Общая характеристика работы: настоящая диссертационная работа посвящена особенностям и своеобразию подхода существующего в рамках традиции анализа языка в русской философии. Её замысел направлен на реконструкцию наиболее значимых установок, рассмотренных в качестве репрезентативных. Этот замысел реализуется в трёх взаимодополняющих аспектах исследования: в анализе философских оснований и ресурсов философствования самого русского языка как конкретного носителя определённой традиции в области философии языка. В рассмотрении значимых для русской философии языка выдающихся представителей этой традиции. А также в сопоставлении с существующими в современности наиболее распространёнными и авторитетными зарубежными наработками в сфере философии языка, свойственными, в данном случае, англоязычной аналитической философии языка.1.
Актуальность темы
исследования обусловлена, прежде всего, тем, что любая философская проблема носит ярко выраженный языковый характер. Помимо анализа своеобразия, предложенного русскими мыслителями в философии языка, т. е. рассмотрения актуальнейшей для всякой философской школы проблемы идентичности, представляется и рассмотрение проблемы, если можно так сказать, встроенности того или иного философского подхода в общемировой философский процесс. В этом плане отметим, что русская философская традиция не стоит «особняком» и имеет ряд «точек соприкосновения» с существующими философскими разработками в области языка. Подчас утверждалось и утверждается, что отечественная традиция является «несамостоятельной», «неразвитой», «вторичной» и «зависимой» (например, Г. Шпет) формой философствования в области языка. Однако, в лице своих представителей данное философское течение не только уловило и.
1 При этом, не важно рассматривать ли аналитическую философию языка в виде направления, школы или даже шире — стиля мышления Подробнее см.: Аналитическая философия: становление и развитие. М. 199Ь стр 5 — 17. указало на существенные и актуальные проблемы философского дискурса, но и дало примеры его самобытной и углублённой проработки, не уступающие, а иногда и опережающие аналогичные зарубежные штудии. Если угодно, на примере философии языка русская традиция конкретизировала «культуроцентризм» современной модели рациональности, по определению л.
М.В. Силантьевой, попытавшись отразить процесс продуцирования культурных ценностей человеком.
Происходит это хотя бы потому, что, определяя объём понятий различных философских категорий, мы делаем это, прежде всего, либо письменно, либо устно. Другими словами: в языке. При этом мы устанавливаем связи между «вещным» миром и миром «идей» через мир «знаков», то есть через «язык». И в этом смысле нельзя не согласиться с мыслью Л. Витгенштейна о том, что единственно достойным предметом для философии может быть изучение языка. В самом общем виде, отмеченное отношение или, по справедливому выражению современного исследователя В. В. Колесова, «тройственная связь между вещным миром, миром идей и соединяющим их миром знаков, одинаково воплощённых в общих принципах бытия», 3 в большей или меньшей степени характерна для любого направления в рамках философии языка. Русская философская традиция в этом смысле — не исключение. Особенности подходов и плодотворные способы анализа начинаются при рассмотрении акцентов, которые устанавливает та или иная традиция в рамках отмеченной «тройственной связи». А последствия здесь могут быть самыми неожиданными, а подчас и деструктивными не только для той или иной философии языка, но и для философии в целом. Любое «однобокое» рассмотрение может привести или к излишней онтологизации, или формализации, или волюнтаризации не только философско-языковой, но и любой философско-познавательной проблемы вообще.
2 Силантьева М. В. Как возможна религиозная философия в эпоху глобализации // Русская философия и Православие в контексте мировой культуры. Сб ст. Краснодар, 2005, с. 340.
3 Колесов В В. История русского языкознания. С.-Пб, 2003, с 446.
Однако дело не только в том, чтобы, как удачно отметил М. А. Маслин, показать примеры «перекличек идей». «Русская философия отнюдь не замкнута лишь на свои собственные этноязыковые особенности, а обращена ко всеобщему. Русская философия в её развитии показывает, что основные проблемы мировой философии являются её проблемами, и что она открыта к наследованию мировых философских традиций"4.
В этом смысле анализ «основ и предшествий», конечно же, самоценен. Но дело не только в этом, хотя и очень важном, этапе исследовательской деятельности. Особая актуальность реконструкции отечественной традиции в философии языка связана ещё и с тем, что понятийный анализ, как особый вид дискурса, обладает не только «историографическим» характером. Анализ значений, а, главное, их наиболее частых и эффективных употреблений позволяет произвести взвешенную оценку современности, в том числе и с точки зрения перспектив её развития. А главное позволяет выяснить полноценный и продуктивный «баланс» преемственности прошлого, настоящего и будущего, определить взаимосвязь и соотношение действительно продуктивных начал в прошлом опыте и новом знании. Подобная «инвентаризация» достижений является актуальнейшей задачей современной философии. Особенно в контексте увеличивающегося внимания к сравнительным, историко-компаративистским, междисциплинарным исследованиям, характерным для современных глобально-инновационных процессов.
Тем более актуальной представляется исследовательская задача, связанная с философским осмыслением, т. е. обобщением, универсализацией процессов, не только происходивших, но и продолжающихся в русском языке, в обобщениях, философских концепциях, строящихся на его основе в свете не только интеграционных, но и дезинтеграционных процессов, имеющих место в современной культуре. Действительно, нельзя, как говорил.
4 Маслин М А. История русской философии как поиск единства // Русская философия и православие в контексте мировой культуре. Сб ст. Краснодар, 2005, с. 51.
И. Аксаков, успешно жить «с отшибленной исторической памятью», как, впрочем, и нельзя «жить чужим умом, даже не будучи в состоянии его себе усвоить». По справедливому замечанию В. В, Сербиненко: «Думая сегодня о будущем страны, о будущем отечественной культуры, мы, чтобы реально представить возможные перспективы развития, особенно нуждаемся в ясном понимании духовного прошлого России, того „слова“, которое уже прозвучало в её истории».5 Плодотворное усвоение чего бы то ни было (в том числе — и в философско-лингвистических исследованиях, призванных наиболее чётко эксплицировать любые слова, понятия, рефлексии, выводы, мотивы, намерения и т. д.) возможно только через сопоставление их с собственными воззрениями.
Степень научной разработанности темы. Особое внимание к языкудавняя традиция русской философской мысли, и в силу явной «языковой загруженности» практически любого типа философствования в отечественной истории мысли материал здесь практически безбрежен. Как справедливо отмечает М. Н. Громов, вести отсчёт русской философии нужно именно с первых памятников письменности: «Стремление проследить истоки отечественной философской мысли приводит к необходимости изучения древнейших памятников русской письменности, содержащих начала мировоззренческой, общественно-политической и философской проблематики"6. Другими словами, тип философствования, его обнаружение-реконструкция с самых ранних пор происходит на пути анализа письменного языка эпоса, летописей. Но даже и специализированная русская философия подчас выражается языком других, художественно-поэтических, жанров. Это можно легко проследить на примерах поэтического творчества, например, A.C. Хомякова и B.C. Соловьёва. Поэзия зачастую говорит языком философии (A.C. Пушкин, Ф. И. Тютчев, Г. А. Баратынский, A.A. Фет и многие другие). В то же время и сама предыстория русской философии, её,.
3 Сербиненко В. В. Владимир Соловьёв: Запад, Восток и Россия. М, 1994, с.З.
6 Громов М. Н. «Речь философа» из древнерусской летописи «Повесть временных лет» // Научные доклады высшей школы Философские науки. № 3.1976, с. 97. См. также Громов М. Н., Козлов Н. С. Русская философская мысль 10- 17 вв. М., 1990, с 27. как отмечает М. А. Маслин, «византийское основание» дают огромную пищу для размышлений7. Отмечая эти «жанровые» особенности русской философии языка, а также её предысторию в качестве очень значимых для данного исследования, обратим внимание на следующий важный момент. Специальных исследований, непосредственно посвящённых как прямому, так и сравнительному изучению концепций, выдвигавшихся русскими мыслителями в сфере философии языка — не так уж и много. И если сравнительный анализ творчества русских авторов с мыслителями Германии8 и Франции9 — присутствует, то, что касается специального сравнительного анализа русской и англоязычной традиции в области философии языка, то таких работ практически нет.
Вместе с тем, отметим особо труды Безлепкина Н. И., Колесова В. В., Лескина Д., Троицкого В. П., а также специальные лексикографические, языковедческие, филологические и даже литературоведческие работы, в которых поднимаются вопросы, связанные не просто с философскими проблемами языка, а именно — философии русского языка. Данный, заявленный ещё A.C. Хомяковым, подход — предмет особого интереса представленной работы: рассмотрение философии языка исходя из возможностей самого языка. В этом случае ресурсом русской философии языка являются философские возможности именно русского языка как такового. Особо следует обратить внимание на философско-лингвистические рефлексии, проявленные в трудах по русской литературе и искусству,.
7 Именно «византийское основание», по мнению М А. Маслина обусловило постановку русскими философами в XX столетии крупных философско-теоретических проблем, в том числе и в области философии языка, «порой предвосхищавшую аналогичные построения европейской философии. Такова, например, проблематика философии имени, получившая отражение в трудах Флоренского, Булгакова, Эрна, Лосева и развивавшаяся параллельно и независимо от философии языка Хайдегтера, Шелера, Гадамера. „Византизм“ русской мысли (в указанном „генеалогическом“ смысле) является актуальной предпосылкой не для противопоставления ее Западу, а для её сравнительного сопоставления с западноевропейской философией» (Маслин М. А. История русской философии как поиск единства // Русская философия и православие в контексте мировой культуры, с 46).
8 свящ. Димитрий Лескин. Спор об имени Божием Философия имени в России в контексте афонских событий 1910;х гг. СПб, 2004. См. например: Рафаева A.B. Методы В. Я. Проппа в современной науке // Пропп В Я. Морфология <волшебной> сказки. Исторические корни волшебной сказки. М., 1998; О ВЛ. Проппе и Оеви-Стросе см .: Мелетинский Е. М. Структурно-типологическое изучение сказки // Там же. фольклористике, культуре такими авторами, как Д. С. Лихачёв, М. М. Бахтин, В. Я. Пропп, Ю. М. Лотман, В. Н. Топоров.
Однако особый импульс в сфере изучения философских проблем языка в России был дан лингвистическими штудиями в сфере востоковедения. Они начались с организации кафедры санскрита в Петербургском университете во главе с Р. Х. Ленцем в 1835 г. и переводами из «Махабхараты» П. Я. Петровым (1841) и К. А. Коссовичем (40-е — 50-е гг.), а также с изданием учебно-методической литературы и словарей. Кроме того, немаловажным фактом является то, что основное произведение Хомякова по философии языка «Семирамида» во многом выросло не только как ответ на «Философические письма» П. Я. Чаадаева. Оно также стало результатом его предметных компаративистско-лингвистических исследований, посвященных сравнению санскрита с русским языком10. Эту традицию эмпирико-предметной направленности в изучении языков и построения на этой основе философских рефлексий особенно отчётливо унаследует кн. Н. С. Трубецкой. Особенно в том, что касается теории продуктивных заимствований и восточно-западных связей России. В этом смысле, не только у языковедческой, но и у историософской, геополитической версий главенствующим станет принцип orienta lux (свет с востока). Здесь имеется в виду то, что приоритетным статусом общемировых ценностей наделяется Восток, а Запад, Европа — местным, локальным, региональным.11 Как известно проблема «Россия — Запад» является одной из центральных («сквозных») проблем для всей традиции русской философской мысли в целом. Особый вклад в разработку данной темы внесли многие её представители. Вот лишь некоторые имена: П. Я. Чаадаев и A.C. Хомяков, W.B. Киреевский и К. С. Аксаков, А. И. Герцен и Н. Я. Данилевский, К.Н.
10 Хомяков, А С. Сравнение русских слов с санскритскими // Известия Имп. АН по отд-нию рус. Яз И словесности. СПб., 1855, т.4, вып. 3. Подробнее об истории востоковедения в России см., например. Сыркин А. Я. Некоторые проблемы изучения упанишад M, 1971 — Эрман В Г. Очерк истории ведийской литературы. M, 1980. Подробнее о разных аспектах этой проблематики см.: Ерыгин, А Н. Восток — Запад — Россия (становление цивилизационного подхода в исторических исследованиях. Ростов н/Д, 1993 Подвойский Д Г. Антиномия «Россия — Запад» и проблема социокультурной самобытности. М., 2005. Сербиненко В В. Владимир Соловьев: Запад, Восток и Россия M, 1994.
Леонтьев и Ф. М. Достоевский, B.C. Соловьёв и H.A. Бердяев, С. Н. Булгаков и C.JI. Франк, Н. О. Лосский и П. Н. Милюков, В. В. Зеньковский и Н. С. Трубецкой, П. Н. Савицкий и Г. В. Вернадский, а также многие другие. При этом особо пристальное внимание именно к «языковой» составляющей проявили A.C. Хомяков (как уже отмечалось) и Н. С. Трубецкой. Продолжая теорию равноценности языков, культур и религий и указывая вслед за Алексеем Степановичем на их «смешанный» и даже междисциплинарный характер в своей концепции «языковых семейств и союзов» (всё более подтверждаемой в современном языкознании), Николай Сергеевич, в частности, строит следующую философскую рефлексию по поводу языка: «Деление существительных на грамматические роды и способности корня при образовании форм изменять, вставлять и выбрасывать корневую гласную (соберу — собрать — собирать — собор) объединяет семейства индоевропейское, семитическое, хамитическое, и северокавказское в «союз средиземноморских языковых семейств», к которому, вероятно, принадлежали и некоторые вымершие языки бассейна Средиземного моря. Такие «союзы» генетически, по-видимому, друг с другом неродственных лингвистических семейств имеются по всему земному шару. При этом часто бывает, что одно и то же семейство или одиноко стоящий язык принадлежит сразу к двум союзам или колеблется между двумя соседними союзами, играя, таким образом, ту же роль, что переходные говоры в генетической классификации. — Таким образом, принимая во внимание обе возможные группировки языков, генетическую (по семействам) и негенетическую (по союзам), можно сказать, что все языки земного шара представляют некоторую непрерывную сеть взаимно переходящих друг в друга звеньев, как бы радужную. И именно в силу непрерывности этой языковой радужной сети и в силу постепенности переходов от одного её сегмента к другому общая система языков земного шара при всём своём пестром многообразии представляет всё же некоторое, правда, только умопостигаемое, единое целое. Таким образом, в области языка действие закона дробления приводит не к анархическому распылению, а к стройной гармонической системе, в которой всякая часть, вплоть до мельчайших, сохраняет свою яркую, но повторяемую индивидуальность, и единство целого достигается не обезличиванием частей, а непрерывностью самой радужной языковой сети"12.
Итак, при обилии исследовательских подходов не только к философии языка в России, но и внутри неё, в обобщённом виде она чаще всего представлялась как разного рода заимствования (более или менее удачные, но вторичные и подражательные, по сути). Возможен и другой подход: исключительно в религиозном ключе — с точки зрения, например, теории имяславия. Однако в данном исследовании речь идёт о показе многолинейного и в то же время эмпирически апробированного в языке (в русском, но не только) и в этом смысле всегда предметно (лингвистически) направленного характера русской философии языка, имеющего чрезвычайно продуктивные возможности для сопоставлений, ранее не проводившихся. В частности, с таким представительным, весьма влиятельным и, пожалуй, самым распространённым и авторитетным направлением в современной философии языка как англоязычная школа лингвистического анализа (илианалитическая философия языка в лице таких её знаменитых представителей, как Л. Витгенштейн и П. Стросон). Выбор таких представителей современной аналитической философии, как Л. Витгенштейн и П. Стросон для сравнительного анализа с русскими философами языка отнюдь не случаен, поскольку первый мыслитель наиболее ярко и полно отразил в своём творчестве концепцию философии языка, тогда как второй попытался увязать положения аналитической философии и метафизики. В свою очередь, русские философы языка часто обращались к метафизике для объяснения.
12 Трубецкой Н. С. Вавилонская башня и смешение языков // Трубецкой Н. С. История Культура. Язык. М., 1995, сс.333−334. Трубецкой, по тонкому наблюдению В. Н. Топорова, отличался синтетичностью подхода, способностью охватить обширный и с виду разнородный материал совокупным взглядом при общей целостной установке и отчетливо центрированной доминанте, которая «не только не даёт распасться разнородному и как бы не всегда связанному в своих частях материалу, но и, обхватывая его, как бы обручем, создаёт особую „энергетическую тягу“ — вглубь, к истокам, к самой сути проблемы» (Топоров В. Н. Николай Сергеевич Трубецкой — учёный, мыслитель, человек // Советское славяноведение. 1990, № 6, с 80. различных положений своих философских концепций. В этой связи, выбор таких фигур, как A.C. Хомяков, A.A. Потебня и А. Ф. Лосев представляется наиболее логичным с той позиции, что A.C. Хомяков является своеобразным родоначальником во многом уникальной традиции русской философии языка. В свою очередь, A.A. Потебню отличает оригинальный и нетипичный для всей русской философской мысли подход к философии языка, как раз наиболее близкий аналитическому движению. Тогда как концепция А. Ф. Лосева — это своего рода определенное завершающее звено русской философии языка на определённом этапе её развития. Концепция самобытная и своеобразная, но, при этом, также не избежавшая влияния такого западного течения философской мысли, как феноменология. С этой точки зрения сравнительный анализ концепций англоязычных и русских философов языка представляется наиболее полезным для обнаружения единства и своеобразия указанных подходов.
Гипотеза диссертации. Русская философия языка характеризуется предметной направленностью на апробацию и верификацию её языковым носителем. При этом предметность определяется генетико-целевыми (в религиозно-нравственном истолковании — сотериолого-эсхатологическими) качествами языка. В то время как английская философия языка — в большей степени отмечена функционально-прикладнойгерманская — историософско-организмическойа французская — определяется в большинстве случаев литературно-морфологической предметностью. При этом, конечно же, речь идёт об акцентах и общих тенденциях.
Особенно это становится ясным с точки зрения теоретической и методологической базы работы. Теоретическая часть более всего связана с той или иной ключевой «темой» философии языка, понимаемой, по меткому выражению М. М. Бахтина в виде того или иного «текста». Методологическая — курирует способы анализа ключевых понятий и их композиции, группировки, взаимосвязи, взаимоотношения, взаимозависимости. В России представлен «многофакторный», «многолинейный» (по Н. С. Трубецкому радужный", «симфонический») подход. Перечисленные выше и рассмотренные в диссертации авторы — представители русской философии языка — наиболее яркое тому подтверждение. Именно поэтому они и выбраны в качестве репрезентативных фигур, наиболее ярко и всесторонне сочетающих в себе как многосторонность интересов-тем, так и разнообразие способов их выражения. Так, Потебня с теоретической точки зрения, работает скорее в рамках «германской» традицииХомяков и Лосев — в некоторой степени — «английской" — а, например, Лихачёв, Пропп'3 или Топоров, с этой точки зрения, «французы». Вместе с тем, особое -«методологическое» отношение к диахроническим, синхроническим аспектам языка, акцент на его автохтонности и активной субъектности, анализ целеполаганий изучающей и применяющей язык личности, а также конкретное рассмотрение последствий (самых разных, и самых долговременных, в том числе и нравственных) применения языка, объединяет их, на мой взгляд, в одно направление, философско-языковый «союз» (по терминологии того же Н.С. Трубецкого). Главная идея здесь состоит в том, что мысль не воплощается, а совершается в слове. При этом предполагается активная субъектность, когда совершение, в зависимости от исследовательской задачи, происходит или от вещи, или от человека, или от самой мысли, или от слова как имени Слова.
Западные версии философии языка отличается большей однонаправленностью, специализацией, даже «одномерностью» (если употреблять терминологию Г. Маркузе по отношению к западному человеку). Здесь заметна большая степень соответствия, даже совпадения теории и методологии. Если «текст» — организм, то приоритет отдаётся его истории. Если — «художественная литература», то происходит.
13 Си, в частности признание КЛеви-Стросом и высокую оценку творчества В. Я Проппа, данную в его рецензии на «Морфологию сказки» последнегоLevi-Strauss С. La structure et la forme. Reflexions sur un ouvrage de Vladimir Propp // Cahiers de l’Instiut de Science economique applique, serie M, N 7, mars. 1960, p. l-36. Перепечатано International Journal of Slavic Linguistics and Poetics, III, Gravenhage, 1960, p.122−149 («L'analyse morfologique des contes russes»). Итальянский перевод опубликован в приложении к итальянскому изданию «Морфологии сказки» В. Я Проппа (см.: Vl.Ja.Propp, Morfologia della fiaba, с/165 199) деконструкция" её морфологии, а если это «эмпирическая данность», то прослеживаются её операционально-инструментальные функции в виде иллокуционных, локуционных и перлокуционных актов, в которые вовлечено слово-понятие. В России же в генетико-целевом методологическом ключе отмеченные выше авторы работают и в рамках функционально-прикладных, и организмически-исторических, и литературно-морфологических тем.
Объектом диссертационного исследования являются философские ресурсы русского языка и основные философско-теоретические построения русской философии языка.
Предмет диссертации — учение об активной субъектности и прикладной предметности языка, смысл которого — в целеполагающем употреблении-совершении. В рамках таковых установок возможно, в частности, англорусское сопоставление позиций, сравнение, как своего рода «взаимопонимание-диалог» «языков» философствования, традиций, доселе считавшихся не просто «противоречащими» друг другу, но даже иногда «взаимоисключающими».14.
Целью данной диссертации является исследование отмеченных генетико-целевых, активно субъектных особенностей русской философии языка и её сопоставление с англоязычной лингвистической философией, а также рассмотрение той «почвы», т. е. по лат. «культуры» в виде самого русского языка, «позволившего» совершиться философской идеи в абстрактно-теоретическом понятии-слове в виде определённой философии языка.
Данная цель определяет задачи диссертационного исследования:
14 С одной стороны — логика и рациональность, с другой (Россия) — только интуиция, «наитие», которое «не понять умом» и даже загадка, странность, «парадокс», по А. Валицкому (Walicki A. The Slavophile controversy. History of a conservative utopia in nineteenth-century Russian thought indiana, 1989) или даже «карикатурно идеализированные представления», по Р. Пайпсу (Пайпс Р. Россия при старом режиме. М., 1993, с. 350. Речь идёт о славянофилах — о том же А.С.Хомякове) Но есть и другие оценки, которые говорят как раз о приемлемости и правомерности англо-русских сопоставлений, проводимых в данном диссертационном исследовании В этом плане показательно мнение английского исследователя Дж. Сатгона, высказанное им по поводу B.C. Соловьёва, которой в своём творчестве «отразил характерную и очень ценную черту русской философииэто касается в особенности её чрезвычайного интереса к практической мудрости. Защита же Соловьёвым независимости личности роднит его с Достоевским» (Sutton G. The religious philosophy of Vladimir Solovyov: towards the reassessment. Busingstoke, L, 1988, p 179).
1. Показать особенности и своеобразие подхода, характерного для классических междисциплинарных философско-языковедческих наработок, существующих в рамках традиции анализа языка, его знака и значения в русской философии.
2. Реконструировать наиболее значимые и характерные из указанных установок, рассмотренных в качестве репрезентативных.
3. Проанализировать философские основания самого русского языка как конкретного носителя определённой традиции в области философии языка.
4. Сопоставить полученные результаты с зарубежными наработками в сфере философии языка, свойственными, в данном случае, англоязычной аналитической философии языка (Л. Витгенштейн, П. Стросон).
5. Показать, что отечественные наработки, развивались в неразрывной связи с общемировыми, предполагали универсалистские и общечеловеческие параметры любого языка общения, как протоязыка понимания. При этом значение — в употреблении, а мысль не воплощается, а совершается в процессе взаимодействия разного типа субъектов общения (личностей, внешних сред, знаков, смыслов, слов и т. д.). В этой связи, обладая свойственными истории, и культуре России своеобразными чертами, отечественные наработки в области философии языка подчас располагают ресурсами, способными глубже, плодотворнее и даже эффективнее отразить вселенские и универсалистские возможности человеческого общения.
Научная новизна диссертации состоит в том, что:
1. Предложена системная реконструкция философии языка культуроцентрического типа на основе отечественной языковой и философской традиции.
2. Осуществлён сравнительный анализ английского и русского подходов в философии языка.
3. Отмечены предметно-прикладные условия формирования особенностей становления русской философии языка, принимающей в расчёт специфику языковой основы рефлексии (например, русский язык, санскрит, язык высокой культуры или массового сознания, письменный язык-литература, устный язык обычаев и ритуалов и т. д.).
4. Предпринята попытка реконструкции философии языка «полногласия» A.C. Хомякова, основанная на многофакторном, системном, междисциплинарном подходе к языку.
5. Рассматриваются значимые для русской философии языка выдающиеся представители традиции прикладного генетико-целевого, активно-субъектного анализа языка.
Положения, выносимые на защиту:
1. Русская философия языка не замыкается на одном направлении, а даёт возможность целостной реконструкции универсалистских, вселенских принципов языка общечеловеческого понимания на основе особенностей собственной лингвистической культуры.
2. Русский язык как благодатная почва для построения философско-лингвистических рефлексий. И ресурсы языка, и концептуальные особенности систем русских мыслителей позволяют говорить (и на примере русского языка, и концепций) о постоянном, непрекращающемся влиянии языка на процесс познания.
3. Наиболее показательной особенностью русской философии языка является её художественный, поэтический характер.
4. Для русской философии языка характерны новации, которые позднее встречаются в англоязычной аналитической философии языка, что свидетельствует о включении русской философии в общемировую традицию.
Теоретическая и практическая значимость исследования: анализ философских ресурсов русского языка и представителей философии русского языка в сопоставлении их взглядов с аналитической философией языка позволяют лучше понять генезис и перспективы философии языка в целом. Систематическая экспозиция взглядов на культурные, исторические, литературные, философские основания языка, развивавшаяся русскими филологами, языковедами и философами может также позволить проследить источники междисциплинарных влияний, упорядочить и развивать имеющееся знание, заложить прочные основы для его стандартизации.
Положения и выводы диссертационного исследования могут быть использованы в преподавании философии вообще, философии языка, в частности, а также культурологии и истории мировой культуры и ряда других гуманитарных дисциплин.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
.
Отечественная традиция в философии языка даёт возможность целостной реконструкции универсалистских, вселенских принципов языка общечеловеческого понимания на основе особенностей собственной лингвистической культуры — чрезвычайно богатой и вариативной, подлежащей изучению на основе системности, многофакторности и междисциплинарного подхода, основанного на интеграции различьшл отраслей знания.
Построенная отечественными мыслителями аналитическая модель комплексного, междисциплинарного подхода и анализ её основных положений позволяет приступить к созданию языковой модели инновационно-многолинейного типа.
Предложенная реконструкция предполагает, что в основе интегративного, всестороннего, комплексного исследования языка «всеединства» общечеловеческого понимания лежат предметные языки выражения этого языка понимания, с особенными и своеобразными средствами, обладающими высокой степенью устойчивости-преемства и в диахроническом, и в сихроническом, и в автохтонном, активно-субъектном аспектах.
В первом случае в традициях отечественного и зарубежного направлений в философии языка делается акцент на реалистских, априорно-органицистских аспектах языка. Во втором — на морфологических, конвенционально-эстетических и исторических, функциональных особенностях.
Общее для отечественной и зарубежной философий языка в том, что: 1) язык становится неотъемлемым элементом метафизики. Для русских философов — не главным, но необходимым (язык как главный посредник между человеком и миром, человеком и богом). Для аналитиков — он основа метафизики (собственно говоря, метафизика признается возможной только в том случае, если ее положения не противоречат представлениям аналитиков о языке). 2) Закрепление за языком равного статуса по отношению к сознанию вплоть до признания явного или неявного приоритета языка (сознание впервые становится сознанием при посредстве языка).
Диахронные и синхронные аспекты языка развиваются не в противопоставлении, а в органической связи взимодополнения автохтонными, активно-субъектными началами всех «участников» речевого процесса. Особенности русского языка вычленяют эту универсалистскую максиму («комбинацию», по М.М.Бахтину) очень рельефно, глубоко и всесторонне.
В этом плане — русский язык благодатная почва (именно — «культура») для построения философско-лингвистических рефлексий. И ресурсы языка, и концептуальные особенности систем русских мыслителей позволяют говорить (и на примере русского языка, и концепций) о постоянном, непрекращающемся процессе единства и различия (различения) не только синхронно-диахронных, но и ассимилитявно-диссимилятивных начал в языке. Следующий «организмический», живой параметр языка — автохтонная способность или активная субъектность как способность рецепции, усвоения, преобразования в соответствии с определёнными жизненными потребностями сохранения тех или иных формально-стилевых особенностей как на уровне языка высокой культуры, так и на уровне языка массовой культуры.
Отечественная традиция в философии языка на примере, прежде всего, русского языка указывает на образность, драматизм и фабулаторность языковых процессов. И с точки зрения их стилевых формализации и в морфологическом, и в органическом отношениях. Это менее всего «юридическая» философия формально-логического математизированного языка (хотя несомненно есть и это, что явлено на примере творчества Г. Шпета и ряда других авторов). Это, по преимуществу, «филологическая» философия поэтического слова, философия художественного языка, эмоционально окрашенная ярко выраженной любовью к Слову-Образу, имеющему в этой связи соответствующую (иногда даже очень формальную и формализованную) классификацию и регистрацию имён. «Мировоззрение в красках», — по удачному выражению кн. Е. Н. Трубецкого. «Радужная языковая сеть», — по не менее удачному выражению его племянника кн. Н. С. Трубецкого.
Проблема знака и значения ставится и исследуется (феноменологией, структурализмом, герменевтикой и др.) в контексте, наиболее последовательно, определённо, отчётливо, а главное — целенаправленно и всесторонне разработанном в современной аналитической (англоамериканской, по преимуществу) философии языка. Именно этим и объясняется повышенное внимание к её положениям самых разных специалистов. Среди них сейчас представители самых разных научных областей (лингвисты, антропологи, литературоведы, историки философии, социологи, политологи, специалисты по теории информации и коммуникации и др.). Русская философия языка вводит в свойственный английской традиции подход к языку, как к живому организму, новый, морально-нравственный аспект. Именно он становится и пользователем, и преобразователем, и творцом значения-информации. В силу особых преференций к интегративным, универсалистским, сравнительным и междисциплинарным функциям языка наиболее интересными и оправданными представляются компаративистские исследования именно отечественной и англоязычной традиций.
Анализ философских ресурсов русского языка и представителей философии русского языка в сопоставлении их взглядов с аналитической философией языка позволяют лучше понять генезис и перспективы философии языка в целом. Систематическая экспозиция взглядов на культурные, исторические, литературные, философские основания языка, развивавшаяся русскими филологами, языковедами и философами может также позволить проследить источники междисциплинарных влияний, упорядочить и развивать имеющееся знание, заложить прочные основы для его стандартизации, способствовать лучшему общечеловеческому пониманию, разного рода инновационным процессам. В том числе и в образовании.
Положения и выводы диссертационного исследования могут быть использованы в преподавании философии вообще, философии языка, в частности, а также культурологи и истории мировой культуры и ряда других гуманитарных дисциплин.
