Осоавиахим и военно-патриотическое воспитание населения в Уральском регионе

Одним из важнейших социальных явлений, характерных для мировой и российской истории первой половины XX в., стало массовое вовлечение «маленького человека» в «большую» политику, государственные и межгосударственные общественно-политические и социокультурные процессы. Истоки этого феномена уходили в европейскую историю — к Великой Французской революции и началу современной эпохи. Катализаторами социальных инноваций стали Первая мировая война, русская революция и авторитарные режимы, в том числе и сталинизм. Исторические события мирового значения породили целую «палитру» разнообразных идеологий, политических и социальных практик, нацеленных на мобилизацию, объединение и воспитание населения, формирование идентичностей у социальных масс.

На территории советского государства апробировались техники трансформации общества и человека, сплавившие в себе европейский опыт и российские исторические традиции. Их специфика определялась как общеевропейскими особенностями общественно-политического и экономического развития межвоенного периода, так и траекторией исторического пути СССР. Так, для большинства европейских стран была характерна психологическая атмосфера «ожидания войны», сменившая эйфорию мирной жизни начала 1920;х гг., жесточайший экономический кризис, приход к власти радикальных политических сил в Германии, Италии, Испании.

Советский Союз в это время переживал форсированную индустриализацию, пришедшую на смену нэповской «передышке», в стране формировался авторитарный сталинский режим, постепенно раскручивался маховик политических репрессий. Идеи об угрозе новой империалистической войны, которая должна была окончательно разрушить мир капитала и вызвать восстание пролетариата в европейских странах, старательно внедрявшиеся советской пропагандой в массы, превращали «ожидание войны» в такой же неотъемлемый признак межвоенных лет, каким оно было в Европе.

Ответом" на вызовы современности в европейских странах и СССР стала политика социальной мобилизации общества, пропитанная военизированными лексикой и практиками. В разных странах получили новый импульс к развитию или стали создаваться впервые различные организации парамилитаристского характера'. В СССР появился свой институт массового военно-патриотического воспитания советских граждан — оборонная организация Осоавиахим, которая находится в фокусе данного диссертационного исследования.

Созданный в 1927 г. Союз обществ друзей обороны и авиационноУ химического строительства «Осоавиахим»" (далее — Осоавиахим) не был специфическим советским изобретением. Истоки этой организации можно проследить в дореволюционных формах общественного содействия вооруженным силам3, в попытках мобилизации российской общественности в 1914 — 1917 гг. Опыт Первой мировой войны придал новый импульс процессам, происходившим в области пересечения государственных, военных интересов и общественной инициативы. Проблемы патриотического воспитания и военной подготовки граждан занимали важное место в размышлениях европейских и советских военных теоретиков о будущем мировом конфликте.

Задуманный военными как один из «инструментов» для решения прикладных задач повышения обороноспособности СССР, Осоавиахим постепенно трансформировался в институт социальной мобилизации, контроля,.

1 В европейских странах спектр таких организаций отличался большим разнообразием — от боевых формирований политических партий, как правого (например, «королевские молодчики» из Аксьон Франсез), так и левого крыла (например, шюцбундовские организации австрийских социал-демократов), военно-патриотических организаций фашистов и национал-социалистов (например, гитлерюгенд) до объединений ветеранов Первой мировой войны (фрайкор в Германии и хаймвер в Австрии) и общественных, внепартийных объединений, созданных для целей самообороны и ополчения («Айзсарги» в Латвии, женская организация «Лотта Свярд» в Финляндии — своеобразное подразделение финского «шюцкора», «Кайтселийт» в Эстонии и др.).

2 Полное название общества приводится по: Устав Союза обществ друзей обороны и авиационно-химического строительства (Осоавиахим) СССР. М., 1927. В первое межвоенное десятилетие слово «друзья» активно использовалось общественными организациями (см.: Ильина И. Н. Общественные организации России в 1920;е годы. М., 2000. С. 96). Позднее общество стало называться Союз обществ содействия обороне, авиационному и химическому строительству СССР.

В конце XIX — начале XX в. в Российской империи были созданы Императорское российское общество спасания на водах, Императорский всероссийский аэроклуб, Русское воздухоплавательное общество, работали другие общественные организации, деятельность которых была связана и с интересами русской армии и флота. дисциплинирования и патриотического воспитания. Подобные коллизии, происходившие с общественными организациями парамилитаристского характера, можно было наблюдать и на европейском пространстве. Вместе с тем, «мимикрия» Осоавиахима несет на себе яркую печать советской специфики. Нигде в Европе не существовало столь масштабного военизированного общества, подчиненного государственной идеологии4, и ни одна из европейских организаций парамилитаристского характера не была такой многофункциональной. На протяжении второй половины 1920;х — 1930;х гг. Осоавиахим постепенно превратился в массовую организацию, которая стремилась охватить своим влиянием практически все категории советского населения. Он придал амбивалентность советской тендерной политике довоенной эпохи, функционировал в качестве социального лифта для советской молодежи и намного пережил европейские парамилитаристские организации, получив продолжение в обществах ДОС АРМ, ДОСААФ и РОСТО.

Изучение истории оборонного общества и практик военно-патриотического воспитания в СССР межвоенного периода является актуальным по нескольким причинам. С 2001 г., когда в Российской Федерации была принята первая программа патриотического воспитания граждан, руководство страны прилагает значительные усилия к тому, чтобы выработать комплексную политику по укреплению гражданского сознания и патриотизма населения. В настоящий момент реализуется уже третья программа патриотического воспитания на 2011 — 2015 г. 3 В условиях, когда в стране ведутся активные поиски форм и методов патриотического воспитания, анализ исторического опыта, имеющегося в этой области, представляется особенно важным.

4 Хотя необходимо отметить, что во многих европейских странах (например, в прибалтийских) на определенном этапе государственные органы поставили организации самообороны под своей контроль, финансировали их из государственного бюджета и поддерживали их тесную связь с вооруженными силами.

См.: Постановление Правительства РФ от 5 октября 2010 г. № 795 «О государственной программе «Патриотическое воспитание граждан Российской Федерации на 2011 -2015 годы» «. Здесь же опубликована и сама государственная программа: 1Шр://правительство.рф^оу/ге5ик5/12 530/.

За последнее десятилетие патриотизм занял важное место в тематике исследований различных гуманитарных наук. Общие, теоретические вопросы изучения этого феномена, а также аспекты, связанные с его бытованием в современной России, отражены во множестве научных статей и монографий. Вместе с тем конкретно-исторические проявления патриотизма, обусловленные особенностями исторической эпохи трактовки и подходы к его культивированию, остаются недостаточно изученными. Это относится, прежде всего, к советскому патриотизму — первому государственному «проекту» массового патриотического воспитания. Его масштабность диссонирует с отсутствием методологически современного и комплексного изучения данной темы в российском и международном историографическом ландшафте, а также существенными пробелами в исследованиях региональных (локальных) аспектов патриотической проблематики.

Необходимо отметить, что советские методы военно-патриотического воспитания и Осоавиахим, как его центральный институт, представляют собой интереснейший объект для изучения социальных практик авторитарных режимов, что отвечает потребностям и тенденциям общемировой историографии авторитаризма/тоталитаризма последних лет6. Исследование оборонного общества позволяет также расширить представления об истории советских общественных организаций, о формах их сращивания с партийно-государственными структурами и, в итоге, о специфике общественной жизни в СССР.

Реконструкция советского патриотизма «снизу», из перспективы «маленького человека», — еще один шаг на пути к решению одной из самых актуальных проблем изучения довоенного СССР — проблемы соотношения наднациональной, «советской идентичности» с другими формами самоидентификации (национальной, локальной, тендерной).

6 См.: Никонова, О.Ю. Michael Geyer and Sheila Fitzpatrick (Ed.), Beyond Totalitarianism: Stalinism and Nazism Compared (Cambridge and New York: Cambridge University Press, 2009). 536 pp. // Ab Imperio. 201 1. № I.C. 7−16.

Изучение исторических форм военно-патриотического воспитания имеет и важное прикладное значение. Возвращение Российской оборонной спортивно-технической организации (РОСТО) исторического названия ее предшественника ДОСААФ в 2009 г. — символическое признание значимости практик военно-патриотического воспитания, выработанных этим социальным институтом, для современного государства7. Многие мероприятия, закрепленные в государственной программе патриотического воспитания на 2011 — 1015 гг., нацелены на возрождение традиций Осоавиахима — ДОСААФ. Вместе с тем использование опыта работы советского оборонного общества требует создания объемной, многоаспектной картины его деятельности, включающей не только достижения, но и просчеты, центральное и региональное измерения его истории, учитывающей практики военно-патриотического воспитания в своеобразных локальных социумах.

Цель диссертации заключается в исследовании теории и практики патриотического воспитания и военного обучения советских граждан в рамках оборонного общества Осоавиахим.

Для ее достижения необходимо решить следующие задачи:

— рассмотреть особенности складывания патриотического дискурса в историческом контексте, подходы и трактовки понятия патриотизм в истории и современной историографии;

— выявить степень изученности темы советского патриотизма и военно-патриотического воспитания, истории Осоавиахима в современной российской и зарубежной историографии;

— реконструировать идеологические основы официального патриотизма межвоенного периода и его рецепцию различными группами советского населения- 7.

Постановление Правительства Российской Федерации от 28 ноября 2009 г. № 973 «Об Общероссийской общественно-государственной организации «Добровольное общество содействия армии, авиации и флоту России» «. См.: Российская газета. 2009. 7 декабря.

— изучить подходы к военно-патриотическому воспитанию в советской военной мысли, роль опыта прошедших войн в разработке концепции оборонной организации;

— охарактеризовать организационные аспекты истории Осоавиахима в центре и на Урале: институциональную структуру, органы управления, социальный состав обществ, руководителей и инструкторов;

— проанализировать формы и методы военно-патриотического воспитания, применявшиеся в Осоавиахиме, их региональную специфику, роль оборонного общества в системе военной подготовки населения СССР и процессах социальной мобилизации межвоенного периода;

— раскрыть организационные, институциональные и кадровые особенности оборонного общества в уральском регионе, формы и методы вовлечения женщин и нерусских национальностей в систему военно-патриотического воспитания;

— оценить эффективность оборонного общества региона и его функциональную роль в уральском социуме в конце 1920;х — 1930;х гг.

Объектом исследования является центральный институт военнопатриотического воспитания межвоенного периода в СССР — Союз обществ друзей обороны и авиационно-химического строительства «Осоавиахим» (далее — Осоавиахим).

Предмет исследования — официальный патриотический дискурс («советский патриотизм»), его групповые и локально-групповые интерпретации, формы и методы военно-патриотического воспитания, которые использовались в системе Осоавиахима в годы межвоенной паузы.

Хронологически исследование охватывает период с 1927 по 1939 гг. Нижняя временная граница исследования обусловлена созданием в 1927 г. единой военно-патриотической организации общесоюзного значения, получившей название Осоавиахим. Верхняя граница обозначает завершение межвоенного этапа: в 1939 г. началась Вторая мировая война, которая привела к трансформации официального патриотического дискурса и к изменениям интерпретационных моделей населения, вызвала институциональные трансформации в системе Осоавиахима и корректировку практик военно-патриотического воспитания.

Территориальные рамки исследования определяются с учетом исторических особенностей районирования СССР в рассматриваемый период. В конце 1920;х — 1930;е гг. Уральский край подвергался неоднократным административно-территориальным преобразованиям. Уезды и кантоны, округи и районы тасовали словно колоду карт, «передавая» и «переподчиняя», «укрупняя» и «разукрупняя», часто без учета сложившихся традиций и особенностей национального состава населения. 3 ноября 1923 г. постановлением ВЦИК в регионе были ликвидированы губернии и образована о.

Уральская область. В составе области были выделены 15 округов: Златоустовский, Нижне-Тагильский, Курганский, Троицкий, Челябинский, Екатеринбургский (затем Свердловский), Верхне-Камский, Коми-Пермяцкий, Шадринский, Ишимский, Кунгурский, Тюменский, Тобольский, Сарапульский, Ирбитский. Структура, состав и численность округов несколько раз изменялись. Постановлением ЦИК и СНК СССР от 23 июля 1930 г. округи были упразднены9. Входившие в их состав районы стали напрямую подчиняться Уральскому облисполкому. 17 января 1934 г. по постановлению Президиума ВЦИК было проведено разукрупнение Уральской области и на ее территории были образованы Свердловская, Обь-Иртышская и Челябинская области. В 1938 г. из Свердловской была выделена Пермская область.

Таким образом, в рассматриваемый период край представлял собой сложную и динамичную с политико-административной точки зрения картину. Из перспективы взаимоотношений советского патриотизма с локальными национализмами важно отметить, что уже к началу XX в. Урал был исторически сложившимся многонациональным регионом. Активное проникновение славянских народов началось в ходе колонизации восточных.

8 В Уральскую область были объединены Пермская. Екатеринбургская. Тюменская и Челябинская губернии. См. подробнее об административно-территориальных преобразованиях: Уральская историческая энциклопедия. 2-е изд. Екатеринбург, 2000. С. 411, 477, 553, 595−596- Краткая справка по истории административно-территориального деления Челябинской области (с 1919 года) // Общество и власть. Российская провинция1917 — 1985. Документы и материалы (Пермская, Свердловская, Челябинская области): в 6 т. / Т. 2: 1946 — 1985. Челябинская область. Челябинск, 2006. С. 432 — 438- Челябинск: Энцикл. Челябинск, 2001. Карту Уральской области см. приложение 1.

9 Магнитогорский округ был упразднен позднее — по постановлению ВЦИК от 20 октября 1936 г. окраин Московским государством (с XV в.) и усилилось в XVIII столетии в результате политики Российской империи по созданию восточной оборонительной линии. Наряду с русскими, которые к началу XX в. стали доминирующей национальной группой населения, в первой трети столетия на Урале проживали башкиры, татары, тептяри, коми, чуваши, мари и др. народы. В 1920;е — 1930;е гг. в состав региона входили нерусские территории, получившие административный статус национальных округов: Коми-Пермяцкий национальный округ (образован 26 февраля 1925 г.), Ямало-Ненецкий и Остяко-Вогульский10 (образованы 10 декабря 1930 г.). Помимо этого на территории Уральской области были районы компактного проживания нерусского населения, не имевшие статуса национальных административных единиц. В 1925 — 1929 гг. по официальным данным здесь насчитывалось 128 национальных сельских советов.

Этнический состав уральского населения был достаточно пестрым, что было одним из наиболее явных последствий колонизации окраин в Российской империи. По данным переписи 1926 г., которые приводит В. Б. Жиромская, в Уральской области проживали русские (91,2%), татары (2,9%), пермяки (2%), башкиры (0,9%), а также менее многочисленные группы нагайбаков, вогулов, марийцев, удмуртов, мордвы, чувашей и других народностей. К концу 1930;х гг. этнодемографическую картину на Урале в целом изменил процесс коллективизации и раскулачивания. Край стал местом ссылки для представителей различных народов. Особенно резко — в десятки разувеличилось количество проживавших в регионе украинцев" .

Структура местной организации Осоавиахима соответствовала административно-территориальному делению уральского региона, что обусловило и принципы формирования архивных фондов. Уральский областной Осоавиахим по территориальному охвату и официальной численности был одним из крупнейших отделений оборонного общества. Наличие на территории региона больших индустриальных строек позволяет.

10 С 1940 г. стал называться Ханты-Мансийским национальным округом. «Жиромская. В. Б. Демографическая история России в 1930;е годы. Взгляд в неизвестное. М.

2001. С. 76−87.

10 проследить влияние ключевых социально-экономических процессов эпохи на рассматриваемую проблему. Значимость вопроса о соотношении патриотизма и локального национализма обусловила привлечение материалов по истории Осоавиахима Башкирской автономной республики. Она не входила в Уральскую область как административно-хозяйственная единица, но традиционно считается частью «Большого Урала».

Башкирия первой в РСФСР получила статус автономной республики.

Днем основания «Малой Башкирии» считается 23 марта 1919 г., когда в печати было опубликовано «Соглашение центральной Советской власти с Башкирским правительством о Советской Автономной Башкирии». В 1922 г. в результате административно-территориальных «приращений» появилась «Большая Башкирия» со столицей в г. Уфе. В Башкирской автономной республике, несмотря на ее статус национального образования, доминировали русские -40%, башкиры составляли 23,5% населения, татары — 22,4%, чуваши — 3%, марийцы — 3%. Здесь же обитали и менее многочисленные представители других народов (например, украинцы, немцы и проч.). К 1939 г. соотношение национальных групп в Башкирии несколько изменилось: численность русских и татар возросла (до 40,6% и 24,6% соответственно), а численность башкирснизилась (до 21,2%). Сокращение башкирского населения было вызвано, как пишет В. Б. Жиромская, высокой смертностью в этой этнической группе, в том числе вследствие голода начала 1930;х гг.

Так как изучение практик военно-патриотического воспитания в региональном разрезе невозможно без реконструкции основ официального патриотического дискурса и централизованной политики в этой области, в диссертации также анализируются общесоюзные аспекты деятельности Осоавиахима.

Для характеристики методологической основы диссертации необходимо остановиться на ключевых понятиях и концепциях, используемых в исследовании.

У большинства людей существует первичная эмоциональная привязанность к тому месту, где протекало их детство и происходила социализация. Эта привязанность во многом определяется наличием «сети» родственных и дружеских связей, локализованных в месте проживания. С зарождением массовой политики различного рода локальные эмоциональные привязанности становятся объектом вмешательства властных институтов. Они категоризируются, описываются в различных терминах, инструментализируются в интересах господствующего режима и общества.

В период формирования различных «-измов» (национализма, империализма, большевизма и др.) локальные привязанности встраиваются в более емкие конструкции, такие как народ, нация, класс, государство, империя. Комплекс эмоциональных и рациональных (социальных) связей семантически кодируется, визуализируется и становится артикулируемым, что в равной степени используется как системами господства, так и историческими субъектами. В конечном итоге такие феномены как патриотизм, национализм, интернационализм — это продукты коммуникации между субъектом и властью, обществом и государством.

В данном исследовании патриотизм рассматривается не как способность человеческой натуры любить, не как комплекс первичных эмоциональных привязанностей субъекта, а, с одной стороны, как патриотический дискурс'2, предметом которого являются взаимоотношения между субъектом и «местом его проживания» (в его политическом, пространственном, временном, локальном и проч. измерениях), а с другой, как элемент самоидентификации и поведенческих практик советского гражданина.

Представляется продуктивным использование для описания патриотизма концепции немецкого социолога П. Фукса, предлагающего считать патриотизм коммуникативной практикой, нацеленной на достижение единства общества13. Определение Фукса позволяет увидеть в патриотизме динамичный нарратив, в создании которого в равной степени участвуют две стороны — власть (политические институты господства) и субъект. В патриотизме всегда.

12 В понимании М. Фуко. См.: Фуко, М. Археология знания. Киев. 1996. Fuchs, Р. Die Erreichbarkeit der Gesellschaft. Zur Konstruktion und Imagination gesellschaftlicher Einheit. Frankfurt/Main, 1992. S. 150−173. присутствуют пласты и символы, означенные властью и предложенные ей обществу и индивидууму, и семантические комплексы, характеризующие привязанности субъекта, формы и пути присвоения им официальных образов. Формальная и неформальная коммуникация на патриотическую тему, а также конфликтные ситуации помогают выявить собственные смыслы, которые вкладывались субъектами в официальную семантику.

П. Фукс указывает на такую важную особенность патриотического дискурса как его дискуссионность. Рано или поздно, пишет социолог, патриотизм «попадает под воздействие функциональной дифференциации, и это означает: различия, которые его конституируют, быстро оказываются случайными различиями. Это становится очевидным в случае проблемы критериев, то есть в вопросе «истинного» и «ложного» патриотизма. В этом вопросе различия ведут к (иррациональному) повышению градуса патриотической семантики при помощи эмфазы, и в конечном итоге к ссылкам на несводимость к чему-либо одному и на аутентичность человеческих чувств, и к блокаде коммуникации, становящейся все более проблематичной"14.

Важным, на наш взгляд, является определение функционального значения патриотизма как коммуникативной практики, нацеленной на производство солидарного «воображаемого сообщества"15. Функциональный аспект роднит патриотизм с другими «-измами» современной эпохи16 и делает их четкое разграничение вторичным. В конкретных исторических условиях патриотизм вписывается в «мозаику» множества других дискурсов / идеологий17 на принципах сосуществования, конкуренции, взаимного дополнения, замещения, вытеснения и вносит свой вклад в формирование идентичности. В определении коммуникации также заложено понимание ы Fuchs, Р. Vaterland, Patriotismus und Moral. Zur Semantik gesellschaftlicher Einheit // Zeitschrift fuer Soziologie. 1991. № 2. S.103.

15 В понимании Бенедикта Андерсона. См.: Anderson, В. Die Erfindung der Nation. Zur Karriere eines folgenreichen Konzepts. Frankfurt/Main, New York, 2005.

16 В первую очередь речь идет, конечно же, о национализме, который противопоставляется патриотизму чаще всего.

17 Об относительности различий между дискурсом и идеологией см.: Ушакин, С. Поле пола. Вильнюс. 2007. С. 26−27. анализируемого объекта как процесса. Такой подход позволяет, с одной стороны, обратить внимание на динамичность советского патриотизма, в разное время наполнявшегося различным идейным содержанием. С другой стороны, он подчеркивает, что смыслы и образы вырабатывались, присваивались и воспроизводились историческими субъектами в ходе осуществления ими определенных патриотических практик и ритуалов. При этом внимание субъекта могло быть сконцентрировано не на определенных идее или образе, а на патриотическом действии как таковом. Или, вернее сказать, на действии, которое позиционировалось как патриотическое в контексте господствовавшего дискурса. Последнее замечание особенно важно в связи с одной из основных трудностей, возникающих при анализе советского патриотизма. Речь идет об интерпретации такого феномена, когда патриотизм, оставаясь «неартикулированным» на индивидуальном или групповом уровне, тем не менее, проявлялся в патриотичном поведении.

В свете новейших исследований, посвященных формированию идентичности в современных государствах18, в трактовке патриотизма появляются дополнительные возможности и оттенки. Выше уже отмечалось, что патриотический дискурс может служить источником для анализа идей и образов официальной идеологии и одновременно отображать установки, характерные для исторического субъекта. Поэтому было бы интересно связать рассмотрение патриотизма с проблемой сталинской «субъективности», активно обсуждавшейся в 1990;е — начале 2000;х гг.19 В данной диссертации субъективность интерпретируется так, как это предлагает Й. Хелльбек, базируясь на постструктуралистских теориях научного познания и концепции М. Фуко: «» Я", отражающее то, как индивидуумы концептуализируются извне или концептуализируют себя сами, не есть некая данность, оно подвержено.

18 См.: Anderson, В. Die Erfindung der Nation. — Commemorations. The politics of national identity / ed. by Gillis J.R. (Ed.). Princeton. 1994: Language and Revolution. The Making of Modern Political Identity / ed. by I. Halfin. LondonPortland, Oregon, 2001; Langenohl, A. Erinnerung und Modernisierung. Die Oeffentliche Rekonstruktion politischer Kollektivitaet an Beispiel des Neuen Russland. Goettingen. 2000 и др.

19 См. подробнее о концепции «сталинской субъективности» и дискуссиях вокруг нее форум журнала Ab Imperio «Анализ практик субъективации в раннесталинском обществе» (Ab Imperio. 2002. № 3). историческим изменениям. Такое «Я» создается в процессе взаимодействия предписаний и практик, которые изменяются во времени и пространстве, направлены на индивидуумов и побуждают их к определенному образу жизни и.

ЛЛ к стремлению к определенным целям". Сталинский субъект выступает в данном случае не как простой получатель официального дискурса, принимающий или отторгающий его, а как своего рода творческая личность, преобразующая себя в процессе этого восприятия.

Одним из важных моментов для интерпретации советского патриотизма является вектор этого преобразования — не только социальная мимикрия, активная / пассивная оппозиция режиму или бегство от действительности, но и формирование сталинской субъективности как «позитивного проекта со своими собственными представлениями о смысле жизни, счастье и проч."21 Признание элемента «веры» в жизненных установках сталинского субъекта, органичного усвоения элементов идеологии или коммунистического мировоззрения не опровергает, на мой взгляд, положения о том, что это усвоение официальной семантики могло идти по самым разным каналам индивидуального и группового опыта и «выкладывать» разные «фрагменты» советской идентичности.

Понятие идентичности является следующим опорным моментом гипотезы, призванной объяснить феномен советского патриотизма. В данном исследовании я отталкиваюсь от концепции «множественной идентичности». Ее суть хорошо описана С. Ушакиным: «Для того, чтобы стать членом сообщества — т. е. для того, чтобы занять определенное/определяемое место в рамках этого сообщества, — каждый индивид вынужден полагаться на принятый в данном обществе ассортимент средств самовыражения. Способность сочетать многочисленные, отличные друг от друга и реально используемые системы символов (дискурсивных практик) позволяет индивиду одновременно занимать различные статусные позиции. Обычно системы знаков, с помощью которых.

20 Интервью с Игалом Халфиным и Йохеном Хеллбеком / Ab Imperio. 2002. № 3. С. 219.

21 Там же. С. 229. описываются позиции индивида, а также с помощью которых он сам описывает свое место в обществе, понимаются как непротиворечащие и /или дополняющие друг друга. В рамках символического фундаментализма этот факт внешней непротиворечивости понимается как проявление установленной иерархии дискурсов, благодаря которой одни из них рассматриваются как определяющие, а другие — как маргинальные"22.

Такой подход расширяет возможности интерпретации патриотизма, позволяя рассматривать его как один из элементов «множественной идентичности», который вполне может выступать в сочетании с другими элементами — этнической, социальной или локальной самоидентификацией, а также успешно комбинироваться с оппозиционными настроениями и критицизмом по отношению к государству. Он же позволяет снять остроту значимости вопроса о дефиниции: советский патриотизм, национал-большевизм или какое-либо другое традиционное научное понятие или комбинация понятий — суть лишь идеальные типы, схемы, которые исследователь приписывает самой коммуникативной практике, и которые на самом деле маркируют лишь особенности той или иной интерпретации. Представляется, что следует более осторожно подходить к попыткам переноса характеристик групповой интерпретации дискурса на весь семантический комплекс в целом.

Вспомогательную роль при рассмотрении особенностей трансформации официального дискурса о «любви к социалистической Родине» на уровне различных социальных групп играет актуальная парадигма исследования эмоционального. В ней эмоции анализируются не как неструктурированные феномены, нуждающиеся в контроле, а как инструменты, помогающие субъекту ориентироваться в общественной ситуации и формировать подходящие стратегии адаптации23. Как показывает анализ общих подходов к.

22 Ушакин, С. Поле пола. Вильнюс, 2007. С. 43−44.

Я благодарю О. Нагорную, И. Нарского и Ю. Хмелевскую за эту подсказку и за возможность ознакомиться с рукописью статьи, подготовленной И. Нарским и Ю. Хмелевской для сборника по итогам конференции «Эмоции в русской истории и культуре» (апрель 2008 г.). См. также: Reddy. W. The Navigation of Feelin". A.

16 патриотизму, функциональное понимание патриотических чувств как эффективного адаптационного механизма социализации прочно утвердилось в отечественном обществознании. Этот слабо отрефлексированный компонент российских концепций, вероятно, был органично усвоен современниками из традиционного позиционирования патриотизма в официальной политической педагогике.

Следующим важным звеном для понимания сталинского варианта «объединяющего» дискурса являются концепции социальных норм, габитуса и социальных практик24. Необходимо подчеркнуть, что механизмы восприятия и усвоения семантического пространства советского патриотизма были тесно связаны со сталинскими «проектами» социального дисциплинирования и формирования Нового человека. Внедрение и институционализация социальных практик «буржуазного» и «общеевропейского» по сути характера (от основ личной гигиены до этического нормопроизводства) были уложены в контекст социалистической идеологии в ее сталинской интерпретации. Идеальный образ советского «нормализованного» (М. Фуко) субъекта был сложной комбинацией из буржуазных добродетелей, универсальных тендерных образцов эпохи, коммунистических паролей и «переходного» (от традиционного к современному) габитуса. Парамилитаристскую организацию Осоавиахим можно рассматривать как способ и одну из форм институционализации желательных режиму массовых социальных практикгородского способа структурирования свободного времени, культивирования здорового тела, повседневных ритуалов выражения лояльности режиму и др.

При изучении функциональной стороны патриотизма — патриотической мобилизации — для анализа была привлечена теория социальной мобилизации, разработанная социологами во второй половине XX в. для изучения.

Framework for the History of Emotions Cambridge. 2001. Rosenwem В H Worrying about Emotions in Histoiy // American Historical Review 2002 № 3 (107) P 821—845 Анализ дореволюционного патриотизма с использованием подходов истории эмоций см Schiei/e I Patriotism and Emotions Love of the Fatherland in Catheriman Russia [Патриотизм и эмоции любовь к отечеству в екатерининской России] // Ab linpeiio 2009 №.

3 С 65−93.

24 Бурдье П Практический смысл / Отв ред пер и послесловие H, А Шматко СПб, 2001 коллективного поведения и общественных движений. Первоначально она применялась исключительно для характеристики некоммунистических обществ. Сегодня теория социальной мобилизации широко используется для анализа социально-политических процессов в странах с коммунистической и посткоммунистической идеологией23. Представляется правомерным рассматривать сталинскую патриотическую мобилизацию как одну из форм социальной мобилизации, специфика которой определяется лозунгами, целевой направленностью, а также особенностью институциональных форм и технологий мобилизации26. В систему мотивационных факторов коллективного поведения включается не только депривация или индивидуальное / коллективное недовольство субъектов, но и групповая солидарность.

Современная теория социальной мобилизации подчеркивает значение целевой деятельности политических и неполитических институтов по мобилизации ресурсов (теория мобилизации ресурсов)", а также важную роль средств массовой информации и коммуникации в формировании современных образцов социального поведения. Интересным для анализа поставленной проблемы является вывод о том, что именно организации играют роль «посредников» в процессе интеграции маргинализированных или просто социально дезориентированных субъектов в новые формы социальной и политической жизни". В более поздних вариантах теории социальной мобилизации организации, образующие кросс-локальные сети,.

25 Согласно одному из классических определений, под социальной мобилизацией подразумевается «концепция, которая объединяет вместе множество специфических процессов изменений, таких как изменение места жительства, профессии, социальных сетей, ассоциаций „лицом-к-лицу“, институций, ролей и способов агирования. опыта и ожиданий и в конечном итоге личных воспоминаний, габитуса и потребностей, включая потребность в новых образцах групповой аффилиации и новых образах персональной идентичности» В числе прочих в теории социальной мобилизации изучались такие последствия социальных и экономических изменений в обществе, как современные формы политической активности и политического участия, а также «индустриальные» образцы социального поведения См Deutsch, К W Social Mobilization and Political Development// The American Political Science Review 1961 № 3(55) P 493−514, цит P 493.

26 Недаром сам термин «социальная мобилизация» возник как поэтический образ, ассоциировавшийся с событиями во Франции 1793 г и еще в большей степени с германской «тотальной мобилизацией» 1914—1918 гг, при анализе которых обязательно упоминаются такие феномены как война и патриотизм См Deutsch К W Social Mobilization and Political Development. P 494.

27 Cm MacCaithy, J D, Zald, M N The Trend of Social Movements in America Professionalization and Resource Mobilization, Mornstown N J, 1973, Zald, M N The Dynamics of Social Movements Resource Mobilization. Social Control, and Tactics Lanham, 1988 и др

28 Deutsch К W Social Mobilization and Political Development P 499−500 рассматриваются как «агенты» мобилизации, через которые происходит изменение политических референций индивидуумов и их образцов поведения29.

Такой подход позволяет еще раз привлечь внимание к ключевым проблемам истории сталинизма — мотивам коллективного поведения, способам взаимодействия государственной власти и субъекта в условиях тоталитарного общества, к особенностям моделирования социального пространства и формам политического или квази-политического участия. Кроме того, сталинские практики мобилизации анализируются не сами по себе, а как элемент тоталитарной общественной системы, повлиявший на формирование идентичности «сталинского субъекта». При анализе сталинской патриотической мобилизации особое внимание уделяется мобилизационным технологиям, формировавшим чувство ментальной «мобилизационной готовности», и институтам, обеспечивавшим патриотическую мобилизацию.

Рабочим" понятием при рассмотрении советского патриотизма является также категория опыта30. Специфика межвоенного периода, связанная с тем, что будущий военный конфликт в значительной степени определял «горизонты ожидания"31 большой политики и повседневности в странах Европы и в СССР, заставляет взглянуть на патриотический дискурс раннего сталинизма через призму актуализации опыта прошедших войн. Влияния опыта на семантический конструкт «советский патриотизм» прослеживается в способах формирования и декодирования официальных патриотических смыслов военным поколением — участниками Первой мировой и Гражданской войн. В эту группу включены как представители военно-политической советской элиты, высшие и средние осоавиахимовские функционеры, так и категория «красных партизан» — одна из целевых групп патриотической пропаганды. Отсутствие такого опыта, в свою очередь, влияло на специфическую, «романтическую» интерпретацию официального патриотизма послевоенным.

29 Cameron, D. R. Tovvard a Theory of Political Mobilisation// The Journal of Politics. 1974. № 1 (36). P. 138−171. цит.

P. 140. j0 См. теоретические подходы в: Die Erfahrung des Krieges. Erfahrungsgeschichtliche Perspektiven von der Franzoesischen Revolution bis zum Zvveiten Weltkrieg/ hg. von N. Buschmann, H. Cari. Paderborn, 2001. '' Koselleck, R. Vergangene Zukunft: zur Semantik geschichtlicher Zeiten. F/ Main, 2000. поколением советских граждан. В контексте опыта, приобретенного в ходе «переживания» войны, достаточно логично поддается интерпретации пронизанная насилием и насаждением военизированных форм дисциплины.

32 политическая практика сталинского руководства вплоть до достижения общественного компромисса через насилие (пример в сфере национальных отношений — образование СССР). В числе прочих институтов перевоспитания,.

33 унификации и дисциплинирования были армия и Осоавиахим.

Вышеописанный методологический инструментарий свидетельствует о том, что в диссертации использованы концепции и подходы не только исторической науки, но и других гуманитарных дисциплин — в первую очередь, антропологии, социологии, тендерной теории. Междисциплинарный синтез позволил выйти за рамки исследования Осоавиахима как института политической системы сталинизма. Оборонное общество стало объектом, позволившим объединить приемы и методы исследования политической, социальной и культурной истории, элементы истории повседневности, подходы тендерной истории и истории эмоций.

Реконструкция исторических событий и фактов на основе традиционных текстовых источников была дополнена анализом визуальных источников. Отдельные фрагменты исследования потребовали привлечения методов дискурсивного анализа, а также использования результатов изучения литературных и дидактических текстов, контент-анализа прессы и периодических изданий, проведенных другими учеными.

Источниковая база диссертации. Работа основана на обширном комплексе неопубликованных и опубликованных источников. В 4 центральных (ГАРФ, РГВА, РГВИА, РГАСПИ) и 7 местных архивах (ГАНИОПДПО, ГОПАЛО, ГАСО, ОГАЧО, ЦГАОО РБ, ЦГИА РБ, ЦДООСО) отложились документы центральных органов и региональных организаций оборонного j2 Cm.: Beyrau, D. Der Erste Weltkrieg als Bewaehrungsprobe. Bolschewistische Lernprozesse aus dem «imperialistischen» Krieg //Journal of Modern European History. 2003. № 1. P. 96−123. Cm.: Von Hagen, M. Soldiers in the Proletarian Dictatorship. The Red Army and the Soviet Socialist State. 19 171 930. Ithaca, N.Y., 1990; Sanborn, J. Drafting the Russian Nation. Military Conscription. Total War. and Mass Politics. 1905;1925. Illinois. 2003. общества, материалы партийных организаций различных уровней, в которых отражены проблемы военно-патриотического воспитания и деятельности Осоавиахима. В фондах бывших партийных архивов наряду с комплексами партийной и комсомольской документации по вопросам военно-патриотической деятельности хранятся коллекции фотодокументов, отражающие деятельность региональных оборонных обществ, а также письма, заявления и обращения советских граждан, связанные с вопросами военной службы и допризывной подготовки, отчеты армейских политических органов, характеризующие настроения военнослужащих. В Российских государственных военном и военно-историческом архивах сосредоточены аналитические записки и доклады различных управлений Штаба РККА по вопросам мобилизационного планирования и военной подготовки населения, а также материалы работы Военно-исторической комиссии.

Важную роль при анализе государственной политики в области военно-патриотического воспитания имеют опубликованные постановления партийных съездов и пленумов, постановления ЦК ВКП (б) и СНК СССР, стенограммы и постановления съездов и пленумов оборонного общества, решения его центрального органа — Центрального Совета (далее — ЦС) Осоавиахима.

Весь комплекс использованных в работе материалов можно подразделить на следующие группы:

1. Законодательные и нормативные акты советских органов власти. К этой группе относятся преимущественно опубликованные материалы: законодательные акты советских государственных органов по вопросам военной службы и призыва, регулирования положения военнослужащихсовместные постановления государственных и партийных органов о деятельности Осоавиахимаприказы и циркуляры командных органов РККА34;

2. Делопроизводственная документация советского военного ведомства и организаций Осоавиахима различных уровней. Данная группа объединила источники двух уровней — центрального и регионального. К центральному уровню относятся докладные записки, проекты и подготовительные материалы управлений и отделов Штаба РККА по вопросам.

4 Законодательные акты и партийные документы публиковались в периодических изданиях государственных и партийных органов СССР, а также в издававшихся позднее тематических сборниках. См., например: Собрание законов и распоряжений Рабоче-крестьянского правительства Союза Советских Социалистических Республик за. годСборник законов СССР и Указов Президиума Верховного Совета СССР 1938 г. — 1961 г. М., 1961; Реформа в Красной Армии: документы и материалы, 1923 — 1928 гг. М., СПб., 2006. военизации", организации работы Военно-исторической комиссии и Военно-научного общества, создания Осоавиахима, контроля за его деятельностью, разработки «осоавиахимовской пятилетки" — управления делами при народном комиссаре обороны СССР и секретариата 2-го заместителя председателя РВСР — РВС СССР по аналогичным вопросам (РГВА, фф. 4, 7, 33 989, 39 352) — делопроизводственная документация, отчеты и материалы обследований локальных военно-патриотических организаций ЦС Осоавиахима (ГАРФ, ф. Р-8355). К региональному уровню относятся документация областного совета уральского Осоавиахима, отчеты и информационные сводки райсоветов, материалы ревизионных комиссий областного общества, планы проведения массовых военно-спортивных, праздничных и мобилизационных мероприятий, а также делопроизводственные материалы персонального учета — анкеты, личные карточки, автобиографии руководителей местных организаций Осоавиахимаматериалы, документирующие деятельность Осоавиахима Башкирии (ГACO, ф. Р-2516- ОГАЧО, ф. П-1052- ГАНИОПДПО, ф. 8191 и др.).

Первые две группы источников позволили реконструировать социально-политические условия складывания официального патриотизма, процесс разработки концепции военно-патриотического воспитания и создания массовой оборонной организациирассмотреть процессы инструментализации опыта войн для нужд патриотической идеологиипроанализировать влияние военно-политического руководства на деятельность Осоавиахима, методы контроля за военизированной организацией. Делопроизводство оборонного общества послужило основой для воссоздания картины организационного устройства, деятельности и развития организации, характеристики его руководящего состава в регионе.

3. Программные и директивные документы ВКП (б) и Осоавиахима. К ним относятся опубликованные33 и неопубликованные стенограммы и постановления партийных и комсомольских съездов по военным вопросам, материалы агитационно-пропагандистского отдела ЦК ВКП (б) (РГАСПИ, ф. 17), съездов Осоавиахима и пленумов ЦС Осоавиахима (ГАРФ, ф. Р-8355).

5 Четырнадцатая конференция Российской коммунистической партии (большевиков). Стенографический отчет. М.-Л., 1925: КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК.- КПСС о Вооруженных Силах Советского Союза. Сборник документов, 1917;1958. М., 1958; КПСС о Вооруженных Силах Советского Союза: Документы 1917;1981. М., 1981; Сталин, И В. XIV съезд ВКП (б). Политический отчет Центрального комитета // Сталин, И. В. Соч. М., 1947. Т. 7: Постановление Центрального Совета Осоавиахима СССР и РСФСР. Свердловск, 1938; Резолюции 2-го Всесоюзного съезда Осоавиахима. М., 1930 и др.

Региональные аспекты рассматриваются на основе опубликованных36 и неопубликованных стенограмм и постановлений съездов и пленумов Уралосоавиахима и его областного совета, стенограмм, решений и постановлений пленумов разукрупненных областей, директивных документов о деятельности Осоавиахима в партийных и комсомольских инстанциях различного уровня (ГАНИОПДПО, ф. 105- ГАСО, ф. Р-2516- ОГАЧО, ф. П-1052, П-92, П-288- ЦГАОО РБ, ф. 122 и др.). С помощью этой группы источников были проанализированы идеологические основы официального патриотизма, выявлены их интерпретации местными функционерами Осоавиахима, изучены особенности локальных практик военно-патриотического воспитания, вопросы эффективности регионального оборонного общества. Материалы комиссий по делам «красных партизан», отложившиеся в фондах уральских партийных комитетов, стали основой для реконструкции патриотического этоса социальной группы ветеранов Гражданской войны.

4. Публицистика, речи и статьи государственных, партийных и военных деятелей по вопросам военно-патриотического воспитания, строительства вооруженных сил, военной угрозы. К этой группе относятся опубликованные статьи и речи А. И. Верховского, К. А. Ворошилова, В. И. Ленина, А. А. Свечина, И. В. Сталина, М. В. Фрунзе, М. Н. Тухачевского и др.37, с помощью которых можно реконструировать роль военно-политического руководства СССР в формировании официального патриотизма, концепции «военизации», массовой оборонной организации, практик патриотической мобилизации и системы военного обучения населения. Неопубликованные документы личного фонда одного из сотрудников Военно-исторической комиссии Е. 3. Барсукова, обнаруженные в РГВИА (ф. 234), позволили осветить официальную позицию советского руководства по отношению к памяти о Первой мировой войне и использованию ее опыта;

6 См., например: Материалы 1-го Уральского областного съезда Осоавиахима. 16−19 января 1928 года. Свердловск, 1928; Резолюции Второго Уральского областного съезда Осоавиахима, 25 — 30 января 1930 г. Свердловск, 1930 и др. л Алексинский, М, Мехоношин, К. Осоавиахим и Красная Армия. М., 1928; Верховский, А. Характер будущей войны и задачи Осоавиахима. Л., 1928; Свечин, А. Стратегия. М., 1926; Свечин, А. А. Искусство вождения полка: По опыту войны 1914;1918 гг. Л.-М., 1930; Сталин, И. О задачах хозяйственников. Речь на первой Всесоюзной конференции работников социалистической промышленности 4 февраля 1931 г. // Вопросы ленинизма / изд. одиннадцатое. М., 1946. С. 322−330- Ворошилов К. Е. О молодежи. М., 1936 и др.

5. Дидактическая литература и учебные пособия. Эта группа источников объединила «Краткий курс истории ВКП (б)», школьные учебники по истории, дидактическую литературу, программы, комплексы «оборонных норм», методики обучения военным навыкам, издававшиеся в системе.

Осоавиахима. На их основе были изучены особенности интеграции дореволюционного прошлого в официальный патриотический дискурс, рассмотрены механизмы трансформации абстрактных патриотических понятий в методики военно-патриотического воспитания, конкретизированы представления о формах и способах оборонно-массовой работы.

6. Периодическая печать — официальные периодические издания Осоавиахима39, в которых публиковались материалы съездов и пленумов организации, статьи о мобилизационных и патриотических кампаниях, информация с мест, а также центральные и местные газеты и журналы, в публикациях которых нашли отражение тема советского патриотизма, героизма, воспоминания о Первой мировой и Гражданской войнах;

7. Источники личного происхождения. Данная группа объединила опубликованные и неопубликованные заявления и письма молодежи в комиссии по приему в военные и авиационные школы, отклики советских граждан на мобилизационные кампании сталинского режима, а также воспоминания советских людей, относящиеся к этому периоду в целом или непосредственно затрагивающие вопросы военно-патриотической работы и историю организации Осоавиахим40.

8. Особую группу источников по теме образовали материалы, собранные методами устной истории — воспоминания, полученные в.

Краткий курс истории СССР: Учебник для 3-го и 4-го классов / под ред. проф. А. В. Шестакова. М., 1937; История Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Краткий курс / под ред. комиссии ЦК ВКП (б). М., 1938; На страже СССР. Учеб. пос. для проведения политических занятий на учебных пунктах и в лагерях Осоавиахима. М., 1934; Чупраков, Н., Беспахотный, Д. Комсомол на допризывной подготовке. М. — Л., 1928; Артеменко, Н. Допризывная подготовка и ее значение. М. — Л., 1928; Спутник осоавиахимовиа. Сб. материалов по оборонной работе первичных организаций Осоавиахима. М., 1936; Юшков, С. Военные прогулки. М., 1936; Трамм, Б. Походы в противогазах. Методика организации и проведения походов в противогазах / под ред. С. Белицкого. М., 1937 и др.

9 Бюллетень ОсоавиахимаОсоавиахим (Ворошиловский стрелок) — Челябинский рабочийУральский рабочийРаботница и др.

40 Павлов, Я. Чему я научился в оборонном обществе. М., 1955; Раскова, М. Записки штурмана. М. 1976: Чечнева, М. П. «Ласточки» над фронтом: Очерки. М., 1984; Яковлев А. С. Цель жизни (Записки авиаконструктора). М., 1974; Голос народа. Письма и отклики рядовых советских граждан о событиях 1918 -1932 гг. М., 1997; Письма во власть. 1917;1927. Заявления, жалобы, доносы, письма в государственные структуры и большевистским вождям / сост. А. Я. Лившин. И. Б. Орлов. М., 1998; Общество и власть. Российская провинция 1917 — 1985. Документы и материалы (Пермская, Свердловская, Челябинская области): в 6 т. результате проведения неформализованного, глубокого (С.А. Белановский) интервью. Группу респондентов составили ветераны Великой Отечественной войны, проживающие в городе Челябинске41. Эти источники позволили уточнить выводы о групповых интерпретациях официального патриотизма, сделанные на основе анализа традиционных письменных документов.

Научная новизна исследования состоит в переосмыслении сложившихся в отечественной историографии интерпретаций официального советского патриотизма, практик военно-патриотического воспитания и деятельности оборонного общества Осоавиахим. Теоретическая модель патриотизма как коммуникативной практики, включающая в себя вербальные (дискурс) и невербальные практики, позволяет рассматривать его не только как официальную идеологию, но и как диалог между государством и гражданами на тему «любви к отечеству». За счет этого расширен объем понятия советский патриотизм, в него интегрированы интерпретации официальных смыслов различными группами советского населения. В диссертации намечены пути и возможности реконструкции патриотического этоса42 «маленького человека», показаны его многообразие и противоречивость. Впервые пронализированы механизмы формирования «неартикулированного» патриотизма, высказана гипотеза о сочетаемости патриотических установок с другими (в том числе досовременными) практиками самоидентификации.

Официальный патриотический дискурс помещен в широкий исторический и историографический контекст, что позволило раскрыть вопрос об использовании имперского опыта при его формировании. В диссертации впервые показаны истоки патриотического дискурса в советской военной мысли, вклад профессионального сообщества военных в разработку организационных моделей патриотического воспитания, отражена важная роль опыта предыдущих войн в формировании методик работы с населением.

На основе междисциплинарного подхода советский патриотизм, практики военно-патриотического воспитания и деятельность Осоавиахима проанализированы комплексно, выявлены взаимосвязанные между собой элементы идеологических, институциональных и социальных процессов. В.

Интервью с А. П. Абрамовским от 14.11.2005, Е. Н. Козловым от 28.11.2005, П. И. Макароном от 1.12.2005, Л. И. Мельниковым от 9.12.2005.

42 Этос — от др.-греч. ethos — обычай, нрав, характер. В диссертации используется для обозначения стойкой системы представлений. См. подробнее: Философский словарь / под ред. И. Т. Фролова. М., 2001. С. 704. диссертации обоснован тезис о том, что советское военно-патриотическое воспитание было вариантом социальной мобилизации, характерной для современной эпохи.

Пересмотрены и расширены представления о функциях и роли Осоавиахима. Оборонное общество интерпретируется как один из агентов социальной инженерии и инструмент воспитания Нового человека. С помощью концепций социальных практик и габитуса в диссертации реконструированы механизмы трансформации абстрактных символов и идеологии патриотизма в ритуалы дисциплинирования, самомобилизации и жертвенности. Деятельность Осоавиахима впервые рассматривается из перспективы универсальных каналов социализации — спорта, праздничной и релаксационной культуры, популяризации тендерных образцов.

В научный оборот вводятся факты и документы, характеризующие ранее неизвестные и малоизвестные стороны деятельности Осоавиахима в центре и на Урале (о планировании осоавиахимовской пятилетки, о борьбе с «отрядной вакханалией», о качестве оборонно-массовой работы в уральском регионе, о локальных практиках патриотического воспитания и местной кадровой политике). Новые материалы послужили основой для пересмотра устоявшихся оценок эффективности деятельности Осоавиахима в уральском регионе.

Практическая значимость диссертации заключается в возможности использования материалов и выводов при разработке современных методик патриотического воспитания, при создании обобщающих трудов по истории России и Урала, при разработке лекционных и специальных курсов по проблемам советского патриотизма, военно-патриотического воспитания в СССР и Осоавиахима.

Апробация результатов. Основные положения, результаты и выводы данного диссертационного исследования изложены в 32 научных публикациях автора, в том числе в одной монографии объемом 27,5 п.л. и 7 статьях, опубликованных в изданиях перечня ВАК. Гипотеза и выводы диссертации обсуждались на десяти международных научных конференциях и семинарах, проходивших в Челябинске (2000, 2002, 2005, 2009), Тюбингене (2003, 2004), Твери (2004), Берлине (2007), Москве (2009, 2010), а также на одной всероссийской научной конференции в Челябинске (2004). Материалы исследования нашли применение при реализации коллективных научных проектов.

Структура работы включает введение, четыре главы, заключение, список источников и литературы и приложения. Первая глава посвящена обзору традиционных подходов к проблеме патриотического дискурса и актуальных концепций патриотизма, анализу существующей современной зарубежной и отечественной историографии сталинизма и сталинского патриотизма, степени изученности истории военно-патриотического воспитания и оборонного общества Осоавиахим. Во второй главе рассматриваются важные для центральной проблемы элементы официального советского патриотизма довоенной эпохи (риторические фигуры, идеологические пароли и семантические комплексы), их связь с интерпретацией опыта прошедших войн, актуальными военно-теоретическими и военно-стратегическими вопросами, психологическим феноменом «ожидания войны». В этой же главе анализируются групповые интерпретации официального патриотического дискурса — характеризуются патриотические саморепрезентации трех групп советского населения межвоенного СССР: молодежи, «красных партизан» и нерусских красноармейцев. Не претендуя на полноту реконструкции, эти сюжеты демонстрируют различные пути восприятия и присвоения семантики официального патриотизма, особенности групповых интерпретаций и специфику целевых мобилизационных технологий сталинского режима.

В третьей главе рассматриваются институциональная история Осоавиахима и его уральской организации, организационные и политические стороны взаимосвязи истории Осоавиахима и межвоенного строительства Красной Армии, особенности патриотических и мобилизационных практик сталинского режима, в том числе в их прикладных аспектах — на примере организации обучения на военно-учебных пунктах Осоавиахима, проведения военно-спортивных мероприятий и праздников, крупных советских.

27 мобилизационных кампаний. Четвертая глава посвящена реконструкции социальной истории Осоавиахима. Здесь рассматриваются проблемы социального состава оборонного общества в уральском регионе, история «женской» политики в рамках общества, характеризуются руководящие кадры осоавиахимовской системы. Результаты анализа регионального материала использованы для проведения сравнения тенденций развития центрального и уральского оборонного обществ. Последний параграф главы посвящен небольшому, но интересному сюжету из истории хозяйственных отношений внутри военно-патриотической организации, который также иллюстрирует тему кадровой ситуации в оборонном обществе. В заключении подводятся основные итоги исследования.

В работе используются принятые в рассматриваемую эпоху аббревиатуры, имевшие широкое хождение в документах Осоавиахима, материалах прессы и выступлениях военно-политических руководителей СССР. В первый раз аббревиатуры расшифровываются (за исключением некоторых, общепринятых в историографии советского периода), в дальнейшем используются сокращенные формы названий. К диссертации прилагается список сокращений и пояснений. В этом же списке можно также найти разъяснение некоторых понятий и производственно-географических названий эпохи.

В приложении к диссертации опубликованы сведения о составе центральных органов руководства уральского Осоавиахима и некоторые другие ранее не публиковавшиеся материалы из его истории. При цитировании документов в диссертации сохранены их стилистические и орфографические особенности.

Выводы.

Военно-политическое руководство СССР позиционировало Осоавиахим как один из важных институтов в деле повышения обороноспособности страны. Подчеркивая военизированный характер организации ее лидеры считали необходимым контроль за «классовой чистотой» военно-патриотического общества. Но эта политика неизбежно приходила в противоречие с лозунгами превращения Осоавиахима в «многомиллионный резерв РККА».

1121 ОГАЧО, ф. П-1052, оп. 1, д. 2, л. 211−212.

1122 Там же, л. 177−184.

В аграрной стране расширение социальной базы общества происходило, главным образом, за счет крестьянства. Повышение риска проникновения «социально чуждых» элементов в Осоавиахим его руководители пытались компенсировать за счет усиления политической работы и политического воспитания осоавиахимовцев и погони за увеличением численности партийно-комсомольской прослойки и представителей красноармейцев. В провинциальных отделениях Осоавиахима оба этих «компенсирующих» механизма постоянно давали сбои.

Неудачным оказался и план использования военно-патриотической организации в рамках цивилизирующей политики большевиков на окраинах. Попытки массового привлечения в Осоавиахим таких «отсталых» с точки зрения режима социальных категорий как женщины и нерусские национальности, не увенчались значительным успехом. Доля женщин-осоавиахимовок в провинциальных отделениях оборонного общества никогда не превышала одной четверти их общей численности, а процент женщин, занимавшихся в практических организациях, был еще меньше. Оборонная работа среди «нацменьшинств» наталкивалась на традиционные культурные барьеры — незнание языка, местных обычаев и представлений о тендерном порядке.

Одной из главных причин неэффективности деятельности Осоавиахима в провинции был кадровый фактор. Осоавиахимовский аппарат и инструкторский состав формировались по остаточному принципу — как дополнительная нагрузка партийных и советских функционеров или как альтернативная площадка для обеспечения занятости непригодных для службы в кадровых войсках военных.

Ограниченность кадрового резервуара приводила к совмещению должностей и перегруженности партийных и комсомольских функционеров, отодвигавших военно-патриотическую работу на второй план. Местные аппаратчики, наскоро обучавшиеся на краткосрочных курсах руководящего состава, отличались малообразованностью и плохой квалификацией в военной.

434 области. О низком качестве осоавиахимовских кадров свидетельствовали слабая дисциплина, многочисленные финансовые нарушения и массовые злоупотребления служебным положением в оборонном обществе.

Репрессии середины — второй половины 1930;х гг. нанесли дополнительный удар по попыткам институционально стабилизировать и профессионализировать систему оборонного общества. «Чистки», аресты и расстрелы затронули как высшее военно-политическое руководство Осоавиахима, так и руководящих работников различных уровней на местах. В рамках военно-патриотической организации процессы формирования «образа врага» приобретали специфические очертания: так, в уральской организации наиболее массовой категорией вычищаемых и наиболее часто встречавшимся пунктом обвинения было участие в колчаковской армии и стигма «белогвардейца».

Советские практики социального дисциплинирования, основанные на методах материального и морального стимулирования или на репрессивных мероприятиях, не привели к значительным изменениям в сфере военно-патриотического воспитания и обучения. Эффективность деятельности оборонного общества оставалась низкой на протяжении всего межвоенного периода. Путем усиления Осоавиахима кадровыми военными (осоавиахимовская «тысяча») и введения воинской дисциплины на основе уставов РККА удавалось добиться повышения результативности лишь при решении локальных задач, например, в деле подготовки резервистов первой очереди.

Небольшой экскурс в экономическую историю провинциального оборонного общества открывает «оборотную сторону» жизни парамилитаристской организации. Финансовую основу деятельности.

Осоавиахима формировали государственные дотации, членские взносы и результаты самостоятельной хозяйственной деятельности местных организаций. Уральское оборонное общество постоянно находилось в ситуации дефицита средств и материальной базы, который был связан как с остаточным.

435 принципов финансирования периферийных организаций, так и с недобором членских взносов и массовыми финансовыми злоупотреблениями местных функционеров.

В условиях общества «тотального дефицита» Осоавиахим превращался в один из каналов доступа к материальным ресурсам. Экономическая мотивация поступления на работу в военно-патриотическую организацию нередко была приоритетной в мотивационной структуре сталинского субъекта. Акты проверок центральной и областной ревизионных комиссий регистрировали многочисленные нарушения работников уральского оборонного общества (хищения, самоснабжение и снабжение обмундированием и продуктами питания посторонних лиц, использование учащихся на хозяйственных работах, организация коммерческих предприятий с использованием материальной базы Осоавиахима и проч.). Они дают представление о повседневных практиках и стратегиях «выживания» и приспособления советских граждан в конце 1920;х -1930;е гг.

В большинстве своем бывшие крестьяне, прошедшие школу революции и гражданской войны и научившиеся выживать в окружавшем их хаосе, осоавиахимовские работники нередко были весьма далеки от патриотических идей и скорее «играли» в оборонные игры, нежели действительно способствовали укреплению обороноспособности страны. Их деятельность приводила к дестабилизации работы военно-патриотического общества и разрушению базовых конструкций патриотического дискурса, ориентированных на создание имиджа многомиллионного организованного патриотизма в советской стране.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Одним из основных признаков Версальской системы, сложившейся после окончания Первой мировой войны, была ее политическая и экономическая нестабильность, которая порождала ожидания нового масштабного мирового конфликта. Тайная и явная подготовка к нему в большинстве стран-участниц «империалистической» войны усилилась уже в конце 1920;х гг. Советская Россия, относительно недавно вышедшая из состояния перманентно воюющего государства, оказалась в непростой ситуации. Уверенность военно-политического руководства в неизбежности грядущей битвы между «миром капитала» и «миром социализма» требовало интенсивной подготовки к ней, а бедственное экономическое положение и политическая нестабильность в крайней степени усложняли решение этой задачи.

Уже в начале первого межвоенного двадцатилетия военное руководство Советского Союза приступило к формированию мобилизационного плана на случай новой войны. Мобилизационное планирование, реформа вооруженных сил СССР 1923;1928 гг. и создание общесоюзной массовой военно-патриотической организации оказались тесно переплетенными процессами.

Контуры системы подготовки и накопления многомиллионных мобилизационных резервов на случай войны первоначально были намечены в программе военизации. Эта программа появилась в результате влияния целого ряда факторов — ограниченности всех видов мобилизационных ресурсов, учета опыта прошедших войн и общемировых тенденций развития военного дела Пик ее обсуждения в профессиональной среде военных пришелся на середину 1920;х гг.

В ходе реформы РККА военизация постепенно обрела свои основные черты: под ней стали понимать формирование резервов для вооруженных сил в самом широком смысле слова — от подготовки качественных бойцов из числа военнообязанных до военно-патриотического воспитания и обучения всего советского населения.

Несмотря на то, что сам термин военизация постепенно вышел из употребления, идеи, заложенные в этом проекте военно-политического руководства страны, осуществлялись вплоть до начала Великой Отечественной войны. Одним из главных социальных и политических институтов военизации стало оборонное общество Осоавиахим, образованное в 1927 г. путем поэтапного слияния целого ряда организаций парамилитаристского профиля.

Рассмотренные в более широком контексте, программа военизации и военно-патриотическая деятельность Осоавиахима были составной частью процесса, нацеленного на создание объединенного наднационального «воображаемого сообщества» в сталинском СССР. В ходе поиска идеологической доктрины, способной выполнить функции цементирующего нарратива в далеко неоднородном, многополюсном и социально и национально многообразном советском обществе, произошла инструментализация идеи патриотизма.

Дискурс, который большевики, начиная с Ленина, считали характерной особенностью «буржуазных отечеств», подвергся частичной реабилитации и трансформации, был аранжирован марксистскими идеями и воспитательной концепцией Нового человека. Архитектоника официального советского патриотизма была в значительной степени скопирована с русского патриотизма имперского образца. В числе важнейших символических опор властного патриотического нарратива оказались культ воинской славы, фамилиарные риторические структуры, элементы русского национализма.

Динамичная и эклектичная концепция советского патриотизма эпохи довоенного сталинизма открывала возможности для разнообразных интерпретаций, в которых находили свое отражение социальные, профессиональные, тендерные и национальные особенности сталинского субъекта. На групповом и индивидуальном уровне под эгидой патриотизма рождались самые причудливые комбинации образцов толкования официальной символики — от трансформированных, досовременных и мифологизированных представлений об особенностях того или иного народа (башкирский народ как.

438 народ-воин) до авангардных тендерных репрезентаций (женщины как защитницы отечества).

Групповые интерпретации сталинского патриотизма можно с известной долей генерализации рассматривать лишь в контексте опыта, характерного для той или иной социальной страты советского общества межвоенного периода. Из этой перспективы поддается «расшифровке» патриотизм военного поколения. Ветераны мировой и гражданской войн, брошенные Советской властью на произвол судьбы после завершения боев за революцию, использовали патриотическую риторику для артикуляции своего недовольства сложившейся ситуацией.

Проявления любви к социалистической Родине и мобилизационной готовности служили целям изменения социального статуса и повседневной борьбы за материальные блага и привилегии. На примере группы ветеранов можно проследить особенности бытования патриотического этоса на этапе, когда патриотическая пропаганда находилась еще в стадии зарождения. В риторике военного поколения уже прослеживаются ключевые семантические элементы сталинской патриотики — героизация гражданской войны и экстраполяция стереотипов героического поведения на повседневность, жертвенность и селективность. Но сам риторический комплекс патриотизма еще не сложился, понятия «патриотизм», «отечество», «родина» еще не употребляются.

Патриотический этос, формировавшийся в молодежной среде, строился на других символах. Риторика определенных категорий юношей и девушек уже полна стереотипными выражениями «любви к социалистической Родине». Славное боевое прошлое, в том числе и гражданская война, занимает в ней маргинальное положение. Семантической ядро публичных артикуляций молодежного патриотизма образует своеобразный «кодекс любви к армии и технике».

Увлечение всем военным, романтическое восприятие воинской службы, героизация современных событий (авиаперелеты, освоение арктических.

439 просторов, челюскинская эпопея и т. п.) — основные референции, на которые накладывалась официальная патриотическая пропаганда. Если к этому добавлялась еще и эмансипационная риторика, официальный патриотический дискурс оказывался вполне адаптированным для женской части советского населения.

На эмоциональном уровне эти смысловые опоры патриотического этоса закреплялись в том числе и с помощью оборонного общества Осоавиахим. Благодаря различным видам массовой военно-патриотической работы (военизированным походам и пробегам, военно-спортивным соревнованиям, оборонным массовкам) у заинтересованной молодежи появлялось пространство для коллективного солидарного действия, складывались его устоявшиеся и общепринятые формы.

Хотя идейно-символьное пространство советского патриотизма отличалось своеобразием, главным образом, благодаря марксистской риторике и идеологии, методы патриотической мобилизации сталинского режима и практики военно-патриотического воспитания и обучения нельзя считать уникальными. Похожие технологии социальной и патриотической мобилизации применялись и в других европейских государствах межвоенного периода. В государствах Прибалтики, Польше, Финляндии существовали весьма похожие по сути и принципам работы общества (Шюцкор, Айзсарг, Кайтселит и др.), а в странах Центральной Европы (в том числе и в национал-социалистической Германии) создавались партийно-государственные институты, выстраивавшие патриотическое воспитание и военное обучение на похожих механизмах социальной мобилизации.

Официальный советский патриотизм унаследовал от Российской империи своеобразное «парамилитаристское» понимание «любви к отечеству». Благодаря этому, патриотический нарратив органично вписался в типичные для сталинизма практики социальной мобилизации, в том числе построенные на эксплуатации идеи об СССР как «осажденной крепости».

Оборонное общество Союз Осоавиахим наряду с партийными, комсомольскими, профсоюзными и другими квази-общественными организациями было одним из важных мобилизационных институтов. Одновременно эта военно-патриотическая организация выступала как агент социальной инженерии, как одна из форм институционализации желательных режиму массовых социальных практик.

Об этом говорят факты его истории — стремление придать военно-патриотическому воспитанию и обучению массовый характер, ключевая роль Осоавиахима в патриотических кампаниях 1920;1930;х гг., переплетение осоавиахимовской работы с решением экономических и социально-политических задач, которые ставились режимом. Структуры парамилитаристской организации стали органичной частью советской политической и социальной системы (вплоть до культурно-образовательной сферы), а военно-патриотическая деятельность — неотъемлемой стороной советской повседневности.

Стратегическое и тактическое использование Осоавиахима для решения широкого спектра проблем входило в противоречие с концепцией части его военного руководства. Представление об оборонном обществе как эрзаце или «второй» Красной Армии предполагало сужение его социальной базы и прагматичный подход к постановке задач. Между тем миллионная, трудно управляемая организация не могла эффективно проводить даже отработку «обязательных контингентов» (красноармейцев территориальных частей РККА, допризывников, комсостава и начсостава запаса), подготовка которых была полностью передана Осоавиахиму в середине последнего предвоенного десятилетия.

В региональном «разрезе» оборонное общество функционировало больше как институт мобилизации финансовых и трудовых ресурсов. Лишь на отдельных направлениях — в подготовке парашютистов, деятельности аэроклубов, «штучном» обучении снайперов — парамилитаристская организация способствовала созданию кадровой основы для формирования.

441 авиационных и десантных подразделений, снайперских команд, подготовила почву для массового привлечения женщин во вспомогательные и боевые части Красной армии. х.

Массовое военно-патриотическое воспитание и обучение, несмотря на постоянное подчеркивание его важности, также во многом оставалось на уровне лозунгов и пропаганды. В первую очередь это касалось региональных организаций Осоавиахима. Ограниченность материальных и кадровых ресурсов, высокая мобильность населения, ускользавшего из-под контроля осоавиахимовских функционеров, зачастую превращала оборонную работу в провинции в профанацию.

Почти миллионная численность одного из крупнейших региональных оборонных обществ — Уралосоавиахима — была следствием приписок и сфальсифицированной статистики, а большинство обладателей членских билетов — пассивными плательщиками взносов. В практических организациях Осоавиахима края занимались в среднем примерно от 20 до 40% его членов.

Следствием низкого профессионализма инструкторского состава и нищенской материальной базы был невысокий уровень военного обучения. В результате подготовленные пулеметчики никогда «не стреляли из пулемета», а ворошиловские стрелки оказывались с точки зрения военных навыков «калеками».

Можно ли считать, с учетом этого, что деятельность парамилитаристской организации Осоавиахим в провинции была, как выразился один из функционеров общества, «стрельбой по воробьям»?

Действительно, задача подготовки хорошо обученных и патриотически настроенных боевых резервов Красной Армии не выполнялась или выполнялась крайне неэффективно. Вместе с тем за почти два десятилетия существования организаций парамилитаристского профиля даже в отдаленном от центра уральском регионе удалось создать институциональную сеть для целей военной подготовки, переподготовки и обучения. В случае необходимости эта сеть (ВУПы, аэроклубы, центры стрелковой подготовки,.

442 аэродромы, стрельбища и пр.) могла быть использована для обучения боевых резервов в тылу, что и произошло в годы Великой Отечественной войны.

Одной из особенностей институциональной истории Осоавиахима была его встроенность в повседневную жизнь советских людей межвоенного периода. С помощью агрессивной пропаганды, навязывавшей представления о характере будущей войны как войны без границ, оборонное общество «приходило» в квартиры к домохозяйкам, в конторы к служащим, в классы к детям. И тогда домохозяйки объединялись в команды ГТВХО, конторские работники принимали «оборонные обязательства», а дети сдавали нормативы ЮВС. Таким образом, парамилитаристская организация была, в отличие от Красной Армии, открыта почти для всех категорий советского населения, включая «отсталых» женщин и представителей нерусских национальностей.

Даже «классово чуждые» вплоть до начала Большого террора нередко находили работу в системе Осоавиахима. Как показали чистки уральского оборонного общества, среди его аппаратчиков и инструкторского состава рядовые и офицеры колчаковской армии не были редкостью.

Парамилитаристская организация наряду с прочими социальными и политическими институтами эпохи рассматривалась маргинализированными и стигматизированными субъектами сталинского общества как один из каналов приспособления и выживания, как возможность для реализации стратегии социальной мимикрии и как социальный лифт.

Проникновение Осоавиахима в советскую повседневность проявилось и в милитаризации праздничной и досуговой культуры в сталинском СССР. Парашютные вышки и лодочные станции, тиры и военные городки были неотъемлемой и «само собой разумеющейся» спортивно-развлекательной частью советских парков культуры и отдыха и городских садов. Праздничные мероприятия по различным поводам — от всесоюзных годовщин революции до чествований местных стахановцев — сопровождались показательными выступлениями оборонных значкистов и ворошиловских конников, военными играми и катанием на самолетах. В колоннах праздничных парадов рядом с.

443 армейскими подразделениями маршировали осоавиахимовские КУСПы и ПУСПы в военной форме и со знаками отличия.

Таким образом, комплексный подход к изучению Осоавиахима, а также исследование его истории в региональном разрезе показывает, что функции и социальный эффект от деятельности оборонного общества выходил далеко за рамки узко понимаемых целей и задач патриотического воспитания и военного обучения. Наряду с армией, партийно-политическими организациями и другими социальными институтами советского общества, Осоавиахим был встроен в структуру политической индоктринации, социальной мобилизации, социального контроля и дисциплинирования сталинского субъекта.

Практики военно-патриотического воспитания и обучения, зачастую малоэффективные в деле подготовки бойца и командира, отвечавшего требованиям эпохи, были нацелены на достижение более долговременного и стратегически более глобального результата: воспитание и формирование политически лояльных и дисциплинированных советских граждан, обладающих патриотическим этосом (готовностью пожертвовать собой ради государства, интернализировавших основные ценности официального патриотического дискурса).

Методы и приемы патриотического воспитания и мобилизации, рождавшиеся на основе сочетания трансфера европейских идей, внутрипартийных практик и (отчасти) инструментализированной общественной инициативы, были основаны на универсальных ценностях эпохи современности, ориентировались на общемировые механизмы социального регулирования. Поэтому в долговременной перспективе (военный и поствоенный период) эффект от деятельности Осоавиахима значительно превысил его результативность в годы межвоенной паузы.