Определяющей чертой балкарской литературы на современном этапе является то, что наряду с поэтическими в ней сложились и успешно развиваются прозаические жанры. При этом немалые успехи достигнуты в жанре повести. Ученые, исследовавшие динамику формирования балкарской прозы, все чаще говорят о лидирующем положении повести. Исследователи балкарской литературы единодушны во мнении о том, что, начиная с 30−50-х гг., балкарская проза заявила о себе как о состоявшемся факте. Она тяготела к художественному исследованию переломных моментов истории народа, эпохальных этапов жизни общества. И по теме, и по художественной концепции романы и повести были связаны с переменами, происходящими в жизни балкарского народа, проблемой становления личности в условиях «новой жизни» («Бекир» Б. Гуртуева), с проблемой исторической памяти народа («Камни помнят» О. Этезова). Начало изучению довоенной балкарской прозы было положено эмоциональными и часто пристрастными оценками современников на страницах периодической печати тех лет. Предпринятая в 1962 году первая серьезная попытка обобщения достижений балкарских писателей, давшая толчок развитию литературно-критической мысли того периода (Бычков, 1962), явилась началом исследований в области литературы. Значительное влияние на развитие балкарской литературы оказали работы Л. Бекизовой и А. Караевой, выступившие в качестве одного из первых образцов нового подхода к рассмотрению тех или иных процессов в новописьменных литературах (Бекизова, 1964; Караева, 1966).
Обзор и анализ довоенной прозы был основной темой исследований Д. Маммеева в конце 50-х — начале 60-х годов (Маммеев: 1959). Публикация исследований в периодической печати в 60-х годах послужила некоего рода подготовительным этапом.
Вслед за этим в течение двух лет балкарское литературоведение реализовало накопленный потенциал серьезными исследованиями целого ряда авторов. А. Теппеев проследил развитие жанров прозы вплоть до начала 70-х годов (Теппеев, 1974). Эволюция жанров балкарской литературы в достаточно полном объеме исследована в монографии Ф. Урусбиевой (Урусбиева, 1972).
Творчество отдельных писателей детально разработано в исследованиях, задумывавшихся как учебные пособия для студенчества (см. Очерки истории балкарской литературы: 1981; Къарачай-малкъар лите-ратураны историясыны очерклери: 1984). Этот перечень можно дополнить разбросанными по страницам периодической печати специальными статьями и рецензиями критиков наших дней (См. журн. «Минги тау», «Литературная Кабардино-Балкария» — газ. «Кабардино-Балкарская правда», «Заман»).
Однако разнохарактерный подход к предмету изучения не позволял исследователям полностью очертить круг проблем, волновавших писателей двух первых десятилетий, в результате чего целостная, детализированная картина развития балкарской прозы в ее полном объеме была дана только в работах З. Х. Толгурова, начиная с начала 70-х годов. До этого недооценивалось рассмотрение литературы как взаимообусловленного процесса, она чаще всего произвольно расчленялась на изолированные друг от друга темы и проблемы. Ранее не практиковавшийся в балкарском литературоведении метод сопоставительного анализа нескольких литератур, в том числе и на их начальном этапе, впервые применен в монографии З. Х. Толгурова «Формирование социалистического реализма в балкарской поэзии», содержащей наряду с анализом поэтических произведений балкарских авторов, ряд теоретических положений.
Следует отметить, что по поводу периодизации литератур России не существует единого мнения, что в принципе прослеживается и в работах, посвященных собственно балкарской литературе. Ряд авторов достаточно четко обозначают тенденцию к расчленению довоенного этапа развития балкарской литературы на два десятилетия (это вполне очевидно выявлено в исследованиях Д. Маммеева и А. Теппеева).
Нужно сказать, что в 70−80-х годах наметилась тенденция укрупнения периодов литературного развития. Исходя из этапов социалистического строительства, Ю. Кузьменко, например, считал обоснованным рассмотрение истории советской литературы в рамках двух основных периодов. Первый из них соответствует эпохе становления социалистического общества, второй — «эпохе развитого социалистического общества» (Кузьменко, 1978: 22). С этой точки зрения 20-е и 30-е годы не образуют отдельных этапов. Но и сторонники укрупненных периодов не отказываются, в зависимости от задач исследования, от традиционного членения литературного процесса на десятилетия. «В рамках десятилетий группируются явления и процессы, более или менее однородные и однотипные» (Ковалев, 1976: 34).
Рассматривая балкарскую прозу довоенного периода, следует учитывать, что для нее, по всей видимости, более подходящей является периодизация, предложенная Ю. Кузьменко, так как социальные и политические условия развития балкарской литературы на его довоенном этапе обусловили монолитность и цельность комплекса освещавшихся ею проблем, тематики и идеологического наполнения. Сегодня мы уже можем утверждать, что именно в балкарской литературе, как ни в какой другой, мы сталкиваемся с проявлениями феномена ускоренного развития, не позволяющими вычленить из довоенного периода более или менее четко очерченные этапы.
В этом смысле мы полностью солидарны с предыдущими исследователями, в работах которых 20−30-е годы освещены в единстве.
В нашем понимании литературные процессы 20-х годов нельзя еще в полной мере считать явлением эстетического порядка. Это был подготовительный этап — причем даже не ученичества, а скорее приобретения навыков обращения к общественному сознанию с вполне определенными целями — в данном случае с политическими. З. Толгуров по этому поводу пишет: «Это было время, когда в человеке, казалось, столкнулись две полярные нормы нравственности. Исторические перемены, происшедшие на глазах старших поколений новописьменных литератур, ломка взглядов на общество, личность и народ. нашли соответствующее отражение в их мировоззрении. Но они хорошо понимали не только сущность того простора, свободы, равенства, которые завоеваны трудящимися массами с оружием в руках, но и то, что они сами по себе еще не дают человеку гарантии быть свободным: предстоит очистить жизнь от груза прошлого, вытеснить отжившее и дать простор новому.
Все это позволяет говорить о том, что в первые годы строительства социализма стержнем просветительства, как и до Октября, была мысль, что образование, культура, приобщение к наукам освободят людей от пережитков и приведут к их нравственному совершенству" (Толгуров, 1991: 94). Напомним, что просветительство, как таковое — явление цельное, относящееся к общекультурной сфере, а понятие «литература просветительства» — понятие во многом условное. Не вдаваясь в теоретические споры о степени эстетического уровня просветительства как такового, мы считаем необходимым отметить, что разделение довоенного периода балкарской литературы на два этапа никак не подкреплено собственно литературно-эстетическими движениями на уровне базовых системных компонентов литературного процесса (определение образного ряда, глубины философского обобщения и т. д.). Появление же некоторых нюансов тематического характера в 30-е годы, по нашему мнению, никак не может служить основанием для особого выделения литературных опытов в качестве отдельного этапа.
Конечно же, для осетинской и дагестанской литератур подобное членение было бы справедливым в силу большей протяженности их истории. Наличия — пусть даже в усеченном виде — определенной дореволюционной традиции. Однако подобный подход в отношении балкарской литературы — литературы новописьменной в классическом ее варианте — неизбежно вносит лишние сложности и путаницу в общую картину становления и развития балкарской прозы.
Стремясь избежать этого, мы в настоящей работе воспринимаем прозу 20−30-х годов как целостное явление, подготовившее почву для дальнейшего развития литературы. Многие процессы, наметившиеся на данном этапе и завершившиеся в последующем десятилетии (40−50- годах), — мы также постараемся рассмотреть в их единстве и взаимосвязи.
Нам представляется важным показать даже не столько рост мастерства писателей, сколько их овладение новым содержанием и новыми формами, то есть тенденциями развития литературы как процесса, а не группы отдельных, пусть даже достаточно ярких явлений. Автор исходит из того, что достаточные для демонстрации достижений литературы, избранные произведения явно недостаточны для воссоздания литературного процесса в его полном объеме, и в этом вопросе полностью поддерживает Ю. Андреева, который призывает не ограничивать круг анализируемых произведений писателя не пятью-шестью шедеврами, а расширить его введением и таких вещей, «которые не были замечены даже в момент своего появления» (Андреев, 1975: 7).
Необходимо отметить, что работ, обобщающего характера по истории развития балкарской литературы все еще недостаточно. Продолжают оставаться в тени многие проблемы, без решения которых невозможно понять процессы развития этой литературы. Однако ряд направлений развития балкарской литературы освещен довольно подробно, причем монографии и исследования в этой области дают нам основание утверждать, что на сегодняшнем этапе балкарское литературоведение имеет базу, позволяющую на высоком научном уровне анализировать литературный процесс на всех его этапах от идейного содержания до тенденций образно-структурного порядка.
Речь, конечно же, идет о работах балкарских литературоведов, посвященных проблеме метода, определявшегося как «социалистический реализм». Вопросы художественного метода были актуальны в советском литературоведении по вполне очевидным причинам, однако, видимо не стоит сегодня подвергать полной ревизии систему накопленных знаний на основании того, что «метод социалистического реализма» был якобы декретирован свыше и не имел корней в национальном развитии народов. Зарождение единого метода литературы и искусства представляло собой закономерный исторический процесс, обусловленный внутренними потребностями развития литератур народов, вступивших на путь социалистической революции, и в смысле общих тенденций развития литературы вообще проблема идеологической направленности метода имеет второстепенное значение — тем более, если речь идет о таких категориях, как жанр, структура, эволюция эстетического мировосприятия.
Правильное понимание творческого метода, верное истолкование отдельных этапов его становления было исключительно важно для литератур новописьменных народов СССР, в том числе для балкарской, где особенно остро стоят проблемы традиций, литературных влияний и новаторства.
В своем стремлении понять литературные процессы и явления мы неизменно должны руководствоваться тем, что балкарская литература и искусство развивались под влиянием великой русской литературы и впитали достижения богатого национального устного народного творчества. Усвоение тем или иным народом творческого опыта других литератур происходит на основе достигнутого им уровня художественного познания действительности.
Все это вместе взятое делает интересной попытку проследить, как шел процесс становления и утверждения жанров, а именно — жанра повести, до сегодняшнего дня остающегося основным для балкарской прозы.
Кроме того, взаимозависимость в развитии жанров (а именно этот показатель авторы считают основным критерием определения литературы в качестве единого и целостного феномена), по-видимому, особенно велика в литературах новописьменных, недавно возникших, переживающих свою юность и вступивших уже в пору зрелости. Характерно, что подавляющее большинство балкарских писателей, выступает одновременно в различных литературных жанрах. Ясно, что при таком положении успехи в одном жанре неизбежно и быстро скажутся в других жанрах, достижение одного писателя обогатится опытом другого, станет общим достоянием. Так оно и произошло в балкарской литературе в обозреваемые нами периоды ее развития. И довольно частые заявления об опережающем месте поэзии, о незавидном положении прозы и непременном отставании драматургии во все времена требуют критического к себе отношения.
Следовательно, более или менее достоверные выводы об этапах развития социалистического реализма можно сделать лишь при совокупном изучении движений всех жанров данной литературы.
Тематически проза 20−30-х годов может быть разбита на несколько относительно самостоятельных групп произведений: о социальном угнетении, раскрепощении женщины и, конечно же, в первую очередь — гражданской войне и становлении новой системы взаимоотношений человека и общества. При этом в конце 30-х годов выявляется как некоторое расширение тематики, так и «затухание» потерявших остроту вопросов, что, впрочем, более характерно для балкарской прозы.
Произведения балкарских прозаиков этого периода отмечены новыми тематическими нюансами. Современность, проблемы социалистического строительства стали в балкарской прозе главным предметом внимания. Писатели стали глубже проникать в характеры героев, в образы строителей нового общества. Положительный образ теперь аккумулирует в себе черты народного характера. В лучших произведениях балкарских прозаиков второй половины 30-х годов судьба героев становится судьбой народа.
Другим важным шагом на пути к эстетической зрелости (во многом, правда, спровоцированным идеологическими и методологическими канонами социалистического реализма) явились попытки изображения народа в целом, попытки проникновения в такой феномен как сознание общества, класса. Момент этот тесно соприкасается с проблемой положительного героя. В литературе народ стал изображаться шире с появлением жанровой формы повести. В литературоведческих работах имело хождение достаточно спорное положение, суть которого выражается в следующем: советская литература в своем развитии шла от изображения массы к изображению отдельной личности, что может быть и справедливо по отношению к русской литературе 20−30 годов.
В национальных советских литературах, в том числе балкарской, первыми появились произведения малой формы, в которых народ, массы не могли быть представлены ярко. И если бы зарождение советской литературы приходилось непременно связывать с запечатлением в ней образа целого народа, то возникновение, например, балкарской литературы необходимо было бы отнести уже к нашему времени.
Видимо не следует проводить «демаркационную линию» между изображением народа и изображением героя в национальных новописьменных литературах, ибо положительный герой формировался в них именно как представитель своего класса, отождествлявшегося в общественном сознании с самим народом.
На более ранних этапах своего развития литература отражает идеал, рожденный социалистической жизнью, не в совокупности всех его сторон. Синтетическому воплощению идеала предшествует аналитическое. Так обстояло дело с балкарской поэзией, когда на заре своего рождения она выделила одну из ведущих сторон общественного идеаласоциально-политическую" (Толгуров, 1974: 45), — мысль, в равной степени относящаяся и к прозе периода 30-х годов.
Коротко возвращаясь к вопросу о методе социалистического реализма в его связи с процессом формирования жанров, мы решаемся постулировать, что само наличие каких-то обязательных норм, приемов и идеологических («этико-эстетических») канонов и шаблонов серьезнейшим образом инициировало развитие жанров, требуя от писателей зачастую неподготовленное, но тем не менее полезное и функциональное обращение к изображению и посильному анализу сложных явлений. В этом смысле процесс формирования в новописьменных литературах героя как такового, а тем более обязательное для социализма изображение герояпредставителя класса, весьма показателен.
Балкарские писатели советского времени, считавшие своей прямой и первоочередной задачей показ пробуждения освобождающихся от старого «трудящихся масс», никоим образом не выходили за рамки того, что называется «социальным заказом», и основная масса произведений довоенного периода балкарской литературы посвящена разоблачению старых порядков, старого уклада жизни. Опыт всех без исключения литератур народов СССР (в том числе и русской) доказывает, что процесс практически огульного отрицания старого был неизбежен.
Очевидно, что подходя к этой проблеме в чисто тематическом разрезе, мы должны предполагать, что целенаправленное описание дореволюционной действительности как полностью беспросветного существования определялось не только официальной позицией новой власти, но было обусловлено самим характером общественного сознания эпохиво-первых, а во-вторых, объяснялось рядом факторов сугубо эстетического плана.
На первоначальном этапе формирования нового общественного сознания оценка минувшей истории была необходима для осмысления народом не только прошлого, но и настоящего. Ибо только сравнивая то, что было с настоящим, можно было уяснить себе значение совершившегося переворота, верно представить перспективы будущего. Жесткий же прессинг официальной идеологии делал невозможной никакую оценку, кроме негативной.
Ясно также, что в первые десятилетия Советской власти проза еще не могла всесторонне отобразить жизнь народа, установившего у себя советский строй. Темы революции, гражданской войны, коллективизации — основные и естественные темы русской советской литературы того времени, в начале 30-х годов заняли главенствующее положение в балкарской литературе. В прозе еще не было и фактически не могло быть полнокровного положительного героя литературы социалистического реализма — носителя национальных черт, особенностей балкарского мировосприятия, мышления и этики. Герой этого материала — выразитель скорее классовых чаяний и стремлений народа, строящего социализм.
Следует отметить возникновение в балкарской литературе тенденций к созданию особых шаблонов как образов положительного и отрицательного героев, так и образа народа, ставшего вершителем своей судьбы. Это сказалось в изображении самоотверженных борцов за установление советской власти и бедняков, у которых раскрылись глаза на свое «мрачное прошлое и светлое настоящее и будущее». В этом балкарские писатели повторяли русских авторов, шедших тем же путем. Подобный подход был неизбежен и не только в силу жесткости идеологических установок общества.
Одним из факторов формирования литературы именно подобным образом было и то простое обстоятельство, на которое прямо указал в своей монографии А. Теппеев: «Балкарская проза в 30-е годы», как и проза других «новописьменных» литератур Северного Кавказа развивалась в тесной связи с газетными жанрами. Поэтому события и факты в их достоверном изложении в первых произведениях балкарских писателей преобладают, а «муки рождения» нового героя остаются вне поля их зрения. Как очевидцы и наблюдатели, они улавливают сначала самые общие черты современности." (Теппеев, 1974: 103).
Выдвижению и укреплению жанра повести способствовали грандиозность стоящих перед страной социально-экономических задач и захватывающая перспектива их решения, представляющая писателям богатый, достойный нового жанра материал. Быстрое овладение жанром объясняется писательским опытом, накопленным при прохождении школы рассказа, а также следованием примеру русской литературы, где повесть давно заняла прочное место.
Вместе с тем следует отметить, что исследований, обобщающих развитие балкарской прозы, все еще недостаточно. В связи с этим представляется актуальным проследить эволюцию становления и утвержда-ния ведущего жанра балкарской прозы — повести.
Разговор о ней в балкарской литературе невозможен без учета того обстоятельства, что парадигма самого жанра на сегодняшний день еще не имеет своих устойчивых границ. В этом усматривается влияние традиционного осмысления места, роли и функционального значения повести в национальной литературе, восходящее к идеям классиков русской литературоведческой мысли и прежде всего В. Г. Белинского.
После реабилитации репрессированных народов и возвращения их на родину балкарская литература подошла к новому этапу, вторично вступив в период ускоренного развития. Наработанные и отшлифованные ранее приемы и подходы отображения вновь проходили «обкатку» в сознании. В то же время приобщенность к русской литературе, литературам других народов страны, чье естественное развитие не нарушалось.
15 репрессиями, значительно подняло планку требований общественного сознания к качеству литературных произведений.
Современный этап развития балкарской повести хронологически связан с началом 70-х годов. Попытки вычленить и общем потоке балкарской прозы черты, одинаковые для понимания характера и хода эволюции национальной литературы, привели к осознанию того, что таковыми прежде всего являются новации идеологического плана, повлекшие за собой изменение эстетических стереотипов, а также новых тенденций на структурно-художественном уровне.
В решении этих и других важнейших вопросов, выходящих на данную проблему, и заключается актуальность темы настоящей работы.
Говоря о жанрах, мы вслед за Г. Н. Поспеловым отталкивались от «жанрового содержания», а не от особенностей форм литературных произведений, считая более плодотворным изучение жанров как системы. «Исходя из общности типологического аспекта, жанры объединяются в большие группы: каждая из таких жанровых групп возникает на определенной стадии развития национальных обществ и в определенной закономерной последовательности: «мифологическая группа», «национально-историческая», «этнологическая», «романическая» (Поспелов, 1972: 209).
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
.
Подводя итог вышеизложенному, мы хотим отметить несколько существенных моментов, имеющих прямое и непосредственное отношение к специфике эволюционного развития жанра повести в балкарской литературе.
С одной стороны, судьба балкарского народа в послеоктябрьский период сложилась таким образом, что к общему комплексу явлений национальной культуры в полной мере относятся тенденции, свойственные форсированному (ускоренному) развитию литератур. Попытки вычленения каких-либо четко очерченных периодов в эволюции балкарской повести осложняются сложнейшим переплетением парадигмальных черт ранних и поздних этапов становления.
Историю балкарской повести весьма условно можем разделить в истории балкарской повести довоенный этап и конец 50-х — начало 60-х годов. В сущности, вычлененеие их в качестве отдельных периодов имеет лишь хронологическое значение, собственно же показатели, обуславливающие жанровую специфику произведений, оставались практически неизменными, и наблюдался рост чисто профессионального мастерства писателей. Видимо не случайно оценки большинства исследователей прозы этого периода удивительно схожи с замечаниями по поводу произведений довоенной поры: «. восприятие повести противоречиво: понятен замысел писателя и благородство его побуждений, но образ героя предстает перед нами настолько обобщенным и идеализированным, что повесть приобретает в целом романтико-дифирамбный тон, который, по существу, скрывает человеческие качества персонажей. Другой недостаток повести — композиционная аморфность. Мы не в состоянии проследить развитие конфликта, не видим завершения сюжетной линии. Основным средством характеристики героя являются его патетические монологи. «(Караева, 1979:93−94).
Середина 60-х годов — время становления полноценной парадигмы жанра повести в балкарской литературе. Произведения этого времени, отмеченные предсказуемостью сюжетного развития, конфликта и т. д., тем не менее обладают всеми признаками повести: развернутое описание-исследование характера героя, показ его во взаимосвязи с социальной средой, значимость внутреннего нравственного конфликта.
Ввиду этого мы с полным основанием можем выделить 60-е годы в самостоятельный этап развития балкарской повести — третий в хронологическом плане и второй в смысле структурного развития.
70-е — становление балкарской повести в ее национальной специфике, период вхождения в произведения сугубо специфических образных блоков, философских комплексов и подходов к осмыслению окружающего.
Последний, современный этап развития балкарской повести, на наш взгляд, имеет вполне определенную точку отсчета — публикация «Игры в альчики» Зейтуна Толгурова. Произведения, относящиеся к «новой волне» балкарской прозы, отмечены органичным сочетанием современного толерантного взгляда на мир и четко обозначенными в достаточно жестких формах национальных этико-эстетических систем. Для них характерны массированное употребление мифологических включений в качестве самостоятельных сюжетно-обозначенных линий, либо наличие последних, воплощенных в альтернативное повествование (описание, например, событий с позиции Курты — волкодава).
Одной из ярких черт повести этого периода становится вариабельность реакций главного героя на те или иные воздействия внешнего мира. Персонаж приобретает «самостоятельность». Суть этого явления весьма тонко подмечена Ю. Боревым: «. Художественный образ обладает своей логикой, он развивается по своим внутренним законам, обладая самодвижением. Художник задает все изначальные параметры самодвижения образа, но задав их, он не может ничего изменить, не совершая насилие над правдой. Жизненный материал, который лежит в основе произведения, ведет за собой, и художник порой приходит совсем не к тому выводу, к которому он стремился» (Борев, 1988:140). Закономерно, что сущностной чертой современной балкарской прозы в ее лучших образцах можно считать сложнейшую структуру повествования, что также вполне определенным образом связано с самостоятельностью литературного героя.
Однако анализ балкарской повести не может быть чисто комплиментарным, и это — другая сторона вопроса, в настоящее время приобретающая особое значение.
Сегодня можно констатировать, что балкарская повесть и проза в целом существует как бы в двух измерениях, что стало возможным в полном соответствии с нормами ускоренного развития литературы. Можно утверждать, что на современном этапе эволюции национальной повести весьма недвусмысленно выделены два пласта литературы — маркерный, представленный произведениями очень ограниченного круга авторов и находящийся, как бы «на острие» литературного прогресса вообще, а также общий, или «среднестатистический», в обьемном отношении заполняющий большую часть балкарской прозы.
Переход на исследование нового объекта — человеческой душипотребовал от писателей нового прозаического инструментария, новой структуры произведения. Вне всякого сомнения, повесть 60-х в этом плане представляется явлением иного качества, нежели работы предыдущих периодов.
Перипетии сюжетного развития творений большинства балкарских авторов могли быть весьма замысловатыми, ибо даже в откровенно слабых произведениях мы можем наблюдать и хронологические стяжения, и перебивы, и экскурсы. Неизменным оставалось одно — замкнутость конфликтного противостояния в рамках одной сюжетной линии и — соответственно — в рамках единой шкалы этических ценностей.
Неполнота возможностей эстетического воспроизведения действительности в границах единственной генеральной повествовательной линии очевидна, и тем не менее даже сегодня подавляющее большинство балкарских прозаиков всех поколений работают именно в этом ключеописание жизненного пути главного героя вкупе с жесткой увязкой внешних по отношению к нему субъектов действия к определенному нравственному каркасу, являющемуся абсолютным оценочным цензом.
И здесь речь может идти о воздействии определенного комплекса черт — наследства «ученического» периода развития балкарской литературы при ясно ощущаемых деструктивных процессах в сфере национальной ментальности. Балкарский народ, его этно-культурное пространство фактически не имели сколько-нибудь достаточного времени для естественного, не отягощенного социальными катаклизмами, развития.
Литература
была вынуждена решать прежде всего проблемы идеологические, затем — морально-нравственные, а в последние полтора-два десятилетия интересы балкарских авторов неизбежно сосредоточились на вопросах сохранения, выживания этических комплексов этноса.
В таких условиях возможность лояльного отношения к агрессивной этико-эстетической среде сомнительна, что в сущности и определяет отсутствие структурно-значимой фрагментации в произведениях балкарских прозаиков. Они как бы вынуждены доказывать жизнеспособность и превосходство национальных стереотипов мышления, восприятия, идеалов красоты и нравственности, воспринимаемых как единственно правильных. Что вполне предсказуемо генерирует этико-эстетический конфликт, разворачивающийся в одной пространтственно-временной сюжетной — нише индивидуального мира автора.
Применительно к северокавказским авторам в целом и к балкарским прозаикам, в частности, в общем объеме причин этого явления возможно выделить комплекс особенностей актуально-субьективного плана, который можно охарактеризовать как функциональную неполноценность этнического сознания малых народов, явившуюся результатом более чем семидесятилетней истории существования в некорректной идеологической среде («комплекс государственной нефункциональности»).
Кризис национального сознания весьма отчетливо проявлен в сфере эстетического, изначально характеризующегося как области гносеологического статуса.
Произведения балкарских прозаиков, несмотря на значительный прогресс нравственно-этических построений национальной литературы в целом, так же, как и полвека назад, в основном представляли из себя либо жесткие оппозиционные сопоставления характеров, либо запечатленную смену одних мировоззренческих концепций другими. И в том и в другом случае структурные составляющие произведения, а именно — одновременное воплощение в тексте различных этико-эстетических систем — всего лишь фон, декор, в котором разворачивается действие — столкновение различных философских доктрин, каждая из которых требует для себя именно этого и только этого пространства и времени.
Сегодня мы можем констатировать, что пространственно-временные соотношения не являются той сферой поисков, в которых реализованы интересы большинства балкарских прозаиков. Причины этого очевидны — и в более зрелых литературах авторов привлекают, в первую очередь, морально-этические коллизии, анализ же гносеологически значимых категорий выполняет чисто серверные функции. Более того — сама специфика развития балкарской литературы предполагает акцентированное внимание авторов к проблемам этического плана, лишь в отдельных случаях мысль балкарских прозаиков проникает в системы эстетического значения.
Может сложиться впечатление, что балкарская проза попросту не успела освоить тот уровень профессионализма, когда отдельные этико-эстетические концепции, воплощенные в характерах героев, оказываются жизнеспособными системами в рамках соответствующих пространственно-временных объемов. Однако уже в 70-х годах мы сталкиваемся с недвусмысленными проявлениями полицентрического строения Хроноса у ряда балкарских прозаиков, и в первую очередь, у Зейтуна Толгурова. При ближайшем рассмотрении введение им ряда мифологем в ткань произведений, например, сюжетного блока белой турихи в «Алых травах», чаще всего сопровождается иным, отличным от основного повествовательного, течением времени.
Сходные моменты структурного плана наблюдались в творчестве А. Теппеева, в произведениях Э. Гуртуева и Х. Шаваева, что позволяет нам говорить об ином характере каузальности в отношении структурной неразвитости основного объема балкарской повести.
В частности, последние двадцать лет развития балкарской прозы означены бурными процессами расширения информационного потенциала эстетического сознания, расширения разнонаправленного, вовлекающего в авторское мышление категории и понятия точных наук, естественных дисциплин, объектное окружение антропогенного характера.
Эти тенденции свойственны, конечно же, не только балкарской литературе, но являются определяющими для всего мирового литературного сообщества.
В то же время балкарская проза, словесное творчество (что совершенно справедливо и для других новописьменных народов) находится в особом и весьма невыгодном положении. К сожалению, число носителей языка, в нашем случае ограниченное, сказалось и на его функциональных особенностях, а именно — отсутствует развитое лингвочленение, фактически нет областей профессионального употребления лексических единиц, нет фонда собственных научных терминов, и многие понятия, прочно вошедшие в сознание человека, существуют в виде прямых, адаптированных фонетически образований.
В русском языке происходит быстрая натурализация подобных структур — прежде всего за счет единовременного массированного включения в различных сферах общественной жизни. Речь с полным основанием можно вести о неадаптированности эстетического инструментария балкарской литературы к современному социальному и объектному окружению. Кстати говоря, именно в этом большинство исследователей.
150 видят причины вторичности многих произведений национальных писа^ те л ей.
