Бондаж, садомазохизм и сексуальность в японской рисованной порнографии (комиксы и анимация)

Доклад

Бондаж, садомазохизм и сексуальность в японской рисованной порнографии (комиксы и анимация)

Энн Мэгнусон, солистка и автор текстов музыкальной группы «Bong Water», играющей экспериментальный рок с элементами социальной сатиры, в песне «Woman Tied Up in Knots» поет: «Когда мне становится скучно, я беру японское порно. Вы понимаете, о чем я? Я купила их в Киото. Это комиксы. Садомазохистские комиксы. Они действительно в узлах, эти японки Узлы… и блоки… и свечи. Я знаю, что это не правильно, нет — не правильно, связанные женщины, женщины в узлах. Но… но… но… но… но… но… но… но… но Нет, это не правильно. Женщины связаны, Женщины в узлах. Скажи маме и папе. Женщины, завязанные в узлы»

Энн Мэгнусон из альбома Power Of Pussy, 1990

Мэгнусон дерзка, непочтительна, саркастична, иронична, она дитя постмодерна, и весь ее стиль как таковой — это радикальная постфеминистская пародия на все формы рок-, фолки джазмузыки, существовавшие после Второй мировой войны. В качестве материала эта пародия использует всю историю культурных форм, стилей, идиом, а также культурно сконструированные образы мужчин и женщин. Мэгнусон комментирует амбивалентность удовольствия, испытываемого молодыми американками, которые читают и смотрят японскую рисованную порнографию. Каждый, кого не шокирует то, о чем она поет, смеется, слушая «Bong Water». Ее стиль — это ирония как таковая (если под иронией понимать такую форму выражения, которая подразумевает аудиторию, состоящую, с одной стороны, из тех, кто, слушая, может услышать, но не может понять, и, с другой стороны, из тех, кто понимает больше, чем сказано, и знает больше, чем известно).

Забавно и то, что японская рисованная порнография, предназначенная для японских парней, при этом используется молодыми американками — женщинами достаточно просвещенными и знакомыми с феминизмом. Однако я знаю лишь трех женщин, которые смотрят японскую анимацию и читают садомазохистские комиксы. В данном докладе я попытался учесть их опыт проникновения в суть этого жанра. Я хотел бы также отметить тот факт, что эти женщины проявляют больший интерес к садомазохизму и садомазохистской литературе и фильмам, чем знакомые мне мужчины. Хотя эта область исследований является для меня, изучающего тендер и сексуальность, достаточно новой, жанр рисованной японской порнографии мне знаком. В возрасте с 6 до 10 лет (1972;1976) я жил на острове Окинава. Хотя порнографические мультфильмы, которые показывали по телевидению, не подвергались цензуре, я практически не обращал внимания на их непристойность; на протяжении многих лет я смотрел их как ребенок, представляя себе, что это нечто естественное. В Америке преобладает тенденция воспринимать порнографию как нечто плохое, пагубное, аморальное и опасное. Наиболее интересным для меня является исследование потребности в порнографии, того, что люди думают о ней, и той атмосферы умалчивания и цензуры, которая существует в этой сфере. Также интересными являются различия во взглядах мужчин и женщин на порнографию и эротическую литературу.

По-видимому, мужчины больше интересуются мягким порно (soft porn) «Плейбоя», который предлагает изображения идеализированных женских тел в различной степени обнаженности, или жестким видеопорно (hard core porn videos) с минимумом диалогов и практически отсутствующими сюжетом, сценарием и костюмами, где показаны увлеченно совокупляющиеся пары, или же высококачественным кинематографом. Женщин, кажется, больше привлекают сюжет, отношения, интрига, опасность, романтика, декорации, костюмы и совершенно неправдоподобные ситуации. Хотя сюжеты порнографических историй сильно отличаются, существует ряд поджанров, которые можно определить, как: любовные отношения в школе, одержимость демоном или инопланетное вторжение и волшебные истории. В качестве примера я проанализирую анимационный фильм «Angel of Darkness* («Ангел тьмы»), который соответствует всем трем поджанрам. Я рассматриваю «Angel of Darkness* как волшебную магическую историю с участием двух школьниц-лесбиянок, захваченных и помещенных в неволю сверхъестественной силой, которая хочет господствовать над миром и воспользоваться девушками как средством для порождения злой силы. Девушки захвачены в рабство демоном, вселившимся в одного из учителей-мужчин, и садисткой, директрисой школы. Заставляя испытывать удовольствие и боль, их подвергают мазохистской пытке, чтобы сломить волю и подготовить для сексуального рабства.

Хотя «Angel of Darkness объединяет все три поджанра, как правило, четких границ между ними нет. «New Angel* («Новый ангел») — это серия эпизодов, в которых школьники — мальчики и девочки, постигают науку любви и секса, теряют невинность и становятся активными в сексуальном отношении взрослыми, проходя через серии переживаний, разочарований, запутанных любовных треугольников и неконтролируемых желаний. Две истории рассказывают о привидении девочки, которая забеременела от одноклассника и покончила жизнь самоубийством. Ее призрак блуждает по коридорам, соблазняя мальчиков. После каждой сексуальной встречи с ней мальчики теряют свою жизненную силу — это назидательный рассказ о беременности, о том, как избыток секса крадет вашу энергию, о том, как кто-то может использовать вас для своего собственного сексуального наслаждения, а после — покинуть навсегда. Эта история как бы предупреждает девочек: парни, от которых вы забеременеете, в конце концов, бросят вас. Это также предупреждение об опасности суицида, после которого можно стать призраком, вынужденным постоянно повторять действия, толкнувшие на то, чтобы лишить себя жизни (привидение как вечно мучающаяся душа). Мне кажется, что этот «заставляющий задуматься» жанр, несмотря на свою патриархальность и сексизм, популярен, потому что позволяет зрителям, главным образом девушкам, подумать о последствиях секса и сексуальности. Вероятно, для мальчиков он в большей степени, чем для девочек, интересен как способ изучения сексуальных техник — т. е. «как это делается» — как инструкция, если позволительно здесь использовать такое выражение.

В «Новом ангеле-2» события носят скорее профилактический характер. Школьники предотвращают самоубийство одноклассницы, которая хочет покончить с собой, чувствуя, что парень, в которого она влюблена, ее не любит. После того как учащиеся удержали ее от прыжка с крыши школы, они связывают девушку для того, чтобы не позволить ей лишить себя жизни. Доказывая однокласснице, что существуют удовольствия, ради которых стоит жить (методы убеждения включают и секс с ней), девушке связывают руки и ноги и помещают ее, с кляпом во рту, в туалет. Между тем другая девушка, желая манипулировать одноклассниками, решает соблазнить одного из парней для того, чтобы его подруга бросила его, и попыталась украсть «настоящую любовь» девушки-самоубийцы для себя. Это «учит» нас тому, что некоторые молодые девушки настолько бестолковые, что им необходимо затыкать рот и связывать для их же блага (в то время как другие — опасные интриганки), а юные влюбленные должны прощать друг другу сексуальные проступки. Определение этих порномультфильмов как сексистских, патриархальных и опасных тем не менее не отвечает на мой вопрос, почему же молодые мужчины и женщины смотрят их, почему такие мультфильмы настолько популярны, о чем думают зрители, когда смотрят эти мультипликационные программы? Хотя может показаться, что парни смотрят их в качестве стимулирующего средства для мастурбации, как и любую порнографию и эротику, все же они служат им и как руководства — вроде Кама Сутры, — содержащие модели сексуальности и сексуального поведения.

Одна молодая женщина рассказала мне, что она читала такие классические работы, как Кама Сутра, «История О» и романы маркиза де Сада не только в качестве пособий по изучению искусства сексуальности (до того, как она сама стала сексуально активной), но также потому, что подобная литература предлагала ей разнообразные варианты сексуальных практик, которые она могла опробовать со своим партнером, — чтобы выяснить, что работает, что ей нравится и что больше подходит ей и ее партнеру. Отвечая на вопрос, почему же ей нравятся бондаж и садомазохистские фантазии, она сказала, что сама идея о том, чтобы быть связанной, позволяет ей притворяться, что сама она не ответственна за сексуальное удовольствие: возможность быть связанной и «принужденной» к сексу освобождает ее от самоосуждения и вины. Она призналась, что в атмосфере вины и стыда, которая существует вокруг сексуального удовольствия, не реальность, а фантазия о бондаже и садомазохизме была способом испытывать эти чувства в меньшей степени, потому что она могла сделать вид, что это не она, а ее любовник был активно заинтересован в сексуальном контакте, так что она могла играть роль его пассивной жертвы. Ее строгое католическое воспитание и пуританские массачусетские корни внушали ей, что секс — это что-то постыдное, грязное и допустимое только для продолжения рода. Однако она не согласилась с этой культурной традицией и нашла временное освобождение от наложенных на нее пут сексуальной морали в сексуальных фантазиях. Парадокс в том, что, хотя в подобной ситуации она могла бы представить все так, будто она была лишь пассивной жертвой своего любовника и ничего не совершала, она тем не менее признавала, что фантазия исходит от нее самой и, связывая ее, любовник разыгрывает ее фантазию.

Похожая ситуация лежит в основе другого японского мультфильма, «Конец лета-2», в котором молодая женщина просит своего друга-сверстника связать ее и «сделать взрослой» — лишить невинности и научить заниматься любовью так, чтобы она могла заниматься сексом со своим возлюбленным, не чувствуя вины и стыда. Хотя обычно это фантазия юношей — о том, что молоденькая девушка просит их заняться сексом и быть сексуальными наставниками, — по-видимому, некоторые девушки также могут иметь такие фантазии. И хотя весьма трудно или даже невозможно подсчитать, для какого количества юношей и девушек, мужчин и женщин эта фантазия является искренне желанной, сам факт того, что об этом говорят, свидетельствует о приемлемости и необходимости сексуального образования и возможности удовольствий во всех формах сексуальности. Весьма проблематичными представляются суждения о том, что порнография, эротика и сексуальные аксессуары (sexual devices) являются причиной формирования у людей ненормальной, альтернативной или девиантной сексуальности. Это предполагает существование господствующей нормативной сексуальности (cultural-sexual hegemony), которая если и не является жестко фиксированной или абсолютно доминирующей, все же действует так, что люди попросту программируются своей культурой, средствами масс-медиа и своей природой и не имеют никакой когнитивной возможности решать для самих себя, чего же они хотят, что им нравится и какие выводы можно сделать из тех знаков, которые их окружают.

Значение и важность порнографии и эротики, как мне кажется, заключается в том, что они делают доступным большее количество информации, а также в том, что использование и потребление эротического искусства позволяет людям критически думать о сексе, сексуальности и власти. Однако из-за того, что сексуальность является областью строжайшего цензурирования, ее освобождение все еще совершается. Не многие люди могут говорить о сексе, сексуальности и желании даже с ближайшими друзьями, членами семьи и любовниками — внутреннее подавление слишком сильно. В то время как феминизм и сексуальная революция 1960;х помогли людям выразить их взгляды на пол (гендер) и сексуальность, «право» («закон») попыталось замаскировать дискурсы вокруг сексуальности посредством узаконенной цензуры. Когда некоторые участницы (ки) феминистского движения объявили порнографию опасной, они предполагали, что средства масс-медиа просто контролируют или укрепляют господствующие представления о сексе, тендере и сексуальности. Я думаю, что хотя культура, социализация, дискурсы убеждения в средствах масс-медиа и других источниках психологического и культурного воспитания используются для того, чтобы формировать менталитет человека и его отношение к жизни, все же это сложный процесс — люди делают себя сами, правда, не всегда из того материала, который является результатом их собственного выбора. Чтобы строить лучшее общество, нам необходимы разнообразие, свобода выбора и различные альтернативы в большей степени, чем цензура. Несмотря на достижения движения геев и лесбиянок в конце 1980;х гг., в сегодняшней Америке все еще существует запрет на определенные формы сексуальности.

Достаточно интересно то, что, по моим сведениям, молодые японки любят гомосексуальные порномультфильмы больше, чем все другие жанры. Я не могу объяснить, почему эти девушки смотрят гомосексуальные порномультфильмы, но могу предположить, что это не делает их лесбиянками. Это нельзя объяснить лесбийским поведением, поскольку они не смотрят лесбийскую эротику. Но если они гетеросексуальные женщины, почему их интересуют отношения двоих мужчин? Я допускаю, что ответ заключается, скорее, в их желании понять поведение мужчин, нежели в интересе посмотреть, как двое мужчин занимаются сексом. Конечно, я могу ошибаться, они могут получать наслаждение и от подсматривания за двумя мужчинами, двумя пенисами, двумя целующимися юношами, двойным удовольствием, однако я думаю, что такое обобщение было бы ошибкой. Знакомые говорили мне, что порнография и эротика — это комплекс материалов для исследования собственной сексуальности, а любовные романы — источник знаний о людях другого пола. Безусловно, это также можно распространить и на гомосексуальные отношения, ведь гомосексуальное порно и эротика могли бы помочь гомосексуалистам раскрыть свою сексуальность до того, как они станут сексуально активными. Что делает порнография для людей с развивающейся, изменяющейся сексуальностью? Это можно рассматривать как замещение в случае, когда кто-то не может заниматься сексом с партнером и может использовать порно и эротику как стимуляцию или вспомогательное средство для мастурбации. Подобным образом пара могла бы смотреть порно или читать эротическую литературу, чтобы усилить половое влечение или узнать о существующих возможностях — для этих целей часто используется нелитературная версия Кама Сутры с иллюстрациями, так же как и «Радость секса» (Joy of Sex) и др. В то время как я могу размышлять о причинах использования порнографии и эротики, надлежащее исследование в этой области может быть сделано только с использованием социологических методов — посредством опроса людей на предмет того, что они думают и делают, но это затруднительно в существующей ныне культуре молчания, окружающей сексуальные практики.

Анализ

Мой анализ японской мультипликации базируется на американской аудитории и находится под влиянием американской культуры. Я не претендую на то, что могу знать, почему художники делают порнографические видео и комиксы или что японская аудитория думает об этой продукции. К сожалению, у меня не было возможности поговорить об этом со многими людьми. Среди моих консультантов в Америке было только три женщины и один мужчина, кроме меня самого, поэтому мой анализ не окончательный, а скорее вводный и умозрительный. Также я не сделал исчерпывающего обзора доступной литературы по данному предмету, а просто применил те небольшие знания в данной области, которые у меня были с помощью нескольких текстов по культурологии, психологии и антропологии. Один из этих текстов — статья Сандры Бакли «Пингвин в рабстве: графическая история японских комиксов». Она говорит, что схема комиксов часто представляет собой серию приключений и романтических встреч, заканчивающихся хэппи-эндом — (вос)соединением истинно любящих. Иногда эти концовки трагичны, как, например, в назидательных рассказах. Бакли доказывает, что цель этих историй состоит в том, чтобы (пере)поместить молодых женщин после того, как они были травмированы, получили девиантный опыт, обратно, в надлежащую тендерную роль в соответствии с нормативной (гетеро)сексуальностью. Она утверждает, что эти истории являются эффективными нравоучительными рассказами.

Несмотря на то что японские порнографические мультфильмы репрезентируют фантазии на тему мужского господства: насильнические, женоненавистнические и садистские, — они также являются своего рода назидательными историями. Они показывают, учат и говорят нам о том, что признается допустимым посредством демонстрации того, что является неприемлемым. К тому же они рассказывают нам об опасностях отклонения от нормы, о безнравственности и о нормативной доминирующей сексуальной гегемонии. Тут важной является идея о существовании в мире сил зла, аморальных личностей, извращенцев, людей, которые жаждут власти, и беспомощных жертв, нуждающихся в спасении, героев и героинь, супергероев и защитников нравственности. Подобно большинству сказок и произведений научной фантастики, эти назидательные истории происходят в неком мире, который отличается от нашего, в котором нет никаких ограничений, однако этот другой мир все же параллелен нашему собственному, и мораль (message) этих историй касается именно нас. Чтобы не быть голословным, я предлагаю анализ анимационного фильма «Ангел тьмы». Я хочу, чтобы вы сделали собственные выводы и самостоятельно оценили смысл, значимость и моральные установки этого фильма.

Я считаю этот фильм порнографическим не только потому, что он подробно показывает сексуальные сцены, но и потому, что он использует специфическую риторику тела, способы повествования, костюмы, позы, взаимодействие активных и пассивных сексуальных субъектов и идеализированные мужские и женские образы и сексуальные роли. Часто порнография использует обыденные вещи, придавая им особое значение, — привычные предметы становятся сексуальными игрушками и стимулируют сексуальное желание. Также и люди изымаются из рутины повседневности и помещаются в сексуальные ситуации, в которых они освобождаются от внутренних запретов и предаются исключительно сексуальному наслаждению, редкому и особенному. Сексуальная фантазия задействует воображение невообразимого, понимание невероятного и участие в сексуальных отношениях с лицами, с которыми никто не надеется или не хочет заняться сексом. Порнография создает сексуальную фантазию, которая в обычной жизни не одобряется, порицается или запрещается. Две совершенно разные, незнакомые друг с другом женщины описали это как секс без запретов (the zip-less fuck). Это — своего рода фантазия, в которой женщина занимается сексом с абсолютно незнакомым мужчиной, своеобразное насилие, когда женщину не нужно долго соблазнять, вовлекая в игру ухаживания, и в которой женщине не обязательно знать имя или видеть лицо партнера. Он берет ее сзади без неловкой возни с одеждой, без ласк. Они просто полностью соприкасаются, его пенис проникает в нее сзади, они достигают оргазма одновременно. Ее возбуждает опасность ситуации, анонимность, вероятность забеременеть от незнакомца, а еще — секс без моральных сложностей и излишне эмоциональных отношений. Вместо всего этого — сексуальное удовольствие, животное, полное и несложное, запретное, но свободное от чувства вины. Считается, что это своего рода фантазия об изнасиловании. Однако изнасилование — это нежелательная форма сексуальных отношений, это разновидность насилия. Таким образом, сексуальные фантазии не могут быть об изнасиловании, ведь никто не хочет быть изнасилованным, и это то, о чем можно говорить наверняка.

Проблема «жесткой» порнографии заключается в том, что она изображает изнасилование, т. е. совершаемые против воли половые сношения между монстрами и слабыми, беспомощными жертвами, неспособными к сопротивлению. Подразумевается, что насильники олицетворяют зло, а их жертвы слишком слабы, чтобы им противостоять. И конечно же, существует героиня, которая, несмотря на то что она слишком слаба, чтобы одержать победу над насильником, все же находит внутри себя магические силы, позволяющие ей либо стать мужчиной, либо приобрести мужскую силу. И хотя фильм «Ангел тьмы» позволяет девушкам-зрительницам представить, что бы они могли сделать, столкнувшись с насильником лицом к лицу, логика фильма говорит им, что они слишком слабы, чтобы сопротивляться в одиночку — им нужен мужчина. Несмотря на то что этот фильм можно было бы рассматривать как феминистское изложение проблем, связанных с изнасилованием, он все же содержит и сексистскую идею о том, что женщинам необходимы мужчины. Он также намекает, что мужчины, насилующие женщин, одержимы демонами, и хотя в этом нет их вины, они должны быть пойманы и уничтожены, как и бесы, обитающие в их телах. Эта идея соответствует традиционной японской мифологии, возникшей еще до XVII в.

Мифология — это комплекс назидательных историй, в которых сверхъестественные силы овладевают простыми людьми, допустившими глупые ошибки, и причиняют вред и им, и их близким. В традиционной японской мифологии существует ряд запретов, таких как, например, гулять в лесу ночью, ходить поблизости от могил (кроме посещения недавно умерших), пропускать различные важные церемонии и обряды.

Эти мифы все еще распространены и в них верят даже в наше время.

Для усиления воздействия японская анимация использует эти мифы при создании нарративных структур, сюжетов, типажей, а также для нравоучений. Один из популярных мифов рассказывает о различных демонах, пытающихся оплодотворить девушек, гуляющих вдали от дома, когда мужчины из семьи не могут их защитить. Женская школа, изображенная в «Ангеле тьмы», представляет собой современное учреждение, которое воплощает разрушение норм традиционной морали. Это учреждение опасно тем, что дает возможность большому числу девушек находиться в одном месте, вдалеке от защиты и влияния родственников-мужчин, помимо всего прочего, это ведет к возможности получения извращенных удовольствий, например лесбийской любви, прелюбодеяния, и даже возможности изменения своего, уже определенного места в жизни — т. е. претензию на место мужчины. Девочки участвуют в лесбийских отношениях, таким образом разрушая нормы, закрепляющие гетеросексуальные отношения внутри брака. К тому же девочки подвергаются влиянию современности, заключающемуся в разрушении духов добра и зла, живущих в каждом предмете и организме. Невдалеке от женской школы строители срубают дерево, тем самым освобождая зло — демона, заточенного внутри. Чтобы размножиться, демон начинает превращать школьниц в своих сексуальных рабынь. Современность ведет к сексуальной распущенности и уничтожению старых деревьев, в которых живут добрые духи, защищающие мир от зла, — т. е. к потере традиционных ценностей и устоев. В этом фильме много о бондаже, рабстве, подчинении через пытку и властных отношениях. Сам фильм в целом — об опасностях и последствиях сексуальности, о плодовитости, об изнасиловании и жажде власти.

Современный мир насилует землю, разрывая на кусочки ее силу, ее плодородие — способность воспроизводить; все это делает мир бесплодным и неспособным (по)рождать. В этом состоит легко прочитываемая метафора фильма. Современность разрушает мир, а вместе с ним и социальные отношения. Женщинам выгоднее быть лесбиянками, нежели незамужними девственницами, ожидающими брака; учителя превращаются в алчущих разврата садистов, а не в защитников морали и непорочной жизни; мужчины, окруженные молодыми сексуальными женщинами, становятся насильниками.

Эта история поучительна и символична — она побуждает нас к размышлениям. Однако, чтобы понять смысл фильма в этом аспекте, надо опираться на комплекс традиционных патриархальных ценностей. Как и все тексты, она полисемична, и не существует простого и единственно правильного и строго определенного способа трактовки ее смысла. Основным вопросом здесь, как кажется, является разница в трактовке этого текста мужчинами и женщинами, но важны и другие идентификационные параметры аудитории, а также их иерархия. Как бы восприняли эту историю девушки — как героический или как назидательный рассказ? Будут ли молодые мужчины воспринимать эту историю, как фантазию о том, чтобы быть окруженными молодыми женщинами, как фантазию о месте сексуального завоевания томимых желанием школьниц? Нужно ли расценивать этот фильм как педофилический? Или мы можем рассматривать его как критическую атаку на фигуры власти — извращенных и жаждущих господства учителей и директоров школ? Нужно ли принимать этот фильм всерьез или рассматривать его в качестве сатиры? Или это лесбийский фильм, в котором директриса школы, подчиняя и унижая учениц, учит их быть настоящими лесбиянками? А может быть, это назидательная история о лесбиянках, охотящихся на девочек, которые (перед добродетельным замужеством) заинтересованы в экспериментировании с альтернативной сексуальностью и отправляются на невинные сексуальные поиски. Какое значение этого фильма и объединяемых им жанров мы можем найти? Почему этот и подобные ему фильмы столь популярны? Что он говорит нам о взаимосвязи секса, насилия, цензуры, пуританских ценностей, культурного и сексуального господства, фантазии и сексуальной реальности?

Фрейд полагает, что порнография и эротика выполняют функцию стимулирующего средства для мастурбации, удовлетворяющей чью-то сексуальную потребность, т. е. являются сублимацией либидо. Подобное замещение приемлемо, когда более подходящий объект не доступен и природа сексуального инстинкта допускает подобный выбор.

Однако слишком просто сказать, что порнография — это всего лишь способ удовлетворить чьи-либо сексуальные потребности, когда подходящий партнер не может быть найден. Эта теория могла бы разъяснить, почему молодые мужчины и женщины смотрят подобные видеофильмы, но это лишь часть проблемы.

Несмотря на то что я никогда не был большим поклонником теории Фрейда, я хочу сказать, что он мог бы помочь нам создать теорию сексуальности, способную объяснить человеческую потребность смотреть порнографию или читать эротическую литературу, в какой бы форме она ни проявлялась. И я повторюсь, что не считаю ни этот анализ, ни свои теоретические размышления окончательными, а в большей степени наводящими на размышления и надеюсь, что это будет учтено моими читателями.

Вслед за Фрейдом я утверждаю, что всеобщая практика укрывать и украшать тело привлекает сексуально окрашенные взгляды и поощряет получение сексуального удовольствия от разглядывания. Люди не просто сексуально различны, они специально подчеркивают тендерный диморфизм с помощью одежды и стиля. Сокрытие тела только притягивает взгляды и подстегивает воображение, одежда вызывает любопытство. Люди часто смотрят друг на друга или разглядывают друг друга, получая от этого сексуальное наслаждение, но это осложняется тем, что многие расценивают пристальный взгляд как одну из форм насилия и считают, что разглядывать кого-нибудь — неприлично, неприятно и агрессивно. Но вместе с тем мы знаем, что имидж — это визитная карточка мужчины, а тем более женщины. Мы должны выглядеть добропорядочными, умными или сексуальными, если только вообще возможно объединить эти характеристики в поле всеобщего вожделения. Несмотря на то что цивилизация постоянно создает вокруг свободной сексуальности атмосферу вины, критично настроенные люди могут перенаправить энергию либидо в искусство — порнографические или эротические образы, диалоги, описания или же другие формы репрезентации вплоть до музыки. Сексуальное вожделение может быть сублимировано посредством разглядывания (gazing) совершенных телесных форм. Тогда скопофилия — это получение удовольствия от любования такими объектами красоты, как красивые мужчины, привлекательные женщины, хорошо одетые люди и идеализированные изображения человеческих форм, представленные в искусстве, эротике и порнографии.

Фрейд утверждает, что девиация и перверсия возникают тогда, когда скопофилия полностью заменяет секс, т. е. когда сексу предпочитают порнографию. Или когда рассматривать кого-либо и мастурбировать предпочтительнее, чем заниматься с ним сексом. Фрейд говорит о том, что стыд, культурно сконструированный и привитый, может быть преодолен посредством скопофилии, т. е. наслаждением от разглядывания других или от того, что разглядывают тебя самого. Некоторые люди могут даже изменить свои предпочтения по отношению к сексуальным наслаждениям, получив удовольствие от разглядывания (gazing), т. е. от того, о чем раньше им говорили как о постыдном или безнравственном (это одно из последствий образования, навязываемой морали и доминирующей концепции сексуальности). И даже если они не вожделеют то, что видят, даже если они не хотят воплотиться в представленные им образы, подчинение им (этим образам) составляет часть воспитания чувств и получения знаний относительно изображений, помещенных в поле пристального взгляда (gaze). Смотреть и знать — это одна из форм власти и способ освобождения от принудительного подчинения сексуальному господству. Люди могут дисциплинировать свои тела и свой собственный разум, сопротивляясь навязываемому господству, могут отбросить безупречный наряд пуританских ценностей, не принимая их и не поддаваясь программированию теми изображениями, которые выбирают и смотрят. Эта форма сопротивления — своего рода освобождение для таких людей, она позволяет им выбирать из большого разнообразия идей, мыслей, чувств и желаний. Пристальное наблюдение — это выражение власти, но оно может быть и своеобразным сопротивлением власти, т. е. сопротивлением господству.

Садизм и мазохизм

Вы можете спросить, может ли просмотр садомазохистских фильмов быть неким относительным раскрепощением, позитивным проявлением женского освобождения (women's liberation), нравственным благом, положительным влиянием на юные умы? Ведь всем известно, что желание причинять боль или ее испытывать — извращение, что это неправильно и безнравственно. Но почему мы так думаем? Откуда мы это узнаем? Какие именно предания, сказки, поучительные истории и факты из реального жизненного опыта убеждают нас в том, что причинение боли является проблемой нравственности? Ведь нас просто учат этому, и мы воспринимаем это как истину. И разве мультипликация не подобная форма образования? Пока мы можем лишь говорить, что садизм — это активная форма причинения боли, а мазохизм — ее обратная пассивная сторона. Нас учат тому, что желание причинять боль или испытывать боль — это перверсия, извращение, но все же кажется, что немало людей наслаждается, причиняя боль другим, подобно тому как многие — испытывая ее. Однако принято считать, что только извращенцы думают о боли как о чем-то сексуально возбуждающем и отвечающем чьим-либо сексуальным запросам. Распространено мнение, что садомазохизм — это еще и способность находить удовольствие в боли, жестокости, унижении и подчинении. В таком случае, садомазохистские мультфильмы могут выступать в качестве назидательных историй — ведь они могут укрепить веру в то, что боль и удовольствие, господство и подчинение, издевательство и унижение не могут удовлетворить сексуальное желание. Как гласит предупреждение в магических и экстремальных шоу — «Не пытайтесь повторить это дома».

Фрейд полагал, что у мужчин есть некоторая склонность к садизму, который является частью их природной агрессивности. Он считал, что мужчины властвуют над женщинами и это нормально. Тогда мы могли бы предположить, что мазохизм нормален для женщин как пассивная позиция по отношению к сексуальной жизни и сексуальному объекту. Но, мне кажется, в это сложно поверить, по меньшей мере, мы должны рассматривать это как один из комплексов культурных верований, поддерживаемый, подкрепляемый существующей нормой и преподносимый как истина, однако в отношении всего человечества это недопустимо и невозможно доказать. Исключительным условием сексуального удовлетворения в крайних формах сексуальности, т. е. при перверсии, является испытывание или причинение физической боли сексуальному объекту. Садизм и мазохизм, таким образом, связаны. Фрейд утверждает, что садизм связан с чувством вины, но не объясняет почему. Я предполагаю, что садомазохизм — это своеобразный двойной капкан, в котором человек всегда повинен в нарушении нормы, ведь, как определяет общество, оба, и садист и мазохист, виновны в сексуальной трансгрессии; единственная для них возможность искупления вины — это продолжение отношений из страха, что их тайная сексуальная жизнь будет раскрыта и они будут страдать от публичного унижения. Таким образом, они простят друг друга при единственном условии — если их связь продолжится.

Фрейд утверждает, что садомазохизм, таким образом, является способом преодоления (чувств) отвращения, стыда, вины и подавления. Как выразился один из моих знакомых, садомазохизм снимает чувство вины и стыда с желания получить сексуальное удовольствие, ведь кого-то из партнеров принуждают к сексу. А когда кого-то заставляют против его воли, он становится беззащитной жертвой и избавляется от чувства вины.

Фрейд не решает проблему насилия. Даже говоря о том, что женщины развращены и хотят быть изнасилованными, а мужчины — извращенцы и хотят насиловать, он не допускает возможности, что садомазохизм может быть и игрой воображения, выдумкой (когда боль — легка, издевательства и унижения — разыграны, а жестокость — всего лишь игра, предназначенная для возбуждения), а не только маскарадом с четким распределением ролей, навязчивой фантазией, фетишистским представлением, театром спальни и т. п. Фрейд также утверждает, что каждый садист одновременно мазохист, а каждый мазохист — садист, так как он/она, как истинные актеры садомазохизма, наслаждаются, играя как пассивную, так и активную роли.

Перверсии

Эти так называемые перверсии нередко являются частью нормальной здоровой сексуальной жизни, и о них нельзя думать только как об извращении, отклонении от нормы, как о психологической или физиологической, другими словами, медицинской проблеме. Если какой-нибудь человек имеет так называемую перверсию, которая вытесняет все остальное из его жизни и угрожает ей, его репродуктивным способностям и нормальному функционированию, только тогда перверсия становится для него проблемой, а точнее она становится социальной проблемой, базирующейся на социальных условностях, называемых культурой. Эти одержимости (перверсии) усложняются не спецификой сексуального поведения, а отсутствием разнообразия выбора в сексуальных отношениях и невозможностью удовлетворения обоих партнеров (в рамках перверсии). Проблема в том, что оба партнера не могут получить удовлетворение. Культура награждает нас чувствами отвращения, стыда, вины и раскаяния. Чтобы иметь здоровую и счастливую сексуальную жизнь, их необходимо преодолеть. Подобным, образом наши убеждения, гласящие, что мужчины должны быть активными и агрессивными, а женщины пассивными и чувствительными, — всего лишь стереотипы, сдерживающие сексуальное удовольствие. В этом заключается двойная ловушка культуры — такие противоречия ведут к проблемам в сексуальной жизни, в свою очередь атмосфера молчания и сокрытия знаний о сексе и любви приводит к путанице и противоречиям, тогда как более открытое и свободное общество не допустило бы появления многих сексуальных проблем. Честность и открытость могли бы предупредить многие сексуальные расстройства, дисфункции и осложнения. Еще одна большая проблема связана с ограничением сексуального удовольствия для небольшой, но значительной группы популяции — это гомофобия, ведь, если Фрейд не ошибался, — секс является естественной потребностью человека, столь же необходимой ему, как пища (и потому сравнимой с голодом), и каждый может сказать, что это если не ежедневная, то, по крайней мере, регулярная потребность, которая, однако, слишком часто остается неудовлетворенной из-за влияния пуританских ценностей, современных трудовых ритмов и культурно сконструированных ограничений.

Фрейд показал, что сексуальные перверсии и аномалии обнаруживают себя тогда, когда чьи-либо сексуальные потребности (или потребность в любви) отвергаются, ограничиваются или подавляются. В поисках способа удовлетворения этих потребностей некоторые люди останавливаются не на искренней человеческой привязанности, понимании, эмоциональной теплоте и физическом контакте, а на неких «заменителях». Тогда мы можем сделать вывод, что порнографические фильмы могут выступать в качестве такой временной замены секса (впрочем, как и любые другие заменители любви) — это своеобразный коммерциализированный фетишизм в культуре потребления. Почему анимация? Анимация имеет следующие преимущества: идеализированная репрезентация, оформление истории как фантазии, безупречная гибкость рисунка, иллюзия того, что в процессе создания фильма не эксплуатируются работники секс-индустрии (а они эксплуатируются), и возможность апеллировать к молодой аудитории, проявляющей страстную тягу к сексуальным знаниям, но не имеющей к ним доступа из-за своего возраста.

Я полагаю, что японская порнографическая анимация является для американской аудитории своего рода заменой секса, средством стимуляции (секса или мастурбации), способом получения подробных знаний о сексуальном искусстве и доступом к моделям сексуальности и сексуального поведения, комплексом назидательных историй и рядом воображаемых образов (паттернов) для размышления о сексуальности в условиях культуры подавления и молчания. Фильмы в процессе разворачивания смысла тоже продуцируют недосказанности, умолчания. В них содержаться пустоты, которые аудитория заполняет собственными смыслами и вариантами. Они предлагают сценарии «что, если». Что, если бы это случилось со мной, если бы я участвовал в этой фантазии; что, если бы все это было на самом деле? В действительности эти фильмы представляют собой культурные модели, из которых могут быть сконструированы когнитивные и психологические паттерны. Такие фильмы могут быть опасными, так как они пропагандируют фетишизм (как сами по себе, так и своим содержанием) и укрепляют патриархатные нормы и убеждения. Но все-таки они могут использоваться для того, чтобы поставить под сомнение подобные нормы, фетиши и доминирование нормативной сексуальности. Люди могут играть, экспериментировать с текстами и что-то получать от них взамен. Чем в меньшей степени будет задействована цензура при производстве текстов, тем лучше. Чем больше будет возможностей для открытого обсуждения всех аспектов человеческого существования, тем лучше. Тот факт, что эти фильмы одновременно выполняют функции сопротивления культурной гегемонии и обозначения границ дозволенного, говорит о том, что ситуация в лучшем случае безрадостна. Если молодые люди чувствуют, что для экспериментирования со своей сексуальностью им необходимо обращаться к подобным формам репрезентации либо сублимировать свою сексуальность посредством использования таких ограниченных текстов и изображений, то это лишь доказывает, что они действительно не свободны. Популярность этих анимационных фильмов в Америке и Японии наводит на мысль, что молодым людям трудно вступать в реальные сексуальные контакты, любить или испытывать интимные чувства, причиной чего является господство одной модели сексуальности, накладывающее ограничения на их сексуальное поведение. Тот факт, что они вынуждены сублимировать свои желания через разглядывание рисованных версий человеческой сексуальности, занятия спортом, молитвы, пение и коммерциализированный фетишизм, подсказывает мне, что молодежь (а в действительности все люди) попадают в ловушку сексуальных и политических репрессий (у Оруэлла в «1984» порнографию распространяют служащие Порносека и пролы). Как показано в «Brave New World» Олдоса Хаксли, контроль над человеческой сексуальностью характерен для тоталитарных сообществ: Фили (the Feelies — от англ. feeling «фильмы для всех чувств») — это разновидность секса «по квитанции», а порнография — это попытка контролировать сексуальность. Как подсказывает Фуко, любой аппарат контроля дает возможность сопротивления. Вопрос в том, связано ли эротическое искусство в большей степени с властью, контролем и репрессиями или все-таки с освобождением, сопротивлением и сублимированием сексуального желания в желание свободы?