Политические символы и борьба за власть в 1917 г

Актуальность исследования.

Научная актуальность диссертации определяется противоречием между сложившейся историографической ситуацией и современным пониманием феномена власти. Основной вопрос всякой революции — вопрос о власти. Традиционно в центре внимания историков Российской революции 1917 года, -институты власти и основные участники борьбы за власть, прежде всего крупнейшие российские политические партии и их главные лидеры.

Но даже применительно к мирным, «нормальным» периодам подобный подход вызывает возражения. Тем более осторожно следует относиться к феномену власти во время революций. Революцию можно охарактеризовать как специфическое состояние власти, когда государственность находится в особом, «расплавленном» состоянии. Политические институты эпохи революции невозможно описать с помощью понятий конституционного права, они отличаются от элементов стабильных политических систем. Сложно отличить институты государственной власти от политических организаций.1 Последние присваивают полномочия государственной власти. Одни неустойчивые политические институты, созданные революцией, исчезают, другие — служат основой создания новой государственности.

Если власть — способность проводить свои решения с помощью насилия, закона и авторитета, то возможности властвующих элит в период революций ограничены. Государство перестает быть единственным источником права, появляются конкурирующие центры правотворчества.2.

В эпоху революции государство теряет монополию на насилие, появляются альтернативные военные и полицейские формирования, которые бросают вызов центральной власти.

1 Миллер В. И. Осторожно: история! М., 1997. С.43−44.

2 См.: Токарев Ю. С. Народное правотворчество накануне Великой Октябрьской социалистической революции (март — октябрь 1917 г.). М.- Л., 1965. 186 с.

Важнейшим источником власти становится авторитет. Власть как никогда зависит от общественного мнения, быстрые колебания которого приобретают значение важнейшего политического фактора. Власть постоянно должна доказывать свою легитимность, она заключает, расторгает и перезаключает общественный договор чуть ли не ежедневно.

Очевидно, что без исследования политической культуры революционной эпохи невозможно всестороннее исследование властных отношений. Эти проблемы нельзя изучить без учета борьбы вокруг политических символов.

Настоящее исследование представляет и определенный общественный интерес. Прошедшие два десятилетия дали немало примеров конфликтов вокруг символов, они имели немалое политическое значение. Современная ситуация заставляет историков по-новому взглянуть на историю революции 1917 года.

Объект исследования.

В диссертации изучаются те политические процессы эпохи революции 1917 года, в которых различные политические символы играли важную роль.

Подобный подход позволяет по-новому взглянуть на политическую историю революции, которая часто рассматривается лишь как борьба политических партий за власть. Он дает возможность рассмотреть во взаимосвязи политические конфликты разного уровня, изучить соотношение стихийности и сознательности в массовых движениях, связать политическую историю с историей социальной и культурной.

Предмет исследования.

В диссертации рассматриваются конфликты вокруг политических символов, общественные процессы, в которых символы использовались как важнейший инструмент политической мобилизации. Реконструируются значения политических символов, выявляются их функции и источники распространения (органы государственной власти, политические партии, частные предприятия и лица). Изучается вопрос о влиянии политических символов на массовое сознание.

Степень изученности темы.

Исследование массового сознания эпохи революции необходимо для понимания особенностей функционирования власти в этот период. Важность такого подхода была осознана рядом историков. Показательно, что этот сюжет в разной степени затрагивали авторы ряда известных трудов по истории революции.1.

Первое специальное исследование этой темы было выполнено Г. Л. Соболевым.4 Он поставил вопрос о восприятии различных идеологий массовым сознанием, о воздействии религии и массовой культуры на политическое сознание. К этим сюжетам данный автор обращался и в последующих своих работах.3 Изучение коллективного сознания эпохи революции 1917 г. было продолжено другими исследователями. Из работ последнего времени следует особо выделить монографию О. С. Поршневой.6.

3 Знаменский О Н. Июльский кризис 1917 года. МЛ., 1964. 272 е.- Октябрьское вооруженное восстание: (Семнадцатый год в Петрограде). Л., 1967. Кн. 1 — 2- Астрахан Х. М. Большевики и их политические противники в 1917 году (Из истории политических партий в России между двумя революциями). Л., 1973. 456 е.- Революционный Петроград: Гол 1917 Л., 1977. 439 е.- Старцев В. И. Революция и власть: Петроградский Совет и Временное правительство в марте — апреле 1917 г. М., 1978. 256 е.- Его же. Старцев В. И. Внутренняя политика Временного правительства первого состава. Л., 1980. 256 е.- Его же. Крах керенщины. Л., 1982, 271 е., Питерские рабочие и Великий Октябрь. Л., 1987. 486 с.

4 Соболев Г Л. Революционное сознание рабочих и солдат Петрограда в 1917 г. (Период двоевластия). Л., 1973. 330с.

Соболев Г. Л. Петроградский гарнизон в борьбе за победу Великого Октября. Л., 1985, 31 1 е.- Его же. Пролетарский авангард в 1917 году. СПб., 1993. 264 с.

6 Поршнева О С. Менталитет и социальное поведение рабочих, крестьян и солдат России в период Первой мировой войны (1914 — март 1918 г.). Екатеринбург, 2000. 415с.

Большое значение имеет новаторская работа американского исследователя Р. Стайтса, который рассмотрел различные аспекты истории культуры эпохи революции.7.

Изучению различных политических символов 1917 года посвящены интересные исследования П. К. Корнакова. Жаль, что его замечательная диссертация до сих пор не нашла своего издателя, лишь отдельные ее фрагменты публиковались в виде статей. Исследователь выявил большое количество знамен и флагов в архивах и музеях, восстановил историю их о создания и преобразования.

С.А.Солнцева рассматривала вопрос о том, как Февральская революция повлияла на наградную систему и военную символику.9 Богато иллюстрированная книга В. П. Лапшина посвящена художественной жизни Москвы и Петрограда в 1917 году, в ней рассматривается влияние революционных событий на изобразительное искусство.10.

Работа И. Л. Архипова, посвященная изучению политической элиты России в эпоху Февральской революции, рассматривает различные аспекты политической культуры той эпохи." .

7 Stites R. Revolutionary Dreams: Utopian Vision and Experimental Life in Russian Revolution. New YorkOxford, 1979; Его же. Революционная культура и ее место в истории культурных революций // Анатомия революции: 1917 год в России: Массы, партии, власть. С.-Петербург, 1994. С.372−382;

8 Корнаков П. К. Символика и ритуалы революции 1917 г. // Анатомия революции: 1917 год в России. С.356−365- Его же. 1917 год в отражении вексиллологических источников (По материалам Петрограда и действующей армии): Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Л., 1989; Его же. Опыт привлечения вексиллологических источников для решения геральдических проблем // Труды Государственного исторического музея. М., 1986. Вып. 61. С. 134−144- Его же. Знамена Февральской революции //Геральдика: Материалы и исследования. Л., 1983. С.12−26- Его же. Краски войны // Родина. 1990 JV" 10. С.26−28, 34, 50−51- Его же. Автограф художника // Музейное дело в СССР. М&bdquo- 1980. С. 140−146.

0 Солнцева С. А. Награды Временного правительства // Военно-исторический журнал. 1998. № 3. С.72−78- Ее же. Военная символика Февральской революции // Там же. 1999. № 5. С.68−78.

10 Лапшин В. П. Художественная жизнь Москвы и Петрограда в 1917 году. М., 1983.

11 Архипов И. Л. Российская политическая элита в феврале 1917: Психология надежды и отчаяния. СПб., 2000.

Изучению российской революционной традиции и языка эпохи революции уделяет немалое внимание британский историк О.Файджес.12 Совместно с автором настоящего исследования он подготовил книгу,.

I л посвященную языку и символам Российской революции 1917 года.

Американский исследователь М. Стайнберг издал сборник документов, отражающих особенности массового политического сознания в 1917 г. Авторское введение является небольшим самостоятельным исследованием.14.

В настоящем исследовании использовались различные работы по геральдике, фалеристике, бонистике, ономастике.

Методологические основы исследования.

При разработке общей методологии исследования диссертант опирался на философские, социологические, политологические, антропологические работы, посвященные изучению феномена власти, политической культуры и политических символов.

Термин «политическая культура» ввел в 1784 г. И. Г. Гердер. В России понятие появилось позже. В книге В. В. Ивановского «Вопросы государствоведения, социологии и политики» (Казань, 1899) оно уже встречается, хотя автор, употребляя его, имеет в виду лишь политическое воспитание и образование. В начале XX века термин «политическая культура» использовали М. Острогорский, В. Миров, А. Рыкачев, П.Струве. Для последнего этот термин имел особое значение, впервые Струве употребил его в 1901 г., а затем неоднократно обращался к этому понятию. Данное словосочетание употреблял и В.И.Ленин13.

12 Figes О. A People’s Tragedy: The Russian Revolution, 1891−1924. London, 1996. 923pFiges О. The Russian Revolution of 1917 and it’s Language in the Village // Russian Review. 1997. Vol. 56. N 3.

13 Figes О., Kolonitskii В. Interpreting the Russian Revolution: The Language and Symbols of 191 7. New HavenLondon, 1999. 198p.

14 Steinberg M D. Voices of Revolution, 1917. New HavenLondon, 2001. 404 p.

13 Дука A.B. Политическая культура: Проблемы генезиса и принципы типологии:

Однако специальный термин «политическая культура» был по-настоящему введен в научный оборот американским политологом Г. Алмондом в 1956 году и стал особенно популярным после публикации книги, написанной Алмондом в соавторстве с С.Вербой.16 Согласно Алмонду каждой политической системе свойственна определенная политическая культура, образец ориентаций на политическое действие. В качестве элементов политической культуры он выделяет восприятие различных аспектов политической жизни на уровне знаний и представлений, эмоциональный настрой (политические симпатии и антипатии) и оценочное (нормативное) отношение к политическим явлениям и структурам. Термин «политическая культура» начал активно применяться в разных областях обществознания, и использовался столь широко и вольно, что можно говорить о злоупотреблении «модным» понятием. Оно оказалось востребованным, заполняя терминологический вакуум, образовавшийся в разных дисциплинах. Интерес к этой проблематике стимулировался осознанием необходимости изучения дестабилизированных политических режимов, сопутствующие процессы невозможно описать лишь исследуя политические институты. Единое понимание термина «политическая культура» отсутствует, исследователи трактуют его по-разному. Эта многозначность, «размытость» служит косвенным доказательством востребованности понятия.17 Термин начинает появляться в исследованиях по истории России и, в частности, в работах по.

1 8 истории Российской революции.

Диссертация на соискание ученой степени кандидата политических наук. СПб., 1995. С.3−8- Его же. Политическая культура русских национал-патриотов. СПб., 1995. 31с.

16 Almond G., Verba S. The Civic Culture: Political Attitudes and Democracy in Five Nations. Princeton, 1963.

17 О различных подходах к изучению феномена политической культуры см.: Kavanagh D. Political Culture. LondonBasingstoke, 1972; Зарубежная научная литература о политической культуре стран Запада: Реф. Сб. / Отв. Ред. Ю. А. Борко. М., 1981.

18 См.: Халилова Т. В. Региональное лидерство и политическая культура (на материалах Казанской губернии), февраль 1917 — июль 1918 гг.: Автореф. дис. канд. ист. наук. Казань, 2000.

Изучение политических культур важно для историков революций: в нестабильные периоды политические институты порой почти растворяются в политической культуре, и, в то же время, создаются условия для «застывания», «кристаллизации» политических культур, создания на их основе новых политических институтов. Изучение политической культуры помогает также понять важный для эпох революций процесс перехода от психологии индивидуумов к действиям коллективов. Наконец, политическая культура оказывает необычайно сильное воздействие на общественное мнение, на отношение к текущим политическим вопросам. Ценности политической культуры могут иметь столь большое значение для индивидуума, что он стремится к искаженному восприятию политической реальности, чтобы сохранить эти ценности.

У историков Российской революции существует особый стимул к изучению проблем политической культуры: эти сюжеты давно уже привлекают внимание исследователей Великой Французской революции. Новый импульс изучение этой темы получило в 70-е и 80-е годы. Были созданы работы, посвященные празднествам и песням Французской революции, образам Марианны.19.

У исследователей нет единого подхода в определении понятия «политическая культура», но существуют положения, которые разделяются большинством авторов. Все признают, что важнейшим элементом политической культуры является политическая традиция. При всех исследовательских подходах невозможно отрицать, что политические символы, важнейшие составляющие ментального устройства, бесспорная часть политической культуры. Символы являются неотъемлемой частью.

19 Agulhon M. Marianne into Battle: Republican Imagery and Symbolism in France, 17 891 880. Cambridge, 1981; Ozouf M. Festivals and the French Revolution. Cambridge, Mass., 1988; The New Cultural History / Ed.L.Hunt. Berkeley, 1989; Baker K. Inventing the French Revolution: Essays on French Political Culture in the Eighteenth Century. Cambridge, 1990; Mason L. Singing the French Revolution: Popular Culture and Politics, 1787−1799. Cornell, 1996. формирования, фиксации и воспроизводства идентичности любой политической общности. Некоторые авторы вообще предлагают рассматривать всю «политическую культуру» как символическую систему, политическая культура трактуется как «система политических символов, входящая в более широкую систему, которую можно обозначить термином политическая коммуникация» .20.

Для исследователя, изучающего политическую историю, символы представляют особый интерес: они служат ключами для интерпретации политических культур.

Под политическими символами мы понимаем часть знаков (предметы, слова, тексты, музыкальные произведения, жесты и др.), которые используются при осуществлении власти и борьбе за власть. Символы отличаются от других знаков, не обладающих символическим значением, своей многозначностью: т.н. «утилитарным» символам многозначность мешает, порой она делает невозможным их функционирование. Знаки, лишенные символического значения, могут превращаться в символы, а неполитические знакиполитизироваться. Например, буквы алфавита в разные периоды приобретали роль политических символов.

В политической жизни символы выполняют разнообразные функции.

Они могут быть средством идентификации, способствовать развитию группового сознания, солидарности и чувства принадлежности к единому социальному целому. Символика указывает на коллективную идентичность, являясь ее знаком. В некоторых ситуациях именно символы становятся фактором, определяющим, конструирующим политические сообщества.

Очевидна демонстративная функция политических символов, с их помощью, например, указывается и подтверждается факт политических изменений: захват власти может сопровождаться демонстративным присвоением признанных государственных и (или) национальных символов.

20 См.: ГаджиевК.С. Политическая наука. М., 1995. С.340−341. власти, либо их радикальным отрицанием и утверждением иной (новой, воскрешенной) системы символов.

Функции мобилизации и легитимации основаны на резонировании символов с коллективным сознанием. Обращение к значимым символам является инструментом оправдания целей и средств субъектов политического процесса, ресурсом мобилизации поддержки. Символы могут легитимизировать субъекты, которые их используют.

Компенсаторная функция политических символов выражается в том, что символические изменения порой являются замещением, суррогатом преобразований, когда на пути последних стоят политические, социальные и психологические барьеры. Порой власти пытаются укрепить свое положение, подменяя, тем самым, назревшие реформы. Например, они проводят акции по переименованию улиц и городов, возведению (разрушению, восстановлению) монументов, откладывая проведение непопулярных и трудных преобразований.

Следует выделить и коммуникативную функцию символов. Многие идеологические тексты проникали в массовое сознание как через их адаптированные версии, так и посредством распространения соответствующих символов, которые выражают политическую идею в простой и лаконичной форме. Современные идеологии стремятся выразить себя через символы, которые люди, доверяющие чаще образу, чем печатному слову, могли бы понять сразу, увидев и потрогав. Фотография, кино, звукозапись и современный.

2 1 политический ритуал придают особую роль символам, Но для получения и понимания идеологической информации адресаты должны знать значения символов, должны уметь их «читать» и «переводить». Нередки случаи, когда символ воспринимается не так, как это планировали его «создатели» и распространители. Символы амбивалентны, они могут действовать как в интересах использующей их политической группы, так и против нее.

21 Dresher S., Sabean D., Sharlin A. Introduction: George Mosse and Political Symbolism // Political Symbolism in Modern Europe: Essays in Honour of George L. Mosse. New Brunswik, London, 1982. P. 1−1 5.

В разные периоды усиливается та или иная функция символов и интенсивность символической деятельности, в том числе и деятельность различных субъектов «символотворчества». К числу последних можно отнести властные структуры, политические партии и общественные движения, частные лица и организации. В разных ситуациях различна и роль средств массовой информации в процессах символических изменений.

Роль политических символов, апеллирующих не только к разуму, но, прежде всего к эмоциям, возрастает в периоды социальных и культурных потрясений, которые провоцируют архаизацию сознания. В эти эпохи воскресают древние образцы синкретического восприятия символа, когда борьба за символы власти была важнейшим элементом борьбы за власть. В периоды дезинтеграций возрождаются древние формы проявления властных.

22 отношений, этот феномен получил название «архаического синдрома». Сфера рационального сужается, размывается, возрастает роль чувственно-эмоционального восприятия. Актуализируются архаические пласты человеческого мышления, для которых символ власти и сама властьтождественные реалии. В эпохи социальных революций идут поиски новых форм социальных связей, обеспечения социального единства на иной основе. Сознание этих периодов тяготеет к повышенной семиотичности, «знакомании» .21 Революцию нельзя понять без изучения ее политических символов. Речь должна идти не только об их собирании, описании и классификации. Исследователь должен выявить ту роль, которую они играли в различных политических процессах.

О воссоздании в эпоху революции архаичных отношений власти — подчинения пишет В. П. Булдаков. См.: Булдаков В. П. Красная смута: Природа и последствия революционного насилия. М., 1997. 375с.

Попов В. А. Символы власти и власть символов // Символы и атрибуты власти: Генезис. Семантика. Функции. СПб., 1996. С. 13- Кантор A.M. Город и социальный кризис в России XVII века: Русский опыт социального единства // Социальная история: Проблема синтеза. М, 1994. С. 127.

В данной диссертации использовались различные методы исторического исследования.

Диссертант стремился прежде всего реконструировать истории конфликтов разного масштаба и уровня вокруг политических символов. Для этого привлекались, критически изучались и интерпретировались источники разного типа.

Понять роль и значение каждого конфликта можно лишь рассматривая его в контексте политической борьбы, учитывая особенности времени, места, характера участников, их сознания.

Сравнение различных конфликтов позволило выявить особенно распространенные типы данных конфликтов и восстановить значения политических символов эпохи революции.

Изучение комплекса конфликтов дало возможность сделать некоторые выводы, касающиеся развития символических систем. Тем самым уточняется и дополняется общая картина борьбы за власть в 1917 году.

На всех этапах исследования диссертант стремился руководствоваться принципом историзма, это особенно важно при изучении темы, которая продолжает оставаться крайне политизированной.

Традиционные методы исторического исследования политических процессов (историко-генетический, сравнительно-исторический, источниковедческий) в диссертации дополняются подходами, используемыми в исторической антропологии, социальной психологии, социологии.

Источниковая база исследования.

Для настоящего исследования важным источником являются законы, постановления, распоряжения и обращения центральных и местных органов власти. Часть документов такого рода обнаружена в специальных изданиях («Вестник Временного правительства», «Собрание узаконений и распоряжений правительства»). Эти источники содержат информацию о нормах — запретах и правилах использования государственных символов. Они позволяют также составить представление о том, как власти стремились использовать политические символы для укрепления своего положения.

Эти источники дополняются материалами делопроизводства органов власти. Они позволяют рассмотреть обстоятельства принятия законов, постановлений и распоряжений, порой они содержат комментарии и аргументацию заинтересованных сторон. Так, всевозможные обращения в различные органы власти позволяют изучить массовое сознание эпохи. Материалы Юридического совещания при Временном правительстве и Особого совещания по делам искусств при Комиссаре Временного правительства над бывшим Министерством двора и уделов (фонды 1792 и 6834 Государственного архива Российской Федерации).

Большое значение имеют приказы военного и военно-морского командования разного уровня. Подобно законам и распоряжениям приказы позволяют составить представление о нормах, правилах использования символов. Но они также содержат важную информацию о распространенных отклонениях от нормы (например, если приказ требует соблюдения формы одежды, то это значит, что уставные нормы часто нарушались). Поэтому изучение приказов важно для понимания политических конфликтов эпохи революции. Часть приказов выявлена в ведомственных изданиях («Русский инвалид», «Еженедельник морского сборника»). Многие приказы обнаружены в фондах Российского государственного архива Военно-морского флота (Ф.249 -Приказы по флоту и морскому ведомствуФ.353 — Штаб сухопутных войск, подчиненных командующему флотом Балтийского моряФ.4Г7 — Главный морской штабФ.479 — Штаб командующего флотом Балтийского моряФ. 507 — Штаб начальника дивизии подводных лодок Балтийского моряФ. 715 -Штаб начальника речных сил на р. ДунаеФ.716 — Морской штаб Верховного главнокомандующегоФ.935 — Гвардейский экипаж и др.).

Для данного исследования немалое значение имеют протоколы, решения и резолюции общественных организаций. В условиях революции эти организации действовали как органы власти, вступая нередко в конфликты с правительством и военным командованием. Но эти источники важны также для исследования общественного мнения эпохи. Часть материалов такого рода выявлена в РГА ВМФ (Ф.Р-21 — Центральный комитет Всероссийского военного флотаФ. Р-95 — Центральный комитет Балтийского флотаФ. Р-181 -Севастопольский Совет военных и рабочих депутатовФ. Р-183 — Центральный комитет Черноморского флотаФ. Р-661 — Кронштадтский Совет рабочих и солдатских депутатовФ. Р-2063 — Гельсингфорсский Совет депутатов армии, флота и рабочих).

Для изучения политической борьбы 1917 года незаменимым источником являются информационные сообщения и репортажи, публиковавшиеся в современных периодических изданиях. В диссертации использованы центральные и местные издания различной политической ориентации. В ряде случаев использовались современные обзоры печати (их наиболее полная коллекция содержится в фонде 1470 Российского Государственного исторического архива).

Эти источники дополняются дневниками, письмами и воспоминаниями современников. Диссертантом выявлены некоторые источники, хранящиеся в Российском государственном военно-морском архиве (Ф.315 -Материалы по истории русского флотаФ. Р-29 — Морская историческая комиссия при историческом отделе Оперативного управления штаба РККФФ. Р-315 -Материалы по истории Советского военно-морского флота) и Рукописно-документальном фонде Центрального военно-морского музея.

Настоящее исследование невозможно было бы провести без изучения изобразительных материалов. Немалая их часть публиковалась ранее, некоторые источники были выявлены диссертантом в Фонде фотографий и негативов и Фонде хранения знамен, флагов, обмундирования и нумизматики Центрального военно-морского музея, в Архиве кино-, фото-, фонодокументов.

Санкт-Петербурга, в Отделе эстампов Российской Национальной библиотеки, в частных коллекциях.

Сами символы также служат важным источником для настоящего исследования. Использовались их описания в нормативных актах, современных периодических изданиях и каталогах. Изучались некоторые значки, элементы формы одежды, хранящиеся в Фонде хранения знамен, флагов, обмундирования и нумизматики Центрального военно-морского музея.

Для изучения массовой культуры эпохи революции важны каталоги и рекламные объявления кинематографов, киностудий, фирм, производивших граммофонные пластинки. Эти источники важны для изучения вопроса о взаимодействии массового политического сознания и рыночных структур.

Различные песенники также служат важным источником. Удалось.

24 выявить 82 песенника, изданные в 1917 году. Изучение истории революционных песен позволяет расширить наши представления о массовом политическом сознании.

Всего в диссертации используются материалы 74 фондов, хранящихся в 19 отечественных и зарубежных архивохранилищах.

Цель и задачи исследования

.

Отношение к символам и к борьбе вокруг символов служит важным индикатором влияния властных структур и других субъектов политического процесса. Изменения в системе господствующих систем символов отражают влияние сил, претендующих на власть. Изучение меняющихся символов позволяет лучше проследить этапы и особенности борьбы за власть.

Символы — важный инструмент борьбы за власть, а порою и автономный фактор, провоцирующий и организующий политические конфликты. Поэтому.

2 I.

Источники: «Книжная летопись» за 1917 год, каталоги и картотеки Российской Национальной библиотеки, каталоги издательств. Подробный список изданий песенников содержится в монографии Н. И. Миронец: Миронец НИ. Революционная поэзия Октября и гражданской войны как исторический источник. Киев, 1988. С. 167−174. исследование символов может помочь и изучению техники политической борьбы.

Историк должен реконструировать различные значения символов, которые порой весьма отличаются от современных их толкований. Изучение символов необходимо для исследования массового политического сознания революционных эпох, которое само становилось фактором власти.

Особый интерес представляет отношение к символам военнослужащих, жизнь которых регламентируется всевозможными символами и ритуалами. В подобных условиях даже самые аполитичные солдаты и матросы, в отличие от части штатских, вынуждены были втягиваться в политику: они попросту не могли не выразить своего отношения к старым и новым символам и ритуалам. Тут не только определенные действия, но и бездействие порой превращалось в политическую демонстрацию.

Этим определяются задачи настоящего исследования:

1. Изучить роль российская революционной традиции, революционных символов в событиях Февральской революции.

2. Рассмотреть политическое значение «праздников свободы» .

3. Выявить влияние революционных символов и языка революции на жизнь Русской Православной церкви.

4. Изучить конфликты вокруг «старых» символов (государственные гимн и герб, национальный флаг, военные знамена и военно-морские флаги, царские портреты и памятники «старого режима», награды и форма одежды, имена, воспринимавшиеся как «старорежимные»).

5. Исследовать конфликты вокруг «новых» политических символов (красные флаги, революционные песни, формы обращения).

6. Рассмотреть вопрос о влиянии революционной традиции на массовую культуру.

7. Изучить воздействие революционных символов на массовое политическое сознание.

Временные рамки исследования.

Хронологические рамки исследования определяются общей периодизацией политической истории России. Исследуется, в основном, период с февраля 1917 года по январь 1918 года.

Февральская революция качественно изменила политическую ситуацию в стране. Для настоящего исследования труднее определить завершающую временную границу: и после прихода к власти правительства большевиков, после разгона Учредительного собрания многие конфликты вокруг политических символов продолжались, приобретая, порой, новое значение.

Поэтому в некоторых случаях мы выходим за означенные хронологические рамки.

Во-первых, даже самое краткое описание российской революционной традиции требует исторических экскурсов.

Во-вторых, для понимания значения ряда конфликтов вокруг политических символов в 1917 году необходимо упомянуть их развитие в последующий период.

Научная новизна исследования.

В диссертации по-новому предлагается взглянуть на политическую историю эпохи революции 1917 года. Обычно революция рассматривается лишь как история политических партий, институтов власти и политических деятелей. В настоящем исследовании впервые в отечественной историографии борьба вокруг систем политических символов рассматривается как важная часть политического процесса. Изучение конфликтов вокруг символов позволяет связать политическую историю с культурной и социальной историей, рассмотреть вопрос о политизации повседневной жизни в эпоху революции.

Предложенный подход позволяет по-новому взглянуть на известные исторические источники, традиционно использующиеся в исторических исследованиях (тексты политических лидеров, пропагандистские материалы).

В российских и зарубежных архивохранилищах, библиотеках и музеях диссертантом выявлены и введены в научный оборот новые исторические источники.

Научная и практическая значимость исследования.

Материалы и выводы диссертации могут быть использованы для подготовки обобщающих работ по истории Российской революции 1917 года, общих и специальных учебных курсов.

Апробация исследования.

Материалы диссертации отражены в монографии «Символы власти и борьба за власть: К изучению политической культуры Российской революции 1917 года», и в ряде других публикаций. Всего по теме диссертации опубликована 21 работа.

Основное содержание работы и главные выводы исследования были изложены в докладах и сообщениях на научных конференциях и симпозиумах, организованных Санкт-Петербургским Институтом истории Российской Академии наук (1993, 1997, 1998, 1999), Центром по изучению славистики Университета Хоккайдо (Япония, 1994), Санкт-Петербургским государственным университетом (1995), Санкт-Петербургским государственным университетом культуры и искусств (1996), Университетом города Тарту (Эстония, 1996, 2000), Научным советом «История революций в России» РАН (1997), Государственным музеем политической истории (Санкт-Петербург, 1997, 2001), Российским государственным педагогическим университетом им. А. И. Герцена (Санкт-Петербург, 1998), Институтом всеобщей истории РАН (2000), Группой по изучению Российской революции (Великобритания, 2001), Гиссенским университетом (Германия, 2001).

Доклады были представлены также на 6-м международном конгрессе по изучению Центральной и Восточной Европы (Тампере, Финляндия, 2000), 33-м конгрессе Американской ассоциации славистов (Арлингтон, США, 2001).

С докладами по теме диссертации автор выступал в Оксфордском (Великобритания, 1995), Стэнфордском (США, 1998), Принстонском (США, 1998, 1999), Иллинойском (США, 1999), Джорджтауном (США, 2001), Колумбийском (США, 2002), Гарвардском (США, 2002) университетах.

По теме диссертации были подготовлены специальные курсы, которые читались студентам и аспирантам в Государственном университете культуры и искусств (Санкт-Петербург, 1998;2001), в Европейском университете (Санкт-Петербург, 1998;2000), в Саратовском государственном университете им. Н. Е. Чернышевского (2001), в Университете города Тарту (Эстония, 2001).

Исследование обсуждалось и получило одобрение на заседании группы по изучению революций и общественных движений Санкт-Петербургского Института истории Российской Академии наук.

Материалы исследования уже были отчасти использованы в работах историков, в учебных курсах, цитировались в средствах массовой информации.

Исследования диссертанта рецензировались в российских и зарубежных.

25 изданиях.

25 Russian History. 1999. Vol. 26, If 3. P. 343 — 345- Revolutionary Russia. 2000. June. P. 118 — 121- Вопросы истории. 2001. № 6. С. 164 — 166, Московские новости. 2001. 31 декабряНовое литературное обозрение. 2002. № 6 (52). С. 334 — 346.

I. Свержение монархии и политические символы.

Заключение

.

К 1917 году в России сложилась своеобразная политическая контрсистема — система революционного подполья. В разные периоды, в различных странах существовали и более развитые структуры подполья, однако, в отличие от русского образца, они были, как правило, направлены против чужеземного господства (Польша, Ирландия). В России же подполье часто было направлено и против «своей» империи. Несмотря на полицейские репрессии и разоблачения, структуры революционного подполья воссоздавались вновь и вновь. Возрождение, воссоздание организаций революционного подполья облегчалось наличием специфической политической культуры революционного подполья, которая была создана благодаря творческим усилиям нескольких поколений революционных интеллектуалов. Так, появились сотни стихотворных текстов, на основе которых были созданы десятки популярных революционных песен. При этом авторы ориентировались на европейскую революционную и социалистическую традицию, особенно ощутимо здесь влияние французской и польской революционных традиций.

Субкультура революционного подполья вступала в диалог с субкультурами различных социо-культурных групп, возможно, это и было важным фактором ее саморазвития. Нельзя не видеть связь субкультуры подполья с культурой российской интеллигенции. Традиция революционного подполья оказала немалое воздействие и на формирование субкультуры «сознательных рабочих», т.н. «рабочей интеллигенции» .

Практически все важные революционные символы были созданы до революции 1905 года, можно предположить, что в ходе Первой российской революции и в последующий период, в новых условиях, потенциальные творцы революционных символов нашли иные способы для политического и творческого самовыражения. Однако в этих условиях революционная символика получила широкую известность, революционные символы тиражировались. Политическая культура подполья, оставаясь нелегальной, подпольной, проникала и в массовую культуру.

Февральская революция на какое-то время объединила совершенно несоединимые политические движения, сплотившихся против общего врага -" темных сил". При этом сам этот термин мог «переводится» совершенно по-разному. «Темные силы» в одних случаях означали Распутина и т.н. «распутинцев», в других — «германскую партию» и «немецких шпионов», «придворную партию» и некий «черный блок». Черносотенцы именовали так евреев и масонов, социалисты же — монархистов, а то и «буржуев». Против «темных сил», этого «общего» врага выступили республиканцы и монархисты, социалисты и предприниматели, сторонники войны и ее противники, приверженцы империи, сторонники национальной автономии и сепаратисты.

Но, преследуя различные цели, они использовали в целях мобилизации одни и те же политические символы, хотя и не всегда отождествляли себя с ними. Февральская революция происходила под красным флагом, под звуки французской «Марсельезы» и под пение русской «Рабочей марсельезы» .

Для одних это были давние, важные и дорогие символы. Некоторые же активные участники Февраля либо лишь терпели революционную символику, либо пытались тактически ее использовать в своих интересах. Однако даже подобное «толерантное» отношение к революционной символике ради достижения конкретных политических целей способствовало ее утверждению. Националисту В. В. Шульгину «крикливые звуки» и «завывание» «Марсельезы» «резало нервы», однако само присутствие этого известного консервативного политика при исполнении «гимна свободы» делало песню «своей», респектабельной, чуть ли не законной и для многих умеренных участников революции'.

Социалисты не были единственными участниками революции, которую они сами считали «буржуазно-демократической», но она прошла под.

1 Шульгин В. В. Дни. 1920: Записки. М, 1989. С. 183, 190−191, 197, 210. социалистическими и революционными символами, что серьезно повлияло на дальнейшее развитие страны.

Либералы не предлагали в 1917 году своих особых символов. Показательно, например, что в отличие от всевозможных социалистических партий кадеты не издавали в 1917 г. сборники песен. П. Н. Милюков позднее писал: «Партия народной свободы сознавала всю опасность крутого разрыва с политической символикой прошлого». Однако, как мы видим, старые символы радикально отвергались, и связывать с ними свою судьбу в 1917 году было равнозначно политическому самоубийству: они все чаще воспринимались как символ «контрреволюции». Именно так многие современники относились к похоронам казаков, погибших в дни Июльского кризиса в Петрограде: организаторы этой церемонии демонстративно игнорировали революционную символику «нового строя» .

Символы революционного подполья, связанные с европейской социалистической традицией, практически монополизировали после Февраля политическую сферу. В России существовал редкий для военного времени политический плюрализм (возможности монархистов, однако, были существенно ограничены), но в сфере политической символики почти безраздельно господствовали знаки революционного подполья. Любое же покушение на революционные символы воспринималось как контрреволюция. Многие рядовые сторонники Февраля, вне зависимости от своей партийной принадлежности, необычайно болезненно относились к любым попыткам даже частичной символической реставрации. Сложившуюся ситуацию вынуждены были учитывать даже правые политические деятели — вынужденные прибегать к политической мимикрии, они использовали революционную политическую символику.

2 Милюков П. Н. При свете двух революций // Исторический архив. 1993. N 1. С. 171. См. также: Stites R. Revolutionary Dreams: Utopian Vision and Experimental Life in Russian Revolution. New YorkOxford, 1979. P.82.

Политическая, культурная и психологическая атмосфера, сложившаяся в стране после Февраля, стимулировала процесс создания новых политических символов. Именно в этот период начинает фактически складываться советская «геральдическая» система.

Символы революции стали фактически символами революционного государства, хотя это не соответствовало законодательству Временного правительства, а порой и явно противоречило юридическим актам, этим правительством одобренным. При этом часть министров активно использовала революционную символику, и способствовала ее легитимации. Двойственное отношение к государственной символике символизировало кризис власти после Февраля. Создавая государственную символику своего режима, делая, например, красный флаг государственным, большевики лишь узаконили реально сложившуюся ситуацию. Отменяя же ордена, погоны и другие знаки отличия, они опирались на массовое и стихийное движение, развивавшееся в течение нескольких месяцев.

Категорическое отрицание старых политических символов имело важное политическое значение. Подчас именно старые символы становились почвой для конфликтов между рядовыми военнослужащими и офицерами, командованием. В конце-концов основную выгоду из этих конфликтов извлекали большевики и их союзники, однако, можно с уверенностью утверждать, что множество больших и мелких «битв за символы» начиналось без прямого участия активистов политических партий. Символы были важнейшим фактором самоорганизации стихийных движений, которые были важным фоном борьбы политических партий и, разумеется, часто влияли на ее исход.

Соответственно, важно выделить периоды, когда борьба вокруг символов приобретает особенно острый характер.

В марте-октябре особое значение имела борьба за утверждение новых символов и ритуалов (Красный флаг, красные банты, «Марсельеза» и др.) и за отрицание символов и ритуалов «старого режима» (национальный флаг, гимн, «поминание» во время церковных служб, погоны, названия кораблей, отдание чести и др.). Исход этих конфликтов вел к усилению власти Советов и войсковых комитетов, хотя они и не всегда сами были инициаторами данных политических баталий, а шли за массовым стихийным движением. В конце-концов и правительство шло навстречу этим движениям, фактически (а иногда и юридически) отрицая статус «старых» символов и придавая официальный статус символам революционным.

После Июля правительство пытается стабилизировать и упорядочить систему государственных символов, отдавая, например, приказы о повсеместном восстановлении официального военно-морского флага. И хотя данное постановление было исполнено, но с точки зрения носителей революционной политической культуры, придерживавшихся разных политических взглядов, действия властей выглядели как «реставрация». Восстанавливая дисциплину, они отдавали своим противникам революционные символы, важнейший в тех условиях инструмент политической мобилизации и легитимации.

К осени 1917 года мода на политику сменяется апатией и разочарованием. Но воздействие революционной традиции наложило глубокий отпечаток на национальную политическую культуру, ее влияние испытывали подчас люди и группы, находившиеся в противостоящих лагерях.

Показательно, что осенью вновь обостряются конфликты вокруг символов, особенно остро они протекают в вооруженных силах. В армии вновь становится актуальным вопрос о погонах, а в военном флоте вновь оспаривается авторитет военно-морского Андреевского флага. Все это было знаком радикализации масс, процесса, способствовавшего политической победе большевиков и их временных союзников — левых эсеров, интернационалистов, анархистов, украинских социалистов. Однако у нас нет свидетельств того, что за всеми этими конфликтами непосредственно стояли какие-либо партийные организации. Вернее было бы предположить, что символы, воспринимавшиеся как «старорежимные», вновь стали инструментом самоорганизации непартийных масс, формой, позволявшей им выразить свое недовольство.

Политическая борьба почти всегда является и борьбой политических символов, конфликтом разных систем символов. Так, в 1917 году система символов революционного подполья вытесняла государственные и национальные символы, которые воспринимались как символы «старого режима» .

Однако после Февраля «борьба за символы» имела и другие измерения. Так, шла борьба за право обладания тем или иным символом, попытки оппонентов использовать «свою» символику встречались необычайно резко. Это нашло отражение и в языке революции: себя, своих политических вождей, например, именовали «истинными знаменосцами», которые «высоко держат» красный флаг. Такая формулировка предполагала, что существуют еще знаменосцы «неистинные», недостойные святых символов, либо обманом их присваивающих.

Борьба шла и за понимание символа, за право его «перевода», приписывания ему того, или иного значения. Не все сторонники революции, например, расшифровывали именно социалистическое значение символов, так, для многих красные знамена были общими «флагами свободы», «флагами братства». Они могли восприниматься и как символы интернационализма, противостоящие всем национальным символам, и как новый русский национальный флаг, символ «революционного оборончества». Но красные флаги могли восприниматься как «знамена пролетариата», как символ борьбы с «буржуазией». В ходе развития революции массы могли переориентироваться на радикальные значения уже принятых символов. Менялась иерархия коннотаций, на первый план выходило самое радикальное понимание знака. «Марсельеза», например, не воспринималась уже как патриотический гимн, она использовалась, одновременно, и как песня политического протеста, и как государственный гимн.

Ориентируясь на «углубление» революции большевики могли использовать практически всю систему символов, утвердившуюся после Февраля. Она не требовала радикальной замены, менялась лишь иерархия символов и их «перевод» в рамках единой знаковой системы. «Интернационал», например, потеснил «Марсельезу», хотя, первоначально и не устранил ее. И в глазах многих сторонников Февраля использование и развитие «их» системы политических символов большевиками делало новый режим «революционным», а значит и легитимным.

Можно предположить, что именно политические символы, особенно песни, повлияли на формирование политической культуры «масс», «проснувшихся» к политической жизни после Февраля.

Именно усвоение (и неоднократное «повторение») политических символов было, как правило, начальной фазой политизации. В этом отношении многие солдаты и матросы 1917 года повторяли путь, пройденный ранее несколькими поколениями русской революционной молодежи.

Специфика российской революции 1917 г. заключалась в ее синкретичности: символические изменения имели не только собственно политический, но и политико-морально-религиозный смысл. Язык и символы Российской революции проникали в Русскую православную церковь. Но оборотной стороной политизации церкви была сакрализация политики. Революционные символы приобретали особый, свщенный характер, порой фетишизировались.

Революционные символы оказывали на массы, только приобщавшиеся к политической жизни, особое эмоциональное и эстетическое воздействие.

Массовая политизация после Февраля первоначально проявлялась в огромном спросе на политическую литературу. Однако многочисленных неофитов политической жизни ждало серьезное разочарование: столь притягательные политические тексты содержали огромное количество специальных терминов и непонятных слов, язык современной политики оставался своего рода чужим, иностранным языком. Требовался специальный «перевод» их1.

В этой обстановке именно революционные символы вводили массы в мир политики. Понимаемые буквально, они использовались как инструменты для описания, классификации и интерпретации сложнейшей действительности, как непосредственное руководство к действию. Монопольное положение революционной символики после Февраля объективно вело к углублению революции, вся система революционных символов этому способствовала. Это было на руку прежде всего большевикам и их политическим союзникам. Для достижения же целей, поставленных Временным правительством, для создания общенационального единства, утверждения «общенародного» характера революции, для ведения войны символы «новой жизни» вряд ли были хорошим средством. Скорее могли содействовать «углублению» революции, культурной и психологической подготовке к гражданской войне. Они ориентировали прежде всего на борьбу с внутренним врагом, политическим и социальным. Наконец, они практически исключали возможность присутствия «врага слева», и это также создавало благоприятные условия для сторонников новой революции.

В итоге умеренные социалисты находились в двойственном положении: они не могли отказаться от своих давних политических символов, продолжали их распространять и пропагандировать, они никак не могли уступить их своим противникам. Но в то же время многие осознавали возможные последствия распространения и возможности радикальной интерпретации революционной символики. Умеренные представители новых властей порой откровенно формулировали свои страхи. Вскоре после Февраля Исполнительное бюро.

3 О проблемах «перевода» языка современной политики в 1917 году см.: Figes О. The Russian Revolution of 1917 and it’s Language in the Village // Russian Review. 1997. Vol. 56. N 3.

Общественного комитета Симферополя выступило против публикации в городе брошюры «Песни свободы», в которую включались ранее запрещенные песни. Публикация, на взгляд членов бюро, отличалась «своей неуместностью в светлый миг торжества революции и своей опасностью для темной массы» 4.

Но и представителей радикальной интеллигенции возможное воздействие ее собственных символов не могло не пугать. Известный библиограф И. В. Владиславлев писал в предисловии к сборнику революционных песен: «Свободный народ будет петь песни свободы, сложенные предыдущими поколениями борцов,. но пути, которыми он будет идти к светлому будущему, будут у него свои, отличные от тех, которыми приходилось идти прошлым поколениям. Народ. не пойдет дорогой крови и насилия, на которую толкала его раньше рука правящих страною палачей и обезумевших от крови деспотов».3.

Данное высказывание ярко иллюстрирует двойственное и трагическое положение многих представителей радикальной интеллигенции: создавая и распространяя систему революционных символов, утверждая фактически ее монополию после Февраля, они, вместе с тем, тщетно стремились ограничить ее воздействие «только» символической сферой, желали не допустить возможного «перевода» языка символов как руководства к прямым действиям. Стремление приостановить «углубление» революции политическими средствами противоречивым образом сочеталось с культивированием революционной традиции, революционной символики, революционной ментальности, что не могло не привести к дальнейшему революционизированию общества.

В 1917 году основная парадигма символических изменений носила новаторский характер, она представляла собой программу радикального преодоления прошлого, его тотального отрицания. Использовались символы.

4 Никольский П. Симферопольский Городской Общественный Комитет // Революция в Крыму. Симферополь. 1927. № 1(7). С. 93.

Владиславлев И. Предисловие // Песни революции и свободы. М., 1917. Вып. 1. С. 4. субкультуры освободительного движения, имела место экспансия подпольной протестной субкультуры с ее претензией на всеобщность и монополию при полном отрицании дореволюционной символики. Радикальная символическая революция как бы создавала условия для политики «углубления революции» .

Февральская революция фактически (хотя и не юридически) знаменовала собой полный разрыв со старой государственной символикой. Большевики же получили возможность использовать всю утверждавшуюся систему революционной символики.6 В этом отношении они завершали процессы, начатые в Феврале. Своими декретами они оформляли реальную ситуацию, сложившуюся в стране накануне Октября — знаки субкультуры революционного подполья монополизировали символическое пространство и играли роль государственных символов. Ряд символических побед, одержанных большевиками, значительно облегчал им борьбу за власть.

6 Показательна история первой советской почтовой марки. После Февраля был объявлен конкурс рисунков для новой почтовой марки. В конце-концов выбор жюри пал на рисунок Р. Зарриньша «Меч, разрубающий цепь». Было подготовлено 5 пробных вариантов, из которых утвержден был один — 15-копеечного достоинства. Но по техническим причинам эта марка не была напечатана в период существования Временного правительства. Однако рисунок был использован Народным комиссариатом почт и телеграфов для двух марок первого советского выпуска с номиналами 35 и 75 копеек. Марки были отпечатаны в 1918 году. Карлинский В. Почтовые марки РСФСР, 1917;1921 // Советский коллекционер. 1966. № 4. С.24−27.