Немецкая историческая проза 70-80-х гг. XX века. 
Поэтика жанров

Современная литература —понятие, определяемое неоднозначно. История современной литературы — это континуум, замыкание предмета между двумя временными точками во всей его совокупности.

Перед каждым исследователем современной литературы стоит «классическая проблема „последней“ главы» (В.Барнер), поэтому целесообразно прежде всего ограничить объект исследования. Речь пойдет о немецкой литературе 1970;80-х гг. Во-вторых, необходимо обрисовать область литературы, в которую «вторгается» исследователь. В данном случае нас интересует историческая проза. И третий шаг на пути укрупнения объекта — это шаг к конкретным именам: Криста Вольф, Стефан Гейм и Гюнтер Грасс.

Приступая к исследованию любого этапа современной немецкой литературы (подразумевается период с 1945), считаем целесообразным оговорить ряд формулировок, которые могли бы показаться досадными неточностями или стать предметом спора в связи с дискуссиями о подходе к истории литературы этого периода, которые разгораются после объединения Германии.

Крах «великой системы идеологического противостояния» (Д. Затонский) позволяет осмыслить литературный процесс в Германии после 1945 без идеологических клише, что, несомненно, требует теоретического переосмысления и расширения методологических подходов к данному этапу. Историк немецкой литературы В. Эммерих описывает эту ситуацию через противоречие, перед которым оказывается исследователь. С одной стороны, нельзя игнорировать факт идеологизации литературы, что привело бы к искажению исторической ситуации в целомс другой — было бы ошибочным представлять литературу только как пространство для бегства от действительности, так как в этом случае эстетически недооцениваются литературные произведения1. Однако самая важная проблема — это вопрос о единстве и многообразии немецкоязычной литературы после 1945, вопрос, сформулированный Урсулой Хойкенкамп в одноименной работе «Одна или несколько историй немецкой литературы с 1945?» (1995).

Историко-литературные работы последнего десятилетия о современной немецкой литературе решают этот вопрос по-разному. Вольфганг Эммерих,.

1 Emmerich W. Kleine Literaturgeschichte der DDR. Leipzig: Kiepenheuer, 1996. S. 19−20. исходя из ситуации литературного «брожения» 90-х гг. XX в., следует «идее середины» и отмечает сосуществование «региональных сцен», и-их несомненную специфику (например, восточно-немецкая сцена, которая формируется «по следам литературы ГДР»)1. О подобной тенденции пишет и Ханс-Петер Эккер. Согласно его наблюденьям уже с начала 70-х гг. можно говорить о регионализации литературы как о направлении, противоположном л общенемецкому литературному сближению. Вильфрид Барнер, выбирая метод «сравнительного синопсиса», делает акцент на общих тенденциях развития, не сглаживая различий литературно-исторической ситуации3. Ральф Шнелъ считает любую, в том числе и литературную, историческую реконструкцию интерпретацией. Свое толкование он основывает на особенностях политического и социально-исторического развития4. Однако общим для всех исследователей является признание, что тенденции к объединению Германии и основные вехи сегодняшнего культурно-исторического сознания начинают складываться уже в 70-е гг. Для характеристики этого процесса швейцарский писатель и философ Адольф Мушг вводит термин «смена направления» («Tendenzwende»)5. «Ветер перемен» в 70−80-е гг. одинаково ощутим в обеих немецких литературах. С этого времени начинается сближение разных литературных систем, что находит отражение в темах, мотивах и жанрах. На фоне историко-литературного развития рассматриваются проблемы данного диссертационного исследования.

Актуальность диссертационного исследования. Исторические особенности развития последней трети XX в.: динамизм исторических процессов, кризисность развития эпохи НТР, драматизм противостояния социально-политических систем — обратили общественное сознание к проблемам истории. На этом фоне возрастает осознание необходимости «радикального изменения самого человеческого бытия"1. В 1970;80-е гг. ещё не ясно, что означает этот кризис: конец человеческого существования или формирование нового витка человеческой истории. Тезис, выдвинутый немецким философом К. Ясперсом в.

1 Emmerich W. Op. cit. 1996. S. 24−25, 524−525.

2 Ecker H.-P. Poetisierung als Kritik. Stefan Heyms Neugestaltung der Erzahlung vom Ewigen Juden.

Tubingen: Narr, 1987. (Beitrage zur Sprachund Literaturwissenschaft. Bd. 13). S. 301.

3 Geschichte der deutschen Literatur von 1945 bis zur Gegenwart / hrsg. von W. BarnerMunchen:

Beck, 1994 S. XVIII.

4 Schnell R. Geschichte der deutschsprachigen Literatur seit 1945. Stuttgart, Weimar: J.B.Metzler, 1993, S. X.

5 По: Schnell R. Op. cit. 1993. S. 392.

60-е гг. XX столетия, становится определяющим для исторического восприятия человека 1970;80-х гг.: «Понять, ощущая эту близость кризиса, себя и, нашу современную ситуацию должно помочь нам знание истории"2. Одновременно с изменениями в общественном историческом сознании меняется характер реконструкции истории и её концепция в художественной литературе. Эти две составляющие меняют жанровую природу исторических повествований, их структуру, технику повествования и соотношение автора и изображаемого, обновляется взаимодействие с национальной традицией. Актуальность данной работы определена тем, что эти аспекты стали предметом художественно-эстетического и теоретического анализа.

Расцвет исторической прозы, связанный с непроясненностью современной ситуации и исторических перспектив, — явление, характерное не только для литературы Германии 1970;80-х гг., но и для мирового литературного процесса в целом. Активизация интереса к историческому жанру, его модификациям на новом этапе развития во многом обусловлена «открытостью» данной жанровой формы и необходимостью её более глубокого теоретического осмысления. В отечественных литературоведческих словарях и энциклопедиях, к сожалению, отсутствуют статьи об историческом романе и повести. Представленная в них статья «Историческая проза» не дает какого-либо представления о специфике жанра и завершается тезисом об отделении художественной литературы от историографии3. Немецкая справочная литература подходит к определению жанра более детально: даётся дефиниция исторического рассказа / повести (Erzahlung)4 и романа, при этом добавляется, что современная историческая проза — это развивающееся, трудно определяемое явление5. «Теоретическая неотрефлектированность категории жанра в современной науке» отмечается также в одной из последних работ, посвященной французскому историческому роману6.

1 Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1984. С. 241.

2 Там же.

3 Литературный энциклопедический словарь / Под ред. В. М. Кожевникова и П. А. Николаева. М. 1987. С. 139.

4 Термин «повесть» вводится нами с учетом того, что в немецком литературоведении нет такой жанровой формы, близким ему является термин «Erzahlung». Однако, учитывая их срединное положение на фоне исторического романа и исторического рассказа/новеллы, для удобства нами будет использоваться термин «повесть».

5 Literaturlexikon: Stichworter zur Weltliteratur/ Hrsg. von Guuther u. Irmgard Schweikle.-Stuttgart: J.B.Metzler, 1984. S. 192−195.

6 Литвиненко H.A. Французский исторический роман первой половины XIX века: эволюция жанра: Автореф. дис. д-ра филол. наук. М. 2000. С. 3.

Объектом данного исследования является группа произведений немецкой исторической прозы 1970;80-х гг. (повести «Встреча в Тельгте» Г. Грасса, «Кассандра» К. Вольф и романы С. Гейма «Книга царя Давида», «Агасфер»). Выбор произведений продиктован целым рядом причин1. В ряде произведений 1970;х гг. политическая составная их идейно-тематического содержания становится ведущим началом, подчиняющим себе эстетические аспекты. Более свободными от этого нам кажутся произведения, которые обращаются к конфликтным коллизиям прошлого. Произведения этого типа, хотя и не очень многочисленны, но отмечены большей эстетической завершенностью своей структуры и характерологии. Отдаленность конфликтных коллизий во времени позволяет авторам придать им большую философскую и нравственную насыщенность. Возможно, на основании именно этих качеств исследуемых исторических повествований В. Эммерих делает вывод о значительности и репрезентативности данных произведений в восточно-немецкой литературе 1970;80-х гг2. Предметом исследования стали жанровые и поэтические особенности вышеназванных исторических повествований.

Таким образом, научная новизна данного исследования обусловлена, во-первых, историко-литературной значимостью работы. До настоящего времени история немецкой литературы последней трети XX в. не представлена в полноте художественных процессов и определяющих их жанровых формах. На современном этапе развития отечественной германистики решение этой задачи стало возможным. Нового уровня достигла в исследовании жанровых направлений и эстетических систем отечественное литературоведение, освободившееся от идеологической предвзятости. Немецкие историки литературы также приступили к этой сложной работе, однако есть различия в традициях и методологии отечественной и немецкой науки о литературе в описании жанровых модификаций. Во-вторых, особенно востребованным является теоретико-литературный подход к исследованию природы исторического жанра. Естественно, что историко-литературный анализ художественных явлений немецкой исторической прозы последней трети XX в. позволяет сделать теоретико-литературные выводы о «сдвигах» в традиционных жанровых формах и их новейших структурно-содержательных модификациях.

1 Подробнее об этом см. в обзоре немецких исторических повествований, с. 38.

2 Emmerich W. Op.cit. S. 341.

Цель данной работы заключается в исследовании поэтического мира вышеназванных повестей и романов, выявлении^ концептуальных^ особенностей изображения истории, обобщении типологических черт исторического жанра в литературе Германии 1970 — 80-х гг.

В рамках заявленной темы «Историческая проза в литературе Германии 70 — 80-х гг. XX в. (повести „Встреча в Тельгте“ Г. Грасса, „Кассандра“ К. Вольф и романы С. Гейма „Книга царя Давида“, „Агасфер“)» представляется возможным решение следующих задач:

1. Определить трансформации художественного историзма в немецкой прозе 70 — 80-х гг. XX века.

2. Проследить формирование в ней нового типа художественного времени.

3. Выявить методы реконструкции истории в больших и малых исторических жанрах.

4. Дать анализ соотношения мифа и истории в немецких исторических произведениях.

Методология исследования предопределена его целями и задачами. Объект исследования — исторические произведения 1970;80-х гг. — рассматривается одновременно в двух теоретических аспектах: поэтологической индивидуальности и жанровой общности исторической прозы. Соединение анализа жанровой и повествовательной поэтики отдельных произведений с системным подходом к изучению литературного произведения, сформировавшимся в российском литературоведении благодаря работам М. М. Бахтина, Д. С. Лихачева, М. М. Гиршмана, Н. Л. Лейдермана, Ю. М. Лотмана, Л. М. Цилевича и других исследователей представляется методологически весьма плодотворным. В исследовании особенностей историзма в немецкой исторической прозе привлекаются также историко-теоретические и историко-философские исследования Т. Адорно, М. Хоркхаймера, В. Бень'мина, Г. Блуменберга, М. Фуко, М. Блока, Ф. Фукуямы, Х.Уайта. Анализ художественных произведений строится в диссертации на принципах сравнительно-исторического метода, метода генеративной поэтики, а также системного подхода к литературному произведению как художественной целостности.

Практическая и теоретическая значимость исследования во многом обусловлена неизученностью как проблемы, так и объекта исследования.

Известное исключение составляют произведения Г. Грасса и К. Вольф, но их осмысление не было связано с жанрово-типологической характеристикой.

Имена Кристы Вольф, Стефана Гейма и Гюнтера Грасса хорошо известны не только немецкоязычному, но и русскому читателю. Их считают своего рода «моральными инстанциями», к их мнению прислушиваются при обсуждении спорных общественных проблем. Однако и любая тень, брошенная на этот статус, вызывает не меньший резонанс (достаточно вспомнить шумиху в прессе, связанную с делом «Маргариты"-Кристы Вольф в службе госбезопасности, атаки на Гюнтера Грасса и других маститых западно-германских писателей, защищавших в литературном споре своих восточнонемецких коллег). Тем не менее внимание критики распределяется не равномерно. Если пресса не обходит в своих рецензиях ни одного из вышеназванных авторов, то литературоведение более избирательно. В мире критики говорят о новой волне интереса к творчеству Кристы Вольф, что объясняется солидной временной дистанцией после дебатов периода объединения Германии («ЬкегаШгБ^ек») и появления в 1996 г. «Медеи» — её первого романа после «Кассандры"(1983), а также к творчеству Гюнтера Грасса, получившего в 1999 г. Нобелевскую премию за «Жестяной барабан». К сожалению, творчество С. Гейма незаслуженно считается «малолитературным», и только в последнее время можно говорить о возобновлении к нему интереса после долгого перерыва, что, возможно, связано с публикацией его романа «из стола» «Архитекторы», где он пролежал 35 лет. На каждом из авторов и их «судьбе» в мире критической литературы следует остановиться более подробно.

Гюнтер Грасс — одно из самых громких имен западной литературной сцены. Очередной ажиотаж вокруг его имени связан с присуждением Нобелевской премии в 1999 г., которую пророчили писателю сразу после выхода в свет романа «Жестяной барабан» (1959). Количество исследований по его творчеству в немецкой германистике в буквальном смысле слова необозримо. Особое внимание уделялось следующим аспектам: жанрово-теоретическому, мифологическому, психологическому, в последнее время философскому и теологическому, а также технике повествования1. Что касается рецензий и.

1 Ф. Нойхауз в связи с этим говорит о необходимости комплексного исследования грассовского творчества и недостаточном внимании к общим контекстам (Neuhaus V. Gunter Grass. Sammlung Melzler. 1992. Bd. 179. S.18. других публикаций в прессе: интервью, отзывы, дебаты, политические выступления, то для них, пожалуй, необходим^солидный.архив.- Понтер Грасс кроме литературной активно занимался в 60 — 70-е гг. общественной деятельностью (участие в избирательных кампаниях 1965, 1969 гг.), и к его мнению по разнообразным политическим и общественным проблемам с интересом прислушиваются до сих пор. О невозможности исследователю Грасса «начинать с самого начала» говорит Д. Штольц в связи с многочисленными сочинениями и работами1. Книше предостерегает от потери ориентации в море критической литературы. Однако до 1975 года состояние исследованности творчества «полихистора» Гюнтера Грасса Г. Кельп-Кауфманн3, автор диссертации по грассовскому творчеству (вопросы взаимодействия литературы и политики), охарактеризовала как «безнадежное».

Отечественные исследования немногочисленны. Наиболее фундаментальное из них — это диссертация Е.М.Крепак4, которая посвящена прозе Г. Грасса 70-х гг.(1987) и в которой среди других произведений этого периода анализируется «Встреча в Тельгте». Обзор творчества Грасса и наиболее важные вехи его биографии представлены в предисловии А. Карельского5 к сборнику «Кошки-мышки». Статья Р.Ф.Яшенькиной6 представляет интерес с точки зрения определения жанровой природы повести. Кроме того, есть ряд журнальных и газетных заметок, не заслуживающих внимания применительно к анализу «Встречи в Тельгте"7.

В определенном смысле можно говорить о необходимости жанрово-поэтологического анализа повести «Встреча в Тельгте» в контексте литературного процесса в Германии в 70 — 80-е гг. Традиционно «Встреча в Тельгте» рассматривается в рамках грассовского творчества в целом, при чем довольно бегло (в сравнении с хрестоматийной «Данцигской трилогией» и монолитными объемными романами «Камбала», «Крысиха», «Широкое поле»).

1 Stolz D. Vom privaten Motivkomplex zum poetischen Weltentwurf: Konstanten und Entwicklungen im literarischen Werk von Gunter Grass (1956;1986). Wurzburg: Konigshausen und Neumann, 1994. S.13.

2 Stolz D. Op. cit. S. 14.

3 Celp-Kaufmann G. Gunter Grass. Eine Analyse des Gesamtwerkes unter dem Aspekt von Literatur und Politik.

Kronberg, 1975. S. 10.

4 Крепак E.M. Проза Гюнтера Грасса 70-х годов: Дис. канд.фил.наук. Л. 1987.

5 Карельский А. Предисловие // Грасс Г. Кошки-мышки. М. 1985.

6 Яшенькина Р. Ф. Авторская позиция и особенности повествования в исторической повести Гюнтера.

Грасса «Встреча в Тельгте"// Проблемы метода и поэтики в зарубежной литературе XIX — XX веков.

Пермь. 1987.

7 Литературная газета. 1999. № 40- Новое время 1999. № 40- Театр. 1989. № 12- Иностранная литература. 1989. № 1.

Вместе с тем не существует на данный момент единого мнения по вопросу о том, насколько вписывается «Встреча в Тельгте» в, западно-немецкую и общенемецкую линию литературного развития. Так, Вернер Хофмайстер1 считает, что повесть на фоне преобладающей в 70-е гг. тенденции к психологизации внутренней жизни является «благотворно экстравертным» исключением. Антон Кретли2, напротив, видит в исторической репрезентативности повести доказательство процесса литературного единения, который начинается уже в 70-е гг.

Вопрос определения жанровой природы «Встречи в Тельгте» тоже остается на сегодня открытым. В целом мнения можно поделить на две группы. Часть рецензентов склонна видеть в повести ввиду преобладания аллегорического начала своего рода «историзированную копию литературы Германии» периода конца Второй мировой войны и устанавливать определенные параллели между поэтами барокко и членами группы '47 (в основном это первые литературно-критические отклики на публикацию произведения)3. Профессиональные критики и литературоведы придерживаются мнения, что такой подход является несколько односторонним, хотя и не отрицают притчевости произведения. Так, Г. Формвег рассматривает «Встречу в Тельгте» как «примиряющую сказку», «ненавязчивую утопию"4, но не историческую повесть. С ним соглашается и X. Диттбернер. По его мнению, Тельгте как место встречи поэтов-это некое «утопическое место», где литература первоначально обрела свое общественное значение и где находятся корни поэтики Грасса5. Основной термин, используемый исследователями при определении жанра «Встречи в Тельгте», — понятие фикции. При этом фикция рассматривается двояко: как соответствующий изображаемой эпохе вымысел и как «анахронизм» (М.Райх-Раницки). Вымышленная Грассом встреча абсурдна по своей сути, т.к. выступить с идеей организации подобного собрания в условиях Тридцатилетней.

1 Hoffmeister W. Dach, Distel und die Dichter. Gunter Grass" 'Das Treffen in Telgte" // Zeitschrift fur deutsche.

Philologie. 1981. № 100. C. 286.

2 Krattli A. In Telgte und nirgends. Literaturgeschichte als Fiktion bei Gunter Grass und Christa Wolf //.

Schweizer Monatshefte. 59 (1979). H 1. S. 130, 470−472.

3 Ruhle A. Was macht die Gruppe '47 im 30jahrigen Krieg? // Munchener Merkur. 7./8.04. 1979; Drode H.

Gegenwart unter barocker Fassade // Mannheimer Morgen. 6.04.1979. № 81- Grunwald P. Gruppenbild mit Masken Welt am Sonntag. 1979. № 20 (20. Mai) — «Die Gruppe '47 von 1647» // Der kleine Bund. 1979. № 282.

1.Dezember) — Schneider R. Eine barocke Gruppe'47 // Der Spiegel. 1979. № 14.

4 Vornweg H. Gunter Grass. Hamburg: Rowohlt. 1986. S. l 11.

5 Dittbemer H. Das Gedicht als Werkstuck// Text+Kritik. Zeitschrift fur Literatur / Hrsg. von H.L.

Arnold. H. 1: Gunter Grass. 1988. 6.Aufl. S. 20. войны равнозначно добровольному признанию себя сумасшедшим (М.Райх-Раницки)1. Таким образом, «Встреча в Тельгте» — это «утопия, обращенная в прошлое», «сказка о дружных поэтах». Противоречие вымысла фактам отмечает и А. Хаслингер, характеризуя повесть как «пример каузальной поэзии», историчность которой носит барочный характер и редуцирована до структурных гомологий с современностью. Подобные рассуждения мы находим у Кельп-Кауфман, Ремпе-Тимана3 (который видит в подобном структуралистском подходе мифологизацию истории в повести как форму возможного) и у Нойхауза. Последний считает, что «Встреча в Тельгте» — это попытка Грасса выдумать «более точные факты» и создать аисторичный контрпроект4. История как контристория в творчестве Грасса, согласно В. Фильцу, предполагает вымышленные и в определенной мере более точные факты, чем те, которые официально признаны. Таким образом автор может создать более динамичный образ истории5, чему способствует и грассовский метод изображения истории «снизу», по замечанию К. Штальбаума6. На соотношении исторической правды и вымысла фокусирует свое внимание также М.Дурцак. На примере художественного образа Гарсдерфера он делает вывод, что образ поэта изображен исторически достоверно. Сделанные Грассом добавления хотя и отражают поэтологическую позицию автора, тем не менее не противоречат аутентичной информации, а дополняют её7.

Более однозначны определения жанра повести в работах отечественных исследователей. Р. Ф. Яшенькина характеризует «Встречу в Тельгте» как историческое произведение и видит в нем «говорящую историю», «жизненный поток», «само время», отмечая при этом, что историческая реконструкция не о является самоцелью писателя. А. Карельский говорит о повести-притче, которая имеет «серьезные основания называться исторической"9. Е.М.Крепак10 считает,.

1 Reich-Ranicki М. Gunter Grass. Zurrich. 1992. S.122, 123, 130.

2 Haslinger A. Gunter Grass und das Barock// Gunter Grass/ Hg. von R. Wolf, Bonn. 1985. S. 75, 80, 84.

3 Rempe-Thiemann N. Gunter Grass und seine Erzahlungsweise: zumVerhaltnis zwischen Mythos und literarischer Struktur. Bochum: Brockmeyer, 1992 (Bochumer germanistische Studien. Bd.2). S. 135, 141.

4 Neuhaus V.Op. cit. S. 147−149.

5 Filz W. Dann leben sie noch heute? Zur Rolle des Marchens in «Butt» und «Rattin» // Text+Kritik. Zeitschrift fur Literatur //Hrsg. von H.L. Arnold. H. 1, Gunter Grass. 1988. 6.Aufl. S. 94.

6 Stallbaum K. Literatur als Stellungsnahme// Ibid. S.39.

7 Durzak M. Harsdorfer Variationen. Zur Barockrezepton in «Das Treffen in Telgte» von Gunter Grass// Georg.

Philipp Harsdorfer: ein deutscher Dichter und europaischer Gelehrter/ Hrsg. von H.M. Battafarano. Bern, Berlin,.

Frankfurt/ M" New York: Lang, 1991.S. 367.

8 Яшенькина Р. Ф. Авторская позиция. Ор. cit. С. 147,150.

9 Карельский А. Предисловие// Ор. cit. С. 27.

10 Крепак E.M. Проза Гюнтера Грасса. Ор cit. С. 154, 188. что до Г. Грасса исторического романа в ФРГ не было и что историческая тема — осьграссовского творчества. Она отмечает^ также измененияклассическоймодели историзма во «Встрече в Тельгте», обусловленные пониманием истории Грассом. Обращение с историей автора свободно, даже произвольно: вымышленное тесно переплетается с документальным, официальная история растворяется в частных и бытовых историях. На основе этих наблюдений Е. М. Крепак пишет о «приватизации» истории и «мнимом историзме».

Поэтому совершенно прав М. Дурцак, говоря об эстетической многомерности повести «Встреча в Тельгте"1. Существует масса расхожих толкований (ЬеБеаЛеп), преодолеть которые является не простой задачей для диссертационного исследования (в то же время «книга превосходно подходит для диссертационной темы» как авторитетно • заявил Марсель Райх-Раницки)2. Наряду с этим нужно отметить царящее среди критиков единодушие в том, что «Встреча в Тельгте», безусловно, одно из самых выдающихся мастерских произведений писателя, в котором он отказался от эпатажа и прочих свойственных ему провокаций. «Более миролюбиво Г. Грасс не писал никогда, это самая безобидная и добродушная из его книг"3.

Криста Вольф — писательница, которая уже с 1963 г. (год публикации «Расколотого неба») считается автором Германии. Несмотря на малый интерес читательской публики ФРГ в 50 — 60-е гг. к книжному рынку ГДР, её книги пользовались успехом в обоих немецких государствах. Возможно, потому, что техника повествования и постановка проблем хотя внешне и соответствовали намеченному «биттерфельдовскому пути», тем не менее воспринимались в л официальных кругах Демократической Республики весьма критично. Творчество Кристы Вольф всегда представляло интерес для исследований литературоведов как в ГДР, так и в ФРГ. Поэтому одной из задач современной литературной науки является анализ предшествующих этапов научных исследований. В 1995 г. вышла в свет библиография критической литературы.

1 Durzak M. Harsdorfer Variationen. Zur Barockrezepton in «Das Treffen in Telgte» von Gunter Grass// Georg Philipp Harsdorfer: ein deutscher Dichter und europaischer Gelehrter./ Hrsg. von H.M. Battafarano. BernBerlinFrankfurt/ M.- New York: Lang. 1991. S.367.

2 Reich-Ranicki M. Op.cit.

3 Baumgart R. 300 Gramm wohlabgehagene Prosa// Suddeutsche Zeitung/ 1979. № 103 (5./6. Mai). S. 132.

4 Autorenlexikon deutschsprachiger Literatur des 20. Jahrhunderts/ Herausg. von M. Brauneck unter Mitarbeit von W. Beck. Hamburg: Rowohlt, 1995. S. 858. под редакцией Хенк де Вильд, в которой работ только по интересуемой нас повести «Кассандра» более ста наименований1.

Публикация «Кассандры"(1983) сразу вызвала как в Германии, так и за рубежом значительный отклик. Однако Стефани Риссе отмечает, что дискуссия вокруг произведения разгорелась еще до его появления и была вызвана лекциями, прочитанными Кристой Вольф в университете Франкфурта-на-Майне в 1982 г. Тираж книги был огромен, её называли «самой успешной книгой» Кристы Вольф, «культовой книгой целого поколения». Р. Реннер давал прогноз, что «Кассандра» для Кристы Вольф означает конец авторства5, подобные ожидания связывают теперь с её новым романом «Медея» (1996)6. С публикацией «Медеи» появляется новая волна сравнительных интерпретаций «Кассандры"7, которая, по замечанию Кристины Фосс, и через 13 лет остается «необыкновенной книгой"8.

Среди традиционных публикаций в первую очередь необходимо назвать неоднократно переиздаваемый сборник «Text+Kritik». В четвертое9 издание вошли статьи и интервью, посвященные разным аспектам творчества Кристы Вольф. Большинство из них объединяет проблема статуса писательницы после политических событий 1990 г. и разгоревшегося так называемого «литературного спора». Этому вопросу посвящены статьи Х. Бёттигера «Угроза и приманка одновременно», X. Гидеон «Ногтевая муштра», Дитер Аккер «Что останется. Что лежит в основе моего государства и отчего оно погибнет», Томаса Вольфарта «Дикая бездна». В последних двух работах ставится вопрос о политической ангажированности Кристы Вольф, о нарастающем в 70 — 80-е гг. ощущении тупика с вопросом о том, как это повлияло на поэтику произведений данного периода. «Обращает на себя внимание, — пишет Д. Аккер, — что в творчестве К. Вольф последних лет (повестях «Нет места нигде», «Кассандра»,.

1 Wild H. Bibliographie der Sekundarliteratur zu Christa Wolf. Frankfurt/M.- BerlinBernNew YorkParis;

Wien: Lang, 1995.

2 Risse S. Wahrnehmen und Erkenntnis in Christa Wolfs Erzahlung «Kassandra». Pfaffenweiler:

Centaurusverlagsgesellschaft. 1986 (Reihe Sprachund Literaturwissenschaft. Bd. 16), S.4.

3 Стефан А. и Маузер В.// Erinnerte Zukunft: 11 Sutdien zum Werk Christa Wolfs/ Hrsg. von Mauser,.

W. Wurzburg: Konigshausen und Neuhaus. 1985, S.7.

4 Ibid. S. 10.

5 Erinnerte Zukunft. S. 285.

6 Voss Christina L. Projektionsraummythos bei Christa Wolf. S. 253.

7 Roser B. Mythenbehandlung und Kompositiontechnik ¦ in Christa Wolfs «Medea. Stimmen.» Frankfurt/ M.;

BerlinBernBruxellesNew YorkWien: Lang, 2000 (Munchener Studien zur literarischer Kultur in.

Deutschland. Bd. 32) и диссертация Voss, Christina L. Projektionsraummythos bei Christa Wolf.

8 Text+Kritik. Zeitschrift fur Literatur /Hrsg. von H. L. Arnold. Christa Wolf. 4. Aufl. 1994. H.46. S. 230.

9 Text+Kritik. 1994. H.46.

Что остается" и эссе) определяющим становится тип одинокой женщины, предоставленной самой себе"1. Т. Вольфарт отмечает способность Кристы Вольф тонко воспринимать происходящее вокруг и говорит о двух способах реализации пережитого в её произведениях. Во-первых, это «сейсмографическая точность» в фиксации исторической ситуации в её тенденциях (общественной и психологической приметой начала 80-х гг., по замечанию Т. Вольфарта, становится «настроение конца времени», которое положено в основу повести «Кассандра»). Во-вторых, несмотря на трезвое восприятие действительности, Криста Вольф не желает отказываться от идеального представления об л общественном устройстве, положенном в основу социальной модели ГДР. Этим объясняются утопические настроения писательницы, которые нашли отражение в том же произведении («женщиной, которая верит в утопию», называет Кристу Вольф Хельга Гребинг). Наблюдения Т. Вольфарта находят подтверждение в беседе Биаты Пинкернайль с Гюнтером де Бройном и Фритцем Раддатцом («Беседы о Кристе Вольф»), На вопрос Б. Пинкернайль о том, можно ли поставить произведения Кристы Вольф 70−80-х гг. в контекст немецкой традиции интроспекции (Innerlichkeit), для которой характерен уход от общественных проблем и погружение во внутренний мир отдельного человека, Г. де Бройн отвечает возражением, ибо, по его мнению, в такой формулировке недооценивается политический аспект творчества Кристы Вольф. Вместе с тем Г. де Бройн отмечал, что нельзя отрицать разочарования писательницы в политических идеалах. Ф. Раддатц видит в книгах этого периода «поворотный пункт», «пробуждение», которые знаменуют собой попытку преодолеть «искаженное мышление» («verfuhrtes Denken»)3. Об этом же пишет и Фрауке Майер-Гозан: «.с середины 70-х гг. утопические ценности, определяющие в текстах Кристы Вольф, приобретают наступательное («offensiv») значение"4. Автор статьи считает необходимым отметить, что особенностью стиля Вольф является техника «поиска следов» («Spurensuche»), т. е. реконструкция времени, настоящего или прошедшего, ориентированная на связь факта с опытом, непосредственное восприятие индивида. Эту особенность письма К. Вольф Манфред Йегер обозначает категорией «субъективная аутентичность» (термин.

1 Text+Kritik. 1994. Н.46. S. 90.

2 Text+Kritik. 1994. Н.46. S. 105.

3 Text+Kritik. 1994. H.46. S. 9−15.

4 Ibid. S. 27.

Кристы Вольф), которую он определяет как путь к новым образам через опыт собственных переживаний1. Писать «от себя и о себе» — такой подход ведет к неразрешимому противоречию: всегда быть правдивым, даже в своих заблуждениях.

Наибольший интерес для данного исследования представляют статьи Хайнца-Петера Пройсера «Проекции и непонимания» и Ирены Хайдельберг-Леонард «Литература о женщинах — женская литература?». Хайдельберг-Леонард пишет о литературной практике и эстетической теории Кристы Вольф и видит исходную посылку писательницы в стремлении показать способы самореализации женщины, её борьбу за автономию и преодоление «женской „болезни“ раскола», неизбежной в мужском обществе. Все героини Кристы Вольф не идут дальше «феминистической фазы протеста», т.к. путь к себе для них возможен только через «технику умерщвления». Даже Кассандра не смогла преодолеть противоречия мысли и чувства. Мысль о матриархате побеждает чувство к Энею. Кассандра предпочитает смерть и становится «классической героиней». И. Хайдельберг-Леонард заключает: «Общественная рамка остается той же, меняется только картина: на место „скота Ахилла“ встает Кассандра». Исключение составляет, пожалуй, Каролина Гюндероде — романтическая писательница (1780−1806), — которой Криста Вольф посветила эссе и рассказ и творчество которой является, по мнению Кристы Вольф, прообразом творческого пути Ингеборг Бахманн (австрийская поэтесса и прозаик, 1926— 1973)3. К критическому материалу относится также статья Х. П. Пройсера «Проекции и непонимания», в которой автор критикует не столько само произведение, сколько западных рецензентов, упрекая их в проекции собственных интересов на текст и в почти намеренном непонимании «Кассандры», что делает возможным включение текста в современный дискурс. Таким образом, по утверждению Пройсера, традиционная критика н сосредоточила внимание на несуществующих,^{примысленных} аспектах повести. Не менее резкие упреки «звучат в адрес Кристы Вольф. Во-первых, это редукционизм повести и её автора в сравнении с заявленной в «Предпосылках» программой. Во-вторых, «Кассандра» объявляется «редким случаем работы по справочному пособию», его адаптацией для художественного чтения. Однако и.

1 Ibid. S. 42,46.

2 Ibid.

3 Text+Kritik. 1994. Н.46. S. 131. сам автор статьи не до конца последователен. Если повесть является «резервуаром» для интерпретаций, то остаётся непонятным, почему он настаивает на прочтении произведения как попытки Кристы Вольф «узаконить романтически-консервативный социализм», плавно сменяемый феминизмом1.

Отправной точкой для любого исследователя творчества Кристы Вольф л является сборник статей «Память о будущем», который был издан Вольфрамом Маузером в 1985 г. с целью представить разные подходы к творчеству Кристы Вольф. Большинство предлагаемых в нем публикаций посвящены «Кассандре», при анализе которой авторы используют разные методологические подходы: историко-ориентированный, дискурсионный, психологический, структуралистский. Проблемы языка и стиля выходят на первый план в работах Л.

Ирмгард Рёблинг и Герхарда Нойманна. О глубоком проникновении в языковые пласты, о роли языка в процессах формирования и расщепления личности пишет Ирмгард Рёблинг. Герхард Нойманн видит в археологии голоса Кассандры реализацию языка, альтернативного стандартной логике разума. Основным принципом реконструкции мифологически далекого прошлого в «Кассандре», по мнению Г. Нойманна, является восстановление картины чувственного опыта, языка тела. Языковые аспекты тесно связаны с психологическим дискурсом. В статье Рольфа Понтера Реннера4 рассматриваются принципы работы над мифологическим проектом «Кассандра» сопоставительно с методами Т. Манна и П.Хандке. Оценка Реннером психологизации мифа в повести звучит критично: «взрывной потенциал» мифологического образа Кассандры редуцируется «психологическими константами», с которыми работает Криста Вольф. История троянской царевны превращается в историю молчания, лишенную утопической силы. Бернхард Грайнер5 исследует психологизм содержания в повести «Кассандра». Он выдвигает тезис о том, что основополагающий метод творчества Кристы Вольф направлен на «потрясение инстанции «я» «. Анализ этой структуры позволяет вскрыть тесную психологическую связь между Кристой Вольф и её героинями и установить, что сложное взаимодействие сознательного и бессознательного в кризисе личности ведет к расширению.

1 Ibid. S. 68−82.

2 Erinnerte Zukunft. 11 Skidien zum Werk Christa Wolfs/ Hrsg. von W. Mauser. Wurzburg: Konigshausen und.

Neuhaus. 1985.

3 Cm: Irmgard Roebling «Hier spricht keiner meine Stimme, der mit mir stirbt.», Gerhard Neumann «Christa.

Wolf: Kassandra. Die Archaologie der weiblichen Stimme" .

4 Cm: Renner R. G. Mythische Psychologie und psychologi scher Mythos. Zu Christa Wolfs Kassandra.

5 См.: Greiner B. Mit der Erzahlung gehe ich in den Tod. границ знания человека о себе (например, статья Кристель Цальманн «Образы детства — проза на грани сознания"1). Шок или глубокое потрясение является исходной точкой для работы памяти и становления автономного субъекта, а значит, и повествования, считает Гутьяр Ортруд. Путь к себе становится возможен через воспоминание, вскрытие неосуществленных вариантов прошлого. Такая «траектория повествования» требует «незакрытого исторического контекста», понимания взаимопроникновения временных пластов, поэтому Криста Вольф выбирает образы из прошлого, у которых было отобрано слово, и возвращает им голос. О новой перспективе повествования Кристы Вольф пишет и Ютта Маркс3: это рассказ с точки зрения побежденных и проигравших как поиск нереализованных возможностей истории. Интерес к неосуществленным альтернативам диктуется, по мнению Вольфрама Маузера4, радикальным неприятием героинями Кристы Вольф традиционных форм жизни как нежизнеспособных, поэтому «немецкие биографии» превращаются в «немецкие виды смерти» (Генрих Клейст, Каролина фон Гюндероде, Ингеборг Бахманн). Привлечь читательское внимание, традиционно ориентированное на официальную историю, к субъективно переживаемым историям, которые зачастую не совпадают с официальными выводами, и показать, что историю делают не фактывымысел иногда оказывается более правдивым, — в этом видит историческое значение произведений Кристы Вольф Хайнц-Дитер Вебер5 (автор анализирует поэтологические особенности воплощения г вымысла, прослеживает в творчестве Кристы Вольф традицию Р. Музиля и Ф. Достоевского). Какие бы проблемы ни рассматривалась в статьях авторов данного сборника, все они могут быть объединены мыслью Генриха Мора6: творчество Кристы Вольф для читательской публики и литературоведов — это одновременно знаменатель и реакция на современные события.

Тесная взаимосвязь истории и современности лежит в основе интереса Кристы Вольф к мифу — это сквозной тезис Сони Хицингер в разделе её монографии, посвященном повести «Кассандра"7. Её автор вслед за Кристой.

1 См.: Zahlmann Ch. Kindheitsmuster — Schreiben an der Grenze des Bewusstseins.

2 CM.:Ortrud G. 'Erinnerte Zukunft'. Gedachtniskonstruktion und Subjektkonstitution im Werk Christa Wolf.

3 См.: Marx J. Die Perspektive des Verlierers — ein Utopischer Entwurf.

4 См.: Mauser W. «Gezeichnet zeichnend» Tod und Wandel im Werk Christa Wolf.

5 См.: Weber H.-D. «Phantastische Genauigkeit». Der historische Sinn der Schreibart Christa Wolfs.

6 См.: Mohr H. Die zeitgema? e Autorin — Christa Wolf in der DDR.

7 Hizinger S. «Literatur heute muss Friedensforschung sein». Voraussetzungen einer Erzahlung: Kassandra/ H.

S. Christa Wolf. Stuttgart: J.B.Metzler, 1986 (Sammlung Metzler: Realien zur Literatur. Bd. 224).

Вольф видит в мифе большой критический потенциал и попытку плюрализации возможностей познания, необходимую для преодоления искажений рационализма Просвещения. Т. Хёрнигк1 пишет о том, что сама историческая ситуация 70−80-х гг. — ощущение близости атомной катастрофы — как бы «подталкивает» писательницу к мифу. Таким образом, обращение к истории следует рассматривать не как бегство от действительности, а как «взгляд вперед». Генезис мифа и истории делает повесть своего рода исследованием возможностей для действий отдельного человека.

Для Т. Хёрнигк «Кассандра» — попытка реализовать эстетическую стратегию, альтернативную традиционной — аристотелевской, — «эстетику противостояния» (П.Вайс). Эту поэтическую способность Кристы Вольф Х. Диттвернер называет её «вторым искусством» — способность идти непроторенными путями в самые глубины внутреннего мира человека, опираясь на потенциал аутентичного опыта, который способен взорвать любые догмы .

Это книга о настоящем", — утверждает Шоро Пак3- он полагает, что Криста Вольф использует миф для анализа современных проблем. Поэтому Ш. Пак рассматривает «Кассандру» как повесть-миф, в основу которой положены утопическая модель и поворотный исторический момент. Б. Шулер ставит на первый план аллегоризм повествования. Она считает, что миф помогает автору «Кассандры» вскрыть познавательный потенциал, заложенный в действительности. Это попытка «новой прозы» овладеть' «новой действительностью», которая оказывается утопичной. Константные элементы, характерные для древних мифов и современной истории, позволяют прочитать повесть как «психограмму истории возникновения власти». Обращение к далекому прошлому и его анализ необходим для определения перспектив развития будущего.

Уже в 1986 г. С. Риссе заявляет в своей работе5 о попытке анализа «Кассандры» без политической подоплеки, т.к. сама тематика произведения взрывает узкие политические границы. По мнению С. Риссе, обращение к мифу.

1 HOrnigk Т. Mythos und Zivilisation/ Н. Т. Christa Wolf. Gottingen: Steidl. 1989. 3.Aufl. S. 206.

2 Dittberner H. Zu Christa Wolfs Kunst. Eine Laudatio// Ndl. Zeitschrift fur deutschsprachige Literatur. Berlin:

Aufbau. 01.2000. H.529. S. 140.

3 Pak S. Kassandra-Projekt// P. S. Probleme der Utopie bei Christa Wolf. Frankfurt/ M.: Lang. 1989.

4 Schuler B. Phantastische Authentizitat. Wirklichkeit im Werk von Christa Wolf. Frankfurt / M.: Lang. 1988.

Europaische Hochschulschriften). S. 4, 218.

5 Risse S. Wahrnehmen und Erkenntnis in Christa Wolfs Erzahlung «Kassandra». Pfaffenweiler:

Centaurusverlagsgesellschaft. 1986 (Reihe Sprach-und Literaturwissenschaft. Bd. 16). S. 6, 16.

К.Вольф нужно рассматривать как знак времени — кризис рационального мышления, ревизию духовной традиции Европы. Поэтому «Кассандра» — это поиск истоков женской истории и попытка переосмыслить её нереальное, неисторическое современное существование по требованию «моральной памяти».

Ф. Церциньяни1 исследует в своей монографии категории бытия и геройства в произведениях К. Вольф «Расколотое небо» и «Кассандра», главное сходство которых он видит в самопожертвовании главных героинь. Такой выбор интерпретируется автором монографии как становление нового героического культа — абсолютная верность идеалу, которая требует личной жертвы. Новая героиня Кассандра являет пример для возможных последователей, это и составляет её надежду и основу концепции героического понимания бытия, -так заключает свои рассуждения Ф.Церциньяни.

Исследование Б. Розер2 также носит компаративный характер: в нем сравниваются два мифологических проекта Кристы Вольф ¿-Кассандра" и «Медея». Б. Розер стремится проследить изменения в поэтике писательницы, рассматривая оба произведения как «параллели», и делает вывод, что «вольфовское понимание мифа» остается неизменным. Это мнение разделяет и К. Фосс3: В «Медее» мифологическая концепция Кристы Вольф не получает дальнейшего развития, роман «Медея» мог бы быть «необыкновенной книгой, если бы не было «Кассандры». Тем не менее К. Фосс считает важным проанализировать «Кассандру» и «Медею» в синхронии, т.к. оба произведения являются зашифрованным пониманием Кристы Вольф ситуации в Германии до и после её объединения, и такой исследовательский подход дает возможность искать ответы на самые актуальные вопросы времени. Отмечая многочисленность критических работ по творчеству К. Вольф и повести «Кассандра» в том числе, Р. Николаи4 видит свою задачу не в очередной интерпретации повести, а в разборе «Кассандры», который должен помочь понять произведение, т. е. в дидактизации повести с рецепционно-исторической.

1 Cerciani F. Existenz und Heldentum bei Christa Wolfs «Der geteilte Himmel» und «Kassandra». Wurzburg:

Konigshausen und Neuhaus. 1981. S. 19, 132.

2 Roser B. Mythenbehandlung und Kompositiontechnik in Christa Wolfs «Medea. Stimmen.» .

Frankfurt/ M.- BerlinBernBruxellesNew YorkWien: Lang, 2000 (Munchener Studien zur literarischer Kultur in Deutschland. Bd. 32). S. 33.

3 Voss Ch. L. Projektionsraummythos bei Christa Wolf. Lang, 2000.

4 Nicolai R. Christa Wolf, Kassandra: Interpretation.- 2.Aufl. Munchen: Oldenbourg, 1991(01denbourg.

Interpretationen. Bd. 46). точки зрения. Особое внимание обращает Р. Николаи на двойную хронологию и «поливалентность повести-сетки», её открытый характер, что связано с особой манерой письма Кристы Вольф, которое она сама называет «женским письмом».

В отечественной литературной критике повесть Кристы Вольф «Кассандра» вызвала заслуженный интерес. В 90-е гг. творчество Кристы Вольф стало предметом диссертационных исследований. П. А. Гуров исследует соотношение истории и современности в художественном мире писательницы в обозначенный период1. В результате анализа повестей «Нет места. Нигде», «Кассандра», Франкфуртских лекций и эссе о женщинах романтической эпохи автор диссертации обнаруживает в прозе Кристы Вольф 70 — 80-х гг. приметы мифотворческого мышления, которые, на его взгляд, являются результатом критического неприятия современной культуры и мышления. Исследованию Л жанровой природы повести «Кассандра» посвящена диссертация Б. Д. Вреде, в которой написание повести рассматривается как движение к новому мифу. Размышления автора вышеназванной диссертации (1998) перекликаются с идеями статьи Р. Ф. Яшенькиной, опубликованной ещё в 1988 г. 3, которая обращает внимание на сложную жанровую природу повести. По определению Р.Ф. Яшенькиной^ «Кассандра» — это «историческое повествование философской, притчево-интеллектуальной и одновременно социально-политической направленности», повесть-миф, в которой миф является «языковым способом постижения прошлого» и дает выход на новый характер" художественного времени. Исследуя новое в особенностях хронотопа литературы XX в., Н. С. Лейтес обращается к повести Кристы Вольф «Кассандра» как к примеру художественной реализации целостного времени и взаимодействия исторически-конкретного изображения с вечными образами. Г. С. Руцкая исследует проблемы трагического в произведении с мифологическим стержнем, в котором писательница осовременила прошлое4. Основная жанровоопределяющая и задающая эмоционально-оценочный тон.

1 Гуров П. А. История и современность в художественной и эссеистической прозе Кристы Вольф 70−80-х годов: Дис. канд. филол. наук. М. 1993.

2 Вреде Б. Д. Мифопоэзис Кассандры в одноименной повести Кристы Вольф: Дис. канл. филол. наук. Омск, 1998.

3 Яшенькина Р. Ф. Повесть Кристы Вольф «Кассандра"(история, миф и литературная традиция)// Традиции и взаимодействия в зарубежной литературе XIX — XX веков. Пермь, 1988.

4 Руцкая Г. С. Повесть Кристы Вольф «Кассандра» // Поэтика драматического и трагического в антивоенной немецкой прозе второй половины XX века. Пермь, 1998. тема «Кассандры» — это тема нравственности. Нравственный абсолютизм героини дает основание для трактовки её образа как трагического.

Спектр интерпретаций повести Кристы Вольф «Кассандра» кажется необозримым. Предпринятая попытка их охвата и анализа убеждает в том, что наиболее актуальной является проблема определения жанра.

Стефан Гейм — неудобный и противоречивый представитель литературы ГДР. Его имя хорошо известно, известность эта приобрела ореол скандальности после публикации Геймом в ФРГ романа «Пять дней1 в июне» о берлинских событиях 17 июня 1953 г. Последующие свои произведения писатель был также вынужден публиковать в Западной Германии и платить за это в ГДР штрафы за нарушение закона о валюте. Эта ситуация неоднократно служила для западных рецензентов поводом для острых политических шуток об экономических методах ГДР, а для правительства ГДР поводом для репрессивных мер, направленных против строптивого автора (запрет на публикации произведений, написанных после 1960, и исключение из союза писателей в 1976).

В связи с данным положением писателя в ГДР был предпринят сходный ряд аналогичных мер и в Советском Союзе: после 1961 г. его произведения больше не издаются, а имя его практически обходится молчанием1. Таким образом, до 90-х гг. Стефан Гейм являлся автором, творчество которого интересовало, пожалуй, только германистов (интерес этот, однако, не имел широкого резонанса). Ситуация, возможно, несколько изменилась с публикацией перевода его романа «Книга царя Давида» (1972) в «Иностранной литературе» в 1990 г. и л с последующим выходом в свет перевода романа «Агасфер» (1981) в 1994 г .

Этот пробел в отечественной истории немецкой литературы существует до сих пор, что позволяет говорить об особой актуальности исследования творчества Стефана Гейма. В данной работе будут рассмотрены романы «Книга царя Давида» и «Агасфер» с целью внесения корректив в существующие представления об истории литературы ГДР и жанрово-типологической характеристики исторических повествований.

1 Ряд немногочисленных публикаций в 50-е гг.: Октябрь. 1950. № 9- Новый мир. 1950. № 10- Звезда. 1956. № 4- Иностранная литература. 1961. № 8.

2 Последний роман сразу получил отклик, о чем свидетельствуют статьи Г. Г. Ишимбаевой: Трансформация библейского мифа в литературе постмодернизма// Вестник Челябинского ун-та. Сер.2. Филология. 1997. № 1. С. 144−150, а также Переосмысление традиций// Иностранная литература. 1995. № 9. С. 214−218.

Исследованность геймовского творчества в Германии также не может быть признана удовлетворительной. Для большинства работ и рецензий характерен односторонний подход. Основой акцент критики делают на политическом аспекте произведений (исключение, пожалуй, составляет Вальтер Дитрих, его как специалиста по Ветхому Завету интересует прежде всего вопрос о степени соответствия мифологической основы романа библейской легенде)1. Кроме того, считается, что произведения С. Гейма не самый интересный материал для литературоведческого исследования.

Такой взгляд закрепился с легкой руки Р. К. Цахау, автора диссертации.

О 1.

1978) и монографии о Стефане Гейме (1982). В монографии он пишет, что Стефана Гейма не особенно интересуют эстетические категории, для него первоочередным является содержание, которое «пребывает в сфере не интересной для литературоведения». Ещё одна более ранняя диссертация Отто Ернста (1965) — политическое «свидетельство холодной войны» — посвящена вопросам полемики С. Гейма с фашизмом, милитаризмом и капитализмом на образном уровне его романов. Наибольший интерес представляют две диссертации, посвященные роману «Агасфер»: «Поэтизация как критика. Новое воплощение образа Вечного жида в романе С. Гейма» Х.-П.Эккера (1987) — «Образ Христа в современной немецкой прозе» Х. С. Кима (1994)4. Ханс-Петер Эккер также отмечает малоисследованность геймовского творчества и незаслуженную предвзятость критики. Эккер считает одной из своих зада"" показать, что эстетический уровень «Агасфера» соответствует самым притязательным вкусам. Он полагает, что будет пересмотрено место писателя в истории немецкой литературы5.

Вальтер Дитрих анализирует библейскую основу романа «Книга царя Давида» (1972) и определяет метод Гейма как метод фактической деструкции, а жанр произведения характеризует как «библейско-исторический политический.

1 Walter D. Von einem, der zu viel wusste. Versuch uber Stefan Heyms «Konig David Bericht» // W.D.: Wort und Wahrheit. Studien und Interpretation alttestamentischer Texte. Neukirchen: Neukirchener Verlag, 1976. S. 44.

2 Zachau R.K. Stefan Heym in Amerika. Eine Untersuchung zu Stefan Heyms Entwicklung im amerikanischen Exil 1935;1952.

3 Zachau R.K. Stefan Heym. Munchen: Beck, 1982. S.12.

4 Ecker H.-P. Poetisierung als Kritik. Stefan Heyms Neugestaltung der Erzahlung vom Ewigen Juden. — Tubingen: Narr, 1987. (Beitrage zur Sprachund Literaturwissenschaft. Bd. 13). Hey-Sook K. Die Jesus-Gestalt in der modernen deutschen Prosa. Koln, 1994.

5 Ecker H.-P. Op. cit. S. 14. роман"1. Сатирический аспект романа подчеркивает Кристиане Бонерт и анализирует сатиру как «структурируемую текстовую систему"2. «Сатирическим памфлетом-притчей» в духе Вольтера или Гуцкова называет роман Р. Михаелис, который считает, что библейская легенда — это только «маскирующая драпировка» политической аллегории «одной революции», не скрывающая тем не менее автобиографического тона. «Лингвосатирическая мимикрия» не мешает определить жанр «Книги». Это политический роман о художнике3. Марсель Райх-Раницки в своей рецензии, не затрудняя себя л определением жанра, категорически отрицает историчность романа. Во-первых, он сомневается в необходимости современного исторического романа, а во-вторых, указывая на малолитературный характер геймовской прозы, отмечает, что история для Гейма — это просто «упаковка» современных критических прогнозов. Р. К. Цахау пишет о «псевдоисторическом» романе Гейма, главная тема которого — избранность писателя богом и протест против политической опеки литературы5. Общий негативный тон откликов и рецензий смягчается статьей Генриха Бёлля6 и компенсируется монографией Михаила Шедлиха7. Бёлль видит в романе «апокрифическое продолжение библии», в котором содержится ответ на вопрос: почему писатели всегда доставляют неприятности. Шедлих называет Гейма человеком «высокого духа» и «гражданского мужества" — он пишет, что его роман — «великий интеллектуальный исторический роман», «кульминация творчества» Стефана Гейма. Такая рецензия появилась после публикации романа в ГДР в 1978 г. — с опозданием в шесть лет.

Более объективные оценки в западной критике вызвал выход в свет романа «Агасфер» (1981) в мюнхенском издательстве «С. Bertelsmann». Отзывы большей частью неоднозначны, но о недостатках говорится редко. Грегор-Деллин1, например, сравнивает грандиозный замысел «Агасфера» с «тематической анемией современных романов» и отдает должное выбору.

1 Walter D. Op. cit. S. 65,67.

2 Dialektik des Anfangs // Hrsg. von P.G. Klussmann, H.Mohr. Bonn: Bouvier, 1986 (Jahrbuch zur Literatur in der DDR. Bd. 5). S. 146,168.

3 Michaelis R. DDR-Roman zwischen den Zeilen. Stefan Heym «Konig David Bericht» // FAZ. 16.06.1972.

Nr. 137. Reich-Reinicki M. Konig David alias Stalin. Stefan Heyms pseudobiblischer Roman// Die Zeit. 18.08.1972.

Nr.33.

5 Zachau R.K. Stefan Heym. Munchen: Beck, 1982. S.78.

6 Boll, Heinrich: Der Lorbeer ist immer noch bitter. / Der Spiegel — Nr.39 — 18.09.1972, s. 158−160.

7 Schadlich M. Titelaufnahmen. Berlin, 1978. материала и философской глубине его обработки. И хотя он считает роман в целом удачным, несмотря на рискованный эксперимент Гейма с образом Агасфера, он не обходит критикой художественный метод автора и его стилистические имитации изображаемых эпох. Петере Юрген считает, что С. Гейм находится под сильным влиянием принципа иллюстративности, характерного для литературы соцреализма, и объясняет этот факт ориентированностью автора на восточно-немецкого читателя2. Несмотря на «развлекательность и поучительность», считает П. Юрген, «Агасфер» проигрывает из-за нежелания автора оставить некоторые вопросы открытыми (весьма спорное, на наш взгляд, утверждение, которое как-то не вяжется с финалом произведения). Иохим Кайзер уже в заглавии своей статьи объявляет роман «неудачей» и объясняет это «огромной честолюбивой претензией» писателя. Традиционны критика языковой стороны и сравнение с «мастерскими» стилистическими имитациями Ветхого Завета у Т. Манна и стиля барокко у Г. Грасса. И. Кайзер оценивает работу Гейма как «кустарную художественность». Этими рецензиями мелкие «пощипывания» критики, пожалуй, и ограничиваются.

Так, Петер Павлик4 особо подчеркивает жанровую комплексность «Агасфера»: «скорее можно сказать, чем эта книга не является, чем-то, что она есть» — и определяет произведение как «роман воззрения и мнения», который, вероятно, замышлялся Геймом как эссе, но для представления своих размышлений и прогнозов автор решил использовать романную форму. В целом речь идет о предстоящей гибели человечества, т.к. мир ни в коем случае «не протянет долго» при настоящем положении дел. С этим определением соглашается Г. Шаде5, который за «игрой со многими масками» видит страдания автора из-за несовершенства человечества. Тем не менее, по Шаде, нельзя говорить об «Агасфере» как об историческом романе. Юрек Беккер в статье, опубликованной в журнале «Шпигель"6, дает развернутый анализ романной структуры «Агасфера» и полагает, что произведение представляет собой опровержение сомнений, высказанных Анной Зегерс по поводу возможности.

1 Gregor-Dellin M. Im Sturz durch die Welten// FAZ. 17.10.1981. Nr.241.

2 Jurgen P. Das Unterste zuoberst zu kehren// Frankfurter Runschau. 27.02.1982.

3 Kaiser J. Schade um so viel Schlaues. Stefan Heyms neuer Roman «Ahasver»: an seinem Reiseanspruch gescheitert// Suddeutsche Zeitung. 5 ./6.12.1981. Nr.280.

Pawlik P. Pallawatsch // Die Zeit. 16.10.1981. Nr.43.

5 Schade H. Ein Spiel in vielen Masken// Deutsches Allgemeines Sonntagsblatt. 6.9.1981. Nr.36.

6 Becker J. Der ewige Jude gibt keine Ruhe // Der Spiegel. 2.11.1981, Nr.45. S. 240−246. создания в современной литературе образа дьявола, который можно было бы сравнить с образами, созданными Т. Манном или Ф. Достоевским. Хей-Сук Ким, автор диссертации об образе Христа в современной немецкой литературе, считает, что перед нами исторический роман социокритичесой направленности, в котором С. Гейм протестует против христианского принципа смирения и отстаивает принцип бунта, критикуя установленный порядок, т.к. «овца, которая дает сожрать себя, укрепляет тем самым порядок волков» (Люцифер) 1. Ханс-Петер Эккер2 анализирует роман с точки зрения соотношения истории, мифа и поэзии, которое составляет особенность «Агасфера» — как произведения глубоко критической направленности (Эккер даже определяет роман как «апологию критики»). Цель автора, по мнению Эккера, привести читателя в состояние «когнитивного диссонанса», чтобы заставить его таким образом заново переоценить сложившиеся моральные и познавательные установки. В статье отечественного литературоведа Г. Ишимбаевой, посвященной роману «Агасфер» — «постмодернистской притче о конце века», травестия гетевской фаустианской темы рассматривается как черта современного постмодернистского романа, который не оставляет от прежних содержательных категорий камня на камне.

Очевидно, что в литературной критике и современных исследованиях не существует единого подхода к определению жанра исторических произведений. С одной стороны, это объясняется сложной жанровой природой произведений XX в., с другой, — спецификой немецких исторических произведений в целом.

На основании данных наблюдений в диссертационном исследовании выдвигается гипотеза о специфическом философском измерении немецкой исторической прозы 1970;1980;х гг. Гипотеза была апробирована автором работы в лекционном курсе «История немецкой литературы после 1945 года», предназначенном для студентов Пермского госуниверситета специальности «Лингвистика. Межкультурная коммуникация» (Ш-1У курсы). Анализ исторических произведений 1970;80-х гг. органично вписался в семинарские занятия по данному периоду.

1 Kim H.-S. Die Jesus-Gestalt in der modernen deutschen Prosa. Koln, 1994. S. 90.

2 Ecker H.-P. Op. cit. S. 65.

3 Ишимбаева Г. Г. Переосмысление традиций. С. 214−218.

В апреле 2001 г. автор диссертации приняла участие в семинаре (который имел большое значение в формировании диссертационной концепции) «Немецкая документальная литература — литературные свидетельства разных лет XX века», проводимом на базе Гете-института г. Москвы референтом из и.

Иенского университета (Германия), доктором Региной Вернер. Опубликован также ряд работ, связанных с темой диссертационного исследования:

1. Повесть Гюнтера Грасса «Встреча в Тельгте»: особенности исторической реконструкции и пафос повествования//Проблемы метода и поэтики в зарубежных литературах: Межву.сб.науч.тр. Пермь, 2003. С. 89−105.

2. Немецкая историческая проза 70−80-х гг. XX века//Традиции и взаимодействия в мировой литературе: Межву.сб.науч.тр./ Перм. ун-т. Пермь, 2004. С. 169−175.

3. Миф как метаязык литературы XX века (новая волна ремифологизации в немецкой литературе 70−80-х гг.)//Изменяющийся языковой мир: Тез.докл. междунар.науч.конф./ Перм. ун-т. Пермь, 2001. С. 36−39.

4. Ситуация на стыке культур в повести К. Вольф «Кассандра» // Зарубежная литература: проблемы изучения и преподавания: Межвуз.сб. науч.тр./ Вятский ун-т. Киров, 2005. С. 183−188.

5. Исторические романы Стефана Гейма «Книга царя Давида», «Агасфер»: демифологизация истории и историческая рефлексия//Филологические заметки: Межвуз.сб.науч.тр. / Перм. ун-тУн-т в Любляне. Пермь, 2005. Вып.4.'0,6 п.л. (в печати).

Структура и объем диссертации

: диссертация состоит из Введения, трех глав и Заключения. Список использованной литературы включает в себя 190 наименований.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Развитие немецкой литературы последней трети XX в. отмечено не только актуализацией исторических жанров, но и обогащением их эстетических возможностей. В первые послевоенные годы и до конца 60-х гг. немецкая проза находится в процессе поиска самобытного языка и форм выражения, осмысляет недавнее прошлое и становящуюся современность. События 1989 г. — 90-х гг. знаменуют собой начало новой исторической эпохи в Германии и в истории её литературы. После объединения Германии на первый план выходит проблема национального единения, которую литература пытается осмыслить в форме «?еп (1еготап» (роман-рубеж).

На этом фоне 70-е гг. характеризуются относительной стабильностью национального исторического развития в обоих немецких государствах, но вместе с тем это десятилетие напоминает исторический застой. Обострение мировой политической обстановки в 80-е гг. (при их внешней бессобытийности) заставляет почувствовать бессмысленность «мирового противостояния^^ а значит, бесперспективность хода истории за последние пятьдесят лет. Именно в этом историческом контексте происходит актуализация исторического жанра в лите-ратуре, которая идет параллельно со сменой парадигмы философии истории (на её формирование повлияли разные теории: историко-философская, естественно-философская, социально-политическая, социальнопсихологическая). Пафос Просвещения сменяется постисторическим контекстом.

Историческая ориентация в литературе принимает глобальный характер и «захватывает» также прозу о современности. Подобные «жанровые сцепления» — результат жанровой изменчивости и подвижности, которая, по мнению Д. Затонского, восходит к концепции романтического искусства1. Т. Мотылева, размышляя о высказывании Л. Н. Толстого: «Роман — свободная форма», отмечает, что в литературе XX в. происходит своеобразная жанровая деформализация. Отход от обязательных канонов приводит к тому, что повествовательные приемы в современной прозе определяются проблематикой произведения3. В XX в. не редкость произведения, жанровое определение.

1 Затонский Д. Сцепление жанров (место автобиографии, мемуаров и дневника в становлении и жизни современного романа)// Жанровое разнообразие современной прозы Запада. Киев, 1989. С. 8.

2 Мотылева Т. Роман — свободная форма. С. 8.

3 Мотылева Т. Указ.соч. С. 8. которых неоднозначно. Утверждение, что размывание жанровых границ во второй половине XX в. делает бессмысленной любую попытку выделения жанровых критериев, разделяется далеко не всеми1. Точка зрения В. Е. Хализева об особенностях современных литературных жанров и о жанровых магистралях в современном литературном процессе представляется наиболее убедительной: жанры в современной литературе — «это, как правило, не изолированные друг от друга явления, обладающие ярко выраженным набором свойств, а группы произведений, в которых с большей или меньшей отчетливостью просматриваются те или иные формальные и содержательные предпочтения и акценты (курсив наш. — В Т.)». И далее: «В XX веке, как видно, иерархически возвышаются по преимуществу жанры новые (или принципиально обновленные) в противовес тем, которые были авторитетны в предшествующую эпоху. При этом места лидеров занимают жанровые образования, обладающие свободными, открытыми структурами: предметом канонизации парадоксальным образом оказываются жанры неканонические, предпочтение отдается в литературе всему тому, что непричастно формам готовым, устоявшимся, стабильным"3.

Эту закономерность жанрового развития подтверждает динамика исторического жанра. Анализ исторических повестей «Кассандра» К. Вольф, «Встреча в Тельгте» Г. Грасса и исторических романов С. Гейма «Книга царя Давида» и «Агасфер» показывает, что они могут быть выделены в метаисторическую жанровую группу на основании структурной и концептуальной общности произведений. Доминирующим жанровым аспектом является, воспользуемся выражением М. М. Бахтина, «жанровая сущность» данных произведений4. Содержательная форма немецкой исторической прозы 1970;80-х гг. определяется категорией художественного Времени, его метаисторическим наполнением. Не случайно при полярности суждений критиков и рецензентов о жанровой определенности анализируемых нами произведений они сходятся во мнении об онтологичности этой прозы: социально-историческая жизнь отодвигается на второй план проблемами бытия в их «сущностном» воспроизведении. Однако постановка глобальных тем не ведет к отказу от изображения индивидуальной судьбы. Наоборот, соединение.

1 Поспелов Г. Н. Теория литературы. М., 1978. С. 232.

2 Хализев В. Е. Теория литературы. М., 2002. С. 374.

3 Там же. С. 378.

4 М. М. Бахтин трактует «жанровую сущность» как структуру художественного конфликта и как изображение «общего состояния мира». См.: Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1975. С. 332. онтологической масштабности с глубиной психологических характеристик рождает особое — метаисторическое — измерение повествований1. Соотнесение исторически конкретного с бытийными универсалиями становится возможным благодаря обращению писателей к вечным^ образам. В историко-мифологических далях и глубинах ищут они истоки современного состояния мира. Дегероизация, демифологизация, субъективизация исторического восприятия характеризуют исследуемые произведения. Определение данной прозы как «метаисторической» предопределяется стыковкой исторических и онтологических жанров (последние В. Е. Хализев выделяет в отдельную группу)2, происходит новое наполнение жанрового содержания современной немецкой исторической прозы.

Понятие «метаисторизм» встречается у разных исследователей. Размышляя о характере взаимодействия мифа и романа, Н. Г. Медведева использует метаисторизм как синоним философского уровня современной.

Л V-" литературы. Ещё в 1950;е гг. К. Иенсен писал об обязательном наличии в историческом произведении «метаисторической основы», которая включает в себя общечеловеческие, мифологические или религиозные аспекты4. Плодотворным представляется сравнение категории метаисторизма с понятием «метампсихозы», используемым Р. Каралашвили как обозначение одномоментного охвата истории взглядом5. На наш взгляд, термин «метаисторическая проза» является содержательно емким и фиксирует все многообразие возможных связей между вечными мотивами (в том числе и мифологическими) и исторической действительностью. Нередко ядром мифа является какая-то реальная ситуация, со временем утратившая событийную конкретику и обросшая условностями. Начиная с Т. Манна становится очевидным стремление писателей пробиться сквозь мифологическую «броню» условности к историческому ядру, с одной стороныс другой стороны, налицо убывание авторского интереса к исторически типическому, к традиционному взгляду на историю и усиление внимания к философии истории. Таким образом,.

1 Медведева Н. Г. Взаимодействие мифа и романа в литературе// Современный роман. Опыт исследования. M., 1990. С.61−68.

2 Хализев В. Е. Уаказ. соч. С. 362.

3 Медведева Н. Г. Указ. соч. С. 58.

4 Jenssen С. Der historische Roman. Hamburg. 1954. S. 35.

5 Каралашвили P. Парадигма жанра: надвременная биография/ о романе Вирджинии Вулф «Орландо"//.

Зарубежная литература 20-х гг. Поэтика жанров: Тез. Док. Тбилиси. 1998. С. 65. метаисторизм характеризует одновременно и новое эстетическое качество исторического повествования (надысторическую панорамность изображения), и авторский метод работы с историей (построение моделей исторического развития на основе типологического сходства разных этапов истории).

Исходя из анализа немецкой исторической прозы 70−80-х гг. XX в., можно сделать выводы об особенностях художественного историзма:

1) Исторические концепции разных писателей, несмотря на существенные индивидуальные различия, отмечены общностью критического отношения к современному состоянию мира, неприятием ценностей технократической цивилизации. Поиск нереализованных исторических возможностей обусловливает возвращение к историческим «перекресткам» и формирует «инверсионный историзм» современных исторических повествований, акцентирует философский характер произведений.

2) К трансформации художественного историзма, в структуре которого теперь доминирует вечное начало, приводит сосредоточенность писателей на исторических закономерностях. Конкретно-историческое время используется как поле для выдвижения и проверки своих гипотез. С точки зрения дня сегодняшнего, учитывая нереализованный потенциал истории, авторы строят утопический вектор в будущее. Так, художественное время в повести Г. Грасса является примером высшей степени взаимопроницаемости времен («Vergegenkuft» — пронастущее). Нужно отметить, что историческая оценка авторами прошлых и современных обстоятельств инициирует катастрофическую «футурологию произведений"1, хотя «принцип надежды» (Э.Блох) не отменяется полностью. Налицо также тенденция к уплотнению времени в ходе философского осмысления истории через одновременное возрастание субъективного и документального аспектов.

3) Интерес к человеческому фактору в истории, разработка исторической этики через постановку нравственной проблемы исторической ответственности ведут к подчеркнутой условности повествования и отказу писателей от исторической однозначности. Сложный характер взаимодействия частной и общественной истории вызывает у авторов особый интерес и желание понять механизм и логику их хитросплетений.

1 Кормилов С. И. Указ. соч. С. 23.

4) Отказ от оптимизма концепции исторического прогресса связан с пониманием истории как совершенствования человека и одновременно его морального упадка, с идеализацией прошлого и возможного будущего, с дегероизацией войны, развенчиванием культа героев и сильных мира сего.

5) Ирония и карнавальность являются отличительной чертой современного исторического повествования. Они используются для введения в текст произведения авторской оценкиа именно «выражают неограниченную свободу современного художника по отношению к традиционной системе символов, давно потерявшей свою обязательность, но сохранившей привлекательность как средство метафоризации тех элементов в современном сознании, которые принимаются писателями в качестве вечных и универсальных"1.

Эти идеологические константы обусловили поэтические особенности немецкой исторической прозы 1970;80-х гг.:

— Моделирование истории через повторяющиеся типологические ситуации, введение вечных образов и сюжетов.

— Прорисовка через исторический конфликт конфликта глобального, внеисторического, что отодвигает социально-историческое содержание произведений, реконструированное жизненно и правдоподобно, на второй план.

Синтез онтологической масштабности в изображении истории с глубиной психологических характеристик частной жизниподчеркнуто субъективная подача исторических событий (демифологизация официальной истории и её последовательная приватизациясубъективизация исторического восприятия — взгляд на большую историю «снизу» как более достоверный способ реконструкции историиповествователь нередко выступает в роли очевидца описываемых событий).

— Выбор «рубежных коллизий», поиск ситуаций на «исторических перекрестках».

— Многоуровневое структурирование конфликта как следствие перестройки пространственно-временных характеристик произведенийвзаимодействие вечного и конкретно-исторического реализуется в метаисторическом хронотопе (современный исторический кризис как отголосок немыслимо далекого.

1 Мелетинский Е. М. Указ. соч. С. 329. прошлого) — уплотнение художественного времени происходит за счет философской «нагрузки».

— Активизация игрового начала реализуется в сближении исторического жанра с постмодернистской поэтикой (мифологические и литературные образы в поле притяжения-отталкивания литературной традициинередко писатели вводят фиктивные документы, смешивают исторические события и вымысел с целью конкретизации исторических фактов — переигрывают общеизвестную историю).

Обозначенные особенности свидетельствуют о поэтологическом обновлении жанрового наполнения немецкой исторической прозы 70−80-х гг. XX в.

Подводя итоги, следует особо подчеркнуть жанровые особенности исторического романа и исторической повести. Современная историческая повесть характеризуется углублением её познавательно-аналитической основы. Сосредоточенность на предмете изображения позволяет ей увидеть новое в ставшем традиционном. Так, погружение в миф о Троянской войне дает возможность Кристе Вольф представить свою версию европейской истории начиная от её истоков. Подробно, резко и ярко представлены в повести «Кассандра» мужские принципы, которые являются основополагающими и в современной цивилизации. Познавательный интерес к эпохе барокко, чувство сродства с поэтикой Гриммельсгаузена, юбилей Г. В. Рихтера и потребность в литературном форуме, вместе взятые, побуждают Гюнтера Грасса «организовать» встречу поэтов эпохи барокко в самый решающий для последующей истории Германии период — накануне окончания Тридцатилетней войны. Нужно отметить, что вымышленная встреча — весьма распространенный мотив в повестях 70-х гг. (К.Вольф «Нет места. Нигде» (1979), А. Зегерс «Встреча в пути» (1972)). Г. Грассу интересно взглянуть на хрестоматийные имена и события «снизу», из гущи происходящего. Такой подход продиктован не только исторической концепцией автора, но также усилением в повести психологического и аналитического начал. В целом эти тенденции обусловлены «стремлением понять смысл новой эпохи"1. К. Вольф тоже идет по пути психологизации мифа. Этот метод обладает глубоким демифологизирующим взрывным потенциалом.

1 Давыдова Т. Указ. соч. С. 204.

Наряду с жанровыми новациями сохраняется в исторической прозе и жанрово-традиционное — изначальная ориентированность повести на устную основу. Речевая стихия выдвигает в исторической повести на первый план рассказчика-хроникера, свидетеля определенных исторических событий. Вместе с тем важно подчеркнуть, что историческое свидетельство вводится не только с целью повышения достоверности изображаемого времени и событий. Более важным оказывается субъективное историческое восприятие как противоположность официальной истории (используя термин А. Клуге, «контристория» — Gegengeschichte). Такой подход согласуется с антицивилизаторским настроем литературы 1970;80-х гг. и критикой рационализма. Он основывается на невозможности комплексного охвата действительности и не претендует на него. Значимым является именно тот фрагмент (исторической) действительности, который воспринимается субъектом в мельчайших деталях, и его восприятие неповторимо. В повести К. Вольф Кассандра жалеет о том, что в песнях победителей никогда не будет места чувствам другой стороны, как нет им места и на табличках дворцовых писцов. «Контристорична» и повесть Г. Грасса. Во-первых, вымышленная встреча претендует на статус «более точных фактов» (Г.Грасс). Во-вторых, её оппозиционность подчеркивается интересом автора, направленным в гущу событий, и в то же время взгляд «снизу» позволяет увидеть то, что обычно остается в тени официальной истории — восприятие истории теми, с кем она непосредственно происходит. Таким образом, субъективный аспект в повестях «цементируется» через субъективное восприятие истории и авторское отношение к изображаемому.

Неизменной остается сосредоточенность повести на бытийности, а не на событийности. Протяженное действие носит эпизодический характер. Описание трапез во «Встрече в Тельгте» представлено детально и ярко, как одна из характеристик времени. Ещё одна функция бытовых зарисовок — отражение многообразия жизни. В повести «Кассандра» действие охватывает большой промежуток времени, поэтому оно зафиксировано в узловых моментах, в воспоминаниях Кассандры они приобретают «скульптурный» рельефный характер.

Все перечисленные приметы современной исторической повести сливаются в её главной тенденции — философско-нравственном осмыслении истории: её истоков, хода и итогов. Критический взгляд на современный исторический этап заставляет более пытливо всматриваться в прошлое, помогает понять, что было сделано неправильно или не сделано вообще.

От своих истоков повесть, как средняя эпическая форма, сохранила злободневность и внимание к истории. Особенно актуальны эти генетические корни для жанра исторической повести. В малой прозе 70−80-х гг. тесно переплетаются оба аспекта: действительность ставит в этот период много новых вопросов и проблем, динамичность и тревожность исторической ситуации требует их осмысления в контексте истории.

Немецкий исторический роман второй половины XX в., как показывает анализ произведений, — «это сложно определяемый, но развивающийся прозаический жанр"1. Его художественное бытие определяется, в первую очередь, категорией временисущностные акценты исторического романа смещаются к проблеме человека в потоке времени. Основным отличием исторического романа от малой исторической прозы является развернутость эпического повествования, что позволяет писателю представить сложносюжетную, многофигурную картину, организующим ядром которой является человек, рефлектирующий себя в истории и проходящий нравственный экзамен на историческую ответственность. Так, роман С. Гейма «Книга царя Давида» представляет собой дневники историка Ефана, который предстает перед читателем в двух лицах: как ученый писатель, составляющий историю Израиля времен Давида, и как современник Соломона, осмысляющий себя в истории. Легенда о Вечном скитальце Агасфере позволяет С. Гейму в одноименном романе охватить взглядом всю историю человечества, которая понимается как извечное стремление людей создать Царство Божие на земле, но оборачивается катастрофой космического масштаба. Однако усложненное внешнее действие исторического романа и подчас излишне детальная реализация автором своей идеи (на примере разных человеческих судеб и исторических эпох) делает роман более «затянутым», «рыхлым», менее цельным и органичным в отличие от лаконичной повести.

Как и в малой исторической прозе, основой исторического романа в немецкой литературе 70−80-х гг. является освоение большой истории через психологизацию её частной стороны. Приемы, используемые писателями в.

1 Ме121ег-Ькегашг1ех1коп. Э. 192−195. исторических повестях и романах, во многом схожи. История гибели Трои и история централизации Израиля представлены через дворцовые интриги, борьбу за власть с точки зрения альтернативной логики, оспаривающей общепринятые ценности. В повести «Встреча в Тельгте» и романе «Агасфер» события описываются с точки зрения стороннего наблюдателя, исторический опыт которого шире изображаемых ситуаций.

Развитие исторического романа в 70−80-е гг. XX в. отмечено сближением проблематики и поэтики исторического романа (Geschichtsroman) и романа о настоящем (Gegenwartsroman). Ральф Шнель видит общий знаменатель западно-немецкой прозы 80-х гг. в «организации повествовательных оппозиций», в радикальном неприятии автором действительности и авторской полемике с понятием «реальность» — в формировании «эстетики противостояния» (П.Вайс)1. В этом смысле термин А. Клуге «контристория» («Gegengeschichte») применим ко всему многообразию немецкой прозы 70−80-х гг. Мартин Вальзер видит общность усилий в авторском поиске «искажающего среди искажений»: писатель полемизирует с настоящим, которое нуждается в изменении, в своих произведениях он тематизирует потребность в переменах. Итак, общей составляющей немецкой прозы 70−80-х гг. является, прежде всего, пафос произведений.

Сближение исторической прозы и прозы о современности проявляется во введении в повествование исторического измерения. История становится предметом повествования. «Все значительные немецкоязычные произведения новейшего времени, в которых история стала предметом повествования, -какими бы различными они не были по содержанию и структуре, — сходятся в признании того, что ход истории принял катастрофическую направленность"2. Четко просматриваются две тенденции освоения «искаженного» настоящего: интерес к истокам этого процесса и интерес к его последствиям. Исторический роман ведет поиск «искажающего» начала от архаического периода истории человечества до её современного этапаразные исторические эпохи являются примерами динамики искажений («Камбала» (1977) Г. Грасса- «Книга царя Давида» (1972) и «Агасфер» (1981) С. Гейма). Роман о современности берет отрезок от «деформированного» настоящего до утопического будущего,.

1 Schnell R. Ор. cit. S.494.

2 Ibid. S. 499. привлекает и исторические эпохи, однако настоящее мыслится среди них как ставшее историей (например, романы: «Крысиха» Г. Грасса (1986), «Учебный плац» 3. Ленца (1985), «Марбо» В. Хильдесхаймера (1981), «Ойменсвиль» Э. Юнгера (1977), «Последний мир» К. Рансмайера (1988)). Объединяют эти произведения не столько исторический материал и концептуальные идеи, сколько формы обращения с историей. Во-первых, подчеркнуто аутентичное восприятие истории (введение «я"-перспективы как введение свидетеля исторических событий) — во-вторых, создание нового исторического проекта. Перетолкование истории вызывает критическую энергию, направленную против общепринятого представления об историческом процессе. В данном контексте широко используются приемы реконструктивного психологического вчувствования, вымышленные документы и свидетельства, которые придают повествованию высшую степень достоверности. В-третьих, ремифологизация истории означает, что история существует в вариантах. Все, что претендует быть единственно правдивым, объявляется мифом. История субъективна, существует в восприятии людей и в связи с этим может быть только фрагментарнойсуществует в историях.

Признание абсурдного, ирреального характера истории в 80-е гг. XX в. объясняет тенденцию распространения характеристики «постмодерн» почти на всю немецкую прозу этого периода. Если рассматривать постмодернизм как определенную, прежде всего пессимистическую, концепцию мировосприятия и средства её эстетического воплощения в тексте, то точек соприкосновения можно установить немало. Интертекстуальность, игра, саморефлексия, уверенность в приближающемся крахе мира характеризуют многие романы 80-х гг., и на первый взгляд они укладываются в постмодернистские рамки. Однако все перечисленные произведения включают в себя утопический уровеньпредположение, что существует другой сценарий исторического развития. В отличие от «чистого» постмодернизма, рафинированного и изысканно литературного, который утверждает: время окончательно остановилось и существование потеряло всякий смысл, ретроспективная проза находится в поиске новых смыслов или реабилитирует старые, вечные. В этом смысле романы Гейма не исключение.

Таким образом, историческая проза может быть рассмотрена в контексте жанровой традиции эпических и исторических жанров. В данном исследовании основное внимание уделено сущностному аспекту исторической немецкой прозы 70−80-х гг. Эволюцию жанра во многом определили всемирно значимые явления культурно-исторической жизни, её социальной сферы1. Во времена В. Скотта в осмыслении истории первостепенную роль играли индивидуальные различия, национальные и периодические. В немецкой литературе XX в., особенно в его последнюю треть, возрастает интерес к константам большого исторического времени и в связи с этим к мифу как к уникальной формуле выражения общечеловеческого опыта и как к многофункциональной форме художественной условности.

Итак, немецкая историческая проза 70−80-х гг. XX в. структурно и стилистически определяется современной проблематикой и современным сознанием, однако работа с историческим материалом выводит литературу на новый путь — осознание литературой себя как возможной формы философии истории. Исходной точкой является предположение «как будто», которое создает исторический проект с утопическим началом, проект-оппозицию общепризнанной истории. Историческая поэзия в неисторическое время, «без исторической почвы» (Р.Шнель), находится в поиске динамического принципа истории, который наполняет её содержанием и приводит в движение. Поиск исторической константы, говоря языком Гегеля, «духа» истории, есть постановка извечного вопроса об исторической ответственности, возвращение моральных императивов в эпоху радикальной утраты ориентиров.

БсЬпеИ Я. Ор. ск.Б. 381.

Список исследованной литературы.

1. Бохеньский А. Божественный Юлий (Записки антиквара)/ А. Бохеньский // Современные польские повести: В 2 т. — М., 1974. — Т. 1.

2. Вольф К. Кассандра / К. Вольф // Иностр. лит. — 1986. — № 5.

3. Вольф К. Медея. Голоса / К. Вольф // Иностр. лит. — 1997. — № 1.

4. Вольф К. Истоки одной повести: Кассандра. Франкфуртские лекции / К. Вольф // Вольф К. От первого лица. — М., 1990.

5. Вольф К. Миф и образ / К. Вольф // Вопр. лит. — 1999. № 4.

6. Встреча. Повести и эссе писателей ГДР. — М., 1983.

7. Грасс Г. Встреча в Тельгте / Г. Грасс // Грасс Г. Кошки — мышки. — М., 1985.

8. Гейм С. Книга царя Давида / С. Гейм // Иностр. лит. — 1990. — № 4,5.

9. Гейм С. Агасфер / С.Гейм. -М., 1994.

10. Зюскинд П. Парфюмер. История одного убийцы / П.Зюскинд. -М., 1992.

11. Лагерквист П. Ф. Смерть Агасфера / П. Ф. Лагерквист. — СПб., 1999.

12. Манн Г. Юность короля Генриха IV / Г. Манн. — Свердловск, 1956.

13. Манн Г. Зрелые годы короля Генриха IV / Г. Манн. — М., 1989.

14. Манн Т. Иосиф и его братья: В 2 т./ Т. Манн. — М., 1991.

15. Немецкая поэзия XVII века. — Новгород, 1976.

16. НоссакГ.Э. Избранное / Г. Э. Носсак. — М., 1982.

17. Рот Й. Иов / Й.Рот. — М., 1999.

18. Свифт Г. Земля воды / Г. Свифт. — СПб., 2004.

19. Уайлдер Т. Мартовские иды. Теофил Норт / Т.Уайлдер. — М., 1981.

20. Фаулз Д. Даниэл Мартин / Д. Фаулз // Иностр.лит. — 1983. — № 10,11,12.

21. Фейхтвангер JI. Безобразная герцогиня Маульташ / JI. Фейхтвангер. — М., 1979.

22. Фейхтвангер JI. Гойя, или тяжкий путь познания / Л. Фейхтвангер. — Минск, 1985.

23. Фейхтвангер Л. Еврей Зюсс/ Л. Фейхтвангер. — Харьков, 1995.

24. Фейхтвангер Л. Испанская баллада /Л. Фейхтвангер. — Ростов н/Д, 1993.

25. Цвейг С. Мария Стюарт / С. Цвейг. — Харьков, 1992.

26. Цвейг С. Новеллы / С. Цвейг. — М., 1992.

27. Цвейг С. Мария Антуанетта / С. Цвейг. — М., 1990.

28. Цвейг С. Триумф и трагедия Эразма Роттердамского / С. Цвейг. — М., 1977.

29. Heym S. Ahasver. Fischer Taschenbuchverlag: Frankfurt a.M., 1999.

30. Heym S. Der Konig david Bericht / S. Heym — Fischer Taschenbuch Verlag: Frankfurt/M., 2000.

31. Grass G. Das Treffen in Telgte /G.Grass. — Deutscher Taschenbuch Verlag: Munchen, 1999.

32. Grass G. Der Autor als fragwurdiger Zeuge / G. Grass — Munchen: dtv, 1997.

33. Wolf Ch. Kassandra/Ch. Wolf.- Munchen: dtv, 2000.