Риторика власти и поэтика любви в романах-антиутопиях первой половины XX века: Дж. Оруэлл, О. Хаксли, Е. Замятин

Антиутопия как специфический литературно-философский жанр формируется и достигает своего расцвета в первой половине XX в., в период бурных социально-политических и культурных событий, двух мировых войн и революций, интенсивного развития науки и создания тоталитарных режимов. Все данные явления нашли свое отражение в литературном жанре антиутопии. Это не случайно, поскольку именно в антиутопии выстраивается особый идейно-художественный универсум, в котором возможное выступает как сущее, идея становится реальностью, мечта превращается в действительность. Именно в это время в разных странах, почти одновременно, появляется множество произведений антиутопической направленности: романы Е. Замятина, О. Хаксли, Дж. Оруэлла, А. Платонова, Г. Уэллса, Р. Брэдбери, А. Кестлера1 и др.). Эти произведения быстро обретают широкую популярность у читателей и провоцируют бурную литературно-критическую полемику, в центре которой оказывается целый комплекс идеологических, социально-этических и эстетических проблем.

Представители этого жанра, вынося на суд читателя разнообразные варианты дальнейшего развития человеческой цивилизации, исходят из настроений разочарования в утопических идеалах прошлого и неуверенности в завтрашнем дне. Эти социальные мотивы генерируют появление пессимистических и трагических романов-предупреждений, обладающих особыми идейно-эстетическими и художественно-выразительными характеристиками.

Очевидно, что отдельные мотивы, темы, приемы, присущие жанру антиутопии, можно встретить и в мировой литературе предшествующих эпох. Это вполне закономерно, так как формирование национальных литератур и их жанровой системы происходит в контексте развития мировой литературы в.

1 Замятин Е. И. Мы (1920) — Платонов А. П. Котлован (1930) — Уэллс Г. Самовластье мистера Парэма (1930) — Хаксли О. О дивный новый мир (1932) — Кестлер А. Слепящая тьма (1940) — Оруэлл Дж. 1984 (1949) — Брэдбери Р. 451 по Фаренгейту (1953) и др. целом, через преемственность литературных и межкультурных связей2. Вместе с тем, антиутопия как жанр литературы обнаруживает целый ряд особенностей, отличающих ее от других повествовательных жанров и придающих ей неповторимое художественное своеобразие.

Актуальность современного обращения к произведениям антиутопической направленности обусловлена тем, что в отечественном литературоведении антиутопия до сих пор не стала объектом последовательного глубокого и систематического литературоведческого анализа. В силу ряда объективных причин она была фактически выведена из культурной парадигмы нашей страны более чем на полвека. Произведения авторов антиутопий стали доступны русскоязычному читателю лишь в 90-е гг. XX в. Эта «внезапность» появления романов-антиутопий на общественной сцене в сочетании со спецификой их идейного содержания обусловили тот факт, что эти произведения были главным образом позиционированы в пределах дискурса политико-идеологической критики, которая не уделяла достаточно внимания художественным аспектам романов, сосредоточившись в основном на анализе их идейно-политического содержания. За исключением немногих действительно серьезных и концептуальных работ3, основная масса критической литературы об антиутопиях сводится к рецензиям и журнальным статьям общего характера, имеющим ярко выраженную идеологическую аксиологию. Восторженно-хвалебные эссе начала 1990;х гг. лишь спустя десятилетие сменились гораздо более сдержанными аналитическими исследованиями. Сосредоточивая свое внимание на политической проблематике антиутопии, литературоведы и критики зачастую оставляют без.

2 Так, многие исследователи практически единодушны, называя в качестве литературных источников жанра антиутопии «Путешествия Гулливера» (1726) Дж. Свифта, произведения Г. Уэллса, С. Батлера, Дж. Лондона, Ф. М. Достоевского, Г. К. Честертона и т. д. См., напр.: Кагарлицкий Ю. И. Что такое фантастика?, 1974; Чаликова В. А. Утопия и утопическое мышление, 1991; Richards D. Four Utopias, 1961; Krishnan В. Aspects of Structure, Technique and Quest in Aldous Huxley’s Major Novels, 1977; Ferns C. S. Aldous Huxley: Novelist, 1980 и др.

3 Мосина В. Г. Три главные книги Джорджа Оруэлла. М., 1999; Рабинович B.C. Олдос Хаксли: эволюция творчества. Екатеринбург, 2001; Чаликова В. А. Крик еретика: Антиутопия Е. Замятина «Мы» // Вопросы философии. 1991. № 1. С. 16−27- Ее же. Утопия и культура: Эссе разных лет. М., 1992. внимания ее идейно-художественные особенности, ограничивая свой анализ поэтики лишь идеологической символикой и политически значимыми феноменами. В данной работе предполагается восполнить этот пробел современного понимания природы, структуры и функции жанра романа-антиутопии.

Основной проблемой настоящего исследования является проблема сочетаемости в пределах художественного (фикционального4) повествования разнообразных дискурсивных практик — социально-нравственной, морально-этической, политико-идеологической, эстетической и риторико-поэтической. Иными словами, в диссертации предпринята попытка рассмотреть традиционную формально-содержательную эпистему жанра литературного произведения через современные концепции художественного слова путем использования современных подходов к изучению текста. В центре диссертационного исследования находятся существенные особенности эстетики и поэтики жанра антиутопии, в которых выявляется определенная систематика, а именно: связь идейного содержания произведений данного жанра с общим ходом европейской философско-эстетической мысли и ее художественного выражения. Более конкретно, диссертационное исследование должно выявить специфику художественного раскрытия главных тем антиутопических повествований — власти и любви, показать взаимоотношения этих феноменов на разных уровнях текста и контекста, а также особенности их выражения в языке романного повествования.

Целью настоящей работы является установление места и роли жанра антиутопии в европейской культурной парадигме в эпоху первой половины ХХв. Для этого предполагается провести исследование художественного мира антиутопии как литературного феномена и выявление представленных в нем основных жанрообразующих эстетических концептов — дискурсов власти,.

4 Изер В. Акты вымысла, или что фиктивно в фикциональном тексте // Немецкое философское литературоведение наших дней. Антология. СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского университета, 2001. С.186−216. языка и любви, — через анализ их взаимосвязи и взаимовлияния в поэтике ¦ романов.

В соответствии с заявленной целью в работе ставятся следующие задачи:

1) рассмотреть жанр антиутопии в контексте его освещения зарубежной и отечественной критикой;

2) выявить контекстуальные связи идейно-тематического содержания антиутопий XX в. в рамках западноевропейской антропоцентрической парадигмы;

3) изучить философские, социально-нравственные, этические и эстетические концепции, сформировавшие мировоззрение авторов антиутопических романов;

4) провести сравнительное исследование поэтико-стилистических и языковых средств выражения основных тематических концептов в романах* антиутопиях — любви и власти.

Выполнение этих задач также включает в себя.

— выявление сходства и различия эстетико-поэтических позиций трех исследуемых авторов антиутопических романов в контексте обозначенной проблематики;

— анализ феномена языка как основного вида деятельности человека в культуре, средств художественной объективации интимных межчеловеческих отношений (сферы любви, секса, отношений между полами);

— исследование концепта власти как центральной точки, организующей и регламентирующей дискурсы языка и любви.

Основным материалом для исследования послужили романы, традиционно считающиеся наиболее «типичными» (или классическими) образцами жанра антиутопии. Это «1984» («Nineteen Eighty-Four», 1949) Джорджа Оруэлла (1903 — 1950), «О дивный новый мир» («Brave New World», 1932) Олдоса Хаксли (1894 — 1963) и «Мы» (1920) Евгения Замятина (1884.

1837). Существующая критика практически единодушно признает этих авторов своего рода классиками жанра, оказавшими влияние на последователей во всех литературах мира, и то, что в этих романах художественное своеобразие антиутопии реализуется с наибольшей полнотой. По ходу работы к исследованию привлекались и другие произведения указанных авторов: «Желтый кром» («Crome Yellow», 1921), «Через много лет» («Many a Summer», 1939), «Обезьяна и сущность» («Аре and Essence», 1955) О. Хаксли, «Скотный двор» («Animal Farm», 1944) Дж. Оруэлла, а также произведения других писателей, характеризующиеся утопической/антиутопической направленностью. Кроме того, в диссертации были использованы литературно-публицистические и критические произведения писателей: эссе, журналистика и письма.

Как представляется, в произведениях указанных авторов сложилась специфическая эстетико-поэтическая система, которая позволяет исследователю современной культуры увидеть новые грани опыта трагичности бытия человека в мире, по-иному определить экзистенциальные возможности личности и ее отношений с окружающей действительностью. В этих произведениях формируются и новые способы романного повествования, специфически сочетающие эпическое, лирическое и драматическое начала.

Методологической основой диссертации являются работы отечественных и зарубежных философов и культурологов (А.Ф. Лосева, Г. Маркузе, 3. Фрейда, Э. Фромма, М. Фуко, М. Хайдеггера), литературоведов (A.M. Зверева, Б. А. Панина, H.JI. Лейдермана, B.C. Рабиновича, Т. Ф. Разумовской и др.), лингвистов (Н.Д. Арутюновой, В. В. Виноградова, Н. Б. Мечковской, Ф. де Соссюра и др.).

Одним из важных аспектов исследования является использование современной терминологии. Отечественное литературоведение, как и другие науки о культуре конца XX в., переживает определенный кризис философских и собственно научных оснований5. После утраты монопольного положения т. наз. марксистско-ленинского литературоведения образовался своего рода разрыв между набором «ближайших» слов и понятий западной критики и терминологическим аппаратом российских исследователей. Феноменология текста, которая активно развивалась в странах Европы и США, пока еще недостаточно полно освоена российскими филологами, а между тем литература конца XX — начала XXI вв. требует более глубокого и всестороннего исследования, недостижимого на базе традиционных понятий и категорий. Не составляет исключения и проблема антиутопии. Поэтому в диссертации эта проблема освещается с использованием терминов западной постклассической теории и истории литературы, которые, не отменяя опыта предшественников, открывают некоторые новые грани предмета и перспективы его изучения. В этом отношении диссертацию можно рассматривать как попытку сочетания национального научного дискурса с современной международной практикой изучения художественных произведений.

Так, термин «риторика» трактуется в работе предельно широко — как идеология и технология отношений со словом, в которых человек утверждает свое право на владение и управление Логосом, на утверждение законов словоупотребления и творчества, и через это — на всеобъемлющий контроль над мыслью, т. е. тем, что предшествует слову. Под «риторикой власти» в диссертации понимается способность политической системы посредством организации словесных практик осуществлять свои функции в обществе, т. е. претендовать в некоторых случаях на тотальное регулирование культурного бытия и сознания личности. В жанровом пространстве антиутопии проблема отношений власти и индивида является, очевидно, центральной идеей на всех уровнях организации текста. Специфика же антиутопического нарратива проявляется в использовании художественных приемов (текстуальной.

3 Михайлов Ал. В. О литературных эпохах и их номенклатуре // Литературные связи и литературный процесс. Ижевск: Изд-во Удмуртского госуниверситета, 1992. С. 142−147. стратегии), которые раскрывают эту проблематику через сюжет, систему образов, стиль и язык повествования.

Термин «поэтика» в работе обозначает комплекс художественно-выразительных средств как отдельного произведения, так и совокупности однородных текстов. В этом смысле поэтика антиутопии может рассматриваться системно-структурно, т. е. как набор взаимосвязанных элементов, в которых отношения части и целого проявляются как связь особенного и общего. Любовь, т. е. интимные межличностные отношения, является универсальным компонентом поэтической наррации, пронизывающим другие структуры произведения как смыслообразующее начало. Без любовной темы и интриги литературное произведение теряет свои эстетические качества и становится дискурсивно-риторическим феноменом иного ряда — эссе, трактатом, философским очерком, моральной проповедью, идеологическим архивом, — т. е. тем, в чем поэтика является излишней. Поэтому анализ поэтики любви в романах-антиутопиях является важнейшим элементом исследования и осуществляется в диссертации на идейно-тематическом, сюжетном и стилистическом уровнях.

Риторика и поэтика рассматриваются как базовые компоненты жанра, а основной исследовательской установкой работы является их контекстуализация, т. е. определение роли и места в истории западноевропейской культурной и литературной традиции. Роман-антиутопия как повествовательная система (нарратив) представляет собой единство риторико-поэтических структур, объединяемых в понятии «концепт"6. Последний рассматривается в современном литературоведении как медиатор содержания и формы, структурирующий идейно-тематические и образно-выразительные элементы литературного произведения. При анализе классической антиутопии XX в., наряду с историко-литературным и сравнительным методами, используются элементы герменевтического подхода Макуренкова С. А. Джон Данн: риторика и поэтика. М.: Изд-во «Академия/Асас1егша», 1994; Ее же. Онтология слова: апология поэта, обретение Атлантиды. М.: Изд-во «Логос-Гнозис», 2004. к анализу культурных феноменов любви и власти через исследование их языка. Романы Оруэлла, Хаксли и Замятина в диссертации рассматриваются через взаимодействие основных концептов антиутопического нарратива — власти, любви и языка.

Научная новизна исследования определяется тем, что концепты власти и любви в антиутопии впервые рассматриваются как взаимосвязанные феномены. Впервые ставится проблема выражения указанных концептов в языке произведения и анализируется их риторико-поэтическое (стилистическое) оформление в тексте романа-антиутопии. Кроме того, в работе предпринята попытка уточнить имеющиеся определения жанра антиутопии и тем самым способствовать более глубокому осмыслению ее природы, структуры и функции.

Теоретическая значимость работы состоит в возможности использования наблюдений и выводов, полученных в ходе исследования, для дальнейшего изучения жанра антиутопии и его основных концептов. Результаты исследования могут способствовать пониманию проблем культуры XX в., истории и теории литературы в целом.

Практическая ценность работы заключается в возможности использования ее материалов и выводов при подготовке лекций и семинаров по истории зарубежной литературы XX в. в вузах, а также при разработке лингвистических спецкурсов.

Апробация работы: по теме диссертации были сделаны доклады на международной научно-практической конференции «Гуманитарное знание на пороге XXI в.» (октябрь 1997 г.), а также на Российской университетско-академической конференции (апрель 1999 г.). Основные положения диссертационного исследования обсуждались на методологическом семинаре кафедры зарубежной литературы и Центра американистики УдГУ «Слово в культуре: онтология, феноменология, герменевтика» (1999 — 2002 гг.), они также отражены в ряде научных публикаций.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

В середине XX в. в западном культурном сознании особое значение приобрела проблема романа. Начатая литературными критиками и литературоведами в первой половине века профессиональная полемика по специфике жанра переросла в широкую дискуссию о судьбах цивилизации и культуры, о возможностях и перспективах гуманизма как современного выражения антропоцентрической культурной парадигмы. Эта дискуссия привела к амбивалентному итогу. На протяжении веков рассматриваемый как частный случай эпического повествовательного рода, роман проявил в культуре XX в. такие функциональные аспекты, которые позволили М. М. Бахтину говорить о нем как об особом синтетическом литературном роде, сочетающем в себе элементы эпоса, лирики и драмы. Более того, роман первой половины прошлого века заявил о себе как о межвидовом культурном феномене, способном выражать такие грани опыта человеческого существования в мире, которые традиционно принадлежали другим дискурсам — философии, морали, политике, идеологии.

С другой стороны, французские структуралисты, акцентируя итоги модернистских экспериментов с романной формой, заговорили о «смерти романа» и об исчерпании возможностей художественного слова адекватно выражать опыт бытия человека в мире и знания о нем. Дискуссия о романе стала одним из главных симптомов кризиса западной антропоцентрической культурной парадигмы и стимулом для поиска новых путей в гуманитарном знании, альтернативных гуманистической доминанте двух последних столетий. Особая роль в этой дискуссии принадлежала жанру романа-антиутопии, который спорящие стороны единодушно признавали знаковым феноменом парадигматического кризиса.

В соответствии с заявленной целью диссертации, поставленными задачами и на основании проведенного исследования представляется возможным сделать следующие выводы.

Литературный жанр романа-антиутопии сформировался в русле антропоцентрической культурной парадигмы, которая в первой половине XX в. переживала острый кризис, связанный как с внешними причинами (две мировые войны, революции, создание тоталитарных режимов), так и с внутренними (переосмысление традиционных ценностей гуманизма и способов их реализации).

Основу западного антропоцентризма составляют убеждение и вера в способность и право человека устанавливать такой порядок в окружающем мире, который создает условия для свободного развития человеческого личностного потенциала и устраняет все препятствия на этом пути. Эта преобразующая активность человека порождает научный и технический прогресс, направленный на изменение природного мира, и различные идеологические практики, стремящиеся к изменению внутренних свойств человеческой сущности — мышления, сознания, языка.

В антиутопиях трех основоположников жанра (Е. Замятина, О. Хаксли, Дж. Оруэлла) философские и словесно-художественные традиции антропоцентризма и гуманизма текстуализированы в сфере фикционального нарратива (романа), где они тематизируются как концепты власти, любви и языка. В романах-антиутопиях сохраняется традиция эмоционально-образной репрезентации философских концепций, которая развивается и обогащается на идейно-содержательном и художественно-выразительном уровнях.

Анализ основных жанрообразующих концептов антиутопии — любви и власти — неотделим от рассмотрения художественного мира антиутопии в общем контексте европейской мысли, поскольку антиутопия XX в. имеет глубокие культурные корни в западноевропейской философии и литературе. В различные эпохи пара «власть — любовь» рассматривалась как контрастная пара, воплощающая противопоставление общественного личному, индивидуальному. В то же время, учитывая тот факт, что культурные эпистемы характеризуются различной степенью интереса к человеку и его сущностным свойствам, в художественной литературе представлены различные варианты соотношений указанных концептов. Так, если в античном антропоцентризме любовь и власть равноправны и находятся в тесной взаимосвязи, впоследствии между ними возникают определенные иерархические отношения. Любовь начинает занимать подчиненное положение, следуя предписаниям власти.

Все это находит отражение в антиутопиях, где наблюдается отождествление любви и власти, когда отношения государства и граждан выстраиваются по модели любовной связи, в рамках которой власть использует различные технологии для того, чтобы завладеть объектом своей любви, а человеку предписано любить своих вождей.

При несомненном сходстве общей модели концепта любви, анализ литературных текстов показывает, что авторам-антиутопистам свойственны различные подходы к этой теме. Так, необходимо отметить ярко выраженный гуманистический характер романа «Мы» с его традиционной интерпретацией феномена любви как чувства, возвышающего и облагораживающего человека. Любовь в английской антиутопии Хаксли-Оруэлла, напротив, располагается в русле популярной в первой половине XX в. тенденции к опрощению любовного переживания, сведению его к необременяющей сексуальной связи.

Другой важной идентифицирующей характеристикой человека в жанре антиутопии является язык. Разделяя интерес к проблемам соотношения языка и власти, писатели-антиутописты преследуют различные цели. Если в фокусе внимания Дж. Оруэлла находятся проблемы коммуникации человека с Другим, то анализ творчества О. Хаксли свидетельствует об интересе писателя к проблеме самовыражения человека посредством слова. Для Хаксли человек представляет собой единство языковых и неязыковых факторов, при этом определяющими характеристиками человека оказываются язык и любовь. Е. Замятин же сочетает интерес к теме «язык — общество» с поиском новых форм художественного изображения.

Особое место в спектре языковой проблематики антиутопии занимает проблема идеологического программирования. Каковы бы ни были взаимоотношения между человеком и Другим: дружеские или враждебные, именно слово Другого диктует поведение человеку через оценку и интерпретацию его поступков. Поэтому в антиутопии на первый план выходит функция языка как инструмента осуществления социальной власти. Антиутопия первой половины XX в. предлагает лингвистический механизм внешнего давления на человеческую личность, подготовленный распространенными в обществе того времени идеями моделирования искусственных языков.

Феномен власти, являясь одним из главных концептов антиутопии, помимо всего прочего, представляет собой некую центральную точку, организующую и регламентирующую дискурсы языка и любви. Власть устанавливает свои законы, распространяя их на все сферы жизни человека и общества в целом. По наблюдению М. Фуко, который в своих работах подробно анализировал стратегии и технологии осуществления власти, все аспекты жизнедеятельности общества пронизаны отношениями силы. Помимо репрессивной функции, власть также выполняет конституирующую роль, организуя и структурируя ту сферу, в которой применяются ее механизмы.

Одной из главных функций антиутопии стала иллюстрация к реализации этих теоретических построений и более глубокое и сложное представление о человеке, равно как и о том, каким он мог бы стать при определенном порядке мироустройства. Таким образом, в романе-антиутопии произошло совмещение основных экзистенциальных модусов — сущего, возможного и должного — а личная свобода была обусловлена границами и структурой общественно-культурного бытия.

С точки зрения развития художественных возможностей романа, антиутопия выступила как катализатор новых форм фикционального нарратива, т. е. создания таких повествовательных структур, в которых вымышленное не переходит в фантастическое, а литературная условность становится способом интерпретации и понимания реальности. Во второй половине XX в. именно эти аспекты антиутопии получили развитие в постмодернистской прозе Габриэля Гарсии Маркеса, Умберто Эко, Хорхе.

Луиса Борхеса, Карлоса Кастанеды, Томаса Пинчона, Джона Барта, а также в «постклассических» антиутопиях Василия Аксенова («Остров Крым»), Владимира Войновича («Москва 2042»), Виктора Ерофеева («Русская красавица»). Отсюда можно заключить, что жанр романа-антиутопии во многом способствовал де-актуализации разговоров о смерти романа и энтропии литературы.