: Richer-Serisy J. T. Lettre sur la Russie // Voyage en Norwege, en Danemarck et en Russie dans les annees 1788,1789, 1790 et 91. Par A.Swinton. Paris, 1797. T. 2- L’Ombre de Catherine II aux Champs Eliysees. Au Kamschatka le 1 janvier 1797: Conference de Catherine II avec Louis XVI, le grand Frederic et Pierre le Grand aux Champs Eliysees. A Moscou, janvier 1797. Se trouve a P. au Bureau General des Nouveautes.

Сомов В.A. Французская «Россика» эпохи Просвещения и русский читатаель // Французская книга в России XVIII в. Д., 1986. С. 173−245. В 2008 г. этот список был дополнен и уточнен В. А. Сомовым, см.: Сомов В. А. Францзуская книга в русской цензуре конца XVIII века//Век Просвещения. Вып. 2. Кн. 1. М., 2008. С. 153−191.

Публичной Исторической Библиотеки, Российской Национальной Библиотеки, Института научной информации по общественным наукам РАН, а также размещенных в Интернете каталогов зарубежных библиотек, позволило дополнить и уточнить список работ о России. Например, некоторые из используемых нами работ нельзя отнести к «Россике», они посвящены международным проблемам или событиям в Польше (Kappa, Пейсонель, Гарран-Кулон), хотя значительная часть этих сочинений посвящена именно России. Также в каталог В. А. Сомова (по объективным причинам) не были включены публицистические произведения революционеров и их современников, доклады Конвенту и Директории, а также публицистическое сочинение Малле дю Пана «Du peril de la balance politique.», тогда как для настоящего исследования они имеют важнейшее значение.

Основными критериями при выборе источников была не только дата их издания (с 1789 по 1799 гг.), но и значимость этих сочинений для формирования общественного мнения. Иными словами, работы, изданные значительно позже, а также источники личного характера (независимо от даты их написания) не входили в общий круг чтения эпохи Революции, а, следовательно, не могли служить инструментом для формирования общественного мнения.

Череду памфлетов революционной эпохи, посвященных России, открывает книга «Об угрозе политическому балансу Европы или рассмотрение причин, разрушивших его на Севере со времени восшествия Екатерины II на российский престол"124. Сочинение это вышло анонимно, но.

124 [Mallet du Pan] Du peril de la balance politique de l’Europe. Londres, 1789. Малле дю Пан, Жак (1749−1800). В канун Революции сотрудничал в «Mercure de France». В 1789 выступил сторонником преобразования старой государственной системы, что добавило к его славе публициста ореол идеолога конституционной монархии. Падение монархии в 1792 вынудило его уехать за рубеж, откуда он вел памфлетную войну последовательно против Конвента, Директории и Бонапарта. В 1798 осел в Лондоне, где издавал альманах «Mercure britannique». О нем см.: Сергиенко В. Ю. Французская революция глазами конституционных монархистов (опыт эмиграции) // Французский ежегодник. 2001. М., 2001. С. 187−200- Она же. Малле дю Пан и его Размышления о Французской революции // Актуальные проблемы всеобщей истории. Ростов-на-Дону, 2002. С. 13 8−147- Она же. Конституционные это не повлияло на его высокую популярность. Книга не осталась незамеченной в революционной Франции, где высказывались различные предположения о личности ее создателя. Так, в 1792 г. публицист Меэ де ля Туш (1760−1826) в анонимно изданной брошюре «История мнимой.

125 революции в Польше" называл автором данного произведения Клода-Шарля де Пейсонеля, некогда королевского дипломата в Османской империи, а затем — сочинителя книг о торговле и дипломатии126. Меэ считал несомненным, что книги Пейсонеля выходили благодаря финансовой поддержке Оттоманской Порты, но тем не менее, так писал о данном памфлете: «Я не слышал, чтобы кто-либо ответил на это сочинение. думаю, что еще не отдали должного господину де Пейсонелю: есть в его сочинениях.

1 97 замечания и размышления, которые следовало бы обсудить" .

Позднее исследователи тоже выдвигали разные версии авторства указанного памфлета. Библиограф А.-А. Барбье идентифицировал его как сочинение известного журналиста Жака Малле дю Пана (1749−1800), но упоминал и о существовании английского перевода текста, опубликованном монархисты-эмигранты времен Французской революции конца XVIII века // Новая и Новейшая история. 2003. № 5. С. 59−74- Descostes F. La Revolution Francaise. Vue de l’etranger 1789−1799. Tours, 1897- Gallois L. Histoire des journaux et des journalistes de la Revolution Francaise. Paris, 1845−1846. T.2. Histoire generale de la presse francaise/ Sous la dir. de C. Bellanger, J. Godechot et autres. Paris, 1962. T. 1.

125 [Mehee de la Touche J.-C.] Histoire de la pretendue revolution de Pologne. P., 1792. Меэ де ля Туш, Жан-Клод-Ипполит (1760−1826). В юности — полицейский служащий, с 1787 г. жил в Польше по заданию торгового дома К. де Бомарше, затем в России. В 1791 вновь в Польше (журналист «Gazette de Varsovie»), Резкие выступления Меэ против Конституции 3 мая стали причиной его выезда во Францию, где он успел побывать секретарем Тальена в Парижской коммуне и поработать редактором некоторых газет, а затем занимал многие должности в революционной администрации и в итоге оказался среди доверенных лиц министра полиции Фуше. О нем см.: Olivier В. Les Espions de la Revolution et de l’Empire. P., 1995; Lojek J., Moureau F. Mehee de la Touche // Dictionnaire des journalistes. Grenoble, 1983, P. 147−149- Cobban A. The Great Mystification of Mehee de la Touche // Bulletin of the Institute of Historical Research, University of London. 1968. t. XLI, P. 100−106.

Пейсонель Клод-Шарль, де (1727−1790), в последние годы своей жизни сотрудничавший с Ж.-А. де Кондорсе, не раз обращался к русской теме. Ему принадлежат: Examen du livre intitule «Considerations sur la guerre actuelle des Turcs», par m. de Volney. Par m. de Peysonnel. Amsterdam, 1788- Situation politique de la France et ses rapports actuels avec toutes les puissances de l’Europe. Adressees au rois, et a l’Assemblee nationale. Par m. de Peysonnel. 2 vis. S. 1., 1789.

Mehee de la Touche J.-C.] Histoire de la pretendue revolution de Pologne. Paris, 1792. P. 77. в 1791 г.. Ш. Корбе полагал, что автором брошюры мог быть не только.

1 90.

Малле дю Пан, но и уже упоминавшийся Пейсонель. Русский историк В. А. Бильбасов полагал, что автором брошюры был сам шведский король Густав III. Бильбасов отмечал, что «брошюра издана в самый разгар русско-шведской войны, до заключения Верельского мира, подписанного 3 августа, до слухов о вступлении английского флота в Балтийское море и прусских войск в Курляндию, вероятно в первые месяцы 1790 г. Брошюра должна была обратить внимание Европы, преимущественно же Пруссии, на.

130 опасность от усиления России". Возможно, решающую роль в установлении авторства сыграло известное произведение Шарля Лезюра «О росте русской державы со времени ее возникновения до начала XIX века». Автор начинал свою книгу с цитаты из памфлета «Об угрозе политическому балансу.», где прямо заявлял, что создателем памфлета был Малле дю Пан131.

На наш взгляд, наиболее убедительной в настоящий момент представляется точка зрения шведского историка С. Боберга, который в своей работе, посвященной пропаганде Густава III времен русско-шведской войны, утверждает, что данное сочинение было написано именно Малле дю.

Barbier А.-А. Dictionnaire des ouvrages anonymes. Paris, 1964. T. 3. P. 251. Точку зрения Барбье поддерживал и Ж.-M. Керар (Querard J.-M. La France litteraire ou dictionnaire bibliographique. Reprint. Paris, 1964. T.5. P. 473−474), хотя в отдельной статье на имя Пейсонеля и он упоминает это произведение: Querard J.-M. Op. cit. T.7, P.lll. Тем не менее, в крупнейших библиотеках мира сложилась традиция: относить данное сочинение одновременно к творчеству Малле дю Пана и Пейсонеля. В Библиотеке Конгресса США издания на французском и шведском языке отнесены к Малле дю Пану, а перевод на английский язык — Пейсонелю The National Union Catalogue. Pre — 1956. Imprints. Vol. 357. Mansell, 1974. P. 504, Ibid. Vol.454. Mansell, 1976. P. 119. В каталоге Национальной Библиотеки Франции сочинение однозначно приписывается Малле дю Пану Catalogue general des livres imprimes de la Bibliotheque Nationale. Auteurs. P., 1930, T. 104, P. 707. В каталоге Британской библиотеки данное сочинение можно обнаружить одновременно и на имя Пейсонеля, и на имя Малле дю Пана (The Britich Library General Catalogue of Printed Books to 1975. London — Munchen — New York — Paris, 1983. T. 209, P. 113, T. 256, P. 470). И в каталоге Российской Национальной Библиотеки все издания сочинения «Об угрозе политическому балансу.» относятся к творчеству Густава III с пометкой: «Малле дю Пан, псевдоним Густава III».

129 Corbet Ch. Op. cit P. 25.

См.: Бильбасов В. А. История Екатерины II. Берлин, 1896. Т. 12. Ч. 1. С. 410.

См.: Lesur Ch. Des progres de la puissance Russe, depuis son origine jusqu’au commencement du XIX-е siecle. Paris, 1812. P. V. т-г 132.

Паном по заказу шведского короля. Широкая популярность в Европе книги.

Вольнея «О войне с турками», автор которой был настроен благожелательно по отношению к России, подтолкнула шведского монарха в условиях начавшейся войны с Россией к созданию в некотором роде ее опровержения. Посол Швеции при дворе французского короля, получивший задание выполнить это поручение, сначала хотел обратиться с предложением написать такую книгу к маркизу Мирабо, но вскоре передумал, так как не был уверен в том, что автор сохранит в тайне свою причастность к созданию произведения. Если бы стало известно имя заказчика произведенияшведского короля, то ценность произведения бы резко снизилась. Известно, что уже в сентябре 1789 г. готовая работа была представлена Густаву и ее автор получил гонорар из шведской казны в 3000 ливров134. Произведение.

135 также переиздавалось на английском, польском и шведском языках .

Значительную популярность в годы Революции имело и сочинение, принадлежавшее перу Жана-Бенуа Шерера (1741−1824) «Интересные и секретные анекдоты русского двора» [другое название «Анекдоты и сборник обычаев и особенностей по части естественной истории, свойственных разным народам России, сочинение путешественника, прожившего в этом государстве 13 лет"136, далее — «Анекдоты"]. Читатель едва ли мог.

Об обстоятельствах создания сочинения см.: Boberg S. Kunglig krigspropaganda. Goteborg, 1967. (Резюме на франц. языке).

133 Volney C.-F. Considerations sur la guerre actuelle des Turcs. Londres, 1788.

134 Об этом свидетельствует переписка Сталя фон I ольштейна с I уставом III. (письмо к королю 17.09.1789) см.: Boberg S. Kunglig krigspropaganda. Goteborg, 1967. P. 66−67. (на шведском языке, резюме на французском языке).

Du peril de la balance politique de l’Europe ou Expose des causes qui l’ont alteree dans le Nord, depuis l’avenement de Catherine II au trone de Russie. Stockholm, 1790- О niebespieczenstwie wagi polityczney, albo wyklad przyczyn, ktore zepaule rownowaznosena Polnocy, od wstapienia na tron rossyiski Katarziny II. Warsawa, 1790- The danger of the political balance of Europe. Tr. from the French of the king of Sweden, by the Rt. Нот. Lord Mountmorres. Dublin, 1790- От farau for den politiska jamvigten uti Europa eller, Afhandling от de orsaner som rubbat den samma uti norden, ait sedan Catharina II s upstigande pa ryska thronen. Stockholm, 1790.

136 [Scherer J.-B.] Anecdotes et recueil de coutumes et de traits d’histoire naturelle particuliers aux differens peuples de la Russie, par un voyageur qui a sejourne treize ans dans cet empire. 6 vol. Londres, 1792. Существуют два издания этой, книги, которые отличаются только почерпнуть из «Анекдотов» Шерера сколько-нибудь достоверные сведения о допетровской России и найти там что-либо кроме весьма предвзятых суждений о России времен Екатерины II и коротких рассказов о Петре Великом. Важно отметить, что «Анекдоты» Шерера были написаны, по-видимому, еще до 1792 г., а, возможно, в своей основе и до 1789 г. Книга поэтому не отличалась каким-либо революционным пафосом: для критики русского «просвещенного деспотизма» Шерер использовал политические концепции «классического» Просвещения.

Шерер, сын страсбургского профессора иностранных языков, долгое время жил в России, состоял консулом при юстиц-коллегии и покинул пределы империи в 1774 г., пережив эпидемию чумы в Москве и восстание? 7.

Пугачева ". Опираясь на источники, которые он редко называл, Шерер сообщал не только о «великих событиях и кровавых катастрофах», но также о торговле, об истории Запорожского казачества и о многом другом. Перу.

Шерера принадлежат также интересные сочинения о казаках Украины и о 1 торговле в России, изданные в 1788—1792 гг.. Однако, современники, посещавшие Россию, отзывались о книге Шерера критически. А.-Т. Фортиа де Пиль, писал: «Автор уверяет, что пробыл тринадцать лет в России, а читая.

1^О эти анекдоты, кажется, что он не пробыл там и тринадцати дней" .

Тем не менее, «Анекдоты» Шерера привлекли к себе внимание и заставили публику гадать об их авторстве. Так, например, «Литературная корреспонденция» Мейстера, среди прочих книжных новинок отметила и эту книгу: «Нам не удалось еще открыть, кто является автором этого многотомного сборника, но, кажется, по многим чертам сочинения, что этот названием на титульном листе. См.: Сомов В. А. Французская книга в русской цензуре конца XVIII века (приложение) // Век Просвещения. Вып. 2. Кн. 1. С. 160, 189−190.

137 См.: Бильбасов В. А. История Екатерины II. Берлин, 1896. Т. 12. Ч. 1. С. 465, Scherer J.-В. Anecdotes interesantes et secretes de la cour de Russie. Londres P., 1792. T. 2, P. 27, T. 3, P. 190.

Scherer J.-B. Annales de la Petite — Russie ou Histoire des Cosaques — Zaporogues et des Cosaques de l’Ukraine ou la Petite-Russie. Paris, 1788- Histoire raisonnee du commerce de la Russie. Paris, 1788.

Fortia de Piles A.] Voyage de deux Francais en Allemagne, Danemark, Suede, Russie et Pologne fait en 1790−1792 et publiee en 1796. Paris, 1796. T. 3. P.VIII. человек очень предан памяти Петра III. Эта книга, что попала к нам из Лозанны, представляет собой бесформенную компиляцию без последовательности, плана и метода, повествование внезапно переходит от одного царствования к другому. но в нем имеется немало фактов и много курьезных подробностей"140. Автор рецензии на книгу «Анекдотов» Шерера в газете «Moniteur», остался не слишком доволен отношением сочинителя к главной, по его мнению, героине повествования — императрице Екатерине II: «Огорчает, что автор не вдается в подробности о нынешней императрице. Судя по добрым словам, сказанным во многих отрывках [книги] о несчастном Петре III, о котором так много уже написано плохого, и о котором говорили бы иначе, если бы он сделал с супругой то, что она сделала с ним, кажется, тогда портрет Екатерины II не был бы столь льстивым и не был бы так приукрашен рассказ автора о ее восшествии на трон. Но если автор имел возможность говорить, он, вероятно, также имел и поводы для умолчания"141. Трудно не согласиться с обвинениями в адрес Шерера в том, что он льстил Екатерине. Этим его сочинение отличалось от большинства политических памфлетов того времени: в нем не было действительно «секретных» анекдотов, а часть, посвященная перевороту 1762 года, осталась и вовсе ненапечатанной142.

Другой публицист революционной эпохи — литератор и педагог Пьер-Николя Шантро (1741−1807) в 1794 г. выпустил «Философическое, политическое и литературное путешествие в Россию, совершенное в 1788 и 1789 годах». Произведение было представлено автором как перевод с голландского языка и имело большой успех у читающей публики: его быстро.

140 Correspondance litteraire, philosophique et critique par Grimm, Diderot, Reynal, Meyster etc. Revue sur les textes originaux. /Par M. Tourneux. Paris, 1877 — 1882. T. 14. P. 202−203.

141 Moniteur Universel. № 149. Lundi. 28 mai. 1791.

142 В. A. Бильбасов полагал, что Шерер не был в России в 1762 году и поэтому не описывал обстоятельств переворота и прихода к власти Екатерины II. (Бильбасов В. А. История Екатерины II. Берлин, 1896. Т. 12. Ч. 1. С. 465). По мнению В. А. Сомова эта глава была написана Шерером, но осталась ненапечатанной и хранилась в виде рукописи долгие годы. См.: Сомов В. А. Екатерина Великая во французской «Россике» конца XVIII века // Екатерина Великая: Эпоха российской истории. Тезисы докладов. СПб., 1996. перевели на немецкий и английский языки. «L'Esprit des journaux» в октябре 1793 отмечал: «Трудно найти сочинение более занимательное, более компетентное, более приятное для чтения, чем-то, выход которого мы анонсируем"143. До недавнего времени фигура самого Шантро оставалась вне поля зрения исследователей, поэтому необходимо сказать несколько слов об этом человеке. Долгое время Шантро провел в Испании (1767−1782), где преподавал французскую словесность в Королевской военной школе г. Авилы. В годы Французской революции он сначала работал в Париже, в секции библиотек комиссии общественного образования, а затем выполнял некую особую дипломатическую миссию в Испании. По своим взглядам Шантро был близок к якобинцам. Помимо этого он был известен как участник различных политических клубов и революционный активист секции Французского театра, где выступал с антиклерикальных позиций145. В конце 1793 г. Шантро покинул Париж и перебрался в провинциальный департамент Жер. Именно к этому периоду и относится выход из печати его «Путешествия в Россию"146.

Еще современники Шантро упрекали его в использовании чужих текстов под видом собственного. Как следует из упомянутой выше статьи М. Кадо147, помимо заимствований из Кокса, JTeклерка, Бюшинга и других авторов, Шантро широко использовал и некий «голландский» источник, существование которого многие авторы (как, например, Мореншильд148), вслед за Ш. Масоном и А. Ф. Фортиа де Пилем, считали выдумкой. Кадо же.

143 L’Esprit des journaux. Octobre. 1793. P. 33−39.

144 Подробнее о нем см.: Dictionnaire de biographie francaise sous la direction m. Prevost et Roman d’Amat. T. 8. CayronClery. P., 1959. P. 399. В Испании Шантро был известен как преподаватель и автор популярного учебника французского языка, за что в 1797 был удостоен звания члена Королевской академии Мадрида.

145 См.: Fabre des Essart. Hierophantes. Etude sur les fondateurs de religions depuis la Revolution jusqu’a ce jour. I serie. Paris, 1905. P. 34−36.

146 В 1794 г. Шантро предложил директории департамента Жер издавать газету «Les documents de la raison, feuille antifanatique», к которой предлагал следующий эпиграф, характеризовавший его как убежденного антиклерикала: «Les pretres ne sont pas ce qu’un vain peuple pense, Notre credulite fait toute leur science». См.: Dictionnaire de biographie francaise sous la dir. Prevost et Roman d’Amat. T. 8. Paris, 1959. P. 399.

147 Cadot M. Op. cit. P. 55 — 66.

148 Mohrenschildt D.S. von. Op. cit. P. 235. удалось установить, что источником для Шантро послужило сочинение голландского врача и путешественника Петера Ван Вунсела (1747−1808) «Современное состояние России», изданное на голландском языке в Амстердаме в 1781, а спустя два года — на немецком и французском языках149. Избирательное отношение Шантро к своим источникам весьма заметно, нередко у него встречаются противоречащие друг другу и даже взаимоисключающие сведения, что обусловило в целом не слишком высокую оценку «Путешествия» современниками. Тем не менее, книга Шантро важна для полноценной реконструкции образа России исследуемой эпохи.

Источниками для настоящего исследования также послужили опубликованные при Директории сочинения Рюльера, Кастера, Лаво150. Во многом эти сочинения, которые воспринимались общественным мнением эпохи Революции как «исторические», схожи с памфлетами, и, следовательно, при определенных оговорках, могут быть использованы в качестве вспомогательных источников нашей работы151.

В ситуации политической и военной нестабильности, характерной для Франции 1799 г., интерес к России приобрел новый импульс. Именно в разгар Швейцарской кампании Суворова появилось анонимное сочинение.

1 сл.

Взгляд на нынешнее состояние России.". По мнению современных исследователей, оно принадлежит перу швейцарского просветителя и.

1 ^ политического деятеля Исаака Форнерода. В памфлете дается анализ.

149 De tegenwoordige staat van Rusland. Amsterdam, 1781, Etat present de la Russie. St-Petersbourg et a Leipzig, 1783. (Cadot M. Op. cit. P. 61).

150 [Castera J.] Vie de Catherine II, imperatrice de Russie. T. I-II. Paris, 1797- Laveaux, J.-Ch. Histoire De Pierre III, Empereur De Russie, Imprimee sur un manuscrit trouve dans les papiers de Montmorin, ancien Ministre des affaires etrangeres, et compose par un agent secret de Louis XV, a la cour de Petersbourg. 3 Vol. Paris, An VII [1799]. — Rulhiere Cl.-C. de Histoire ou anecdotes sur la revolution de Russie en l’annee 1762. Paris, 1797.

151 Например, «историческое» сочинение Рюльера вызвало отклики монархической оппозиции времен Директории, см.: Richer-Serisy. Lettre sur la Russie // Voyage en Norwege, en Danemarck et en Russie dans les annees 1788,1789, 1790 et 91. Par Swinton. Paris, 1797.T. 2.

Fornerod] Coup d’oeil sur l’etat actuel de la Russie envisagee sous ses rapports physique, moral, economique, politique et militaire ou les Russes tels qu’ils sont. Par un ami de la Verite. Lausanne, 1799.

Версии об авторстве Форнерода придерживается Ф. Д. Лиштенан (Liechtenhan F.-D. Les trois christianismes et la Russie.). B.A. Бильбасов ошибочно полагал, что это произведение социально-политического положения России, ее военных успехов и состояния армии, развенчиваются некоторые популярные «мифы» Просвещения, например «миф» об успешности преобразований Петра I и устойчивый стереотип о непобедимости русской армии, распространенный в европейской публицистике времен русско-турецкой войны 1787−1791 гг. и двух последних разделов Польши.

Произведения на политические темы, опосредованно затрагивающие российскую проблематику. Наиболее многочисленная группа источниковэто устные и печатные выступления политиков и дипломатов, отдельные мемуарные свидетельства, драматические и историко-публицистические сочинения, в которых тема России затронута косвенно154. Среди источников этой группы речи Сен-Жюста155, Робеспьера156, Буасси д’Англа, Камбасереса157 и других политиков, пьеса Марешаля (1793)158, книги Гарран-Кулона (1795)159 и Пейсонеля (1789)160, памфлеты Мейе де ля Туша (1792)161, Kappa (1789)162 и Ф. П. Пикте (1793)163, а также никогда не публиковавшийся является перепечаткой «Антидота» Екатерины (несмотря на частичное совпадение названий, ничего общего между этим двумя сочинениями нет). Бильбасов В. А. История Екатерины II. Берлин, 1896. Т. 12. Ч. 2. С. 59.

154 Gohier L.-J. Memoires. Paris, 1824. T. I.- [Hautefort, Ch. V., comte d'] Tableau politique de l’Europe depuis la Revolution Francaise. Paris, an VI (1797−1798). Автор установлен по: Barbier A.A. T.4. Col. 651- Lebrun Ch. Comte rendu a la Convention nationale par le ministre des affaires etrangeres dans la seance du 26 septembre 1792. Paris, 1792- Mirabeau. Doutes sur la liberte de l’Escaut. Londres, 1784- Le Sarmate A. Adresse d’Albert le Sarmate /ci-devant Turski, nonce polonais/ a la Convention Nationale le dimanche 30 decembre 1792. Paris, 1792- Yolney C.-F.-Ch. de. Considerations sur la guerre actuelle des Turcs. Londres, 1788.

155 Сен-Жюст Л.A. Речи. Трактаты. СПб., 1995.

156 Робеспьер M. О политическом состоянии Республики. 17 ноября 1793 г. // Избранные произведения. М., 1965. Т. 3.

157 Moniteur. № 133. 13 pluviose, an III (1 fevrier 1795) — № 165. 15 ventose, an III (5 mars 1795).

Марешаль С. Страшный суд над королями // Избранные атеистические произведения. М&bdquo- 1958.

159 Garran-Coulon J.-Ph. Recherches politiques sur l’etat ancien et moderne de la Pologne appliquees a sa derniere revolution. Paris, 1795.

Peysonnel C. de. Situation politique de la France et ses rapports actuels avec toutes les puissances de l’Europe. Adressees au rois, et a l’Assemblee nationale. Par m. de Peysonnel. S. 1., 1789 (ГПИБ, ОИК).

161 [Mehee de la Touche J.-C.] Histoire de la pretendue revolution de Pologne. Paris, 1792.

162 [Carra Jean-Louis] L’Orateur des Etats-Generaux. Seconde partie. Paris, 1789. доклад о положении в Европе, озаглавленный «Копия доклада, представленного Комитету общественного спасения в июне 1793 г.» из фондов Марка-Антуана Жюльена в РГАСПИ164.

Бывший секретарь господаря Молдавии и королевский библиотекарь Жан-Луи Kappa (1742−1793) в середине 1789 г. выпустил вторую часть своего памфлета, получившего широкую известность, «Оратор Генеральных штатов», в котором основное внимание уделил международным отношениям, кратко затронув и российскую проблему165. Более развернутую панораму международных отношений представил бывший генеральный консул Франции в Смирне, Клод-Шарль де Пейсонель в объемном сочинении «Политическое положение Франции и ее нынешние отношения со всеми странами Европы» (1789). Он предложил широкий обзор международных отношений с 1756 г. 166. В числе прочих вопросов он коснулся и вопроса об отношениях с Россией.

Швейцарский просветитель и авантюрист, в прошлом секретарь Екатерины II, Франсуа-Пьер Пикте (1728−1798), поселившийся с 1792 г. в Великобритании, принадлежал к числу противников Революции. В период службы при русском дворе в 1760-х годах, он был хорошо знаком со многими представителями российской знати, а потому рассуждал о российском государстве со знанием дела. Сочинение Пикте интересно еще и потому, что на протяжении многих лет он был автором статей о России в.

163 Pictet F.-P. Lettre a un seigneur etranger sur la position actuelle de la France, relativement aux autres etats de l’Europe. Londres, 1793.

164 РГАСПИ, Ф. 317. On. 1, Д. 219. Copie d’une Memoire presente au Comite de Salut public en juin 1793. Elemens de la diplomatie. Tableau des alliances naturelles et convenables a la France.

165 Carra Jean-Louis. L’Orateur des Etats-Generaux. Seconde partie. Paris, 1789. В экземпляре 1-й части памфлета, хранящегося в ГПИБ в качестве автора указан Рейналь, а в изданиях из Национальной Библиотеки Франции (http: // gallica.bnf.fr) — Kappa.

166 Peysonnel С. de. Situation politique de la France et ses rapports actuels avec toutes les puissances de l’Europe. Adressees au rois, et a l’Assemblee nationale. Par m. de Peysonnel. S.I., 1789. О реакции на это произведение при русском дворе см. письмо Э. Жене министру Монморену от 1 января 1790: Recueil des instructions donnees aux ambassadeurs et ministres de France depuis les traites de Westphalie jusqu’a la Revolution Francaise. IX. Russie. Tome 2. Paris, 1890. P. 495−497.

Journal Encyclopedique", a теперь, в совершенно иных политических условиях, вновь обратился к русской теме. Свой памфлет в форме пространного письма к некоему «иностранному дворянину» Пикте.

168 опубликовал в Лондоне в 1793 г. Есть определенные основания полагать, что наиболее вероятным адресатом, а, возможно, и заказчиком этой книги, был российский посол в Лондоне граф С. Р. Воронцов. Главная мысль произведения состояла в необходимости оказать мощное сопротивление революционной Франции, и центральная роль в исполнении этого плана отводилась России.

Вопрос о роли России в европейском балансе сил затронул и неизвестный автор записки озаглавленной «Копия доклада, представленного Комитету общественного спасения в июне 1793 г. Элементы дипломатии. Обзор союзов, естественных и приемлемых для Франции"169. Этот документ хранится в Российском государственном архиве социально-политической истории в фонде М.-А. Жюльена. Ранее он не публиковался и был обнаружен диссертантом при изучении описи указанного фонда. Материал представляет собой нескрепленные листы с беловой каллиграфической копией текста, в который другим почерком, отличным от почерка копииста, внесена смысловая правка. В докладе изложены предложения по противодействию антифранцузской коалиции. Не вполне ясно, был ли этот доклад собственным сочинением молодого Жюльена. Тем не менее, текст представляет интерес, поскольку изложенные в нем идеи соответствовали.

170 настроениям эпохи .

167 Hans N. Francois Pierre Pictet, Secretary to Catherine II // Slavonic and East European Review. 1958. Vol. XXVI. № 87. P. 481−482.

168 Pictet F.-P. Lettre a un seigneur etranger sur la position actuelle de la France, relativement aux autres etats de l’Europe. Londres, 1793.

169 РГАСПИ Ф. 317 (М.-А. Жюльен) On. 1. Д. 219. Copie d’une Memoire presente au Comite de Salut public en juin 1793. Elemens de la diplomatie. Tableau des alliances naturelles et convenables a la France.

170 Документ, представляет собой 10 сшитых в тетрадь листов большого формата. Доклад хотя и написан каллиграфическим почерком, но содержит большое количество поправок. Особенно много их на последних страницах.

Якобинская пропаганда войны с коалицией достигла в 1793 г., пожалуй, наивысшего накала. Примером тому может служить очень небольшой, но красноречивый памфлет, под названием «Большой банкет северных.

171 королей". Имя его автора неизвестно. Не исключено, что памфлет мог быть создан по заказу Комитета общественного спасения для распространения в войсках. Именно такие летучие листки без указания на имя автора часто адресовались тогда массовому читателю. Памфлет написан простым и живым народным языком, наполнен распространенными узнаваемыми образами, автор апеллировал только к общеизвестным фактам.

Памфлет монтаньяра, члена Национального Конвента, затем члена Совета пятисот Жана-Филиппа Гарран-Кулона (1748−1816), озаглавленный «Политические изыскания о прежнем и современном состояниях Польши,.

172 применительно к ее последней революции", вышел в 1795 г. В 1780-х -1790-х гг. автор пристально наблюдал за событиями в Речи Посполитой. Итогом его наблюдений и стала книга, написанная в жанре исторической публицистики. Россия для Гарран де Кулона олицетворяла собой деспотизм, а Польша свободу. Основное внимание он уделял истории Польши и казачества, а также политике русского кабинета в отношении Польши173.

Широко известны мемуары о России времен Екатерины II и Павла I, написанные Л.-Ф. де Сегюром, А.-Т. Фортиа де Пилем, Ш. Массоном174. Жанр мемуаров включал в себя как воспоминания о прошедшем, так и реальные наблюдения иностранцев в России, созданные в жанре путевых записок. Однако как в силу своей известности, так и в силу ряда других.

Le grand banquet des rois du Nord. [Paris], Imprimerie de Setier fils, S.A. [1793].

Garran-Coulon J.-Ph. Recherches politiques sur l’etat ancien et moderne de la Pologne appliquees a sa derniere revolution. Paris, 1795.

1 73.

Подробнее о Гарран-Кулоне см.: Kuscinski A. Dictionnaire des conventionneles. Paris, 1916. P. 282.

174 Массой Ш. Секретные записки о России. M., 1996; Сегюр JI.-Ф. де. Записки графа Сегюра о его пребывании в России. СПб., 1865- [Fortia de Piles A.] Voyage de deux Francais en Allemagne, Danemark, Suede, Russie et Pologne fait en 1790−1792 et publiee en 1796. Paris, 1796- [Fortia de Piles A.] Examen de trois ouvrages sur la Russie. Voyage de M. Chantreau. Revolution de 1762. Memoires secrets. Par l’auteur du voyage de deux francais au Nord de l’Europe. Paris, anX (1802). объективных причин, подобные мемуарные источники использовались нами исключительно во вспомогательных целях. Более подробный анализ соответствующих источников личного происхождения, в частности.

1 п с мемуаров, содержится в монографии Е. Ю. Артемовой .

Практическая значимость работы определяется возможностью использовать ее научные результаты при организации лекционно-семинарских занятий по Новой истории Запада, разработке специальных учебных курсов по истории Франции и межкультурной коммуникации, учебных пособий и методологических руководств по истории французско-русских отношений, общественного мнения эпохи Французской революции, а также проведении дальнейших научных исследований по истории взаимных представлений русских и французов друг о друге.

Апробация работы. Основные положения диссертационного исследования получили отражение в пяти научных статьях, опубликованных ее автором176, а также — в его выступлениях на международном коллоквиуме «Наполеон и Россия» посвященном памяти 100-летия со дня рождения А. З. Манфреда (ноябрь 2006 г.), круглом столе «Россия и внешний мир: из истории взаимовосприятия» (3 февраля 2009 г.) и на всероссийских научных конференциях «Взаимодействие культур в историческом контексте» (27−28.

Артемова Е. Ю. Культура России глазами посетивших ее французов (последняя треть XVIII в.) М., 2000. Впервые в одном издании мемуары о России объединены Клодом де Гревом, см: Antropologie des Voyageurs Francais au XVIII et XIX ss. Le voyage en Russie/ Sous la dir. Cl. de Greve. Paris, 1990.

176 Митрофанов A.A. Образ России во французском памфлете 1789 года «Об угрозе политическому балансу Европы» // Россия и Франция XVIII—XX вв. М., 2006. Вып. 7. С. 5776- Он же. Русско-французские отношения в зеркале бонапартистской пропаганды // Французский ежегодник 2006. Наполеон и его время. К 100-летию А. З. Манфреда (19 061 976). М., 2006. С. 130−145- Он же. Французские публицисты первых лет Консульства о России и франко-русских отношениях // С. 250−275- Он же. Граф д’Антрэг: слуга пяти королей и трех императоров // Новая и новейшая история. 2007. № 2. С. 188−200- Он же. Образ России в политической публицистике Франции периода якобинской диктатуры (на примере «Путешествия в Россию» П.-Н.Шантро)// Новая и новейшая история: Межвуз. сб. науч. тр. Саратов: Изд-во СГУ, 2008. Вып. 23. С. 46−61- Митрофанов A.A., Оливье-Шахновская Ж. Образ в России в прессе революционной Франции 1789−1792 гг. (на примере газеты «Монитёр») // Европа: Международный альманах. Тюмень, 2005. Вып. 5. С. 86−100.

59 ноября 2003 г.) и «Россия и мир глазами друг друга: история взаимовосприятия» (25−26 ноября 2008 г.). Работа в целом и ее отдельные части были обсуждены на заседаниях Центра по изучению истории XVIII в. Института всеобщей истории РАН.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, примечаний и библиографии. В первую главу, имеющую вводный и обзорный характер, входят два параграфа, во вторую и третью, представляющие собою оригинальное исследование — по три параграфа. Как отмечалось выше, политические и международные события, происходившие в конце XVIII в., определили и структуру настоящего исследования. Так, источники, опубликованные в период 1789—1792 гг., т. е. до падения конституционной монархии во Франции (практически весь этот период между Россией и Францией поддерживались дипломатические отношения, а официальная пропаганда во Франции имела достаточно скромное влияние на общество) рассматриваются во второй главе, а источники периода республики, вплоть до установления Консульства (1799 г.), — в третьей.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Интерес к России, столь характерный для европейских мыслителей и литераторов века Просвещения, в период революционного десятилетия во Франции не только не исчез, но и приобрел новые оттенки. Конец XVIII столетия стал временем, когда на основе существовавших стереотипов в разных европейских странах начал формироваться новый образ России, успешно реализовывавшей свои внешнеполитические планы в Европе. Сохранявшаяся культурная гегемония Франции и французского языка в Европе обуславливала процесс восприятия России, так сказать, с «французской» точки зрения, а радикализация политических движений в самой Франции предопределяла отказ от многих просветительских идеалов.

Одним из центральных вопросов, обсуждавшихся публикой Века Просвещения, был вопрос о путях и формах цивилизации России. Общественному мнению Просвещения, являвшемуся мощным фактором социальной жизни, в наследство от предыдущих столетий достались все основные стереотипы России, как позитивные (позднее названные историками «русским миражом»), так и негативные (о присущих россиянам варварстве, деспотизме и рабском характере). Однако в условиях складывавшегося нового баланса сил на Европейском континенте неизбежны были изменения в отношениях с Россией, что не замедлило сказаться на ее восприятии европейскими наблюдателями. Россия фигурировала на страницах прессы как деспотическая держава, чьи завоевательные планы простираются далеко за пределы ее границ, страна, чей невежественный народ стенает под игом рабства, а к светской тирании монарха добавляется гнет религиозных предрассудков.

Публицистика и пресса революционной поры огромное внимание уделяли международным отношениям и той растущей роли, которую играла в них Россия. События русско-турецкой (1787−1791 гг.), русско-шведской войн (1788−1790 гг.), разделы Польши оказывали самое существенное влияние на вызревание концепции «русской угрозы» в общественном мнении революционной Франции.

Под влиянием активной внешней и военной политики Екатерины II публицисты придавали новые черты старым, хорошо знакомым клише о России, тем самым, создавая обновленный образ «имперского колосса», одной ногой утвердившегося в Крыму, а другой на Камчатке. Не порывая с традицией Старого порядка, французская пресса и после 1789 г. рассматривала Турцию как союзницу Франции и, соответственно, в освещении русско-турецкой войны симпатии парижских журналистов принадлежали Оттоманской Порте. Неудивительно, что и сведения о штурме Измаила русскими преподносились как доказательство и живой пример варварской жесткости Суворова и его солдат.

В публицистике конца 1780-х — 1790-х гг. сосуществовали диаметрально противоположные оценки российской политики. Традиционную точку зрения на «восточный вопрос» выражал, выступавший за союз Турцией дипломат и публицист К.-Ш. де Пейсонель, критиковавший российскую императрицу, и высказывавший опасение перед распространением «русского рабства" — с пророссийских позиций выступал Вольней. В памфлете «Об угрозе политическому балансу.» выдвигались обвинения против Екатерины II и ее внешнеполитических планов, а также звучал призыв к воссозданию в обновленном виде «восточного барьера», против дальнейшего роста Российской империи. Особой критике подвергался «Греческий проект», согласно которому турок надлежало изгнать из Европы, а в Константинополе восстановить православную монархию.

Излюбленной темой журналистов всех направлений в первой половине 1790-х гг. оставался польский вопрос. В дипломатических планах революционеров Польша должна была стать одной из стран нового «восточного барьера». В дискуссиях и памфлетах Польша чаще всего символизировала собой свободу, а Россия деспотизм. Но даже при такой антиномии французские наблюдатели не склонны были идеализировать польские традиции «шляхетской вольности», критиковали за «неполноценность» реформы 1791 г. и воздерживались от оказания военной помощи польским повстанцам.

В этом отношении публицисты эпохи Революции оставались на тех же позициях, что и путешественники Старого порядка, которые были далеки от апологетики «польской анархии», но все же с воодушевлением поддерживали храбрых поляков, противостоящих «хищным ордам» «лукавой» царицы. После третьего раздела Польши гораздо больше симпатий и надежд вызвали у французов свободолюбивые, но «полудикие» украинские и донские казаки, которые в будущем, будто способны поднять восстание наподобие пугачевского и «изменить облик России».

Со времени установления республики осенью 1792 г. многие из существовавших стереотипов о России стали активно использоваться официальной пропагандой.

Пресса оказывала решающее влияние на формирование общественного мнения в эпоху Революции. В большинстве статей Екатерина II упоминалась непосредственно, заметно реже упоминались ее фавориты, генералы и чиновники. «Честолюбивая» царица являлась для революционеров персонифицированным воплощением агрессивной политики своей империи. Статьи о торговле, финансах, культуре, необычных происшествиях в России, в газетах появлялись редко.

Совокупность представлений о России, получивших в историографии середины XX в. название «русского миража», тесно связанных с представлениями об идеальном «просвещенном монархе» (в противоположность французскому монарху Старого порядка), в XVIII в. сосуществовала с гораздо более реалистичными оценками русской действительности. Если для части просветителей (прежде всего, для Вольтера) деятельность Петра I служила подтверждением их постулатов, то в 80-е и 90-е гг. XVIII в. сама жизнь проверяла их состоятельность. Публицисты Революции пытались освободить образ России от «лести» и преувеличений философов" и сравнивали ту же «деспотическую» Россию с «новой» революционной Францией.

Размышляя о преградах, которые можно поставить на пути честолюбия Екатерины, публицисты демонстрировали внутренние проблемы ее империи: острый финансовый кризис, нехватка человеческих ресурсов для новых войн и крепостное рабство соседствовали с роскошной жизнью двора и аристократии. Осложнение отношений между Францией и Россией, меры, предпринимаемые царским кабинетом против французов в империи, добавляли популярности теме военной опасности, исходящей от России. Гротескные и часто далекие от реальности описания русской армии и пороков военной системы, вероятно, призваны были смягчить страхи французского общества перед угрозой вторжения «варваров Севера». Газеты живо обсуждали вопрос о военной помощи России французским принцам.

В то же время в народной культуре создавался сниженный, низведенный до фарса и карикатуры образ русской царицы. Почвой для такого отношения к стране и ее правительнице служило скептическое отношение к успехам цивилизации в России характерное для предреволюционных десятилетий. Окончательный разрыв дипломатических отношений с Россией также оказал заметное влияние на французское общественное мнение. Взгляды французов с каждым известием о действиях антифранцузской коалиции обращались к Петербургу: именно Екатерина II считалась ее активной вдохновительницей. И хотя слабеющий свет «русского миража» эпохи Просвещения еще находил время от времени отражение в публицистике, образ далекой империи, некогда поднятой до высот цивилизации «Семирамидой Севера», бесповоротно терял былую привлекательность.

В размышлениях о национальном характере россиян важное место отводилось вопросам религии и веры. Антиклерикальное направление французской публицистики настойчиво проводило мысль о господстве религиозного фанатизма в народной среде и невежестве духовенства. По мнению Ж.-Б. Шерера светская власть, подчинившая себе власть духовную, не стремилась к новациям в православной церкви, занималась искоренением язычества в Сибири, уничтожая национальную самобытность коренных народов, а правительство Екатерины II ограничилось циничной секуляризацией имущества церкви. Демократические публицисты считали, что православие ущемляет права человека. Республиканцы изображали религию, господствующую в России, в мрачных тонах, называя ее «противоречащей Разуму». По их мнению, реформы царей в XVIII в. никак не изменили «фанатизма» и «суеверия» народа и никак не отразились на просвещении духовенства. Монархисты колебались между традиционным осуждением «греческой церкви» и восхищенными надеждами на то, что Россия способна спасти Европу от революционной опасности.

На разных этапах Революции доминировали различные политические группы, и каждая из них определяла собственное отношение к «истокам», к Просвещению. Вокруг тех или иных постулатов, сформулированных просветителями, возникали споры. Так было и с образом России: спор философов (спор Вольтера и Руссо) перерос в полемику революционеров с философами, руссоизм превалировал, а от «заблуждений» просветителей публично отрекались.

Особенно успешно на поприще создания новых общественных мифов действовали монтаньяры. Якобинская пропаганда, направленная против коалиции, эффективно создавала новый образ врага, в более широком смысле образ «Чужого». Этот процесс затрагивал и Россию, так как из далекой и незнакомой французам страны она превратилась в столь же далекого, но вполне реального противника. Только убежденные сторонники монархии (из числа эмигрантов), прославляли Россию как средоточие порядка и просвещенных нравов, а также страну, подающую пример правильного государственного устройства. Им Россия казалась последним европейским бастионом Просвещения на пути разрушительного революционного потока.

Одним из примеров новой революционной «россики» было «Путешествие в Россию» П. Н. Шантро (1794 г.). Его автор доказывал, что деспотическое правление приносит вред любому народу, а рабство и религиозный фанатизм лишают его возможности осознать собственные права и почувствовать уважение к ним. Шантро попытался представить с позиций критики социальную картину российской действительности, он скептически относился к результатам реформ Петра I и Екатерины И, поскольку они ни привели ни к уничтожению крепостного права, ни к подлинному просвещению неблагородных сословий, ни к устранению невежества, мешавшего распространению науки и искусства.

Власти революционного Парижа трезво оценивали военный, финансовый и политический потенциал России. Не только жирондисты, но и монтаньярский Комитет общественного спасения желал ограничить всю борьбу с Петербургом дипломатическими мерами. Однако, в публичном политическом пространстве самый далекий и самый осторожный противник Революции — Екатерина II, оказалась наиболее удобной мишенью для критики деспотизма.

В пропагандистских брошюрах и газетах, издававшихся в 1793—1794 гг. на средства Конвента заметен переход от традиционного для Франции в XVI—XVII вв. восприятия России, ядром которого служил архетипический образ чужой «варварской» культуры, расположенной за границами христианской «ойкумены», к восприятию постпетровской России, прежде всего, как значимой военно-политической силы на чашах «европейских весов».

Однако, на смену доминировавшим в системе восприятия образа России культурному и конфессиональному критериям в эпоху Революции пришел новый критерий, — идеологический. Французская нация конституировалась теперь вокруг революционной и республиканской идеологии, внеконфессиональной, а в некоторые периоды антирелигиозной по своему содержанию. В революционных прокламациях республиканская Франция сравнивалась с античной демократией, а на Россию времен Екатерины II переносились черты азиатской деспотии, которая желает направить свои несметные полчища для «усмирения» Франции. Старые представления об этой стране вовсе не исчезли, но они приобрели новые «оттенки» и, в некоторых случаях, новую риторическую обработку.

В период термидорианской реакции внимание по-прежнему было сосредоточено на критике российского «деспотизма» и внешней политики Екатерины II. Директория покровительствовала выходу в свет сочинениям Кастера, Рюльера, Лаво, рассказывавшим неизвестные подробности о жизни Екатерины II и новейшей политической истории России. На таком фоне рождался знаменитый апокриф — «Завещание Петра Великого», в котором был представлен «очерк» российской доктрины по продвижению в Европу.

Отношение французских наблюдателей к российскому самодержавию было подвержено политической конъюнктуре. Планировавшийся при Екатерине II поход русских войск против Революции не состоялся. Первые известия о воцарении Павла I вызывали восхищение и надежды французской прессы. Однако уже в 1798 г. публицисты разочаровались и в Павле I. В прессе вновь вспомнили о мудрой и осторожной политике его матери. Вступление России во Вторую коалицию, договор с мусульманской Турцией и, наконец, обставленное рыцарскими декорациями тираническое правление Павла позволяло сравнивать его то с Аттилой, то с Робеспьером, то с Петром III. Благие начинания и многочисленные законодательные акты царя изображались как чудачества тирана и самодура.

По мере приближения к 1799 г. тема русской опасности становилась все более востребованной во французском обществе, а в пропагандистских целях использовались старые клише о варварстве и агрессивности обитателей «северных пустынь», от демонстрации существования «русской угрозы» журналисты переходили к доказательству призрачности русского могущества. Поход русских войск в Европу 1799 г. сравнивался с вторжением новых варваров. Все характеристики русской армии подтверждали «инаковость» русских, а, в конечном счете, оторванность России от цивилизованного мира. Противостояние Франции и России (в котором Россия была одной из участниц Второй коалиции), преподносилось не как противостояние республики с коалицией тиранов, но как борьба цивилизации против варварства.

Революционные события в самой Франции заметно отодвинули российскую тематику на второй план. Однако рамки восприятия общественным мнением России, оставались прежними. Во французском обществе, пережившем десять лет революционных потрясений и утратившем старые идеалы, ускорилась сама динамика эволюции стереотипных представлений, они приобрели ярко выраженный идеологический оттенок, а этнические представления благодаря бурному развитию периодической печати приобретали массовый характер, становились действительно общенациональными.

Важно отметить, что сохранение стереотипов о варварстве, агрессивности и деспотизме, якобы присущих русским, представления о неверной модели цивилизации страны «сверху», было обусловлено не только зависимостью политического дискурса о России от революционной динамики и отсутствием контактов между представителями политической элиты (в 1792—1799 гг.), но и реалиями российской жизни, социального уклада и традиционной культуры России, которые в представлении западноевропейских наблюдателей контрастировали с привычной им системой ценностей и принципами социального устройства.

Революционные события конца XVIII в. стали переломным моментом для русско-французского культурного диалога. Служившая для просветителей антимоделью общества Старого порядка, воображаемая Россия теперь поменяла знак с плюса на минус, оказавшись для адептов революционного общественного сознания антимоделью самой Революции, и даже антиподом всей европейской цивилизации. Образ России в общественном сознании революционной эпохи выполнял роль образа «Другого», в котором общество нуждалось для конституирования собственных границ и ценностей. Иными были условия формирования этого образа, иной была риторика, к которой прибегали облаченные в республиканские тоги политики, но прежними были.

340 стереотипы восприятия России и даже механизмы их воспроизводства были схожи с теми, которые бытовали до 1789 г.

Подводя итог вышесказанному, нужно признать, что представления о России, свойственные эпохе Революции, явились закономерным результатом развития просветительских дискуссий о цивилизации вообще и о российском варианте цивилизации в частности.

Выступавшая в международных делах как полноправный игрок, Россия отражалась в зеркале общественного мнения Франции при помощи совершенно особой оптики, в которой основную роль играли те же стереотипы, что и прежде, но в новой идеологической трактовке. Изучение изменений, происходивших с этими стереотипами в последнем десятилетии XVIII в. чрезвычайно важно для воссоздания картины того, что одно общество могло знать о другом и какая часть этих знаний становилась достоянием широких общественных слоев, формируя их представления о других нациях в один из переломных периодов истории, которым явилась Французская революция XVIII в.