Описывая роль, которую играл Георг Лукач в европейской истории, один из современных публицистов находит «по крайней мере, дюжину Лукачей» в самых разных кругах: ветеранов революционного движения и современных партийных функционеров, лидеров студенческих движений и академической профессуры. Действительно же творчество Лукача наполнено революционными переворотами, и потому он неоднократно выступает с критикой своих прошлых работ, в то время, как обширная европейская литература о творчестве философа, так и немногие отечественные исследования либо посвящены определенной, строго ограниченной временными рамками проблематике, либо констатируют идейную неполноценность одного или нескольких периодов. Последнее в полной мере характерно для «буржуазной» философии, когда работы марксистского периода исключаются из изучаемой области как чисто идеологические. В случае, если исследование посвящено работам Лукача в целом, то объединение, порой, резких противоречий в его научной общественной и политической деятельности достигается путем механического соединения значимых идей в список противоречивых «дискурсов», или просто «тем» в творчестве философа. В настоящей работе предпринята попытка рассмотреть философию Лукача в качестве динамически развивающегося объекта и обрисовать его контуры как целого.
Анализ поздних работ Лукача позволил реконструировать вопросы и понятия, сохраняющие определенную преемственность в содержании его работ в разное время. К ним можно отнести проблему условий человеческого, общественного бытия, понятия труда и практического действия, индивида, личности и индивидуальности, свободы и необходимости и др. Объединяющим мотивом стал тот тезис, что содержание работ Лукача было в меньшей степени обусловлено философскими дискуссиями среди традиционных марксистов. Оно скорее было призвано дать ответ с марксистских позиций на проблемы, общие для многих европейских мыслителей того времени.
Актуальность темы
исследования. Изучение противоречивого и подвижного общественного бытия, и необходимо сопутствующий этому анализ лежащих в его основе понятий и категорий в работах известного европейского философа Георга (Дьердя) Лукача, большая часть которых написана в марксистской традиции, делают исследование актуальным во многих отношениях. Не в последнюю очередь это многообразие обусловлено методологическими принципами, лежащими в основе еще ранних работ Лукача, которые для российских исследователей традиционно можно представить в качестве требования единства логического и исторического, а так же признания размытости границ между логикой, диалектикой и теорией познания.
Выход на проблемы «всеобщих условий человеческой практики» характерен для Лукача еще на самых ранних этапах творчества. Комплекс возникающих при этом вопросов характеризуют, прежде всего, работы И. Канта, Г. В. Ф. Гегеля, М. Вебера, С. Кьеркегора, Г. Зиммеля, — идеи которых имели значительное влияние на молодого интеллектуала. Прослеживание связи между работами Лукача домарксистского и марксистского периодов через изучение его отношения к категориям практики и труда может представлять историко-философский интерес как для исследования развития идей указанных философов, так и при общем изучении европейской культурной традиции в начале XX века. Историко-философская актуальность исследования ранних работ Лукача подтверждается и проработанностью этой темы в отечественной историографии.
Проблемы, связанные с разработкой категории труда, и прослеживаемые в более развитых формах человеческой практики не случайно повсеместно становятся предметом исследовательского интереса.
Видимо, высокое значение реального жизненного (онтологического) содержания таких категорий для повседневной жизни индивидов и развития общества в целом обусловили разнообразие точек зрения на эти вопросы в общей культурной традиции от публицистики и научной литературы до эстетики и повседневной жизни. Таким образом, важно подчеркнуть значение, которое может иметь настоящее исследование для всякого понятийного постижения своеобразия общественного бытия. Критикуя инструментализм и крайние формы проявления практицизма, Лукач в своих поздних работах выходит на такие определения социально-философских понятий, которые могут иметь в ряде случаев инструментальный характер. Это может быть отнесено к пониманию идеологии, свободы, индивидуальности, труда и многих других рассматриваемых Лукачем элементов того, что сам он называет «комплексом общественного бытия».
Степень разработанности темы в отечественной историографии обусловлена, по меньшей мере, двумя взаимосвязанными факторами. Во-первых, содержание работ Лукача всегда носило потенциально дискуссионный для «традиционной» советской философии характер. Во-вторых и вследствие этого, сочинения философа сравнительно мало и неритмично переводились на русский язык.
Значительную долю отечественных исследований марксистских работ Лукача составляет реакция официальных теоретиков марксизма (Зиновьева, Деборина и др.) на сборник статей «История и классовое сознание». Во многом их первоначальная позиция определила специфику последующей реакции советской философии на его работы. После дискуссии 20-х г. первые переводы работ Лукача на русский язык появляются лишь в 80-х годах. В монографии Б. Н. Бессонова и И. С. Нарского «Дьердь Лукач», опубликованной в 1989 г., отчетливо прослеживается позиция «официального» марксизма, прежде всего, к оппозиционному участнику венгерских событий 1956 г. Изложение основных идей работ Лукача в этой монографии на фоне отсутствия переводов большинства из них, безусловно, остается интересным, однако возникающее чувство недосказанности, отсутствия чего-то важного в общем рассмотрении усиливается, когда оказывается, что изучению домарксистских работ Лукача уделяется лишь десять страниц почти двухсотстраничного текста.
В настоящем исследовании не раз возникают промежуточные результаты, позволяющие проследить устойчивые смысловые взаимосвязи работ Лукача и Ильенкова. Такую историко-философскую гипотезу идейного родства косвенным образом подтверждает тот факт, что отрывок из «Молодого Гегеля» Лукача был впервые переведен Э. Ильенковым, а авторами опубликованного в 1987 г. полного перевода этой книги стали философы т.н. «ильенковской школы», такие как А. Г. Новохатько, А. К. Фролов, С. Н. Мареев и другие. Содержательным и интересным остается предисловие к переводу, выполненное М.Хевеши.
Перевод части лукачевской «Онтологии общественного бытия», а именно «Пролегомен», публикуется в 1991 году. Видимо не в последнюю очередь в силу специфики времени книга не вызвала сколько-нибудь существенной дискуссии в отечественной историографии, а предисловие И. С. Нарского и М. А. Хевеши, безусловно, и сейчас сохраняет исследовательскую актуальность.
Качественный скачок в исследовании творчества Лукача происходит в отечественной историографии в 90-е годы. Появляются интересные исследования С. Поцелуева ранних работ Лукача. «История и классовое сознание» детально прорабатывается в совместном исследовании С. Поцелуева и М.Хевеши.
В 1990 г. появляется перевод работы Лукача «Ленин. Исследовательский очерк о взаимосвязи его идей». Интересным и содержательным приложением к которой стало предисловие С.Земляного. Последний становится и автором опубликованного в 2003 году перевода «Истории и классового сознания». Для предисловия переводчика характерна общефилософская направленность и некоторая теоретическая размытость. Выполненный же в отличие от «Пролегомен» на высоком профессиональном уровне, перевод «Истории и классового сознания», безусловно, сохраняет приоритетный исследовательский интерес.
Важными и интересными с точки зрения воссоздания исторической картины и прослеживания историко-философских взаимосвязей стали работы Стыкалина «Беседы на Лубянке» и А. Н. Дмитриева «Марксизм без пролетариата: Георг Лукач и ранняя франкфуртская школа. 1920;1930 гг.».
На этапе подготовки настоящей работы появился русскоязычный перевод сборника ранних эссе Лукача «Душа и формы». Издание это отличает не только качественный перевод сложных ранних текстов, но и содержательное предисловие переводчика, С.Земляного.
В значительной степени цели исследования потребовали обращения к непереведенным на русский язык работам Лукача. Здесь, прежде всего, необходимо выделить проводимый в исследовании детальный анализ одной из частей «Онтологии общественного бытия», носящей черновой вариант названия «Труд».
На результаты настоящей работы оказали существенное влияние статьи современных европейских ученых, публикуемые в ежегоднике «Международного общества Лукача», а так же монографии и статьи таких известных исследователей Лукача как Вернер Юнг, Франк Бензелер, Рюдигер Даннеман, Фолькер Кауза и др. Так или иначе, тема практики и труда, как стержневых для всего творчества Лукача, впервые прорисовывается именно в работах этих исследователей.
Объектом исследования диссертанта стали работы Г. Лукача посвященные историко-философским, логико-методологическим и эстетическим проблемам общественного бытия. Предметом исследования стал процесс изменения взглядов Лукача на предпосылки общественного бытия.
Цель работы заключается в том, чтобы проследить трансформацию взглядов Лукача на предпосылки и условия общественного бытия со времен ' написания «Души и форм» и «Теории романа» до исследования труда как базовой категории в «Онтологии общественного бытия».
В связи с этим, задачи исследования могут быть сформулированы следующим образом:
— выявить этапы развития философских взглядов Лукача в их отношении к некоторым общественным проблемам современности;
— проследить преемственность и качественные различия между основными этапами творчества философа;
— выделить основные черты понимания труда в поздних работах Лукача;
— наметить тенденции в развитии взглядов Лукача в отношении предпосылок общественного бытия;
— определить специфику проблематики работ Лукача, а так же их связь с современными течениями в европейской философии;
— рассмотреть значение основных идей работ Лукача в контексте современных европейских дискуссий о человеке и специфике общественного бытия.
Научная новизна исследования состоит в следующем:
Установлено, что в центре внимания Г. Лукача неизменно находились проблемы, актуальные для широкого круга современных ему европейских интеллектуалов.
Раскрыто, что если проблемные истоки ранней философии Лукача коренятся, в многом, в многообразии неклассического философского наследия, то более поздние проекты решений построены в парадигме марксизма, как преемника философской классики.
Предыдущее, с одной стороны, потребовало проведения разграничения между элементами философского наследия Лукача и традиционным советским марксизмом, а с другой, позволило проследить взаимосвязи между идеями Лукача и Ильенкова.
Выявлены взгляды Лукача в отношении содержания понятий «труд» и «практика».
Обоснована постановка им ряда проблем, имеющих связь с современными философскими представлениями о специфике общественного бытия.
Исследована динамика взглядов Лукача в отношении структуры общественного бытияраскрыты основные содержательные элементы его понятия труда.
Дан анализ современной немецкоязычной исследовательской литературы, что позволило редуцировать разрыв между марксистски ориентированным пониманием общественного бытия и современными антропологическими концепциями.
Проведенный анализ в ряде случаев позволяет выделить в работах Лукача такие понятийные структуры, которые не только устанавливают четкие междисциплинарные взаимосвязи, но могут служить и операциональными определениями для широкого круга форм отражения и преобразования общественного бытия.
Методологические основания во многом определяются содержанием предмета, а следовательно материалистической диалектикой. Выделение взглядов Лукача на предпосылки общественного бытия предполагает реконструкцию взаимосвязей среди исторически разнесенных, но содержательно близких понятий. Анализ социально-исторического смысла взглядов Г. Лукача неизменно сопутствует исследованию оригинальных текстов философа.
Теоретическая и практическая значимость исследования. Материалы диссертации могут быть использованы при изучении историко-философской проблематики, для исследования тенденций развития критической европейской общественной мысли. Кроме того, материалы диссертации могут использоваться в ходе разработки онтологических и социально-философских категорий.
Предлагаемые в диссертации материалы могу найти применение в процессе преподавания курсов философии, социальной философии, истории философии, при чтении специальных курсов по истории европейской философии XX века.
Апробация работы. Некоторые теоретические основы исследования были представлены диссертантом при защите диплома на кафедре Новой и новейшей истории исторического факультета МПГУ. Отдельные положения работы представлялись диссертантом на конференциях: Ильенковские чтения (2001, 2002, 2003, 2004), «Человек. Мир. Культура» (Киев, 2004), «Российская молодежь и глобализация» (Кострома, 2002), на ежегодных конференциях по итогам научной работы в МПГУ (2002, 2003, 2005 гг.). Диссертация обсуждалась на заседании кафедры философии Московского педагогического государственного университета. Результаты исследований были апробированы в ходе проведения диссертантом семинарских занятий на факультете психологии и педагогики МПГУ.
Структура диссертационного исследования. Работа состоит из введения, двух глав, содержащих по три параграфа, заключения и библиографии.
Заключение
.
Сталкиваясь с необходимостью подведения итогов исследования, Ф прежде всего, заметим, что жизненный путь Лукача оказался исключительно богатым и продолжительным. Первые серьезные шаги в культурной сфере молодой интеллектуал делает еще на рубеже 10-х годов XX века, а заключительный его труд публикуется в начале 70-х годов. Лукач принимает непосредственное участие во всех основных исторических событиях в Европе.
В довоенной Австро-Венгрии Лукач играет заметную роль в качестве литературного и театрального критика, публициста «прогрессивной» направленности. Он не приемлет духовную неразвитость, «мещанство» в «официальной» венгерской культуре, и в то же время, подчеркивает ущербность «буржуазного» пути развития цивилизации. В работах того времени нетрудно увидеть постоянное скрытое присутствие идеалов: добра, истины и красоты. Именно эти понятия — правда трактуемые всегда по-разному — служат эталоном для оценки происходящего и ориентиром в теоретических изысканиях. Речь при этом здесь идет не просто о чистой этике, но и о социально-этическом идеале, противопоставленном миру отчуждения.
Важно отметить, что Лукач никогда не был склонен к идолопоклонству: в отношении Первой мировой войны Лукач однозначно занимает позицию активного неприятия, что в общественной жизни означало, прежде всего, столкновение с националистическими, «шовинистическими», псевдо-патриотическими настроениями.
Те же самостоятельность в мышлении, постоянная самокритичность, безусловный приоритет «трансцендентных» идеалов отличают ЛукачаJJ1-марксиста.
На момент принятия марксизма позиция Лукача предельно остра: все общественные институты, в том числе и политические, имеют ценность не сами по себе, а только в той мере, в какой они реализуют этический идеал. Политика только в качестве инструмента этики способна снимать отчужденность «второй природы». Но поскольку политика опредмечивается в конкретных делах и становится, таким образом, этой «второй природой», она также является одной из форм отчуждения.
Выход из создавшейся ситуации Лукач пытается найти в революционной коммунистической теории.
Мы видели, что несмотря на крайний «идеализм», Лукач непрестанно подчеркивает возможность активной роли личности. Непосредственным условием этой активности оказывается конкретный социально-исторический анализ бытия. Отказ от фатализма, свойственный самым ранним этапам становления мировоззрения Лукача сыграет значительную роль в становлении Лукача как теоретика революционного движения, а «парадоксальное» сочетание кьеркегоровской трактовки действительности с конкретно-историческим анализом оборачивается возложением надежды на отнюдь не парадоксальный пролетариат.
Оригинальность мессианской идеи Лукача состоит, помимо всего прочего, в том, что под именем «пролетариат» у него выступает не только усредненно-безликий представитель «рабочего класса», но и экзистенциально потерянный, страдающий человек, которому в самый отчаянный момент существования открывается глубокая истина абсолютного тождества мысли и бытия, и это «откровение» делает бессмысленным экзистенциональное страдание личности. Обоснование мессианской роли пролетарского самосознания представляет собои~1Г «Истории и классовом самосознании» систему понятий, призванных придать «историческое лицо» тождественному субъект-объекту. При этом Лукач исходит из того, что именно труд рабочего являет в «чистом» виде абстрактность товарной формы, тогда как в других частях.
— некапиталистической структуры эта абстрактность прикрыта фасадом «духовного труда». Он пишет: «квантификация предметов, их обусловленность абстрактными рефлексивными категориями обнаруживается в жизни рабочего непосредственно, как процесс абстракции, совершающийся в нем самом"355.
В «Истории и классовом сознании» для Лукача экономический интерес рабочего не является источником его революционной активности, наоборот, выступает средством интеграции его в капиталистическую систему. В отличие от распространенного мнения, когда революционный потенциал пролетариата связывают прежде всего с тенденцией к абсолютному обнищанию, Лукач усматривает этот потенциал в тенденции к максимальному овеществлению пролетарского сознания, в угрозе обнищания духовного.
Так или иначе, первоначальные марксистские исследования Лукача отличает то, что Ленин назвал «детской болезнью левизны». В «Истории и классовом сознании» Лукач исходит из того, что опыт революционных лет блестяще подтвердил во всех существенных моментах правильность ортодоксального, следовательно, коммунистически понимаемого марксизма: война, кризис, революция, так называемый более медленный темп развития революции, включая сюда и новую экономическую политику Советской России, все эти проблемы оказалось возможным разрешить только с позиций так и только так трактуемого диалектического метода.356 Здесь появляется мысль, ставшая внутренним методологическим принципом, о том, что исторический материализм является учением о поступательном ходе общественного самопознания человека, и никакие другие «буржуазные» науки не в силах верно объяснить~современные~ события. Для Лукача это «верное объяснение» означает ни что иное, как способность теории давать инструменты и ориентиры для развития.
355 Lukacs G. Geschichte und Klassenbewusstsein. — S.52.
356 Ebd. — S. 349. общественного бытия в направлении воспроизводства свободной, «не отчужденной» разносторонней личности. Правда, именно «личностный» характер марксистская теория приобретает лишь в поздних работах Лукача.
В «Истории и классовом сознании» проблема тотального отчуждения как следствия овеществления во-многом разрешается лишь на бумаге: путем приписывания пролетариату некоей возможности качественного преодоления насущного бытия. Лишь в поздних статьях этого сборника, механизм такого качественного скачка реализуется в деятельности коммунистической партии.
Вероятно, не в последнюю очередь такая «абстрактность» может быть объяснена полемическим значением «Истории и классового сознания». Книга была направлена против «точки зрения индивидуума», как методологически исходного пункта буржуазной политэкономии и ревизионистских учений.
Вряд ли можно описать логику развития Лукача со времен написания «Истории и классового сознания» более емко, чем это делает он сам: «постепенно организовывавшееся коммунистическое движение в Венгрии ' поставило меня перед решениями, отдаленные и непосредственные последствия которых я по ходу дела должен был принимать к сведению и делать основой очередных решений. И необходимость ориентировать мышление не только на мессианские перспективы привела и тогда к некоторым реалистическим шагам как в Народном комиссариате просвещения, так и в дивизии, где я осуществлял политическое руководство. Столкновение с фактами, нужда в исследовании того, что j.
Ленин назвал «ближайшим звеном в цепи», однако, стали теперь j несравненно более непосредственными~й~интенсивными-~чем~когда-либо~-Г раньше в моей прежней жизни. Как раз чисто эмпирический с виду характер содержания подобных решений возымел далеко идущие последствия для моей теоретической установки. Она должна была сообразоваться с объективными ситуациями и тенденциями. Стало быть, коль скоро надо было прийти к принципиальному, правильно обоснованному решению, то при проработке такового никогда не следовало ограничиваться непосредственно фактичностью. Напротив, нужно было постоянно стремиться к тому, чтобы открыть те, часто скрытые, опосредствования, которые повели к подобной ситуациии, прежде всего, -пытаться предвидеть те ситуации, которые, по всей вероятности, проистекут из нее, определяя последующую практику. То есть сама жизнь продиктовала мне духовное поведение, которое часто вступало в противоречие с моим идеалистически-утопическим, революционным.
357 мессианством" .
В конце 60-х годов Лукач отмечает, что и овеществление, и отчуждение, и их преодоление осуществляются, прежде всего, в труде. Недостаточное внимание к самой базовой категории — основной недостаток «Истории и классового сознания»: «. исчезает. то взаимодействие, которое устанавливается между трудом, рассмариваемым с подлинно материалистической точки зрения, и развитием трудящегося человека. Великая идея Маркса, что даже «производство ради производства» есть не что иное, как «развитие богатства человеческой природы как самоцель», -находится вне той области, которую в состоянии охватить «История и классовое сознание». Капиталистическая эксплуатация утрачивает эту свою объективно-революционную сторону. И непонятым остается тот факт, что «это развитие способностей рода «человек», хотя оно вначале совершается за счет большинства человеческих индивидов и даже целых человеческих классов, в конце концов разрушит этот антагонизм и совпадет с развитием каждого отдельного индивида, что, стало быть, более высокое развитие индивидуальности покупается ценой такого исторического процесса,» в ходе «.
358 которого индивиды приносятся в жертву"". В «Онтологии» Лукач напишет следующее: «. не может быть экономических актов — от.
357 Лукач Г. Предисловие (1967 г.)// Лукач Г. История и классовое сознание. Исследования по марксистской диалектике. Пер. с нем. М.: «Логос-Альтера», 2003. — С. 75.
358 Там же, с. 78. исконного труда до чисто общественного производства — в основе которых не лежала бы одновременно онтологически имманентная им интенция к становлению человека человеком в широком смысле, то есть от генезиса к раскрытию".
Итак, этико-эстетическая направленность ранних работ и работа на культурном фронте сменяется в «Истории и классовом сознании» логизированной этической конструкцией и реализацией самых крайних политических шагов. Изучение марксизма в 30-х годах, идеолого-политическая практика того времени подводят Лукача к необходимости написания работы по этике. Уже на самом раннем этапе работы над «Этикой» Лукач устанавливает, что она не может быть написана без хотя бы контурной прорисовки марксистской онтологии. Так появляется «Онтология общественного бытия».
Мы уже видели, что еще в домарксистский период работы Лукача характеризует постоянный поиск «крепких корней, устойчивых координат, исходя из которых следует организовывать и оформлять сущность жизни"359. Во времена написания «Души и форм» эта направленность принимает форму вопроса о возможности «аутентичной, не отчужденной жизни. и возможности культуры"360. Вопрос, лежащий в основе не только почти законченной «Онтологии общественного бытия», но и ненаписанной «Этики», как кажется, точно зафиксировал Volker Caysa: «Как возможно понятийное толкование истинного бытия с точки зрения конечного?"361. Такая формулировка содержит элементы, устанавливающие четкую взаимосвязь между ранними и поздними работами Лукача. Мы уже показали, что для ранних периодов творчества Лукача характерна постоянная направленность на практику. Собственно, эта направленность определяла и судьбу самого философа, его принятие большевизма как.
359 V. Caysa, U. Tietz. Das Ethos der Aestetik. Vom romantischen Antikapitalismus zum Marxismus. Der junge Lukacs. — Rosa-Luxemburg-Stiftung, Sachsen, — 1997. — S. 6.
360 Ebd.
361 V. Caysa. Lukacs' Ontologie und das Problem einer analytischen Onto-Anthropologie// Sozialismus und Demokratie. Georg Lukacs' Ueberlegungen zu einem ungeloesten Problem. Ein Kolloquium (9. Juni 2001). -Herausgegeben von W. Jung und Antonia Opitz: Rosa-Luxemburg-Stiftung, Sachsen, Leipzig — 2002. — S. 84. практики построения нового мира. Лукач не изменяет этой традиции и в «Онтологии». Здесь перед Лукачем стоит задача постижения категориальных взаимосвязей, образующих основу общественного бытия. Как мы увидим, несмотря на высокую степень абстракции, каждая рассматриваемая Лукачем категория и их взаимосвязи оказываются глубоко укорененными в обыденной жизни, в «единичности конечного». Такая постановка акцентов работы на бытии единичного дает основание и повод современным исследователям Лукача конструировать взаимосвязи его поздних работ с различными антропологическими и экзистенциальными теориями. Действительно, конкретизация Лукачем идей Маркса потребовало обращения к исследованиям именно антропологов: Ф. Боаса, Г. Чайлда, А.Гелена. Однако сам Лукач считал антропологию ограниченной наукой, и замысел создания именно Онтологии общественного бытия направлен, в том числе, и на избегание такой ограниченности. Тем более трудно представить Лукача, характеризующего марксизм понятием религиозности. Мы установили, что в основе стремления к выделению в поздней философии Лукача особой «антропологии» лежит идея обновления марксизма как адаптации его к «современным» веяниям в философии. При этом категориальная структура общественного бытия у Лукача смешивается с рядом понятий, относимых самим Лукачем лишь к некоторым проявлениям общественного сознания. Субъективность у Лукача — не отчужденный индивид, задавленный механистичностью бытия в обществе частной собственности и буржуазной морали, а свободная индивидуальность, современный философский образ идеалов гуманистической европейской мысли.
В этих вопросах Лукач сохраняет верность марксизму. Так, рассматривая исторический скачок от чисто природного бытия к человеку, Лукач пишет: «биологические признаки могут осветить лишь переходные ступени, но никак не сам скачок. описание психофизических различий между человеком и животным будет проходить мимо онтологических фактов скачка (и реального процесса, в котором он осуществляется) до тех пор, пока оно не может объяснить происхождение этих свойств человека из его общественного бытия362». Читателю, знакомому с жаркими спорами в советской философии вокруг проблемы кибернетики и искусственного интеллекта, или, по другому, вокруг проблемы идеального, нетрудно будет проследить самое общее сходство проявляющейся здесь позиции Лукача с позицией советского философа-марксиста Э. В. Ильенкова. Последнему приходилось годами и монографиями доказывать, среди прочего, тот простой факт, который Лукач умещает в одном предложении, что психофизиологические свойства человека могут быть объяснены лишь исходя из специфики общественного бытия, а не наоборот.
Первой отличительной характеристикой общественного бытия по отношению к бытию органическому и неорганическому, согласно Лукачу, является труд. В свою очередь последний коренным образом отличает от деятельности животных телеологический характер. С историко-философской точки зрения важно, что область телеологического ограничивается человеческой практикой: «из-за точного и строгого ограничения телеологии областью труда (социальной практики), из-за ее вычеркивания из всех остальных способов бытия, она не теряет в значимостинапротив, ее значение растет, что необходимо понять, что известная нам высшая ступень бытия, общественная ступень конституируется как таковая, выдвигается из ступени, которая служит основой ее бытия, из органической жизни, становится новым самостоятельным видом бытия лишь через такую реальную действенность в ней телеологического. Мы только тогда можем разумно говорить об Общественном бытии, когда понимаем, что его генезисГотделение~от» его базиса, его становление самобытным основывается на труде, то есть на 363 II продолжающемся осуществлении телеологических полагании". Из.
362 Lukacs G. Zur Ontologie des gesellschaftlichen Seins. Arbeit. — Neuwied und Darmstadt, Hermann Luchterhand Verlag, — 1973.-S. 7.
363 Ebd.-S. 19−20. признания того факта, что телеология ограничивается лишь трудом (и позднее — практикой), следует снятие противоположности каузальности и телеологии в конкретном реальном и необходимом сосуществовании в рамках единого реального процесса. Сам этот процесс способен существовать лишь благодаря взаимовлиянию этих противоположностей, ведь в труде человек «преобразует каузальность в полагаемую, не притрагиваясь обычно к ее сущности"364.
Лукач разделяет категории долженствования, как «регулятора самого процесса» осуществления телеологического полагания, и ценности, которая «преимущественно оказывает влияние на целеполагание и является принципом оценки осуществленного продукта». Распространение же телеологии за пределы телеологического полагания в процессе труда порождает ситуацию, когда, с одной стороны, отношения ценности проецируются на природу, а полезность становится свойством вещей, с другой, происходит преувеличение важности «субъективных актов оценивания».
Так Лукач выходит на целый комплекс вопросов, связанных с абсолютностью й относительностью познания: если окружающая человека действительность представляет собой бесконечное поле свойств, взаимосвязей объектов и т. п., и «если бы для труда было бы необходимо хотя бы приблизительное познание этой интенсивной бесконечности как таковой.», то труд «никогда не возник бы на примитивнейших ступенях наблюдения за природой (не говоря уже о познании в осознанном смысле). правильное полагание, которое настолько адекватно познает необходимые для данной цели каузальные моменты, насколько конкретно они необходимы для конкретного целеполагания, может оставаться успешно осуществимым даже в тех случаях, когда всеобщие представления об объектах, взаимосвязях, процессах etc. как знания еще совсем не соответствуют природе в целом"365. Таким образом Лукач намечает важный штрих в прорисовке развитой индивидуальности: ее успешная активная деятельность конституируется при неизбежном незнании всех последствий своих поступков. Человек вынужден постоянно выбирать между сомнительными вариантами. Альтернативами.
Именно альтернативный характер отличает всю цепочку реализации труда: от отражения через телеологическое полагание к полаганию конкретных познанных каузальных взаимосвязей. Альтернативностьнепременный атрибут всякого человеческого действия, при этом альтернатива «не является единовременным актом решения, но процессом, непрерывной временной цепочкой всегда новых альтернатив"366. По мере общественного развития, «отдельные альтернативы процесса труда через тренировку и привычку становятся условными рефлексами и поэтому могут совершаться «неосознанно». каждый условный рефлекс изначально был предметом альтернативного решения, как в развитии человечества, так и у каждого индивидуума, который может образовывать эти условные рефлексы через учебу, упражнение etc., и в начале этого процесса находятся цепочки альтернатив"367. Всякую альтернативу отличает конкретность: «каждая альтернатива по своей онтологической сути конкретна. всеобщая альтернатива, альтернатива вообще мыслима лишь как плод логико-теоретико-познавательного процесса абстрагирования».
Именно здесь, в альтернативности всякого человеческого действия. Лукач находит источник свободы: «в тот момент, когда сознание альтернативным образом решает, какую предположить цель и как следует преобразовать в положенные каузальные ряды, необходимые в качестве средства реализации, возникает динамический комплекс действительности,» которому нельзя найти аналогов в природе. Таким образом, феномен свободы в своем онтологическом генезисе может быть найден лишь здесь".
Лукач накрепко привязывает свободу к конкретному выбору между возможностями. При абстрактном выборе мы имеем дело со спекуляциями. В основе любого такого выбора должно лежать стремление к изменению действительности, если таковое отсутствует, то и рассуждения на тему свободы в таком случае — безосновательны. Традиционное же понимание свободы «как познанной необходимости», согласно Лукачу, должно быть конкретизировано так: «свободное движение в материале — мы сейчас говорим лишь о труде — возможно лишь тогда, когда данная принимаемая во внимание действительность правильно понята во всех своих модальных формах категорий и правильно преобразуется в практику».
При этом «действительность» здесь распадается на две части: с одной стороны, непознанная природа, «дремлющие в ней» силы, с другой — сам человек, такое же природное существо. Точки над «i» расставляются при анализе категории возможности: «всякий труд предполагает, что человек познает предназначенность определенных свойств некоторых предметов для своего целеполагания. Эти свойства хотя и должны быть в наличии объективно, они относятся к бытию соответствующего предмета, они все же главным образом являются остающимися латентными в его природном бытии голыми возможностями». Более того, «отмеченный всяким, кто действительно понимает труд, момент преобразования трудящегося субъекта, с онтологической точки зрения, в существенном является систематическим пробуждением возможностей, которые до тех пор лишь дремлют в человеке в качестве возможностей. Вероятно, существует мало применяемых в труде движений, приемов etc., которые человек знал, или даже использовал до трудового процесса. Лишь через труд они стали навыками, которые в своем устойчивом развитии при водят к действительности все новые возможности в людях».
Кажется, философию Лукача отличает крен в сторону релятивизма. Видимо, чувствуя эту проблематичность в своих работах Лукач «играет на опережение» — он пишет, что в его концепции «не субъективистки релятивируется объективность процесса развития. а сам объективный процесс вследствие своего развития ставит задачи, которые могут быть запущены и поддерживаемы в движении лишь через растущее значение субъективных решений. Но все оценки, которые получают силу в таких субъективных решениях, зафиксированы в общественной объективности ценности, в их значении для объективного развития человеческого рода, и как их ценность или противоречие ценности, как интенсивность и длительность их воздействия, в конечном счете, являются результатами этого объективно-общественного процесса».
Очевидно, что поздним работам Лукача нисколько не свойственен «экономический детерминизм», традиционно приписываемый всему марксизму. Напротив, философия Лукача строится вокруг идеала «родового индивида», активной «индивидуальности», и значение принимаемых ею альтернативных решений для воспроизводства общественного бытия исключает здесь господство каузально-неизбежной необходимости.
Последовательное движение мысли Лукача в этом направлении приводит к тому, что тезис Энгельса, согласно которому «свобода воли значит. ничто иное, как способность принимать решение со знанием дела», подлежит обязательному дополнению: «полный борьбы путь самопреодоления от природной детерминированности инстинктами к осознанному господству над собой — единственно реальный путь к действительно человеческой свободе. завоевание господства над самим собой, над собственной, изначально лишь органической сущностью определенно является актом свободы, фундаментом свободы для жизни людей. В действительности любая свобода, которая не коренится в общественности людей, которая не разворачивается, пусть скачкообразно» из нее, является фантомом. Если бы человек не создал бы себя сам в труде и через труд общественным родовым существом, если бы свобода не была плодом его собственной деятельности, его самопреодоления чисто органических качеств, не было бы реальной свободы. То, что достигаемая в первоначальном труде свобода еще должна быть примитивной, ограниченной, ничего не меняет в том факте, что духовная, высшая свобода должна быть завоевана теми же методами, что и в первоначальном труде, что ее результат, даже на высокой ступени сознания, в конечном счете имеет одно и то же содержание: господство родового индивида над его чисто природной, партикулярной единичностью. В этом смысле, думаем мы, труд может действительно быть признан как модель всякой свободы".
В поздних работах Лукач отходит от абстрактного «классового» индивида, «идентичного субъект-объекта» времен «Истории и классового сознания». Теперь субъектом и объектом истории становится «конкретно-жизненный» человек, а глубокие исторические перевороты проходят не только в рамках формаций, но и через повседневную жизнь индивидовлюбая историческая тенденция прорастает сквозь ежедневное и ежечасное принятие решений конкретными людьми в процессе общественной практики. Идеология, как способ решения конкретно-повседневных трудовых конфликтов, перестает быть только формой ложного сознания. История предстает в качестве процесса взаимодействия людей, разворачивающегося по формуле: «они этого не осознают, но они это делают».
Путем широкого анализа категорий труда и общественной практики Лукач намерен заполнить лакуну в марскистском мышлении, оставшуюся после работ Маркса и Ленина, — «непроработанность основных экономических категорий». Работа осталась незаконченной, однако ее общие контуры обрисованы в понятии развитой человеческой индивидуальности, создающей вокруг себя поле возможностей и реализующей цепочку альтернативных решений. При этом акцент смещается с «правильного» отражения и сознания к необходимости действия и принятия решения. Нереализованное действие остается фантомом субъективных переживаний и впечатлений, а реализованное обогащает не только субъекта, но и общество, и историю. Так марксизм у.
Лукача становится самосознанием активной индивидуальности.
